Альбигойский крестовый поход

XII. 1216–1218: Переломный момент

Мрачные руины замка Бокер и поныне стоят на краю утеса, который круто поднимается с западного берега реки Роны, являясь последней внушительной природной особенностью перед тем, как долина превратится в болото и топь. Река, которая сейчас протекает в узком канале на расстоянии около трехсот ярдов, в XIII веке покрывала основание скалы. Сеть тропинок, мостиков и лестниц вела вниз к урезу воды, где привилегированная корпорация ронских лодочников за непомерную плату перевозила пассажиров через реку в город-близнец Тараскон. Бокер был сердцем региона, который графы Тулузы всегда предпочитали своим более старым владениям на западе. Раймунд V учредил здесь свой знаменитый двор в 1174 году, когда, как говорят, золотые монеты были рассыпаны по земле на фоне сцен непревзойденной экстравагантности и показухи. Земля была бедной, иссушенной летней жарой и свирепыми ветрами долины Роны. Но жизнь дарила наслаждения, которые в других частях Франции были экзотической роскошью, роскошью, которой часто славится бедная земля: вино, мед, лимоны и оливки. Все самое необходимое для жизни привозилось по реке — удовольствие, которое могли позволить себе богатые торговые города. Мало какой другой город из владений Раймунда мог бы сравниться с пиром, которым Авиньон отпраздновал его возвращение из Италии: "богатый банкет, на котором подавали всевозможную рыбу под изысканными соусами и запивали красным и розовым вином, благоухающим гвоздикой, а жонглеры и музыканты, певцы и танцоры выступали для их удовольствия".

Города Роны вкушали удовольствия независимости, пока их господа сражались с крестоносцами на западе. Некоторые, как Марсель, превратились в настоящие республики, в которых главенствовали агрессивные народные ассоциации. Раймунд VI никогда не был особенно эффективным правителем в городах Роны. В его характере всегда было купить лояльность городских коммун привилегиями и иммунитетами, чтобы потом сосредоточиться на своих врагах среди баронства. У Симона были совсем другие планы. Как и большинство северян, он недолюбливал и подозревал автономные города и часто пытался управлять ими через епископов, этих непримиримых врагов общинного самоуправления. После двух лет правления Симона города Роны были готовы принять Раймунда VI с теплотой, которая, должно быть, застала того врасплох. Марсель, Авиньон и Тараскон почти за одну ночь смогли предоставить ему значительную армию, к которой в течение следующих двух месяцев присоединилась большая часть баронства Прованса.

Планировалось двойное вторжение в Лангедок. Молодой Раймунд должен был атаковать Симона в долине Роны, а его отец собрать новую армию в Испании и перейти Пиренеи, чтобы угрожать северянину с тыла. На организацию последней части плана потребовалось больше времени, чем предполагалось. Но молодой Раймунд сразу же приступил к выполнению поставленной задачи. В конце апреля он переправился через Рону в Авиньоне и осадил Бокер.

Несмотря на шумные приготовления последних двух месяцев, это стало неожиданным сюрпризом для гарнизона северян. Горожане были предупреждены. Они были готовы открыть ворота перед молодым Раймундом и собрались на улицах, чтобы отразить ожидаемую контратаку гарнизона. Но гарнизон еще только вооружался, когда провансальские рыцари уже врывались в ворота. Отбиваясь от града стрел и камней, крестоносцы пробивались через северные кварталы города, пока тяжелые потери не заставили их отступить. Хотя провансальцы контролировали город, крестоносцы все еще удерживали замок, расположенный непосредственно за стенами, и Редорт, большую треугольную башню, возвышающуюся над городом с севера. Редорт продержалась недолго. Не успел гарнизон восстановить силы, как южане ее подожгли. К вечеру башня капитулировала. Потеряв Редорт на севере, блокированный горожанами с юга и отрезанный от Роны флотом судов из Тараскона, гарнизон замка смотрел на мощную армию южан, преграждавшую ему путь на запад. Перспективы сопротивления казались ничтожными.

Тем не менее, гарнизон продержался более четырех месяцев. В течение большей части этого времени не было никаких признаков помощи со стороны основной части крестоносной армии. Когда пришло известие о нападении Раймунда, она была рассеяна гарнизонами по десяткам городов и замков, а ее командующий находился в четырехстах милях на севере. Только в первую неделю июня Симон смог собрать свои войска перед Бокером, но к этому времени осаждающие заняли хорошо укрепленные позиции на холме. Они построили стену вокруг западной стороны замка, чтобы он оказался в пределах укрепленной части города. В результате защитники не могли совершать вылазки в ряды осаждающих, а основная часть крестоносной армии не могла подойти достаточно близко, чтобы их деблокировать. Провансальцы не проявили желания покинуть свою сильную позицию и отклонили приглашение Симона к сражению. Поэтому 5 июня крестоносцы встали лагерем, чтобы в свою очередь осадить осаждающих. Это, как заметил Пьер Сернейский, было похоже на осаду всего Прованса, поскольку войска Раймунда успешно снабжались по реке из Авиньона, в то время как армия Симона была вынуждена полагаться на сильно охраняемые продовольственные конвои из Нима и Сен-Жиля. Защитники замка, в это время, уже были вынуждены есть своих лошадей.

Крестоносцы предприняли несколько попыток взять стены города штурмом или проломить их камнеметными мангонелями, но каждый раз упорное сопротивление и крутые уступы приводили их к поражению. Провансальцы добились гораздо большего успеха с помощью собственных осадных машин. Изнутри города их требюше постепенно разрушали боевые галереи на гребнях стен крепости. Они построили огромный таран, с помощью которого начали разрушать внешние стены замка. Защитники сопротивлялись с исключительным мужеством, обрушивая на нападавших камни и удушая саперов дымящимися мангалами, спущенными со стен. В какой-то момент им даже удалось захватить голову тарана с помощью своеобразного лассо. Но их моральный дух ослабевал, начались ссоры, а связи с армией Симона не было. Под стенами, в виноградниках города и на оливковых деревьях висели разлагающиеся трупы пленных крестоносцев. На самой высокой башне замка были подняты сигналы отчаяния: сначала черный флаг бедствия, а через несколько дней — пустые корзины и бутылки. Наконец, в середине августа одному из осажденных удалось пробраться через осадные линии южан и сообщить Симону, что гарнизон больше держаться не может. 24 августа Симон согласовал с противником условия капитуляции гарнизона. Защитникам замка разрешили уйти с почестями, забрав с собой оружие и имущество, а Симон удалился со своей армией, оставив Бокер молодому Раймунду.

С таким трудом достигнутый на Вселенском Соборе компромисс был разорван в клочья, но наместник Христа не спешил метать гром и молнии, как многие ожидали. Автор эпической Песни о крестовом походе, страстный приверженец дела южан, считал, что Иннокентий III фактически благословил применение силы Раймундом во время последней аудиенции молодого принца в декабре. Вряд ли можно представить себе такое двуличие в человеке, который так хорошо знал юридические тонкости, как Иннокентий. Но закрыл ли бы, в конечном итоге, Иннокентий глаза на войну в Лангедоке, неизвестно, поскольку 16 июля 1216 года, за месяц до падения Бокера, великий Папа умер в Перудже. Возможно, он так и не узнал о событиях в долине реки Рона, в результате которых Симон де Монфор за два года потерял то, что приобрел за шесть лет. Покойный Папа был быстро забыт. Жак де Витри, который так часто проповедовал крестовый поход в Лангедоке в дни его триумфов, случайно проезжал через Перуджу на следующий день после смерти Иннокентия и увидел его тело лежащим без присмотра в одной из церквей города, лишенное ворами драгоценных одеяний и оставленное обнаженным и гниющим на летней жаре. Кардиналов и куриальных чиновников больше интересовал не почивший Папа, а его преемник, Гонорий III, который при Иннокентии был канцлером и перенял почти всю его политику. Но Гонорий был более мягким человеком, и к моменту своего избрания он был уже очень стар. Ему не хватало яростной энергии, а также политической проницательности его предшественника. Его единственной всепоглощающей амбицией было возвращение святых мест в Палестине, и поэтому большинство других направлений его политики отошли на второй план. Лангедок был для нового Папы раздражающим и отвлекающим фактором. Гонорий мог выслушивать, ругать, поощрять, наставлять, но он не проявлял активного интереса к альбигойцам, пока не стало слишком поздно.

Прошло несколько месяцев, прежде чем значение падения Бокера было по достоинству оценено. Стратегически потеря замка не была катастрофой, но ее психологическое воздействие было весьма значительным. Не последнюю роль в трудностях Симона во время осады Бокера сыграли мятежные настроения, которые усиливались с каждой неделей неудач. На его обозы снабжения постоянно нападали партизаны-южане. Тулуза даже не дождавшись капитуляции Симона под Бокером, вступила в переговоры с Раймундом VI, который набирал солдат в Испании. Симону стоило бы понять, что он не может вести две войны одновременно. Ему пришлось бы либо умиротворять склонных к мятежу горожан Тулузы, либо оставить долину Роны. Вместо этого он обдумывал способы распространения своей власти на Прованс на востоке и на Атлантическое побережье на западе. Блестящие предыдущие победы сделали Симона чрезвычайно высокомерным. Он по-прежнему был полностью убежден, что его судьба находится в руках Бога, и не хотел идти ни на какие компромиссы. Другие были менее уверены в конечном успехе. "Как интересно наблюдать за действиями божественного провидения, — вспоминал впоследствии один юрист инквизиции, — как только крестоносцы забыли законы Христа, с помощью которого была завоевана вся эта земля, и вместо этого стали рабами своих собственных страстей, амбиций и жадности, Господь заставил их испить из чаши Своего гнева"[26]. Безусловно, самым большим достижением молодого Раймунда при осаде Бокера было разрушение морального духа его врага. Та удивительная уверенность в себе, которая стала источником отчаянной храбрости и с помощью которой было завоевано столько территорий вопреки всем трудностям, теперь внезапно испарилась. Отныне среди крестоносцев распространились раздоры и сомнения. Только сам Симон оставался уверенным в себе, и эта самоуверенность привела его к череде катастрофических просчетов.

Первый просчет последовал сразу после поражения при Бокере. Симон убедил себя, что во всех его бедах виноваты жители Тулузы. Кроме того, ему очень не хватало денег на выплату жалованья солдатам. Обе проблемы, решил он, можно преодолеть, заставив Тулузу заплатить за свое предательство. Проскакав со скоростью пятьдесят миль в день через весь Лангедок, он достиг Монжискара 28 августа. На следующий день он был в Тулузе. У ворот его с опаской встретила делегация знатных горожан, после чего последовала короткая, но гневная беседа. Симон обвинил горожан в предательстве. Они это отрицали. В ответ Симон арестовал их и запер в замке Нарбоне, а епископ и аббат Сен-Сернин проследовали по улицам, созывая жителей на общее собрание за стенами города. Пока огромная масса людей собранная по приказу Симона толпилась у южных ворот, отряды крестоносцев прошли по улицам, врываясь в дома аристократов и унося деньги и драгоценности. Но разграбление Тулузы было проведено крайне неумело, поскольку большинство жителей еще не успели покинуть город, когда поняли, что происходит у них за спиной. В считанные минуты весь город восстал с оружием в руках. На грабителей на улицах напали разъяренные толпы тулузцев, вооруженных топорами и дубинами. Те, кто успел, укрылись в епископском дворце, на колокольне собора или в городском особняке графа Комменжа; но многих других линчевали. У восточных и южных ворот основная часть крестоносного войска пыталась пробиться в город, чтобы спасти своих товарищей. Но гнев обуявший горожан придавал им силы. После ночного боя крестоносцы отступили на равнину за город, успев поджечь деревянные дома и разрушив большую часть юго-восточного квартала города.

Разрушения оборонительных укреплений города, проведенные Симоном в предыдущем году, оказались недостаточно основательными. В стенах зияли большие бреши, но это не помешало разъяренным толпам горожан сдерживать крестоносцев в течение долгого времени. А осаждать город сейчас означало бы обречь на смерть крестоносцев, все еще державшихся в колокольне и особняке графа Комменжа. Поэтому Симон прибегнул к обману. На следующее утро он созвал еще одно общее собрание горожан, чтобы встретиться с ними в пригороде Вильнев, недалеко от ворот собора. Он обещал амнистию всем, кроме горстки главарей, но даже им грозило только изгнание из города. Епископ Фолькет заранее встретился с видными горожанами в ратуше и дал им личную гарантию, что эти обещания будут выполнены. Затем, как только блокированным в городе крестоносцам было позволено покинуть Тулузу, ведущие городские патриции были схвачены и брошены в тюрьму. Месть Симона была ужасной. Тулуза была захвачена силой. Видных горожан арестовывали в их домах, а других выбирали наугад на улицах и отправляли вместе с остальными в камеры замка Нарбоне. Заключенные, около 400 человек, были распределены небольшими группами по различным замкам Лангедока в качестве заложников за хорошее поведение тулузцев. Затем городские рыцари — сословие, которому северяне всегда не доверяли, — были собраны, лишены оружия и изгнаны из города, чтобы жить в деревнях, как их северные коллеги. Их имущество в Тулузе было конфисковано. Тем, кто остался, была предоставлена свобода, но они дорого за нее заплатили. Хотя Тулуза уже давно была освобождена от прямого налогообложения, теперь на нее был наложен налог в размере 30.000 серебряных марок, который обеспечивался серией безжалостных секвестров. На домах ставили кресты, если их обитатели не платили, и сносили их, если неуплата не была устранена. Консульство было упразднено. Укрепления Бурга были сохранены, но укрепления Сите были систематически разрушены. Башни и высокие дома, стены, сводчатые палаты и особняки были уничтожены. Витрины, балконы, потолки и расписанные стены, своды, дверные проемы, колонны — все подверглось разрушению. Грохот стоял страшный. "Повсюду солнце пробивалось тонкими лучами сквозь тяжелые тучи пыли, поднятые яростно трудящимися рабочими по сносу".

Еще до того, как Симон покинул Тулузу, гонцы посланные из города пересекли Пиренеи, чтобы призвать Раймунда VI ускорить подготовку к вторжению в Лангедок. Их миссии, безусловно, способствовало следующее безрассудство Симона. Симон уже давно имел планы на пиренейское графство Бигорр, фьеф арагонской короны, которой управляла графиня Петронилла. В ноябре 1216 года он женил своего младшего сына Ги на этой самой Петронилле. Графиня была старше Ги на много лет, но в средние века это никогда не считалось препятствием для династического брака. Более серьезным препятствием к браку было то, что эта дама уже была замужем за Нуньо Санчесом, кузеном молодого короля Арагона. Симон убедил архиепископа Оша аннулировать этот неудобный брак и хотя это был акт несколько сомнительной законности, на карту были поставлены стратегические интересы Симона, и возражения знати Бигорра были отброшены. Как только брак был отпразднован в Тарбе, Симон вторгся в графство и силой посадил там новоиспеченного жениха. Однако ему не удалось взять Лурд, самую сильную крепость региона, из которой Нуньо Санчес продолжал контролировать южные нагорья графства. Остальная часть была занята без сопротивления, но вряд ли это стоило того возмущения, которое вызвало это самоуправство в Арагоне, где Раймунд VI в тот момент искал союзников.

Почти таким же глупым было отношение Симона к Раймунду-Роже, графу Фуа, который, при всем своем цинизме и жестокости, был одним из немногих действительно способных военачальников среди южной аристократии. После Латеранского Собора Раймунд-Роже тщательно воздерживался от помощи врагам Симона, и Иннокентий III обещал вернуть ему его владения при условии, что он сможет убедить специальную папскую комиссию в своей ортодоксальности. Пока члены комиссии работали, Симон неоднократно домогался замков, все еще остававшихся во владении графа, в надежде, что тот в ответ очернит свою репутацию. Раймунд-Роже пожаловался на это новому Папе, который приказал Симону оправдаться за свое поведение. В ответ Симон прибег к различным процессуальным уловкам, призванным затянуть громоздкую работу папского правосудия. Тем не менее, папские комиссары завершили свое расследование с непривычной быстротой, и в ноябре 1216 года Гонорий III объявил свое решение. Раймунд-Роже был признан истинным католиком, а аббату Сен-Тибери, который удерживал замок Фуа от имени Церкви, было приказано вернуть его прежнему владельцу. Симон был ошеломлен и отказался принять этот приговор. Не обращая внимания на протесты папских комиссаров, он занял Фуа в феврале 1217 года, отремонтировал его укрепления и заменил гарнизон аббата Сен-Тибери своим собственным. Затем он в течение шести недель осаждал сына Раймунда-Роже в близлежащем замке Монгренье, вынудив того в конце марта капитулировать из-за отсутствия питьевой воды[27]. Странно, но Гонорий, похоже, не был особенно обеспокоен этим вопиющим актом неуважения к Церкви. Он не был Иннокентием III.

Весной 1217 года Симон почувствовал себя достаточно сильным, чтобы вернуться в долину Роны, где начались его неприятности. Папа прислал ему нового легата, Бертрана, кардинала Святого Иоанна и Святого Павла, который к моменту прибытия Симона уже обосновался в Оранже. Главной целью Бертрана было уладить неловкую ссору между Симоном и Арно-Амори, который дошел до того, что отлучил "избранного сына" Церкви от Церкви за нарушение его прав на герцогство Нарбонское. Но, судя по всему, на юге не восприняли всерьез этот вздорный поступок Арно-Амори, а Бертран уже переключился на более серьезные дела. С момента своего прибытия он подвергся преследованиям на дорогах и практически блокаде в Оранже со стороны союзников молодого Раймунда. Арбалетчики открыли по нему беспорядочную стрельбу. Один из них ранил папского курьера в его свите. Города Роны отказались признать его власть, а когда их консулы прибыли на встречу с ним в Шатонеф, они ответили на его протесты оскорблениями. В результате всего этого новый легат превратился в ярого приверженца дела Симона еще быстрее, чем его предшественники. Непокорные города были отлучены от Церкви. Когда в июле легат впервые встретился с Симоном в Пон-Сент-Эспри, он приказал ему переправиться через Рону в провансальские земли, которые Латеранский Собор выделил молодому Раймунду. Симон с готовностью подчинился. Он уже подавил всю оппозицию своему правлению на западном берегу, за исключением Бокера, а Бокер неизбежно сдастся, как только его провансальские союзники будут покорены. В Провансе главными защитниками южан были молодой Раймунд, который основал свою столицу в Авиньоне, и граф Валентинуа, давний враг Симона. Ни тот, ни другой не были готовы к вторжению, но они полагались на речной флот Авиньона, чтобы помешать крестоносцам переправиться через Рону. Симон предвидел эту проблему. Он двинулся на север к Вивье, где епископ уже собрал свой флот и перебросил через Рону наплавной мост. Авиньонцы прибыли слишком поздно, и крестоносцы внезапно обрушились на не ожидавшие этого гарнизоны восточного берега. Большинство из них оставили свои крепости на пути Симона или сдались после номинальной осады. У Симона были все основания быть довольным летней кампанией. К сентябрю большая часть северной долины Роны была в его руках, а граф Валентинуа затребовал условий капитуляции. Но прежде чем капитуляция была подписана, земля ушла из-под под ног Симона на западе.

В середине сентября Раймунд VI начал свое долгожданное вторжение в Лангедок. Его силы были невелики — некоторое количество добровольцев, набранных в Арагоне, графы Комменжа и Кузерана со своими контингентами, а также немалое число тулузской аристократии, которую Симон изгнал из города годом ранее. Но, держась пути по небольшим долинам и перейдя Гаронну вброд, а не по мостам, они до последнего сохраняли преимущество внезапности. Они были в двадцати пяти милях от Тулузы, прежде чем встретили сопротивление. К тому времени, когда весть об их приходе достигла гарнизона в замке Нарбоне, Раймунд уже был в городе. Он въехал в Тулузу через брод Базакль, пробравшись мимо линий пришвартованных водяных мельниц под покровом густого осеннего тумана. Его сторонники были хорошо подготовлены. Толпы горожан быстро собрались и приветствовали армию Раймунда с почти истерическим энтузиазмом, а затем перешли к приятному занятию — отмщению крестоносцам и коллаборационистам. Тех, кого удалось поймать, убивали на улицах. Другие в ужасе бежали под защиту церквей или через ворота, принеся первые вести о восстании изумленным северянам в замке Нарбоне. "Кто эти мятежники, захватившие мой город?" — спросила Алиса де Монфор, наблюдая за схваткой на улице из верхнего окна замка. "Увы! — заметила она, когда ей сказали, что Раймунд VI — их предводитель, — а ведь еще вчера все было так хорошо". Имея в замке лишь небольшой отряд, Алиса ничего не могла сделать, пока из Каркассона не прибудет подкрепление. Но Каркассон находился почти в шестидесяти милях. К тому времени, когда Ги де Монфор прибыл со спешно собранным из гарнизона отрядом, тулузцы забаррикадировали улицы на въезде в город, и люди Ги были отбиты с большими потерями. Ближе к вечеру шум празднеств был хорошо слышен деморализованным защитникам замка Нарбоне. Крестоносцев же, захваченных в дневной битве, тащили за лошадьми на виселицу.

Гонец Алисы нашел Симона за Роной в Кре, ведущего деликатные переговоры с графом Валентинуа. Симон не растерялся. Он приказал гонцу молчать и выглядеть спокойным, а затем продолжил переговоры как ни в чем не бывало. В результате он прибыл в Тулузу только 1 октября, почти через три недели после возвращения Раймунда. Тулузцы с пользой использовали эту драгоценную передышку. Симон эффективно разрушил почти все стены в 1216 году, но церкви остались нетронутыми, и теперь они были превращены в крепости. Арбалетчики разместились в башнях и пинаклях собора и аббатства Сен-Сернин. На окраине города добровольцы день и ночь работали над возведением временных укреплений вокруг уязвимого юго-восточного квартала. Когда Симон прибыл с крестоносным войском, от Гаронны до собора протянулась непрерывная линия стен и траншей на расстояние более тысячи ярдов. За этими импровизированными оборонительными сооружениями стояла армия, численность которой росла с каждым днем. Крестоносцы, окруженные в замке Нарбоне, не смогли помешать Раймунду усилить свое небольшое войско за счет контингента из Испании и горных княжеств. Орда файдитов прибыла со всей провинции. Но костяк обороны составляли сами горожане. На время осады Тулуза превратилась в тоталитарное государство. Тех, кто не сражался на стенах, направляли на сторожевую службу или рытье траншей. Богатые купцы и гражданские сановники таскали камни, а женщины стали тяговой силой для камнеметов. Для выплаты жалованья профессиональным солдатам были введены тяжелые налоги, а имущество известных монфористов было конфисковано. Слабонервных, бездельников, предателей и неплательщиков налогов арестовывали и лишали имущества, но некоторые из них сославшись на важные дела или обет паломничества ускользнули из города, чтобы переждать события в безопасности.

Производя в предыдущем году разрушения оборонительных сооружений Симон забыл о барбаканах, которые охраняли плацдармы перед мостами на западном берегу Гаронны. Это оказалось дорогостоящим упущением, поскольку по этим мостам в город теперь нескончаемым потоком шли подкрепления и припасы. Чтобы остановить этот поток, Симон разработал амбициозный план. К западу от пригорода Сен-Сиприан, на дороге, ведущей в Гасконь, он предложил построить новый город и заселить его переселенцами из других мест. Пока длится осада, новое поселение будет укрепляться и снабжать армию. А потом, когда Тулуза будет завоевана, очищена от жителей и сравнена с землей, город Симона заменит ее, и это будет Новая Тулуза, зачатая без греха[28]. Это решение, классическое средство деспотов всех веков, оказалось трудно осуществить на практике. Оставив половину своей армии на восточном берегу под командованием Амори, Симон, с другой половиной , переправился через Гаронну на плотах и попытался заблокировать пригород Сен-Киприан. Но, несмотря на все его усилия, графу Фуа удалось ночью проскользнуть по мостам со значительным отрядом, который был встречен в городе факелами и бубнами. Хотя пригород был не укреплен, Симон встретил там неожиданное сопротивление. Через несколько недель он все еще ничего не добился, в то время как на противоположном берегу Амори с трудом отражал решительные вылазки из города. В ноябре Симон был вынужден отступить с западного берега, оставив после себя лишь жалкие остатки Новой Тулузы.

Крестоносцы провели остаток зимы, ютясь в самодельных укреплениях на южной стороне города. Они отбивали настойчивые вылазки защитников, но ни разу им не удалось проникнуть на улицы. Их моральный дух постоянно падал. Им было холодно и сыро, в то время как тулузцы, несмотря на все свои тревоги, имели пищу и теплые дома, в которых они могли отдохнуть. Штаб-квартира крестоносцев находилась в замке Нарбоне, огромной, разветвленной и мрачном крепости римских времен, который графы Тулузы с полным основанием посещали как можно реже. Когда-то Симон надеялся окинуть взглядом город с этого исторического памятника. Но для этой цели замок совершенно не подходил. Он был построен для защиты от атак с юга, а его уязвимая северная сторона, пронизанная окнами и галереями, была быстро разрушена каменными ядрами из требюше, выпущенными из города. Часовня была разрушена, когда кардинал-легат служил в ней мессу, а один из его капелланов был убит рухнувшей каменной кладкой.

Хрупкость тысячелетней крепости волновала Симона меньше всего. У него не было денег, а его наемные войска уже грозили дезертировать. Некоторые из них были гасконцами, которые не скрывали своей симпатии к тулузцам. Симон не переставал оглядываться через плечо, так как ропот восстания становился с каждым днем все громче, а шедшим ему на подкрепление людям чинили всяческие препятствия и даже убивали на пути к его лагерю. Внутри замка Нарбоне отношения между военачальниками становились все более напряженными. Алан де Руси и Ги де Монфор выступали против осады Тулузы в 1216 году, и настаивали на том, что бы в случившемся восстании Симон винил только себя самого. Это было правдой, но не помогло, тем более что слухи об этих разногласиях достигли ушей врага в Тулузе. Еще более унизительным было поведение кардинала-легата. Он неоднократно обвинял Симона в трусости и военной некомпетентности — упреки, которые вряд ли были заслуженными, ведь тот сделал все, что мог, со своей небольшой армией и с привычным безрассудством бросался в любую битву. Симон утешал себя черными мыслями о мести городу, который так часто ему досаждал. Новая Тулуза вырисовывалась в его воображении, но не на заброшенном участке земли к западу от Гаронны. Когда город падет, в нем не будет оставлено и четверти населения. Ни одно священное убежище не будет считаться неприкосновенным. Не останется ничего, что могло бы дать приют новому поколению мятежников и еретиков.

На таких условиях капитуляции нельзя было ожидать. Симон уже начал возлагать свои надежды на победу на проповедь еще одного крестового похода на севере. Однако ситуация в Европе не благоприятствовала таким планам. Великий ближневосточный крестовый поход, который два Папы планировали в течение последних пяти лет, казалось, наконец-то стал реальностью. Одна экспедиция уже находилась в Сирии. Другая вот-вот должна была отправиться в путь. Престарелый Папа считал это кульминацией всей своей жизни, и он был не в настроении поощрять отвлекающее шоу на юге Франции, отправив лишь несколько раздраженных писем лидерам восстания. В декабре он напомнил молодому Раймунду о "щедрости и сострадании", которые Святой Престол всегда проявлял к нему, и императивно приказал южным городам и графу Фуа подчиниться Симону де Монфору. Другие письма были адресованы Филиппу Августу и французским епископам, которых умоляли сделать для Симона все возможное, не отвлекая крестоносцев от Святой земли. В Лангедоке кардинал-легат уже решился на более жесткие меры. Епископ Тулузы был направлен в Париж, чтобы обратиться с мольбой к Филиппу Августу, а затем вместе с Жаком де Витри отправился с проповедью на север. Алиса де Монфор странствовала вместе с ним и пыталась убедить свою многочисленную семью прийти на помощь ее мужу. Она была уполномочена предложить им богатые земли в Керси, когда мятежники потерпят поражение. В то же время эмиссары кардинала-легата объезжали французские аббатства, требуя денежных пожертвований. На вырученные деньги нанимались наемники. Вся эта суета была полезна для поднятия морального духа осаждающих, и она на удивление быстро принесла результаты. Первые подкрепления прибыли в январе 1218 года. В мае епископ Фолькет и Алиса де Монфор вернулись с триумфом со свежей армией, в которую входили Мишель де Арн, один из героев битвы при Бувине, и Уолтер Лангтон, брат архиепископа Кентерберийского. Через несколько дней за ними последовала вторая армия под командованием графа Суассонского.

Тулуза также усиливала свой гарнизон. Вербовщики прочесали Перигор и Керси, где щедрое предложение Симона родственникам своей жены не могло прибавить ему популярности. Бернард де Казнак, которого Симон, как ему казалось, разбил в 1214 году, собирал армию на Дордони; виконт Тюренн, которому Симон поручил присматривать за ним, потворствовал этому. Добровольцы продолжали прибывать из долины Роны и из Испании.

Все преимущества, которые Симон получил благодаря прибывшим подкреплениям, были быстро сведены на нет подкреплениями подошедшими к Раймунду. Несмотря на войска, которые Фолькет привел с севера, он не смог в мае вновь занять западный берег реки. Отведя половину своей армии на двенадцать миль вверх по течению, чтобы переправиться через Гаронну, он обнаружил, что тулузцы вырыли глубокий ров вокруг пригорода Сен-Киприан, который лошади крестоносцев, отягощенные тяжелыми кольчужными доспехами, не смогли преодолеть. Войска Симона были отброшены назад и вынуждены разбить лагерь на безопасном расстоянии — унижение, которое остро ощущал их предводитель. Неожиданно погода, которая так часто была врагом Симона, пришла ему на помощь. В конце мая разразился страшный ливень, который не прекращался в течение трех дней, затопив улицы и подвалы внутри города и насквозь промочив палатки осаждавших снаружи. Гаронна вышла из берегов, унеся оба моста и разрушив водяные мельницы, от которых зависело производство муки. Траншеи в предместье Сен-Киприан были заполнены грязью и обломками. Работа саперов Симона была сделана стихией за них. Симон немедленно занял предместье, вызвал флот лодок, который держали наготове ниже по течению, и приготовился к десанту в город.

Пон-Неф в Тулузе представлял собой мост, подобный тому, который до сих пор можно увидеть в Каоре через реку Ло. Он был построен на пяти опорах, заглубленных в дно реки, на двух из которых возвышались высокие каменные башни с порткулисами, блокирующие проезд по мосту. Когда деревянный настил моста был разрушен наводнением, эти башни остались стоять изолированными посреди реки. Их гарнизоны были отрезаны от обоих берегов, но они все еще могли осыпать стрелами лодки Симона и представляли собой главное препятствие на пути его планов. Однако оборонявших их людей нужно было снабжать из города. Один из испанских рыцарей Раймунда обладавший отменным мужеством сумел соединить восточную башню с городом хрупким веревочным мостом, по которому защитникам доставляли стрелы и продовольствие. Но западная башня оставалась недосягаемой. Сначала ее гарнизон снабжали корзинами по канатам, натянутым между двумя башнями, но осадные машины Симона уже начали бить по ней с западного берега. При каждом попадании огромные глыбы каменной кладки сползали в воду. Защитники понесли большие потери и вскоре были вынуждены оставить башню людям Симона.

Прежде чем крестоносцы смогли приступить к штурму восточной башни, неприятный инцидент заставил Симона вернуться на противоположный берег. Несмотря на численность осаждающих, Бернард де Казнак сумел войти в город с севера с пятью сотнями человек, а через несколько дней за ним последовал молодой Раймунд, возглавлявший отряды из Прованса. Церковные колокола и фанфары, приветствовавшие их, были ясным предупреждением Симону понапрасну не перенапрягать свою армию. Еще одно предупреждение прозвучало несколько дней спустя. Пока Симон все еще находился на восточной стороне города, тулузцы переправились на баржах через реку, вновь заняли западный берег и начали штурм приюта для паломников, где крестоносцы устроили свою штаб-квартиру. Всю ночь и большую часть следующего дня обе стороны вели упорную борьбу за контроль над рекой. Симон с отрядом отборных рыцарей ворвался в восточную башню с лодок и смог удерживать ее в течение нескольких часов, пока не был оттуда вытеснен. Тем временем тулузцы вместе с отрядом немецких наемников прочно обосновались на западном берегу. Крестоносцы в беспорядке отступили оттуда, причем некоторые из них упали в реку, где утонули под тяжестью доспехов.

Была середина июня, девятый месяц осады. От запланированного Симоном двойного штурма города в западной его части пришлось отказаться. Но на востоке приготовления все еще продолжались. Плотники Симона потратили месяц на строительство огромной деревянной кошки (cat) — передвижного укрытия, которое позволяло штурмовому отряду безопасно подойти к основанию стен. Однако, когда этот монстр приблизился к стенам, по нему точно попало каменное ядро из требюше, выпущенное вслепую из города. Замысловатое столярное изделие было разбито, а несколько человек из находившегося внутри штурмового отряда погибли. Затем, 25 июня, тулузцы предприняли внезапную вылазку из дух ворот против лагеря плотников, где ремонтировали кошку. Многие крестоносцы в это время слушали мессу и были захвачены врасплох. Симон подождал, пока воины вооружатся, а затем ринулся к месту, где уже шла битва. Его брат Ги был ранен, а его лошадь убита арбалетными болтами. Симон собрал несколько отрядов и попытался блокировать ворота в городских стенах, через которые тулузцы все еще вливались в бой. С площадки за стенами женщины из Бурга стреляли из требюше тяжелыми каменными ядрами. Они стреляли наугад в беспорядочную массу солдат. Но один из их снарядов попал Симону в голову и убил его наповал.