Альбигойский крестовый поход

IX. 1211–1212: Завоевание Юга

Симон был серьезным, интроспективным человеком. Гнетущее одиночество двух лет, проведенных им в Лангедоке, проявилось в требовательности и нетерпимости как к друзьям, так и к врагам. По отношению к своим подчиненным он был скрупулезно корректен. Он оставался с ними, когда они были в опасности, регулярно советовался с ними и прислушивался к их советам. Но сам он оставался отстраненным и неразговорчивым. Командуя чередой армий со сроком службы в сорок дней, он стал равнодушен к отдельным людям. У него было мало близких друзей. Роберт де Мовуазен, выполнявший от его имени сложные миссии в Риме и Париже, был его ближайшим политическим советником. Но Роберт часто уезжал по служебным делам, да и здоровье его часто подводило. Симон все больше полагался на других, часто на священников, таких как Ги, епископ Каркассона, который, будучи аббатом Во-де-Серне близ Монфор-л'Амори, убедил его присоединиться к первой экспедиции 1209 года. Он также в значительной степени полагался на членов своей семьи. На Рождество 1211 года к Симону находившемуся в Кастре неожиданно приехал его брат Ги, человек, разделявший его неугомонные амбиции, но лишенный его серьезности, и хуже Симона понимавший всю сложность политической ситуации в Лангедоке. Ранее Ги сопровождал брата в Четвертом крестовом походе и разделял его отвращение к решению крестоносцев атаковать город Зару. Они оба вернулись в Италию и оттуда добрались до Сирии, но Ги остался там и осуществил мечту многих безземельных младших сыновей баронов, женившись на даме более высокого положения, чем его собственное, Элоизе де Ибелин. Элоиза принадлежала к королевской семье Иерусалимского королевства, но это королевство в 1211 году было не более чем названием. Ги, несомненно, считал, что в Лангедоке его перспективы будут более радужными, хотя в этом он жестоко обманулся. Но Симон был рад его приезду, особенно потому, что несколько городов уже сдались Ги, во время его пути от побережья.

После Рождества 1211 года Симон попытался восстановить свое положение в западном Альбижуа, между реками Тарн и Аверон. Граф Тулузы провел всю осень в этом регионе и отвоевал все крепости, кроме Брюникеля, который его брат Бодуэн все еще удерживал для крестоносцев. Эта кампания для Симона оказалась крайне неудачной. Армия Раймунда, не вступая в сражения, следовала за ним повсюду, уничтожая отставших и фуражиров. Главной же проблемой стали коммуникации. В регионе с крутыми речными ущельями южане контролировали каждую переправу через Тарн к западу от Альби. В лагере крестоносцев стала ощущаться нехватка продовольствия. В середине зимы поля были пустыми, в то время как амбары в обнесенных стенами городах были заполнены урожаем осенней жатвы. Месяц был потрачен на бесплодную осаду Сен-Марселя, важного убежища катаров к северу от реки Тарн. К Пасхе 1212 года Симон не добился ничего, кроме захвата двух незначительных замков.

Теперь судьба крестового похода зависела от красноречия горстки проповедников, которые в то время завершали зимнее турне по северным провинциям Франции. Но в Испании случилось непредвиденное несчастье, которое должно было поставить под угрозу все их усилия. Летом 1211 года визирь Альмохадов ан-Насир вторгся в Кастилию с огромной армией из северной Африки; в сентябре, после двухмесячной осады, пала крепость Сальватьерра, открыв мусульманам доступ на север Испании. Накал эмоций по этому поводу во Франции был высок, поскольку крепость Сальватьерра принадлежала военно-монашескому ордену Калатрава, имевшему тесные связи с цистерцианцами. В январе 1212 года был провозглашен Кастильский крестовый поход. Арно-Амори, который к тому времени был избран архиепископом Нарбона, взялся провести французских добровольцев через Пиренеи. Кастильский король Альфонсо VIII послал своего личного врача для вербовки крестоносцев среди знати западной Франции, а архиепископ Толедо, находясь при французском дворе, активно проповедовал священную войну. Несмотря на безразличие Филиппа Августа к судьбе Испании, многие из его подданных приняли крест и собирались в поход против мавров. Лангедок, правда, был ближе и менее опасен, а его климат более умеренный. Но Испания, по слухам, была сказочно богата, о чем знал любой рыцарь, слышавший Песнь о Роланде, и Альфонсо VIII открыто заявил о перспективе богатой добычи для тех, кто примет участие в походе. Это неожиданное предприятие вряд ли могло быть желанным для Симона. Тем не менее, его главный военный инженер, архидиакон Парижа, в октябре отправился на север, чтобы посвятить себя более духовному делу — проповеди крестового похода в Лангедоке. Там уже находился епископ Каркассона, а ряд северных церковников также вызвались помочь, в том числе Жак де Витри, каноник-августинец из епархии Льежа, чье использование шуток и забавных историй, риторическим приемам, которым еще не научился Святой Доминик, стало революцией в искусстве проповеди. Со временем эти истории были составлены в специальные сборники, которыми другие проповедники активно пользовались. Но в 1211 году они были еще свежи и увлекательны, а также весьма убедительны, поскольку многие из тех, кто их слушал, впоследствии оказались в Лангедоке[18].

В 1212 году произошла последняя спонтанная вспышка крестоносного энтузиазма в Западной Европе. Помимо официальных крестовых походов в Испанию и Лангедок и продолжающегося призыва к переселенцам в Латинской империи, произошел экстраординарный Детский крестовый поход, привлекший внимание к росту эсхатологической истерии среди бедняков. Альбигойский крестовый поход получил свою долю этих добровольцев из простонародья, проявлявших больше энтузиазма, чем военной подготовки. Их участие привело к большей доле пеших воинов, чем это было в предыдущие годы, а также к неуместному количеству тех, кто пришел вовсе без оружия. Эти безоружные люди, ранее, стали серьезной помехой для ближневосточных крестовых походов. После чего предпринимались решительные попытки, правда не всегда успешные, от них избавиться. Но в Лангедоке таких людей, похоже, принимали достаточно охотно. По крайней мере, один город, Сент-Антонин на реке Аверон, был захвачен их усилиями. Среди аристократов вербовочная кампания оказалась более успешной, чем кто-либо ожидал. Особенно повезло проповедникам в Германии, где им не пришлось конкурировать с агитаторами испанского крестового похода. Проректор Кельнского собора принял крест вместе со своим братом, графом фон Берг; с ними решили отправиться в поход Вильгельм, граф Юлихский, и Леопольд VI, герцог Австрийский[19]. Но были и важные контингенты из северной Франции, мелкие сеньоры из Оверни и армия нормандцев и шампанцев, прибывшая с архидиаконом Парижа в апреле. Небольшие группы приходили через нерегулярные промежутки времени в течение лета, некоторые из них прибыли из Италии и итальянских колоний на побережье Далмации. Их тяготы начались задолго до того, как они достигли лагеря Симона. Им было велено сначала отправиться в штаб-квартиру крестового похода в Каркассоне, откуда их направили далее. Но у них не было карт, а в узких долинах Монтань-Нуар даже предводители местных войск, как известно, сбивались с пути. Бродячие крестоносцы, попавшие в руки графа Фуа, были убиты или искалечены. Истощение, голод и безжалостная летняя жара собирали свои жертвы. В августе тяжело нагруженные новобранцы падали в обморок на обочинах дорог к северу от Каркассона. Жена Симона, проезжавшая мимо по дороге к мужу, спасла некоторых из них и довезла в лагерь на повозке.

В начале апреля крестоносцы захватили замок Отпуль (ныне Мазаме), контролировавший важный перекресток дорог между Каркассоном и равниной Альбижуа. Ночью гарнизон бежал под покровом густого тумана спустившегося с гор, а утром крестоносцы обнаружили, что ворота открыты а замок пуст. Это был переломный момент в судьбе Симона. В течение следующего месяца к нему присоединились не менее трех новых армий из Оверни, Германии и северной Франции, и он смог рассмотреть возможность проведения сразу двух кампаний. Ги де Монфор получил под командование нормандцев и шампанцев и отправился на юг, чтобы вторгнуться в графство Фуа. Он взял штурмом Лавлане и расправились с его населением, после чего смог без труда пройти через владения графа Фуа, опустошая земли и разрушая деревни и города, которые попадались ему на пути. Симон, с немцами и овернцами, вторгся в Лораге, область, которую он завоевал и потерял предыдущим летом. Кампания обернулась триумфальным шествием, поскольку никто не осмелился оказать ему сопротивление. Раймунд VI, запершийся поначалу в замке Пюилоран, бежал от-туда со своей армией, как только Симон приблизился к стенам. Сен-Мишель-де-Ланес, один из немногих городов, оказавших хоть какое-то сопротивление, был сравнен с землей.

В мае Симон вернулся в долину реки Тарн, где Раймунд ранее дважды помешал ему. Большинство городов в этом регионе принадлежали графу, и шесть из них были названы Авиньонским Собором в 1209 году печально известными оплотами катаризма. На этот раз Раймунда не было рядом, чтобы защитить их. Лагерь Симона был заполнен делегациями из городов, готовых подчиниться ему на любых условиях, которые он пожелает выдвинуть. Годом раньше Симон сразу же принял бы эти предложения. Теперь же он понял, что страх — единственная гарантия лояльности в городах, которые хотели, чтобы их оставили в покое. Когда жители Сен-Марселя пришли отдаться на его милость, он напомнил им, что в начале года они в течение месяца противостояли его армии и отказались подчиниться. Позже Симон нашел город опустевшим и приказал снести укрепления и сжечь деревянные дома. Город Лагепи, расположенный в нескольких милях от Сен-Марселя, постигла та же участь. В Сент-Антонине Симон отказался вести переговоры с гарнизоном. Когда барбаканы были взяты штурмом толпой безоружных бедняков из лагеря крестоносцев, он приказал заточить коменданта города, в и без того переполненные, камеры под цитаделью Каркассона. Некоторые горожане попытались бежать, переплыв Аверон, но их поймали и убили. Остальных, укрывшихся в церкви, постигла бы та же участь, если бы Симона не убедили, что населенный город стоит больше, чем обугленная пустошь.

Симон оставил Бодуэна Тулузского завершать завоевание долины Аверона, а сам совершил поход на запад в графство Ажене. Ажене был самым последним дополнением к мозаике владений Раймунда. Он получил его в 1196 году от Ричарда Львиное Сердце в качестве приданого своей четвертой жены, Жанны Плантагенет. Ересь никогда не процветала в провинциях Плантагенетов. Хотя в 1167 году появился катарский епископ города Ажен, о его деятельности ничего не известно, а в 1210 году сам Иннокентий III отметил отсутствие в провинции совершенных. Вероятно, они бежали оттуда во время злополучной экспедиции архиепископа Бордо в 1209 году. Тем не менее, у Симона был приемлемый повод для вторжения в Ажене; это была одна из самых богатых частей владений Раймунда, и местный епископ, который стремился сбросить суверенитет Раймунда, пригласил крестоносцев завладеть провинцией.

Ажене был регионом хорошо укрепленных замков, как и подобает территории, которая была границей между Францией и владениями английского короля и должна была стать ею снова. Большинство из замков было покинуто гарнизонами при известии о приближении Симона, и только один был готов оказать сопротивление. Это был Пенне-д'Ажене, скальная крепость на реке Ло, укрепления которой совсем недавно были перестроены Ричардом Львиное Сердце. Здесь был недавно выкопанный колодец, две кузницы, пекарня и ветряная мельница, а также командир гарнизона, Гуго де Альфаро, у которого были все основания не подчиняться крестоносцам. Он был наваррским капитаном-наемником, как раз из тех, чьего увольнения от Раймунда требовала Церковь, а его жена была внебрачной дочерью Раймунда VI. Поэтому, узнав о приближении Симона, он обеспечил замок провизией и нанял 400 испанских наемников. Осада началась 3 июня. Как только стало ясно, что Пенне не удастся взять штурмом, Симон вызвал с юга своего брата с другой армией. Большинство его собственных войск уже подходили к концу своего сорокадневного срока службы, и вежливые приглашения остаться подольше были отклонены со ссылками на пошатнувшееся состояние здоровья. Тем не менее, Симон не испытывал недостатка в людях. Новые крестоносцы все еще прибывали в его лагерь, а значительные силы под командованием архиепископа Санса, как сообщалось, были уже на подходе. Архидиакон Парижа, который был с Ги де Монфором в графстве Фуа, сконструировал самый большой требюше, который до сих пор использовался в армии Симона. Эта машина нанесла некоторый ущерб крепости, но даже в этом случае гарнизон был далек от исчерпания средств к сопротивлению, когда сдал замок после семинедельной осады. Люди из гарнизона понимали, что помощи от графа Тулузского им не дождаться, и не хотели становиться мучениками за дело, о котором сам Раймунд, казалось, забыл. Великая южная коалиция баронов уже распадалась. Гастон де Беарн решил заключить мир с крестоносцами. Савари де Молеон поссорился с Раймундом и удерживал его маленького сына в качестве залога за 10.000 ливров жалованья, которое, по его мнению, ему причиталось. Граф был вынужден отправиться в Бордо, чтобы вернуть своего сына воспользовавшись посредничеством английского короля Иоанна. Насколько обо всем этом знали люди из гарнизона Пенне, неизвестно. Но как наемники, находившиеся под отлучением от Церкви, они понимали, что разумнее всего начать переговоры о капитуляции, пока у них еще есть такая возможность. 25 июля они по соглашению свободно покинули замок, оставив крестоносцев полными хозяевами Ажене.

Десятью днями ранее, на южном склоне Сьерра-Морены, армия другого крестового похода сокрушила мощь Альмохадов в битве при Лас-Навас-де-Толоса и изменила судьбу Испании.

Симон не забыл о неприятностях, которые причинили ему собственные наемники. Первым его предприятием после падения Пенне стал поход на Бирон, замок Мартина Алгая, с кем нужно было уладить личную вражду. Карьера Мартина Алгая могла бы стать примером для многих ему подобных[20]. Он был наваррцем, как и большинство знаменитых капитанов-наемников южной Франции, человеком низкого происхождения, мало набожным и с сильными суевериями, чья жестокая, агрессивная репутация стала предметом для воспевания трубадурами еще при его жизни. Такие люди зарабатывали на жизнь тем, что нанимали отряды профессиональных солдат под своим командованием для тех, кто мог себе позволить их оплатить. Отряд Мартина был невелик, но он принес ему богатство и, что он, несомненно, ценил гораздо больше, положение в обществе. Примерно в 1206 году он женился на женщине из семьи Гонто, и таким образом приобрел замок Бирон на западе Керси. Вместе с новым статусом пришли и социальные обязательства: Мартин стал постоянным благотворителем цистерцианского аббатства Кадуэн и, вероятно, намеревался быть там похороненным. В прошлом он успел послужить разным господам, сражался за Ричарда Львиное Сердце в Аквитании и недолго был сенешалем короля Иоанна в Гаскони и Перигоре. Затем, в 1211 году, он перешел на службу к Симону де Монфору, но предал его, сбежав в решающий момент с поля боя при Сен-Мартен-ла-Ланде. У Мартина не хватило духу вернуться в армию Симона, поэтому он заключил мир с Раймундом VI и удалился в свой замок Бирон. Бирон находился всего в двадцати милях от лагеря Симона в Пенне. В конце июля крестоносцы появились там со всей армией и почти сразу же взяли штурмом внешнюю стену. Гарнизон Бирона, укрывшийся в донжоне, был рад выдать своего господина в обмен на собственную жизнь. Мартина передали его бывшему нанимателю и строго-настрого велели исповедаться в своих грехах. Затем его провезли вокруг стен на лошади посаженным задом на перед и повесили на виселице у ворот собственного замка.

В северном Лангедоке крестоносцам оказали сопротивление только два важных города — Муассак и Монтобан. Оба они были крупными дорожными узлами и контролировали речные переправы, которыми Симону необходимо было овладеть, если он хотел сохранить завоевания в Ажене. Монтобан был более важным из этих двух городов, но протяженность его стен, возможно, удерживала Симона от попытки осадить его со своей уменьшающейся армией. Поэтому крестоносцы направились к Муассаку и прибыли туда рано утром 14 августа, когда монахи великого бенедиктинского аббатства выходили из терции.

Дорога из Бирона пересекала самую резкую разделительную черту в ландшафте Лангедока, пятидесятимильный участок реки Гаронны от Ажена до Коссада, который отделяет великую равнину Тулузена от последних отрогов Центрального массива. Средневековые люди, как и мы, могли восхищаться окружающим природным ландшафтом. Священник из лагеря Симона мог лирически рассказывать о широкой долине реки Ло под Пенне, "о далеких просторах лугов, о богатстве возделанных полей, о роскошных виноградниках, о чудесном живительном воздухе равнин, пересекаемых прекрасными ручьями и реками". Но любовь к горам относится к совсем другому виду романтизма. Холмы Керси привлекают нас больше, чем людей той эпохи, которые представляли себе Эдемский сад как плоскую возделанную равнину, а долины Бургундии называли "ужасными местами", пригодными только для самых строгих монашеских орденов[21]. Для крестоносцев, которые большую часть лета проводили в иссушенных лесах региона Коссе-де-Лимонь, долина Гаронны была землей обетованной. Они восхищались урожаем садов и виноградников. Бодуэн Тулузский обедал гусями и жареными каплунами. Однако этот земной рай был рукотворным, созданным в результате долгих лет мира, который теперь нарушала сама католическая Церковь. Двумя столетиями ранее большая часть этого региона была покрыта густым лесом, с разрозненными островками возделанной земли. Линии посадок тополей, которые сейчас удерживают берега Гаронны и стабилизируют ее русло, — это вклад XVIII века. В XII веке были созданы широкие поля и аккуратно возделанные террасы. Монашеские ордена, бенедиктинцы из Муассака и рыцари тамплиеры и госпитальеры из Тулузы, выкупили участки земли у мелких собственников, вырубили леса и воссоздали обширные виллы римских времен. Только Церковь имела капитал и время, чтобы осуществить такие амбициозные планы. "Мы нашли здесь пустырь, и он был пустырем в течение многих лет", — заявили госпитальеры в 1195 году о деревне Лашапель. Но теперь она была густонаселенна и богата. Взрывной рост населения Юга, породивший новый класс сельской бедноты, подпитывал эти поселения обездоленными мигрантами. Из маленьких деревень вырастали города, как Кастельсарразен, или, как Монтобан, основанный графом Тулузы, в 1144 году, на пустоши. Такие деревни, как Сен-Никола-де-ла-Грав, расположенная напротив Муассака, напротив слияния рек Тарн и Гаронна, были созданы из ничего монахами-бенедиктинцами. Ее планировка, с прямыми улицами и домами, построенными на участках одинакового размера, до сих пор свидетельствует о сознательном планировании, которое привело к ее возникновению.

Сам Муассак был порождением своего аббатства. Как Памье и Ажен, он находился в совместном владении аббата и графа Тулузы в результате компромиссного соглашения, которое было источником постоянных споров в Муассаке, как и в других местах. За несколько дней до прибытия крестоносцев аббат уже собирался отправиться в Париж, чтобы обратиться с жалобой к королю, когда люди Раймунда конфисковали его бумаги и отобрали багаж. Горожане, предпочитавшие отдаленную власть графа встали на его сторону. При приближении крестоносцев они изгнали аббата и впустили в город отряд из 300 наемников, беспрерывно звоня в колокола церквей и тем самым демонстрируя свое презрение к интердикту. Раймунд VI послал несколько рыцарей на подкрепление, но сам он все еще находился в Бордо, пытаясь вызволить своего сына из цепких лап Савари де Молеона. Больше он не предпринял никаких попыток помочь городу.

Муассак располагался в низине, но имел высокие стены и стойко оборонялся. Пока крестоносцы, уже во время осады, не получили подкрепление, они не смогли окружить город, и эту слабость гарнизон использовал с пользой, заняв холм к западу от стен. Отсюда обороняющиеся могли совершать набеги на лагерь крестоносцев и обстреливать арбалетными болтами толпу, собиравшуюся послушать проповеди епископа Каркассона. Прибытие с севера новой армии во главе с епископа Туля положило этому конец. Но крестоносцам так и не удалось взять город штурмом. Архидиакон Парижа занялся строительством более мощных осадных орудий, были построены некие кошки (cats) в надежде подобраться вплотную к стенам. Осаждающие несли большие потери от арбалетчиков стрелявших со стен. Один болт, к его большому негодованию, попал в седло лошади хрониста Пьера Сернейского, когда он призывал осадных инженеров к более активным действиям. Другой болт поразил насмерть дворянина из свиты Бодуэна Тулузского. Сам Симон был ранен в ногу, когда отражал одну из вылазок. Племянник архиепископа Реймского, захваченный в плен и доставленный в город, был разрублен на части, которыми выстрелили в лагерь осаждающих из мангонелей. В самом лагере крестоносцев священники ходили босиком среди палаток, держа в руках реликварии и распевая Veni Creator Spiritus "так громко, что было слышно за лигу".

Осада сильно обеспокоила жителей окрестных городов. Они хотели, чтобы их оставили в покое, но знали, что в случае падения Муассака им придется выбирать одного из двух господ и подвергнуть себя ярости отвергнутого. Монтобан решил держаться за Раймунда и послал рейдовые отряды, чтобы тревожить крестоносцев под Муассаком. В Кастельсарразене, который был ближе и хуже укреплен, осада вызвала бурные дебаты. Гарнизон города, которым командовал Жиро де Пепьё, бросил жителей на произвол судьбы, и те, согласно Гийому Тудельскому, рассудили что граф Тулузский вряд ли сможет вернуть свои города, если только ему не поможет король Арагона или Папа не отменит крестовый поход. В любом случае им придется пересмотреть свою позицию, а пока они "хотели избежать резни". Один из горожан процитировал пословицу о том, что только глупец покидает безопасный берег, чтобы броситься в пучину и спасти утопающего. В результате горожане отправили в лагерь Симона делегацию с предложением подчиниться, и их примеру последовали все другие городах региона, кроме Монтобана.

Весть об этих событиях рассорила жителей Муассака с гарнизоном. Осадные машины крестоносцев уже разрушили часть стены. Считалось, что штурм неминуем. Гарнизон состоял в основном из наемников, которые знали, какая участь может их ожидать если они попадутся в руки Симону, и намеревались сопротивляться до последнего человека. Но горожане послали в лагерь крестоносцев эмиссаров, чтобы те предложили Симону сдачу города в обмен на свои жизни. Эти условия были приняты, горожане открыли ворота крестоносцам, и гарнизон, включая рыцарей присланных Раймундом VI, был предан мечу. Аббат, который большую часть осады находился в лагере осаждающих, получил свою награду. Его права были подтверждены, а права графа Тулузы перешли к Симону де Монфору. Но аббат быстро понял, что новый сеньор ничем не лучше, чем старый. Горожане заплатили Симону 100 золотых марок за защиту своих домов от разграбления, но аббат не участвовал в этой сделке, и крестоносцы без колебаний разграбили его монастырь. Не успел Симон покинуть город, как аббат написал Филиппу Августу письмо полное горьких жалоб.

Муассак продержался достаточно долго, чтобы спасти Монтобан. Сын графа Фуа вошел в город с сотней рыцарей, и активно готовился к обороне. Симону стало ясно, что потребуется серьезная осада, а середина сентября была не подходящим временем для ее начала. К тому же, у Симона появились другие планы. Аббат Памье добивался от него похода на Савердён, город, который за год до этого изгнал крестоносцев и организовал несколько набегов на земли аббата. Симон также надеялся до наступления зимы завершить изоляцию Тулузы, вторгшись в графство Комменж в верхней части долины Гаронны.

Внезапное появление Симона в южном Лангедоке после почти годичного отсутствия вызвало резкое повышение активности у местных гарнизонов. Прибыв на место, он обнаружил, что Ангерран де Бове, его командующий в этом регионе, уже взял Савердён с помощью недавно прибывших немецких крестоносцев. В городе находились графы Тулузы и Фуа, но они предпочли бежать при приближении отряда Ангеррана. Сопротивление в Комменже прекратилось так же быстро. Город Мюре, северные ворота графства, был достаточно укреплен, чтобы продержаться до прибытия подкреплений из Тулузы, расположенной всего в двенадцати милях. Но подкрепление не пришло, и жители бежали, поджегши деревянный мост через Гаронну. Симон с несколькими соратниками переплыл Гаронну и потушил пожар. Этот подвиг еще раз наглядно показал его необыкновенные способности полководца, которые уже принесли ему столько ярких побед с такими маленькими армиями. Хотя река была в разливе, основная часть армии, включая почти всю кавалерию, переправилась через нее за ночь. Но остальные сделать этого не смогли и разбили лагерь на берегу, где на них могли напасть рейдовые отряды из Тулузы. Большинство из оставшихся были легковооруженными пешими солдатами и следовательно людьми малозначительными. Но Симон, вопреки решительным возражениям своего маршала, переплыл реку и стал ждать вместе с ними, пока мост не починят. Несколько дней было потеряно. Но задержка обошлась Симону недорого. Перед тем как он покинул Мюре, епископы Комменжа и Кузерана прибыли его поприветствовать. Они договорились, что большая часть баронов Комменжа встретит Симона в Сент-Годенсе и принесет ему оммаж. Без единого сражения, Симон добился того, к чему все графы Тулузы стремились почти два столетия. Он сократил пиренейские княжества Фуа и Комменж до горстки отдаленных крепостей на южном нагорье.

Теперь весь Лангедок был в руках Симона, за исключением крупных, но изолированных городов Монтобан и Тулуза. Как завоеватель, он нашел своего самого сильного союзника в феодальной анархии Лангедока, а как правитель он намеревался положить ей конец. Многих своих сторонников с севера он уже одарил замками, оставленными или потерянными врагом. Но их статус, как и статус самого Симона, оставался неопределенным, и их обязательства перед подданными и самим Симоном еще предстояло узаконить. Арно-Амори с самого начала знал, что Юг придется переделывать по образцу северной Франции. Этот урок не остался незамеченным и для Симона. В ноябре, в конце военной кампании, он созвал "парламент" в свой замок в Памье. Кто присутствовал на этом собрании, не сообщается. Но мы можем предположить, что враги Симона не были приглашены, и, следовательно, южная знать была представлена недостаточно. Однако южные епископы были в полном составе, как и представители городов. Итогом встречи стало назначение комиссии из двенадцати человек, задачей которой было составление нового свода законов. Эти двенадцать человек были тщательно отобраны. Среди них было четыре церковника, четыре крестоносца и четыре южанина (два рыцаря и два горожанина). Какую роль в деятельности этой комиссии играл сам Симон, неизвестно, но Статут Памье, который он торжественно утвердил 1 декабря 1212 года, на каждой странице отражает тонкий баланс интересов, от которого зависел его контроль над Лангедоком.

Церковь была щедро вознаграждена за поддержку. Она получила гарантию своих многочисленных иммунитетов и привилегий, а также обещание эффективных действий против ереси. Наказание еретиков было делом самой Церкви, но светская власть обязывалась выдавать пойманных нечестивцев и конфисковывать имущество тех, кто сумел ускользнуть. Даже раскаявшиеся еретики должны были быть отстранены от государственной службы и обязаны были жить в месте, указанном самим Симоном. Посещение мессы по воскресеньям и праздникам стало обязательным, особенно для сеньоров и их жен, которые могли быть оштрафованы в случае отсутствия. Что касается городских буржуа, то они были в равной степени облагодетельствованы, поскольку мелкое дворянство, все еще непримиримо враждебное крестовому походу, едва ли могло быть уничтожено без их поддержки. Сервы (крепостные) должны были получить возможность освободиться от зависимости, переселяясь в города, — привилегия, немыслимая на севере, но уже давно теоретически предоставляемая Югом. Другие пункты статута вводили в действие принципы, по которым Церковь и города уже давно договорились: правосудие должно было осуществляться бесплатно, недавний платный проезд по дорогам должны был быть отменен, а право сеньоров на введение новых налогов должно было быть сильно ограничено.

Тем южным землевладельцам, которые продолжали владеть своими фьефами, было разрешено соблюдать старые обычаи Юга, как они всегда это делали. Но для остальных должны были преобладать обычаи и нравы Парижского региона. Это означало, что должна была быть ограничена свобода землевладельца делить свое имущество по завещанию или отчуждать его в пользу Церкви. Такие ограничения были необходимы, чтобы власть Симона не была подорвана, как это произошло с властью графов Тулузы. Церковь не могла быть довольна ограничениями на отчуждение земель в свою пользу, но, несомненно, она проглотила свои возражения перед лицом военной необходимости. Военная необходимость действительно была сутью проблемы Саймона. Графы Тулузы не могли добиться от своих вассалов военной службы и были вынуждены нанимать наемников. Симон же требовал, чтобы его вассалы непременно являлись по вызову и предоставляли ему определенное для каждого фьефа количество воинов. Более того, в течение следующих двадцати лет эти воины, также непременно, должны были быть северянами. Если замки новых владельцев переходили в руки их вдов или дочерей, то эти дамы должны были выходить замуж за северян или, по крайней мере, за южан, получив на это одобрение Симона. Соратники Симона пришли на Юг как завоеватели, а не как иммигранты. Они были ничтожным меньшинством на завоеванной земле и уже заняли положение осажденного гарнизона.