Алтайское солнце

Глава двадцатая. ПРИЁМ В ПИОНЕРЫ

Накануне Октябрьских праздников Женю Дроздова, Диму Старикова, Милу Ерёмину и ещё пятерых третьеклассников принимали в пионеры.

Торжественная линейка проходила в совхозном клубе. Это был длинный дощатый барак, переделанный в клуб из общежития. К осени его отштукатурили, заново покрасили стены изнутри и снаружи жёлтой краской. Внутри сколотили небольшую сцену, повесили занавес.

На сцену, освещённую сильными лампами в жестяных коробках-рефлекторах, вывели всех ребят, которых должны были принимать в пионеры, и выстроили в ряд у края сцены.

Женя Дроздов стоял с правого края. Он видел сбоку от себя окно и за окном — покрытую первым снегом лиловую, вечернюю степь. Рядом с мальчиком стоял Дима Стариков. От волнения Дима забыл оставить в комнате для раздевания возле сцены свой альбом и теперь не знал, куда его девать, — перекладывал из руки в руку, прятал за спину, пока, наконец, не выронил. Альбом взмахнул страницами, как птица, и упал вниз, к зрителям.

Дима покраснел от смущения и хотел даже спрыгнуть за альбомом со сцены, но тут подошла Мария Михайловна.

— Альбом не пропадёт! — зашептала она. — Тебе отдадут. Стой спокойно!

Раздался звук пионерского горна, дробь барабана, и Мария Михайловна шагнула на середину сцены.

— Товарищи! — громко сказала она. — Сегодня у нас большой день — мы принимаем наших третьеклассников в пионеры. Это всегда памятное событие! Все мы, взрослые, помним, как нас принимали в пионеры. Но сегодня это — историческое событие. Праздник не только для школы, но и для всего целинного совхоза «Молодёжный». Ведь нельзя забывать — вы будете первыми пионерами, принятыми на целине! Запомните этот день навсегда!

Раздались хлопки, одобрительные возгласы. Женя со сцены смотрел в зал и видел среди множества знакомых лиц родные лица мамы, папы, Маришки, Пастуховых. Глаза у всех сидящих в зале сверкали и обращены были именно на Женьку. Каждому мальчику и девочке, стоящим сегодня на сцене клуба, казалось, что именно на него все смотрят, именно ему все хлопают.

Потом на сцену вышла длинноногая девочка в чёрной юбке, в белой рубашке и в красном галстуке и начала звонким, громким голосом читать слова пионерской клятвы. Будущие пионеры повторяли за ней эти слова. В тишине отчётливо слышались слова пионерской клятвы, произносимой хором.

Женька был так взволнован, что не сразу узнал в этой девочке Веру Мальцеву. Но это была именно она. Вера подходила к каждому мальчику и девочке, стоящим на сцене, набрасывала на шею красный галстук, а затем как-то по-особому, по-пионерски завязывала узел. Возле Женьки Вера задержалась и проговорила очень ласково:

— Теперь ты тоже пионер!

Мальчик стоял по стойке «смирно», скашивал вниз глаза, чтобы увидеть на своей груди красный пионерский галстук. Он испытывал такую гордость, его обуяло чувство такого счастья, что захотелось немедленно бежать куда-то, чтобы все видели — Женя Дроздов уже пионер, у него на шее уже повязан красный галстук.

Но в том-то и дело — весь совхоз и так присутствовал в этот день в клубе. Не было только Милочки Ерёминой. Незадолго до торжественного дня она снова простудилась и лежала дома в постели.

Когда вновь принятые пионеры сошли со сцены, Женька пробрался в комнату для раздевания, достал из кучи своё пальто, шапку, быстро оделся и выбежал из клуба на улицу.

Уже почти стемнело, степь и небо казались синими, в небе сквозь золотую снежную муть виднелась полная луна.

Дул холодный ветер, он приносил откуда-то издалека запах снега и мороза. Посёлок был тёмный, лишь вдали, у конторы, горел на столбе фонарь. Лампочка на ветру раскачивалась, жёлтое пламя света летало по припорошённой снегом земле.

Спотыкаясь об окаменевшие от холода кочки, мальчик добрался до дома Милы Ерёминой. В одном лишь окне светился свет. Значит, девочка не спала. Женя попытался заглянуть в окно, однако оно было занавешено.

Женя постучал в стекло и, обойдя дом, поднялся на крыльцо.

Дверь оказалась открытой. Женя вошёл в тёмную, холодную прихожую и тихо постучался в дверь Милиной комнаты. Из-под двери светилась полоска света.

Ответа не последовало. Тогда мальчик приоткрыл дверь и шагнул в комнату.

С потолка на шнуре свисала электрическая лампочка, закрытая самодельным, из бумаги абажуром. Справа у стены стояла высокая кровать со множеством подушек, покрытых кружевным покрывалом, слева у стены стоял диван. Диван был застелен, и на нём Женя увидел Милочку Ерёмину. Её голова высоко лежала на подушке. Девочка открыла глаза, увидела Женю и прошептала:

— Это ты постучал в окно?

— Я, — также шёпотом ответил мальчик.

— Я крикнула, чтобы ты заходил, но очень тихо. У меня болит горло, — прошептала девочка.

И, чтобы услышать её, Жене пришлось подойти к дивану совсем близко.

— Я болею, но уже выздоравливаю, — снова прошептала Мила. — Расскажи, как тебя принимали в пионеры.

Женя снял пальто и уселся на стуле рядом с диваном. На шее у него был повязан красный галстук, и мальчику казалось, что в комнате стало светлее, чем было.

Женя подробно вспомнил, как их принимали в пионеры. Даже не забыл рассказать, что Дима уронил со сцены свой альбом с рисунками и что потом этот альбом ходил из рук в руки по всему зрительному залу и все рассматривали рисунки и одобряли их автора.

— Знаешь, о чём я думала? — шёпотом спросила девочка и сама же ответила: — О солнце.

— О каком солнце? — удивился Женька и с испугом посмотрел на Милу.

Может быть, она бредит? Но нет, вид у девочки совсем-совсем нормальный, хотя лицо покрыто румянцем, какой всегда бывает при повышенной температуре.

— О самом простом, — прошептала девочка и даже приподнялась в постели. — Ведь солнце везде одинаковое, одно и то же, верно?

— Конечно, верно!

— И у тебя в Москве, и у меня в Свердловске, и и Веры в Кемерове — верно?

— Нуда!

Мила снова опустила голову на подушку, закрыла глаза и прошептала:

— Здесь, на Алтае, оно совсем другое!

— Кто другой? — не понял Женя. Может быть, девочка действительно бредит?

— Солнце! — прошептала Мила. — Оно здесь ярче! Его здесь больше!

И вдруг Женька отчётливо понял то, о чём говорила девочка. Он и сам много раз думал об этом. Солнце над степью всегда казалось ему совсем другим, чем в Москве. Оно словно бы пронизывало всю степь, проникало во все, даже самые укромные уголки строений и жилищ. Однажды утром Женька даже обнаружил солнечный луч под кроватью, куда полез за ботинками. Как солнце там очутилось, до сих пор было для мальчика загадкой. Наверное, отразилось, как в зеркале, в распахнутой створке окна.

Даже в плохую погоду алтайское солнце нет-нет да даст о себе знать далёким лучом у горизонта или золотым пятном среди серых туч над головой.

Размышляя о солнце, мальчик представил себе не только Алтайскую степь, но и Уральские горы, Волгу, Москву — всё огромное пространство страны.

— О чём ты задумался? — услышал мальчик шёпот Милы и пришёл в себя.

Он, что называется, спустился с небес и нашёл себя в небольшой комнате, слабо освещённой электрической лампочкой, увидел этажерку с книгами в углу, круглый стол, покрытый скатертью, железную кровать с пышными подушками и больную девочку на диване, до подбородка укрытую одеялом.

Он снова очутился в Алтайской степи, в целинном посёлке «Молодёжный».

Что же ответить Миле на её вопрос? И мальчик сказал:

— Я задумался о жизни.