Алтайское солнце

Глава восемнадцатая. ДЕРЕВЕНСКИЙ МАЛЬЧИК

Вдруг раздавался стук в стену, и всем уже было ясно — Пастуховы предупреждают о своём намерении навестить Дроздовых. Николай Сергеевич — он в этот вечерний час лежал на кровати и читал журнал «Радио» — в ответ стучал кулаком в стену и, скинув ноги на пол, начинал засовывать их в домашние тапки. Ольга Георгиевна, сидевшая в уголке на стуле и зашивавшая дырку на Женькиной рубашке, поднималась, складывала шитьё и кричала:

— Ждём-ждём!

Женя уже подобрался к тому месту в книге, где Робинзон Крузо на самодельном плоту перевозит на берег необитаемого острова с потерпевшего крушение корабля разные припасы. Мальчик понимал, что книжка от него никуда не убежит. Можно и завтра почитать. Единственное, что беспокоило Женьку, так это сам Робинзон Крузо, который, если за ним хорошенько не следить, начнёт лениться и перевезёт не так много припасов, как хотелось бы…

Дверь распахивалась, и в комнате появлялся большой кипящий чайник, а уже за ним и сама тётя Клава.

— Мы со своим кипяточком, — говорила тётя Клава.

— Милости просим, — отвечала Ольга Георгиевна, принимая из руки гостьи чайник и устанавливая его на стол, на круглую, привезённую из Москвы проволочную подставку.

Затем появлялся дядя Саня, и начиналось чаепитие.

Иногда разговор о совхозных делах прерывался. Взрослые вспоминали Москву, оставшихся там знакомых, автомобильное хозяйство, где дядя Саня и Николай Сергеевич вместе работали с послевоенного времени до самого отъезда на Алтай.

Слушая эти разговоры, Женька тоже вспоминал Москву. Мальчик словно бы снова оказывался в их московской комнате, затем в мыслях выходил из квартиры, спускался со второго этажа по тёмной, но так хорошо знакомой лестнице на улицу, видел двор, старый тополь с обломанной верхушкой.

— Женя, а Женя!

Мальчик вздрогнул, поднял голову и увидел глаза тёти Клавы, пристально вглядывающиеся в его лицо. Да, он снова очутился в совхозе, в их комнате, и за стеной свистит, подвывает степной осенний ветер.

Тётя Клава улыбнулась и громко сказала:

— Взгляните на нашего Женьку: разве ж скажешь, что он городской мальчик? Нет, не скажешь!

Ольга Георгиевна удивилась:

— А какой же?

— Он у нас деревенский мальчик!

Ольга Георгиевна обиделась:

— Чем же он тебе не угодил?

— Ещё как угодил! — воскликнула тётя Клава. — Поздоровел! Загорел! Городским ребятишкам до нашего Женьки далеко!

— Малый крепкий, — согласился дядя Саня. — Ну-ка, Женя, кто кого?

Женька встал со стула и подошёл к Пастухову. Он любил мериться с ним силой.

Пастухов поставил на стол перед собой правую руку на локоть, и Женя, усевшись напротив, схватил кисть дяди Сани двумя руками, пытаясь пригнуть её к столу. В Москве мальчик мог повиснуть на дяди Саниной руке, а тот и не шелохнётся. Теперь же старый шофёр от усилия даже закряхтел и как ни старался, а всё же не выдержал — его рука под Женькиным напором склонилась к столу. И, оказавшись побеждённым, покраснел и пробормотал сконфуженно:

— Ишь ты, как насел! Ну, это я ошибся. Расслабился не вовремя! Давай ещё раз.

— Молодец, сынок, — похвалил сына Николай Сергеевич. — Всё маленький-маленький, а ты, оказывается, уже совсем взрослый мужик!

Взрослые, пересмеиваясь, пили чай, дуя в чашки, а Женька сидел среди них, раскрасневшись от возбуждения и удовольствия — всё-таки отец его похвалил. Да, мальчик и сам чувствовал, что окреп и повзрослел.