Альбигойский крестовый поход

XI. 1213–1216: Суд в Риме

Тело Педро II после битвы было перевезено в Тулузу, где нашло временное пристанище в приорстве госпитальеров Святого Иоанна. Раймунд VI же бежал за стены Тулузы, а за ним последовали другие беженцы с поля боя, включая графов Комменжа и Фуа. Но Симон де Монфор не стал их преследовать. Почему он после победы не двинулся на Тулузу, далеко не ясно; по-видимому его силы были невелики, и истинные масштабы случившегося, возможно, не сразу до него дошли. Однако, упущенная возможность не могла быть восстановлена путем переговоров. Епископы в лагере крестоносцев предложили примирить город с Церковью в обмен на выдачу двухсот заложников, но тулузцы, предложив для начала шестьдесят, в конце концов опомнились и отказались от выдачи заложников вообще. Вместо этого они вместе с графами Комменжа и Фуа отдались на милость Папы в надежде, что он будет более снисходителен, чем его легаты.

И они не обманулись в своих ожиданиях. Иннокентий не собирался допустить, чтобы случайность на поле боя нарушила должный порядок судопроизводства. К явному раздражению своих легатов во Франции, он назначил своим специальным эмиссаром в Лангедоке Пьетро Беневентского, итальянского кардинала и канонического юриста не имевшего политического опыта. Пьетро был шестым легатом, назначенным с начала крестового похода, и Иннокентий твердо решил, что он не должен стать одним из приверженцев Симона де Монфора, как это произошло с его предшественниками. Поэтому ему были даны самые точные инструкции. В них Иннокентий объявил, что намерен вынести весь альбигойский конфликт на рассмотрение Вселенского Собора, который он созвал на следующий год. Тем временем Пьетро Беневентский должен был примирить с Церковью всех южных князей и жителей Тулузы, но ему было строго запрещено принимать какие-либо постоянные меры в отношении этой провинции. Самое большее, что он мог сделать, это назначить временного администратора завоеванной территории. Сама Тулуза должна была находиться под защитой Святого Престола, и "Симон де Монфор ни в коем случае не должен был ее беспокоить" до тех пор, пока не станет известно решение Вселенского Собора. В действительности, Иннокентий хотел, чтобы все соперники остались на своих позициях, какие они занимали накануне битвы при Мюре, пока не будут разрешены все сложности юридического вопроса.

Пьетро Беневентский в точности следовал указаниям Папы. В апреле 1214 года архиепископский дворец в Нарбоне стал стал сценой спектакля раскаяния, когда графы Комменжа и Фуа, а за ними города Нарбон и Тулуза и сам Раймунд VI прибыли туда, чтобы отречься от своих пороков и получить отпущение грехов из рук нового легата. Графы Комменжа и Фуа, в знак доброй воли, сдали по одному замку, а первый также предложил одного из своих младших сыновей в качестве заложника. Раймунд VI сдал замок Нарбоне в Тулузе и пообещал отправиться во временное изгнание за границу, пока его вопрос будет рассматриваться Церковью. Тем временем южным князьям оставалось только надеяться на милость Вселенского Собора, который еще не собрался.

Поскольку Симон фактически контролировал провинцию, это, вероятно, был разумный компромисс, которого можно было достичь. Но была одна группа людей, которых не мог удовлетворить никакой компромисс. Файдиты (faidits) были мелкой земельной аристократией, которую крестовый поход выгнал со своих владений и заменил северянами. При каждом продвижении крестоносной армии эти люди либо бежали в Тулузу, либо оставались в своих укрепленных деревнях на холмах, ожидая помощи, которая так и не пришла. В любом случае они потеряли все, что имели, поскольку непобедимая армия Симона уничтожила все очаги сопротивления между рекой Тарн и Пиренеями. Их большие семьи, состоявшие из совладельцев, иждивенцев, придворных и слуг, последовали за ними в нищету. Тысяча дворян была обречена скитаться без гроша в кармане по земле, которой они когда-то правили, пел безымянный трубадур, оплакивая смерть Раймунда-Роже Транкавеля в 1209 году; а тысяча дворян, добавлял поэт, означала тысячу дам, тысячу торговцев и тысячу разоренных придворных. "Ах, Господи! Как низко мы пали". Из четырех богатых дворов, к которым Раймунд де Мираваль направил своего коллегу-трубадура, Сесак и Кабаре теперь принадлежали Бушару де Марли, мелкому сеньору из Иль-де-Франс, родственнику жены Симона; Минерв стал свидетелем того, как его гордых независимых сеньоров "переселяли" на низменные земли близ Безье; четвертый, Эмери де Нарбон, спас свою шкуру только благодаря союзу с крестоносцами; а сам трубадур потерял свой замок в Миравале и бежал под защиту Педро II Арагонского, который теперь был мертв. Симон не мог пойти на уступки этим людям, не лишившись своих собственных сторонников. Все, что мог сделать для них Пьетро Беневентский, — это позволить им спокойно скитаться, при условии, что они не будут носить оружия, ездить на кобах (пони), а не на конях, и держаться подальше от городов, обнесенных стенами. Но даже в этом случае они составляли опасный, непримиримый класс, силы которого были далеко не исчерпаны.

В феврале 1214 года они одержали заметную победу. В ночь на 17 февраля, когда Бодуэн Тулузский спал в своем замке Лольми в Керси, двери его спальни были тихо заперты снаружи. Предатели открыли ворота замка перед отрядом наемников, собравшихся у стен под командованием местного файдита. Небольшой гарнизон северян был застигнут врасплох и побежден. Бодуэна, которого нашли спящим в постели, схватили и с триумфом увезли в Монтобан. Раймунд приказал повесить своего брата. Приговор был немедленно приведен в исполнение лично графом Фуа, которому помогали его сын и арагонский рыцарь, не простивший гибели Педро II. Это был последний акт мести Раймунда за удар, нанесенный ему судьбой, и теперь он сам стал самым знатным из файдитов. После того как в апреле он подчинился Пьетро Беневентскому, его некогда великое княжество превратилось в ничто. Даже его дворец в Тулузе, замок Нарбоне, стал церковным владением епископа Фолькета. Некоторое время граф жил в доме богатого тулузского горожанина вместе со своей женой, сыном и невесткой, обе женщины были арагонскими принцессами. Вскоре после этого все они уехали в Англию, где жили в такой нищете, что Иннокентию пришлось оплатить расходы графа на поездку в Рим на Вселенский Собор.

Намерением Иннокентия послать Пьетро Беневентского в Лангедок было положить конец завоеваниям Симона де Монфора. Теперь, когда южные князья были примирены с Церковью в Нарбоне, Папа не видел причин, по которым мир не должен вернуться в провинцию после пяти лет непрерывных войн. Но Симон думал иначе. Он хотел представить Вселенскому Собору Иннокентия свершившийся факт, который сделал бы невозможным восстановление Раймунда VI или его сына в любой части их владений. Зимой епископ Каркассона и архидиакон Парижа подговорили Роберта Керзона, легата, ответственного за проповедь ближневосточного крестового похода на севере. Не обращая внимания на указания Папы, Роберт позволил Жаку де Витри и другим возобновить проповедь Альбигойского крестового похода. Армии северных крестоносцев начали собираться вновь, возможно, не такие большие, как великие армии 1211 и 1212 годов, но достаточно большие, чтобы обеспечить Симону контроль над Югом. Первую из них возглавил лично Роберт Керзон, который провел лето в лагере Симона, участвуя в череде осад и сжигая еретиков, обнаруженных в захваченных замках.

Фактически Симон стал графом Тулузы, хотя в официальных документах он называл себя dominator. В этом качестве он унаследовал многие амбиции и проблемы своих предшественников. По крайней мере, одна из этих амбиций была удовлетворено летом 1214 года, когда его сын Амори женился на Беатрисе Бургундской, наследнице богатой провинции Дофине, расположенной к северу от Прованса. Если бы Симон смог консолидировать разрозненные права Тулузского дома в Провансе, он был бы на пути к тому, чтобы стать одним из самых сильных территориальных князей во Франции. Проблемы же были более трудноразрешимыми — отряды безработных наемников, мятежные бароны, самоуправляющиеся города. Граф Валентинуа участвовал в первом Альбигойском крестовом походе 1209 года, но он был склонен подчиняться власти Симона не больше, чем Раймунду VI. Граф Родеза пытался передать свой вассалитет от Тулузского дома английскому королю. В Перигоре Бернард де Казнак и его ужасная жена, "эта новая Иезавель", терроризировали среднюю долину Дордони, совершая набеги на монастыри и вымогая у деревень деньги за защиту под угрозой массовых увечий.

Это были старые проблемы, которые лишь ненадолго утихли с приходом Симона. Бернард де Казнак был лишен своих владений в 1214 году, но он в течение года вернул свои небольшие замки, а к 1218 году смог привести небольшую армию на помощь Раймунду VI. Управление государством путем постоянной демонстрации силы было явно неудовлетворительным, а если поток крестоносцев иссякнет, то станет невозможным. Более масштабные планы Симона зависели от использования значительной территориальной власти Церкви в качестве противовеса силе местного баронства. Иннокентий III, безусловно, помог ему, безжалостно смещая епископов, чьи сердца не были на стороне его дела. За один год, 1211, Иннокентий сместил двух архиепископов и трех епископов, заменив большинство из них цистерцианцами или северянами. Престарелый епископ Каркассона, родственники которого сражались с Симоном при Терме и Тулузе, был немедленно заменен Ги де Во-де-Серне, цистерцианским аббатом из Иль-де-Франс, другом Симона де Монфора и дядей официального хрониста крестового похода. Сам Арно-Амори сменил архиепископа Нарбона. Легат Федисий стал епископом Агда. Три епископа Безье были соратниками Симона де Монфора. Новые епископы оказались бесценными помощниками. Именно епископ Родеза пригласил Симона вмешаться в дела Руэрга, так же как ранее аббат Памье и епископы Каора и Ажена пригласили его в свои епархии. Именно епископу Родеза Симон доверил замок Северак, который он захватил у нескольких файдитов. Это была проницательная политика, которой Симон следовал и в других случаях. Замок Нарбоне в Тулузе был передан епископу; замок Фуа был передан аббату Сен-Тибери, который, в свою очередь, доверил его одному из своих племянников. В других местах Симон заслужил расположение епископов, вернув им права, которые светские землевладельцы узурпировали за более чем столетие анархии на Юге. Только за первые шесть месяцев 1211 года пятнадцать светских сеньоров вернули епископу Безье присвоенный ранее сбор десятины. Такие акты, заполнившие книги записей региона во время правления Симона, представляли собой серьезное изменение баланса сил в Лангедоке. В независимых, самоуправляющихся городах епископ мог стать страшным противником для местных консулов и с гораздо большей вероятностью отстаивал интересы Симона. Ним отказался признать Симона преемником Раймунда VI и закрыл перед ним свои ворота; в ответ Симон передал свои права на город епископу.

Пол века назад такую же политику без особого успеха пытался проводить Раймунд V. Одна из причин его неудачи заключалась в том, что епископы имели свои собственные распри с графами Тулузы. Возможно, Симон считал, что его статус "избранного сына Церкви" защищает его от подобных распрей, но он быстро разочаровался, обнаружив, что его претензии на герцогство Нарбонское оспаривал не кто иной, как Арно-Амори, который утверждал, что герцогство принадлежит по праву архиепископу, и требовал его для себя. Жители Нарбона, покорившиеся в 1209 году только для того, чтобы избежать участи Безье, с удовольствием воспользовались этим расколом в рядах своих северных завоевателей. Когда весной 1214 года Симон попытался войти в город со своей армией, он получил резкий отпор от городских ополченцев, испытав унижение, от которого он все еще страдал год спустя. Все это должно было дать понять Симону, что как командующий крестовым походом он может претендовать на лояльность католиков, но как правитель Лангедока — нет.

Самая серьезная угроза его власти в 1214 году исходила с запада его владений, граничащих со все еще могущественной державой Плантагенетов. В 1214 году английский король Иоанн примирился с Церковью, и пятилетний интердикт, лишивший его владений, был снят. Теперь его главной задачей было отвоевать Нормандию у Филиппа Августа, и для этого он организовал грозную коалицию из давних врагов Филиппа, включая графа Булонского и императора Оттона IV. Иоанн высадился в Ла-Рошели в феврале 1214 года и планировал совершить поход в земли по реке Луара, в то время как Оттон одновременно должен был вторгнуться во Францию с севера. Однако подготовка к войне Иоанна была значительно более быстрой, чем у Оттона. И король решил потратить свободное время на восстановление владений графа Тулузского. Молодой Раймунд, в конце концов, был племянником Иоанна, в то время как Симон был северянином, который продемонстрировал свою преданность Филиппу Августу и в результате потерял свои английские владения. Титул "граф Лестер", который Симон по-прежнему использовал в официальных документах, был постоянным напоминанием о его старой ссоре с королем Иоанном. Другой проблемой было занятие Симоном Ажене, на который Иоанн предъявлял особые права. Ажене был английским владением до 1196 года, когда он был уступлен Раймунду VI в качестве приданого его третьей жены, Иоанны (Джоанны) Плантагенет. Король Иоанн считал, что Ажене должен перейти к наследнику Иоанны, юному Раймунду, а не к северному вольному разбойнику, тесно связанному с врагами Англии. Несомненно, его раздражение разжигали послы Раймунда, которые, как известно, присутствовали при дворе Иоанна с 1212 года. Но насколько тесно Раймунд был вовлечен в коалицию созданную Иоанном, сказать невозможно. Известно лишь, что Иоанн выплачивал субсидии Раймунду еще до его бегства в Англию, и что он активно подстрекал баронов Ажене к восстанию против Симона де Монфора.

Симон прекрасно осознавал угрозу и провел весну и лето 1214 года в подготовке к противостоянию с английским королем. В апреле Иоанн выступил в поход на Ла-Реоль в Аквитании. Пограничная крепость Симона Марманда, расположенная всего в двенадцати милях от города, быстро сдалась, и была занята небольшим английским гарнизоном под командованием камергера Иоанна Джеффри Невилла. В шести милях выше по течению из другой пограничной крепости Мас-д'Ажене, местные жители изгнали гарнизон северян, и из Ла-Реоля, был направлен отряд на лодках, чтобы помешать Симону переправиться вброд через реку и отбить крепость. В этот момент Симон был вызван к легату в Нарбон. К тому времени, когда он вернулся в июне, восстание распространилось по всей пограничной области и нашло влиятельных союзников среди местных баронов. Но сам Иоанн, главная опора восстания, отправился на север, чтобы поднять вассалов против Филиппа Августа в Пуату, а Невилл, плохо подготовленный к осаде, поспешно отступил. Оставив новый гарнизон в Марманде, Симон повернул на север, чтобы осадить Косней на реке Ло, мощный город-крепость, защитникам которого английский король обещал помощь. Иоанн появился возле Периге с армией, в которую входили несколько файдитов Лангедока, и крестоносцы с опаской ожидали его наступления. Но король не двинулся дальше. Он сообщил легату Роберту Керзону о своих правах на Ажене. Но прежде чем Роберт успел ответить, внимание Иоанна было отвлечено на север, где принц Людовик угрожал его положению в долине Луары. Симон же спокойно продолжал осаду Коснея. 18 августа ему удалось перебросить через ров мост, подвести к стенам огромную деревянную башню и на восьмой неделе осады взять город штурмом. К этому времени угрожающая ситуация во Франции внезапно изменилась. Пуатевинские союзники Иоанна покинули его в начале июля, что вынудило короля поспешно отступить в Ла-Рошель[24]. Две недели спустя Филипп Август нанес сокрушительное поражение англо-германской армии императора Оттона при Бувине во Фландрии. Судьба англичан во Франции была предрешена более чем на столетие. Что касается Симона, то провал планов короля Иоанна означал, что он сможет провести осеннюю кампанию на Дордони без вмешательства с запада. Для остального Лангедока победа французов при Бувине стала событием огромной важности. Она положила конец любым надеждам Раймунда VI на то, что его владения можно вернуть с помощью посторонней силы и гарантировала, что конечным бенефициаром трудов Симона станут не его собственные потомки, а потомки Филиппа-Августа.

Главной заботой Симона осенью 1214 года было добиться официального признания Церковью его завоевания Лангедока. Однако Пьетро Беневентский имел строгие инструкции не распоряжаться завоеванной территорией до предстоящего Вселенского Собора. В июле 1214 года, пока Пьетро был в Испании Симон убедил другого легата, уступчивого Роберта Керзона, предоставить ему все северные провинции Тулузского княжества вместе с "другими территориями, которые еще предстоит завоевать". Что думал об этом Пьетро, когда вернулся осенью, можно только представить. Но его положение было сложным. Все южные епископы были ярыми приверженцами Монфора, и, очевидно, было разумно пойти им на уступки. В январе 1215 года пять архиепископов, двадцать восемь епископов и множество светских баронов собрались в Монпелье, чтобы избрать "временного" графа Тулузы в ожидании решения Вселенского Собора. Делегаты избрали Симона путем аккламации, но граждане Монпелье напомнили ему о границах его полномочий. После гибели Педро II они отвергли сюзеренитет Арагона и объявили себя независимым городом-государством. При всем своем ревностном католицизме жители не позволили войти в свой город такому амбициозному человеку, как Симон де Монфор и ему пришлось ожидать известия о своем избрании в доме тамплиеров за воротами. Когда он проскользнул в город, чтобы выразить свое согласие на эту честь, горожане собрались с оружием в руках и разогнали заседание собрания, заставив Симона и избравших его делегатов убраться восвояси.

В апреле 1215 года, в Лангедок во главе грозной армии прибыл принц Людовик, чтобы с опозданием на два года выполнить клятву, данную им в Париже в 1213 году. Симон был в восторге. Теперь у него была возможность принудить к покорности Нарбон и Тулузу, которые подчинились легату Пьетро Беневентскому, но не ему. Легат был от этого не в восторге, так как Тулуза находилась под защитой Святого Престола, а Нарбон, как ему было неприятно сознавать, нельзя было взять без открытого разрыва с Арно-Амори. Пьетро Беневентский встретился с Людовиком во Вьенне, и его уговорили присоединиться к планам Симона, как и многих других легатов до него. Объединенная армия в сопровождении легата прибыла к Нарбону в начале мая, и архиепископ оказался противником северян, лидером которых он когда-то был. К сожалению, у нарбонцев нервы оказались слабее, чем у их непокорного архиепископа, и, вместо того чтобы затвориться в городе, они согласились разрушить свои собственные стены под присмотром двух рыцарей принца Людовика. Пока жители Нарбона занимались этой печальной для них работой, такое же наказание было наложено на Тулузу. В стенах города в стратегически важных местах были проделаны широкие бреши. Укрепленные дома и башни знати были снесены с лица земли, а цепи, находившиеся на углах каждой улицы для перекрытия движения, были сняты. Замок Нарбоне был отделен от городских укреплений, чтобы в нем можно было противостоять как горожанам, так и внешнему врагу; его окружили рвами и палисадами и пробили в нем новые ворота, обращенные в сторону от города, что позволило Симону беспрепятственно входить и выходить из него. "Наконец-то гордость Тулузы была смирена", — с удовлетворением заметил Пьер Сернейский. Иннокентий III был в ярости. С нападением на Тулузу он готов был смириться, но разрушение стен Нарбона было возмутительным актом неповиновения. "Ты пытаешься узурпировать герцогство Нарбонское у человека, которому ты всем обязан… запятнав свою репутацию неблагодарностью, — писал он Симону, — позаботься о том, чтобы не дать ему повода для жалоб на нашем Вселенском Соборе… иначе мы накажем тебя так, как сочтем нужным". Угроза была едва завуалирована, но Симон, похоже, не был сильно ею встревожен. Принц Людовик вернулся во Францию в конце мая, оставив положение Симона на Юге неоспоримым, за исключением, возможно, Вселенского Собора, к которому епископы и аббаты всего христианского мира в тот момент готовились.

Четвёртый Латера́нский собор (по счёту Католической церкви — XII Вселенский собор), который Иннокентий планировал в течение двух с половиной лет, открылся в пещерном мраке старой Латеранской базилики 11 ноября 1215 года. Четыреста епископов, восемьсот аббатов и масса светских магнатов, послов и чиновников пели Vent Creator Spiritus находясь в такой давке, что по крайней мере один епископ задохнулся. Величайший из всех церковных Соборов средневековья имел обширную повестку дня, в которой Альбигойский крестовый поход был лишь малой частью. Но присутствие почти всех участников великой борьбы за Лангедок гарантировало, что этот вопрос будет активно обсуждаться. На Соборе присутствовали восемнадцать южных епископов, а среди северных епископов двенадцать принимали участие в Альбигойском крестовом походе в течение последних шести лет. Раймунд VI, молодой Раймунд, граф Фуа, и несколько самых важных файдитов тоже прибыли в Рим по этому случаю. Но и захватчики также собрались для того, чтобы утвердиться в своих новых владениях. Симона де Монфора представлял его брат Ги. Король Иоанн попросил двух английских прелатов заявить о своих претензиях на Ажене. Свои претензии выдвинул и зять Раймунда VI, Пьер-Бермонд д'Андюз, который надеялся приобрести Тулузское княжество для себя, но он не играл большой роли на Соборе, и его требования, похоже, не привлекли серьезного внимания.

Посреди этого водоворота противоречивых амбиций Иннокентий III ясно выразил свои собственные взгляды. Он хотел оставить Симону де Монфору старые владения Транкавелей, но вернуть остальную часть Лангедока Раймунду VI. Этот "совет Ахитофеля", как назвал его Пьер Сернейский, нашел несколько сторонников среди епископов. Но подавляющее большинство членов Собора были возмущены. Раймунда-Роже де Фуа призвали выступить от имени южных князей. Он энергично оправдывал их поведение и обвинял Симона в том, что тот прикрывает свои амбиции мелкими благочестиями, сея убийства и разрушения среди невинного католического населения. В ответ епископ Тулузы гневно перечислил беззакония совершенные самим Раймундом-Роже, упомянув его расправу над крестоносцами под Монже и печально известное пристрастие к ереси его сестры Эскларамонды Великой, которая в этот момент вызывающе председательствовала на совете катаров в неприступной горной крепости Монсегюр. Раймунд-Роже отрицал, что Монсегюр когда-либо входил в состав его владений. "Неужели я должен быть уничтожен за грехи моей сестры?" — возмущался он. Что касается убитых под Монже, то они были не паломниками, а "разбойниками, предателями и лжесвидетелями, пришедшими уничтожить меня под знаком креста". Один из советников Раймунда VI пошел дальше, воскликнув, что таких "паломников" с выколотыми глазами и отрезанными носами было бы гораздо больше, если бы он знал, что этот вопрос будет поднят в Риме. Среди собравшихся раздался ропот неодобрения. Граф Фуа разразился яростной диатрибой против Фолькета Тулузского, этого монаха-отступника, бывшего трубадура и отъявленного распутника, "певца куплетов, чей звук — проклятие". Раймунд де Рокфей выступил с мольбой за файдитов и особенно за сына Раймунда-Роже Транкавеля, "осужденного на скитания в изгнании без гроша в кармане" за предполагаемые грехи своего отца. "Друзья, — объявил Иннокентий, — мы сделаем то, что справедливо", и удалился в Латеранский дворец.

Папа уединился в дворцовом саду, чтобы спокойно собраться с мыслями. Но некоторые южные епископы, опасаясь, что он собирается уничтожить результаты их шестилетней деятельности, последовали за ним и разразились горькими обвинениями в адрес южных баронов. "Мой господин, если Вы вернете им их земли, нам конец", — кричал один из них. Иннокентий же заявил, что он не может законно лишить местных католиков их владений, а Симон имеет право на конфискованные земли доказанных еретиков, но он не может найти юридического обоснования, чтобы дать ему больше. Фолькет Тулузский открыто назвал это "извилистой софистикой". "Как вы можете лишить Симона де Монфора собственности? Он ведь верный слуга Церкви, полностью преданный Вашему делу. Он терпит лишения и изнурения, бросается в бой против еретиков и наемников". Наделить Симона конфискованным имуществом еретиков было простым лицемерием, если после этого Папа заявит, что графы Тулузы и Фуа не были еретиками. С таким же успехом он мог бы открыто лишить Симона всего и покончить с ним. Слова Фолькета имели силу свершившегося факта, на что не преминули указать и остальные. Они ясно дали понять, что не допустят низвержения Симона и будут призывать его удерживать свои завоевания силой, если потребуется. У Раймунда VI были свои защитники. Архидиакон Лиона, человек, которого три года спустя отстранят за проявление благосклонности к еретикам,[25] встал на защиту Раймунда, а с ним, как ни странно, заодно выступил Арно-Амори, который в своем новом качестве архиепископа Нарбона стал видеть большую угрозу в силе Симона, чем в слабости Раймунда. Папа согласился с этими двумя. Он укорял врагов Раймунда за недостаток христианского милосердия, назвав их "проповедниками страданий и раздоров". Даже если Раймунд был виновен в ереси, чего впрочем не было, почему его наследник, молодой Раймунд, должен быть лишен власти? Когда начался крестовый поход, ему было всего двенадцать лет. Архиепископ Йоркский добавил от имени короля Иоанна, что даже если было бы правильно лишить юного Раймунда наследства его отца, то нельзя было бы лишать его Ажене, который принадлежал его матери. "Я больше ничего не могу сделать, — устало ответил Иннокентий, — епископы против меня". Поскольку Симон контролировал завоеванную территорию, заявил он Собору, никакая папская власть не может отнять ее у него: "Но пусть он хорошо охраняет ее, ибо если он потеряет ее, я не помогу ему вернуть ее".

Решение Собора было опубликовано 14 декабря 1215 года. Раймунд VI, из-за своей "неспособности управлять своими владениями в соответствии с верой", должен был потерять все, что захватили крестоносцы. Он должен был жить в изгнании, вне Лангедока, на приданое своей жены и пенсию в 400 марок в год. Те земли Раймунда, которые не были завоеваны крестоносцами, должны были перейти к молодому Раймунду, как только он достигнет совершеннолетия: на практике это означало только маркизат Прованс на восточной стороне Роны. Что касается графа Фуа, Иннокентий приказал двум комиссарам расследовать выдвинутые против него обвинения и представить отчет в течение трех месяцев и если он будет оправдан, то ему будет возвращен его замок в Фуа.

Уступка Иннокентия графу Фуа была лишь маленьким грозовым облачком на горизонте Симона, ведь Собор предоставил ему почти все, о чем он мог просить. Когда до него дошли новости из Рима, он отправился на север, чтобы принести Филиппу Августу оммаж за графство Тулузское. Король принял его в Пон-де-л'Арк с неожиданной теплотой. Мало кто вспоминал о его прежней холодности к Симону. По северным провинциям Симон проехал великолепным маршем от города к городу и везде его встречали праздничные процессии с песнопениями "Блажен приходящий во имя Господне". Восторженные толпы собирались вокруг, чтобы прикоснуться к подолу его одежды. На Юге же другой освободитель получал почести от своего народа. Юный Раймунд, сопровождаемый своим низложенным отцом, в апреле высадился в Марселе, где на набережной толпились его возбужденные сторонники. Жители Авиньона столпились у городских ворот, чтобы приветствовать его патриотическими речами и криками "Тулуза". Армия файдитов стекалась под его знамена в Оранже. Симон все еще принимал восторженные приветствия северян, когда гонец, посланный его братом Ги, принес ему тревожную весть о том, что молодой Раймунд осадил Бокер. Нижний город уже пал, а в цитадели гарнизон северян подумывал о прекращении сопротивления.