Алтайское солнце

Глава пятая. ОТЪЕЗД

Наступило Первое мая.

В это утро Женя пораньше вышел из дома.

— Долго не гуляй, — попросила Ольга Георгиевна. — Я буду волноваться. Ты куда пойдёшь?

— На Ордынку, посмотрю парад, — ответил Женя и, спустившись со второго этажа, оказался в пустом дворике, по которому гулял холодный майский ветерок.

В прошлом году Женя с Николаем Сергеевичем вдвоём вышли также с утра пораньше из дому и по набережной зашагали к улице Ордынке, к её самому началу. Здесь, на мосту, они остановились. Мимо них прошёл весь парад. Ехали танки с Красной площади, шли спортсмены-физкультурники, потом простые демонстранты с цветами, портретами на шестах, с воздушными шарами и красными бантами.

На тротуаре расставлены были столы, покрытые белыми скатертями, на столах — тарелки с бутербродами, пирожными, бутылки фруктовой воды.

«Выбирай, чего душе угодно», — сказал Николай Сергеевич, подходя вместе с сыном к одному из столов. Женька выбрал себе песочное пирожное и бутылку лимонада. Себе папа купил бутылку пива и бутерброд с колбасой. Отойдя в сторонку, отец и сын принялись угощаться, не забывая при этом рассматривать одетых в спортивные костюмы юношей и девушек с флагами, цветами, спортивными эмблемами, возвращающихся с Красной площади.

Гремела музыка из громкоговорителей, старинная улица, по которой много-много веков назад московские князья возили дань в монголо-татарскую орду — отсюда и название Ордынка, — была освещена утренним ярким солнцем, и на душе было радостно и празднично.

Дошагав до начала Ордынки, Женя Дроздов постоял на мосту и посмотрел на танки и бронемашины, от которых сотрясалась мостовая и улица наполнялась сизым чадом, и вернулся в свой тихий и пустой дворик. Он видел между невысоких домов соседнюю улицу, освещённую солнцем. Оно поднялось над крышей дома и вовсю сияло оттуда, освещая асфальт, деревца с молодыми салатными листочками, светившимися, словно фосфорные. Да и красные флаги тоже как бы сами собой светились в солнечных лучах.

Весеннее солнце сделало Москву нарядной, радостной, сверкающей. Женька вдруг совсем по-новому увидел родной город. В душе у мальчика возникло одновременно два чувства: острая любовь к своему городу и в то же самое время не менее острое желание очутиться далеко отсюда, на Алтае, в степном посёлке, где находился сейчас его отец.

Этим двум противоположным чувствам было тесно в одной-единственной Жениной душе. Сердце его сжалось от неизведанной грусти, которая была ещё сильнее оттого, что вокруг был праздник, и мальчик вот-вот готов был расплакаться, но тут вдруг во двор из-под арки деловито вошёл Гена Поздняков.

— Чего сидишь? — крикнул мальчик. — Мама не пускает?

— Пускает, — ответил Женька.

— Пошли гулять.

Куда подевалась грусть! Исчезла, словно её и не было. Только радость осталась оттого, что пришёл Генка, лучший товарищ.

— Пошли! — весело ответил Женька, и мальчики отправились на прогулку.

…В школе царило солнце. Оно проникало в классы через распахнутые окна. В его жарких лучах клубилась пыль, поднятая в коридорах во время перемен разгорячёнными, взволнованными школьниками, ожидающими скорых каникул.

И вот наступил последний день занятий.

Учительница Татьяна Никитична была по-праздничному в белой блузке и чёрной юбке, седые волосы, заплетённые в косы, аккуратно уложены на голове. Однако серая пуховая шаль, в которую кутается зимой старая учительница, наброшена на плечи. Всё-таки утром в школе прохладно.

Татьяна Никитична раздала дневники.

— Ну, вот и всё, — проговорила она, наклонив голову, посмотрела на ребят поверх очков. — Пожелаю вам весёлых каникул! (Ребята притихли, сидели на своих местах не шелохнувшись.) Ну, что же вы! — воскликнула Татьяна Никитична. — Каникулы начались. Идите и отдыхайте!

Тут уж все повскакали со своих мест и бросились к дверям. Женька тоже выбрался из-за парты и побежал к выходу. Но Татьяна Никитична остановила его.

— Женя Дроздов! — крикнула она ему вслед. — Остановись!

Женя остановился в дверях, мешая ребятам выходить из класса. Они толкали его, сердились.

— Когда вы уезжаете? — спросила Татьяна Никитична, подходя к мальчику и за руку отводя его от двери.

Окружив Женьку, ребята молча посматривали то на него, то на учительницу.

— Так когда же вы уезжаете на Алтай? — повторила вопрос Татьяна Никитична.

Женька пожал плечами — не знаю, мол, точно. Но всё-таки тихонько проговорил:

— Наверное, уже скоро!

— Ладно, Женя, я ещё к вам загляну домой, — проговорила учительница и, обняв тех, кого достали её раскинутые руки, подтолкнула ребят к двери.

Из школы Женька вышел в окружении своих классных товарищей. Мальчикам и девочкам ещё никогда в жизни не приходилось расставаться надолго со школьными друзьями, и они не знали, что в таких случаях нужно говорить. Они шли рядом с Женькой, стараясь коснуться его рукой или плечом.

Толпой ребята пошли до той подворотни, куда обычно сворачивал Женька, возвращаясь из школы домой, и здесь толпа распалась. Рядом с Женькой остался лишь Гена Поздняков.

— Домой? — спросил он Женьку.

— Ага. А ты?

— Я тоже домой, — ответил Генка и снова спросил — А ты письма когда-нибудь писал?

— Писал, — ответил Женька. — Папе, в Алтайский край. А ты?

— Я не писал, но я тебе напишу, хорошо?

— Хорошо.

— Только сначала ты мне напиши. Напишешь?

— Напишу.

Мальчики постояли друг перед другом молча, потом повернулись и каждый зашагал в свою сторону.

Это было в конце мая. А через два с половиной месяца, то есть в середине августа, семья Дроздовых выехала на Алтай. Накануне отъезда проститься со своим учеником пришла Женькина школьная учительница Татьяна Никитична.

Был уже август. Женя и Марина вернулись из Рожков в город. Приехали в Москву также бабушка с дедушкой проводить в далёкую дорогу своих внуков и дочку Ольгу Георгиевну.

Как всегда, Жене было трудно после деревенского простора привыкнуть к тесной комнате на втором этаже старенького дома в Замоскворечье. Мальчик за лето успел вытянуться, предметы в комнате не казались ему теперь такими большими, как до отъезда в деревню. И его чёрная вельветовая курточка, в которой он ходил в школу, стала ему мала, не застёгивалась на запястьях.

Ольга Георгиевна распахнула окно, слышался такой привычный и родной шум города — гудки автомобилей, милицейские свистки, громкий говор прохожих, идущих по набережной под Женькиным окном.

Бабушка и дедушка сидели рядышком на диване и молча наблюдали за сборами. Ольга Георгиевна складывала вещи в большой коричневый чемодан со стальными уголками. Маришка возилась со своими старыми-престарыми игрушками. О многих она и не вспоминала, но теперь вспомнила, решив все свои игрушки забрать на Алтай.

— Женя, пожалуйста, посмотри, все ли твои вещи собраны, — приказала Ольга Георгиевна, — чтобы не забыть что-нибудь нужное!

Женька, который стоял у открытого окна и смотрел на вечернюю улицу, кое-где освещённую розовым и золотым вечерним солнцем, казавшимся в этот час грустным и прекрасным, нехотя отошёл от окна. Но тут в прихожей раздался звонок, и мальчик отправился открывать дверь.

В квартире было тихо, пусто. Соседи уехали на лето.

Перед дверью на тёмной лестничной площадке стояла какая-то незнакомая женщина в чёрной юбке, белой кофте и с бумажным свёртком в руках. Женщина шагнула в прихожую, и тут только мальчик узнал Татьяну Никитичну. Женька обрадовался и засмущался. Татьяна Никитична положила свою лёгкую ладонь на его плечо, как это делала в классе, провожая ученика от доски к его месту за партой, и вместе с Женькой вошла в комнату.

Татьяна Никитична пробыла у Дроздовых до позднего вечера. Под конец она вспомнила о своём свёртке. В нём оказались учебники для третьего класса.

— Это тебе, на всякий случай, — сказала она Жене. — Там в совхозе наверняка будут учебники. А если не будет на первых порах, эти тебе пригодятся. — И добавила — Завидую я тебе, Женечка, что судьба подарила тебе видеть целину. Что ни говори, а ведь это история!

Потом Женя с мамой пошли проводить учительницу домой.

Зажглись фонари, откуда-то издалека, со стороны Красной площади, доносился шум автомобильного движения, слышался звон курантов. Женька шагал впереди, рассматривал дома, казавшиеся ему совсем-совсем незнакомыми, впервые увиденными, поглядывал на ночное небо, которое всё ещё продолжало светиться, словно стеклянное, и думал о том, что на Алтае уже глубокая ночь и папа его, наверное, уже спит в новом доме, недавно построенном специально для семьи Дроздовых.

Мальчик вдыхал прохладный ночной воздух, пахнущий водой и камнем, и сердце у него замирало от нетерпения — скорее бы, скорее оказаться наконец там!

Все это вспомнил Женя, сидя на заднем сиденье в «газике», среди тюков и чемоданов, и посматривая по сторонам, на бескрайние просторы Кулундинской степи.