Алтайское солнце

Глава шестая. ОБЕД

Уже вечерело, когда наши путешественники въехали в большое село. Вдоль улицы по обеим сторонам стояли деревянные дома на высоких фундаментах. Дворы загорожены, по сибирскому обыкновению, высокими сплошными заборами. Улица безлюдная, в оконных стёклах отражается жёлтый закат. Кажется, внутри домов светят ослепительные лампы.

— Это тоже целина? — спросила Маришка.

Николай Сергеевич рассмеялся:

— Ну нет, это не целина. Это старое алтайское село. А наш посёлок совсем другой.

За «газиком» с лаем и рычанием увязалась белая мохнатая собачонка. Она летела в пыли, и лишь двумя яркими огоньками горели глаза. Пробежав пол-улицы, собака наконец отстала и свернула к забору, возле которого и остановилась с высунутым розовым языком, напоминающим стельку, и как ни в чём не бывало покачивая загнутым вверх хвостом.

Ярость собачки вывела Женю из задумчивости.

Николай Сергеевич повернулся к Ольге Георгиевне и спросил:

— Обедать будем?

— Хочешь обедать? — спросила в свою очередь Ольга Георгиевна у сына, и тут Женька понял, что проголодался, да так сильно, что просто невозможно терпеть.

— Обедать! — закричал он, и «газик», сделав крутой круг на небольшой площади, остановился возле большой избы, обшитой синими досками. Над дверью мальчик увидел большую фанерную вывеску с коричневой надписью: «Чайная».

Дядя Саня Пастухов, сняв руки с руля, сладко потянулся, затем выпрыгнул из кабины на землю и весело проговорил:

— Прошу в ресторан!

В чайной было пусто. На столах, покрытых белыми скатертями, поблёскивали графины с водой. Падающий из окон свет преломлялся в графинах и ложился на скатерти яркими полукружьями и пятнами, пересечёнными крест-накрест резкими линиями.

Вся компания столпилась в дверях, не зная, что предпринять, но тут из-за занавески, закрывающей дверь в противоположной стороне зала, появилась полная, румяная официантка в белой наколке на пышной причёске, в белом кружевном фартуке и громко, но одновременно ласково проговорила:

— Садитесь, пожалуйста!

И снова, уже в который раз здесь, на алтайской земле, Жене показалось, что эту чайную он прекрасно знает, бывал здесь когда-то давно и теперь вот снова здесь и всё вспомнил. И даже умывальник за занавеской возле двери Женя, казалось, узнал. Здесь они с Маришкой, толкаясь, помыли руки и вытерли их полотенцем, висящим на палке. Палка была так устроена, что полотенце, сшитое в кольцо, скользило по палке, если его потянуть, но снять его с палки было невозможно.

Никогда ещё Женя не ел так много, как во время своего первого обеда на Алтае. Сначала мальчик опустошил стакан сметаны, заедая его толстым куском свежего, мягкого хлеба с хрустящей корочкой. Сметана была сладкая и густая, как масло. Не успел он расправиться со сметаной, как на столе перед каждым из сидящих появилось по тарелке, до краёв налитой золотыми щами, заправленными картошкой и кусками мяса.

— Мне не съесть, — проговорил на всякий случай Женя: он не любил оставлять еду в тарелке. Но тем не менее решительно окунул ложку в ароматное варево.

За обедом Николай Сергеевич и дядя Саня Пастухов, перебивая друг друга, вспоминали своё житьё здесь, на Алтае, начиная от дороги сюда из Москвы, первой борозды, первой посевной, до настоящего времени.

— Вот ты, Маришка, спросила про это село, где мы сейчас сидим и обедаем, — не целина ли здесь? Отвечаю: нет, не целина. Этому селу лет двести, а то и триста! Вот как давно здесь люди живут!

— А может быть, и четыреста, — добавил дядя Саня.

Николай Сергеевич согласился:

— Может, и четыреста. А вот нашего посёлка «Молодёжный» в феврале ещё не было и в помине. Когда мы выехали в степь выбирать место для центральной усадьбы нашего целинного совхоза, на десятки, сотни километров ни одной живой души не было. Степь, степь и степь. Снегом завалена, аж дымится от ветра! Представляете?

Маришка слезла со своего стула и прижалась к Николаю Сергеевичу, а он продолжал:

— И вот, представьте себе, не прошло и месяца с тех пор, как мы там появились, а в степи уже целый городок вырос. И состоял он не только из палаток и вагончиков, а из настоящих домов.

— Щитовые, трёхкомнатные, — объяснил дядя Саня. — Мы их и сейчас строим.

— Домики что надо, загляденье! — воскликнул Николай Сергеевич. — Помнишь, Саша? Возвращаемся из районного центра, везём груз для посёлка — продукты, или инструмент, или запчасти для тракторов, или мешки с семенным зерном для посевной, и ждём — когда же появится родной посёлок. И всё не верим, что он появится, всё думаем — не приснился ли он!

— Верно говоришь, Коля! — воскликнул дядя Саня. — Именно так и думаешь — не приснился ли.

— Но он появляется? — спросил Женька.

Николай Сергеевич проговорил задумчиво:

— Конечно, появляется. Куда ж ему теперь деться?

Незаметно-незаметно Женька до самого дна выхлебал свою тарелку щей и теперь сидел, не в силах пошевелиться. Он посматривал на маму, которая раскраснелась от оживления, слушая рассказы о первых днях целинного совхоза, на дядю Саню и на папу, которые, перебивая друг друга, восклицали, громко и весело смеялись, на сестру Маришку, которая вылезла из-за стола и, став на колени перед стулом, пеленала куклу, и на душе у мальчика было спокойно и очень приятно.

Стемнело. Солнце красным вечерним светом заливало чайную. Красными казались скатерти на столах, бронзовыми — лица папы и дяди Сани; Маришкина голова, растрепавшаяся в дороге на ветру, горела красным пламенем в солнечных лучах, а толстые листья фикуса в кадушке казались чёрными, маслянистыми.