Альбигойский крестовый поход

XIII. 1218–1224: Освобождение

Весть о смерти Симона была встречена в Тулузе с непристойным ликованием и звоном церковных колоколов. Счастливые толпы горожан танцевали на улицах под барабаны, цимбалы и трубы, а родственники Симона и капелланы собрали его изуродованные останки и отнесли в замок Нарбоне. Там Симона прославили как святого и мученика. "Но что касается меня, — заметил язвительный трубадур, — то я не сомневаюсь, что если Христу служат… сжигая города и… убивая женщин и детей, то Симон сейчас сидит в славе в раю". Только Раймунд VI остался в стороне от общего ликования. Симон, заявил он хронисту Гийому Пюилоранскому, обладал всеми качествами великого князя: храбростью, дальновидностью и удивительным упорством. Эти качества не нуждаются в лучшей иллюстрации, чем та скорость, с которой его достижения рухнули при его преемнике. На следующий день после его смерти крестоносцы собрались в замке Нарбоне под председательством кардинала-легата и единогласно избрали восемнадцатилетнего сына Симона Амори его преемником. Амори был незначительной фигурой в истории крестового похода. Его жизнь прошла под сенью его великого отца. То немногое, что о нем известно, говорит о том, что он обладал храбростью и находчивостью Симона, но не имел его личной харизмы и, что еще более важно, не имел его фанатичной уверенности в своей праведности. Амори принял бразды правления в тяжелой ситуации, став наследником унизительного поражения, которое сказалось на остальных годах его присутствия в Лангедоке. Единственной харизматичной фигурой в политике Юга после смерти Симона был двадцати однолетний молодой Раймунд, вызывавший восхищение и ставший через свою мать наследником энергии и способностей Плантагенетов.

Предводители крестового похода взвалили на плечи Амори тяжелое бремя, но мало кто из них был готов помочь ему его нести. Граф Суассонский объявил, что его сорок дней службы подходят к концу. Южные вассалы Амори засели в своих владениях в ожидании развития событий, и даже северяне, соратники его отца, начали возвращаться домой. Старые надежды, которые долгое время поддерживались вызывающим оптимизмом Симона, теперь исчезли. Тулуза оставалась непокоренной, а последние крестоносцы были выведены с западного берега. Великая кошка, защищая которую погиб Симон, была брошена и сожжена ликующими тулузцами. Амори приказал предпринять последний, отчаянный штурм стен, а когда он провалился, снял осаду. 25 июля крестоносцы сожгли свои осадные машины и вернулись в Каркассон, забрав с собой останки своего погибшего предводителя. Там Симон был похоронен в часовне старого романского собора Сен-Назер. Его вдова выделила средства на капеллана и вечно горящую лампаду, и вскоре у гробницы стали происходить чудеса. Крестоносцы отдали дань уважения погибшему герою, а затем разошлись.

Прошло два месяца, прежде чем Гонорию III сообщили о смерти Симона. Эта новость стала страшным потрясением для престарелого Папы, который, при всей своей прежней сдержанности, никогда всерьез не предполагал, что крестоносцам грозит поражение. Но теперь эта перспектива казалась достаточно реальной, чтобы оправдать новый крестовый поход, несмотря на то, что армия Иоанна де Бриенна, сражавшаяся с неверными в дельте Нила, отчаянно нуждалась в подкреплении. 11 августа Гонорий провозгласил всеобщую индульгенцию для всех, кто немедленно отправится на помощь Амори. "Народ Израиля угнетен фараоном", — с неосознанной иронией заявил он епископам Франции и Германии, призывая их собрать добровольцев в каждом приходе. Но Гонорий был реалистом и осознавал, что хотя всеобщий призыв может собрать некоторое количество энтузиастов, ни одна экспедиция не будет успешной без активной поддержки Филиппа Августа или его сына. Поэтому Папа обратился к обоим со страстными письмами, умоляя их вмешаться в дела Юга. Но ни один из них не был настроен принять их благосклонно. Филипп всегда относился к Альбигойскому крестовому походу с недоверием. Он не разделял ненависти Церкви к Раймундам, и его не интересовало неблагодарное наследство Амори. Принц Людовик тоже не проявлял особого энтузиазма. Он недавно вернулся домой после изнурительной и неудачной попытки завоевать Англию, которая оставила в нем явное отвращение к далеким приключениям. Поэтому, когда в начале августа Алиса де Монфор и три южных епископа посетили королевский двор, чтобы выступить в защиту ее сына, они получили обескураживающий отказ. Вассалы Филиппа попросили у него разрешения на участие в походе, и он дал его с явной неохотой, но добавил, что у него "нет намерения самому ввязываться в это дело".

Филиппа переубедил, характерный для него, хитрый маневр легата Бертрана, который предложил возглавить экспедицию Тибо IV, графу Шампани. Тибо было семнадцать лет, он был недавно посвящен в рыцари и чрезвычайно честолюбив. Кроме того, через свою мать он был законным наследником королевства Наварра. Филипп был потрясен перспективой того, что молодой граф присоединит Лангедок к Наварре и объединит их со своим огромным графством Шампань. Он приказал своему сыну принять командование экспедицией, и Людовик принял крест в ноябре находясь в весьма угрюмом настроении, которое заметно контрастировало с энтузиазмом его предыдущего крестоносного обета за пять лет до этого. Гонорий выразил надежду, что экспедиция отправится как можно скорее. Но Людовика вовсе не торопился и его отъезд был назначен на День Вознесения следующего года.

Эта задержка имела катастрофические последствия для Амори. Гибель Симона и исчезновение большей части его армии послужили сигналом к массовому дезертирству в южных городах. Ломбер, Ним и Кастельнодари моментально признали своим сюзереном Раймунда, и многие другие города последовали их примеру. Гийом де Бо, который был главным союзником Симона в Провансе, был захвачен авиньонцами и зверски замучен до смерти. Были даже свидетельства того, что некоторые церковники, несмотря на массовую замену епископов Иннокентием III, возобновили свои древние связи с южной аристократией. Памье перешел в руки графа Фуа в результате какого-то заговора, в котором были замешаны два цистерцианца из аббатства Бульбонн. Еще один цистерцианец был наказан генеральным капитулом ордена, за помощь Раймунду VI в сборе наемников в Пуату. Аббат Лаграса был обвинен во "многих преступлениях" в ноябре 1218 года, включая проявление благосклонности к местным файдитам. Эти инциденты, едва ли важные сами по себе, были признаками того, что южные дворяне возвращают свои земли и свое влияние. Церковь восприняла их очень серьезно. Когда несколько файдитов захватили город Лескюр, епископ Альби, Святой Гийом де Пьер де Бран, был обвинен в пособничестве им под угрозой низложения. Три года спустя Гонорий приказал провести расследование по делу о предательстве некоторых епископов и священников, зловеще проинструктировав своих легатов, что привилегии цистерцианцев и военно-монашеских орденов не должны помешать их расследованию.

Военное положение Амори зимой 1218-19 гг. было едва ли более удовлетворительным. Как только закончилась осада Тулузы, молодой Раймунд вновь занял большую часть Ажене, а граф Комменжа вторгся в свои собственные земли к юго-западу от Тулузы, которые Симон де Монфор отдал одному из своих последователей-южан по имени Жорис. Жорис, которому некоторое время помогал Амори, оказал упорное сопротивление. Он осадил Казер и взял его после недолгого сопротивления предав мечу все население. Но под Мейаном удача от него отвернулась. Небольшая армия Жориса, оказавшаяся между восставшими жителями города и армией графа Комменжа, была перебита, а сам он попал в плен. К этому времени Амори уже ушел, чтобы остановить волну поражений в Ажене, совершив роковую ошибку, которой всегда избегал его отец, — рассредоточив свои силы на отряды для подавления разных очагов сопротивления, которые могли быть вырезаны один за другим гораздо более сильной коалицией южан. Стратегическая глупость, возможно, имела меньшее отношение к этому решению, чем очень серьезные проблемы Амори с дисциплиной в войсках. Его молодость не вызывала уважения. Его вассалы, которые трепетали перед именем его отца, стали недооценивать южан и ненависть, которую вызывало их собственное высокомерие. Даже катастрофа под Тулузой их не отрезвила. Отделавшись от сильной руки Симона, они грабили и убивали по своему усмотрению и, по словам Гийома Пюилоранского, выставляли напоказ своих наложниц и незаконно нажитую роскошь. К преувеличениям этого чопорного юриста следует относиться критически, но они, несомненно, были симптомами глубокого недомогания в крестоносной армии. Несколько самых опытных капитанов отправились на поиски собственных приключений, а у Амори не было власти этому воспрепятствовать. Двое из них, Жан и Фуко де Берзи, превратили свой отряд в бродячую банду разбойников, грабивших города и угонявших скот в деревнях вокруг Тулузы, пока в начале 1219 года они не были решительно разбиты при Базьеже молодым Раймундом и графом Фуа.

Эти мелкие стычки, последние сражения в поле в войне, более известной своими осадами, не имели большого стратегического значения. Но они нанесли удар по престижу Амори, а потеря людей убитыми или пленными стала серьезным ударом для его дела. Большинство крестоносцев, сражавшихся при Базьеже, были убиты, в то время как в армии молодого Раймунда погиб только один рыцарь. Эти цифры (как и восемь крестоносцев и несколько тысяч южан, убитых при Мюре), возможно, являются плодом преувеличения пропагандистов. Но они ни в коем случае не абсурдны. Хотя французские рыцари еще не сражались, закованными в пластинчатые латы, столетие контактов с турками и греками довело их доспехи до такой степени, что они были защищены от большинства видов оружия, кроме ужасного гасконского дарда. Под кольчугой, покрывавшей все тело, они носили толстое стеганное одеяние, называемое гамбезоном или акетоном (от арабского al-qutun — хлопок), подобно "алкотонису, легкому одеянию, непроницаемому для острого оружия", которое Саладин подарил Ричарду Львиное Сердце в конце Третьего крестового похода. Голову защищал стальной шлем. Судя по миниатюрам, иллюстрирующим единственную рукопись Песни о крестовом походе, крестоносцы все еще носили старомодный конический шлем с пластиной, закрывающей нос. Более модным, хотя тяжелым и громоздким, был шлем в виде горшка, закрывавший всю голову, в котором Раймунд VI изображен на его официальной печати. Доспехи такого рода хорошо защищали воина. Раньше, заметил Гийом Бретонский в своем отчете о битве при Бувине, люди гибли по десять тысяч, но теперь победы одерживались лишь с незначительными потерями[29]. Основные потери приходились на долю побежденных: беспомощных безлошадных рыцарей и легковооруженных пехотинцев оставляли на поле боя, как тулузцев, убитых при Мюре. За рыцарями молодого Раймунда в бой при Базьеже вступили пешие солдаты, задачей которых было захватить более или менее знатных пленников для получения выкупа и добить остальных. "Вот как выглядит поле битвы, когда бой окончен, — пел трубадур, — кровь и разбрызганные мозги покрывают землю, глаза и конечности, ноги, ступни и руки разбросаны повсюду".

Весть о потерях достигла Амори в Марманде в Ажене, который он безрезультатно осаждал с декабря 1218 года. Его армия была слишком мала, чтобы отрезать город от снабжения, и он с тревогой смотрел на север, где шли неспешные приготовления принца Людовика. То же самое делал и молодой Раймунд. Его эмиссары находились при французском дворе, пытаясь убедить короля признать Раймунда VI графом Тулузы и отменить экспедицию Людовика. Они также активно действовали в Англии, где им удалось вызвать опасения, что Людовик может напасть на английскую Гасконь, пока будет находиться на Юге. В какой-то момент эти дипломатические усилия были близки к успеху, поскольку Филипп задумал признать Раймунда, но его пришлось вернуть на путь политических приличий суровым письмом Гонория III.

Армия Людовика покинула Париж 16 мая и в начале июня прибыла к стенам Марманда. Выглядела она впечатляюще. Кроме двадцати епископов и целого моря цистерцианцев и бенедиктинцев, в нее входили тридцать три графа с огромной толпой рыцарей и пеших солдат, что вызвало обычные гиперболы среди современников, пытавшихся их пересчитать. Были еще значительные немецкие и фламандские контингенты, а также отряд французских добровольцев, подошедших с запада под командованием епископа Сента. Марманд, который почти шесть месяцев не поддавался Амори, оказался совершенно не в состоянии противостоять этой новой орде. Внешние укрепления были почти сразу же взяты штурмом, и гарнизон, помня, вероятно, судьбу Безье, отдался на милость Людовика. Комендантом города был Сантюль д'Астарак, бывший крестоносец, который после 1216 года повесил на гвоздь свой плащ с крестом, и среди епископов раздавались голоса, за то чтобы сжечь его как еретика или повесить как предателя. Однако было решено, что его лучше пощадить и обменять на пленников, находящихся в руках Раймунда. Наказание, запланированное для него, вместо этого было возложено на несчастных жителей города. Их вырезали до последнего мужчины, женщины и ребенка, а город оставили в огне, пока армия продолжала свой марш к Тулузе.

В Тулузе шли лихорадочные приготовления к осаде. В течение нескольких недель муниципалитет собирал припасы. Стены и баррикады были укреплены. Молодой Раймунд собрал большой гарнизон. Перед алтарем базилики Сен-Сернин каноники выставили тело Святого Экзюпери, одного из самых первых епископов Тулузы, который, как считается, защитил город от захватчиков-вандалов в V веке. Людовик подошел с северо-запада 16 июня. Его армия, в отличие от армии Симона годом ранее, была достаточно большой, чтобы окружить город, и горожане, при всем их мужестве, вряд ли были уверены в благоприятном для себя исходе. Они отбили первый штурм и в течение шести недель наблюдали, как войска Людовика располагались лагерем перед стенами города. Однако 1 августа, через сорок пять дней после своего прибытия, Людовик внезапно сжег осадные машины, освободил пленных и ушел со своей армией. Защитники были поражены. Современники были в растерянности, пытаясь объяснить поведение принца. Гийом Пюилоранский считал, что это произошло благодаря доблести гарнизона, который отбил все атаки врага. Другие, особенно северяне, делали мрачные намеки на вероломство и предательство. Возможно, это правда, что часть армии, отслужив свои сорок дней, решила вернуться домой, а другие, несомненно, требовали платы, которую Людовик не мог им предоставить. Но вина почти наверняка лежала на самом Людовике. Он принял крест по принуждению и отказался от него, как только представилась возможность. Принц оставил Амори на год двести рыцарей, но тот ничего не добился. Это был любопытный эпизод, который Гонорий и его легаты, возможно, мудро, обошли благоразумным молчанием.

Двести рыцарей, какими бы желанными они ни были, мало что могли сделать, чтобы остановить поток дезертирства, последовавший за отходом Людовика. Жан и Фуко де Берзи, которых молодой Раймунд отпустил в обмен на коменданта Марманда, собрав банду снова начали терроризировать Тулузен, совершив ряд громких злодеяний. Но зимой они были схвачены, и их отрубленные головы были вывешены над воротами Тулузы. Через несколько недель был захвачен Пюилоран, удерживаемый для крестоносцев женой Фуко де Берзи. Сервиан пал весной 1220 года. Лавор был взят штурмом, а его гарнизон истреблен, за исключением нескольких человек, которые переплыли реку Агу вплавь. Крестоносцы предприняли несколько попыток вернуть инициативу, но все они закончились позорным провалом. Амори осаждал Кастельнодари в течение восьми месяцев, так и не взяв его, и понес большие потери, прежде чем был вынужден отступить; среди погибших был его младший брат Ги, "красивый, верный и доблестный в оружии", который был убит во время одного из первых штурмов. Несколько недель спустя Алан де Руси, знаменитый паладин и один из ближайших соратников Симона де Монфора с 1211 года, погиб при защите Монреаля, который вскоре после этого сдался южанам.

В многочисленных городах жители стояли перед трудным выбором, гадая какая из сторон одержит победу, зная, что от этого зависит их будущее. Большинство из них встали на сторону молодого Раймунда, но без особого энтузиазма. Трудности, с которыми столкнулись жители Ажена, были теми же, что и во всем Лангедоке. Они разделились по этому вопросу почти поровну, хотя в 1212–1221 годах верх одержали монфористы. Это, однако, не помешало сторонникам Раймунда в городе прийти на помощь Тулузе в 1217 году, а летом 1221 года они замышляли открыть ворота для армии молодого Раймунда. Они распространяли тревожные слухи о том, что Амори планирует взять заложников за их верность и конфисковать их имущество. Амори поспешил отрицать, что у него есть такие планы. Он отправил им вкрадчивое письмо, в котором хвалил их за верность и обещал, что не причинит им никакого вреда. Консулы, видимо, успокоившись, обязались принять чиновников Амори и закрыть свои ворота для его врагов. Но молодой Раймунд предложил им лучшие условия: амнистию для монфористов города и обещание предоставить достаточно сильный гарнизон, чтобы противостоять крестоносцам. Через три недели Ажен подчинился Тулузскому дому.

В Риме Гонорий III предпринимал неистовые усилия, чтобы переломить, казалось бы, непреодолимую волну поражения. После фиаско крестового похода Людовика Бертран был отозван и заменен в качестве папского легата Конрадом фон Урах, кардиналом-епископом Порто и бывшим аббатом Сито. Конрад был немцем, сыном графа Церингена, человеком большой личной святости, а также выдающимся папским дипломатом. Однако его назначение произошло слишком поздно. Он прибыл в Лангедок весной 1220 года и обнаружил, что большая часть провинции находится в руках Раймунда, а Амори разочарован и разорен. При въезде в Безье легат был изгнан толпой и вынужден бежать на лодке в Нарбон. Взяв под контроль дела, Конрад попытался организовать военный орден, Орден Святой Веры, который должен был быть создан по образцу тамплиеров и, как надеялись, обеспечит Амори постоянную армию для защиты его владений. Были собраны средства и назначен магистр. Официальное одобрение Папы было дано в июне 1221 года. Но после этого Орден Святой Веры исчезает из со страниц хроник. Причина почти наверняка заключалась в нехватке рекрутов в то время, когда священная война приобретала все черты политических разборок ради мирских целей.

Не смирившись с этой неудачей, Гонорий III обрушил на молодого Раймунда и его союзников целую череду угроз. Он угрожал Тулузе, Ниму и Авиньону уничтожением их епископств, что было рассчитанным ударом по их процветанию и престижу. В июне 1220 года он дал молодому Раймунду месяц на то, чтобы подчиниться Церкви или потерять земли, которые Латеранский собор присудил ему за Роной. "Не поздравляй себя с эфемерными победами, которые ты уже одержал, — предупредил его Гонорий, — не думай, что ты сможешь победить Бога и защитить свои земли, когда мы лишим тебя их". Год спустя Гонорий повторил угрозу, на этот раз дав молодому графу два месяца на подчинение. Раймунд не покорился, и в октябре 1221 года он был торжественно объявлен лишенным всех своих владений. Но это была лишь пустая угроза, как хорошо знали обе стороны. Гонорий предложил привести приговор в исполнение, провозгласив новый крестовый поход, и приступил к сбору еще одного пятипроцентного налога с переживающей тяжелый кризис французской Церкви. Доход от этого налога был потрачен на наем наемников от имени Амори, так как добровольцы не проявляли особой охоты к участию в походе. Архиепископы Реймса, Санса и Буржа тщетно проповедовали всю зиму, а горожане Франции, которых Гонорий призывал "выступить в унисон и покрыть себя мирской и духовной славой", были решительно не заинтересованы в новой войне. Некоторые из них, жаловался Гонорий, находились под ошибочным впечатлением, что Раймунд VI был законным графом Тулузы. Тем не менее, Папа сохранял горячий оптимизм и безмятежно не замечал, что энтузиазм его современников иссяк. Пятый крестовый поход, после двух захватывающих лет, в течение которых он вплотную приблизился к уничтожению египетских Айюбидов, закончился катастрофой в сентябре 1221 года. Современники выдвигали самые разные объяснения унизительному отказу Бога помочь своим верным. Многие из них обвиняли Альбигойский крестовый поход в том, что он отвлек деньги и людей от злополучной экспедиции на Нил. Трубадуры развернули шквал пропаганды против "ложного крестового похода", который разорял дома французских христиан, в то время как дельта Нила была оставлена султану, и эти настроения, первоначально присущие только озлобленным сторонникам Раймунда, теперь набирали силу и на севере. Усталость и цинизм подавили как насилие, так и идеализм прежних крестовых походов.

Гонорий не имел большего успеха и в отношениях с Филиппом Августом. "Эти унижения — позорный упрек нам обоим", — писал он королю в июне 1221 года. Филипп не согласился. Он остался глух к призывам Папы и не сделал ничего, чтобы помочь трем архиепископам в поисках рекрутов. В конце года легат Конрад обратился к корыстным интересам Филиппа. Он убедил Амори предложить свои владения французскому королю и отказаться от Лангедока в пользу Капетингской монархии. Поскольку владения Амори к этому времени сводились к Каркассону и горстке широко разбросанных замков, эта капитуляция не требовала от него больших жертв; но она открывала перед Филиппом перспективу расширения его владений, почти столь же впечатляющую, как и присоединение Нормандии в 1204 году. Весной 1222 года Конрад отправился в Париж, чтобы убедить короля принять это предложение, а в мае Гонорий добавил свои собственные мольбы. Папа предложил ему еще один пятипроцентный налог на церковное имущество, а также обычную всеобщую индульгенцию, если он вторгнется в Лангедок и присоединит его к своей короне. Это было предложение, от которого Филипп вряд ли мог отказаться. Но тем не менее, он отказался. Причины этого не описаны, но король, несомненно, знал о силе антифранцузских настроений на Юге и, возможно, считал, что пока Плантагенеты остаются самой сильной державой к югу от Луары, ему неразумно пополнять число своих врагов.

В июле 1222 года Раймунд VI умер в Тулузе после двадцативосьмилетнего правления, в течение которого только энергия его сына спасла династию от полного краха. Церковь преследовала его до самой могилы. Хотя он умер с отпущением грехов аббатом Сен-Сернина, и несмотря на многочисленные благочестивые пожелания, которыми было наполнено его завещание, Церковь считала, что как отлученный от нее он не может быть похоронен по-христиански. Его гроб долгие годы стоял у приорства госпитальеров, пока Раймунд VII умолял сменяющих друг друга Пап разрешить ему похоронить отца в часовне. В XIV веке гроб все еще находился там. Но к XVI веку крысы основательно изгрызли гроб, и кости Раймунда исчезли.

Церковь ограничилась лишь местью мертвым. Раймунд VII, который уже давно стал преемником своего отца, если не по титулу, то фактически, весной 1222 года взял Муассак, а затем без сопротивления пронесся по Минервуа и Нарбоне. В начале следующего года он завершил завоевание Ажене, осадив Пенне. Амори предпринял невероятные усилия, чтобы спасти город, собрал самую большую армию, которую смог собрать, и двинулся к нему в сопровождении легата и епископа Лиможа. Осаждающие отступили при его приближении, и Амори недолго наслаждался своей первой победой. Но поскольку его наемники служили по краткосрочным контрактам, он мало что мог сделать, чтобы воспользоваться ею и его положение продолжало ухудшаться. "Здесь, в Безье, мы окружены мощью врага и ожидаем, что в любой момент можем быть убиты", — писал Конрад и его коллеги-епископы королю в мае 1223 года; "…на коленях… мы умоляем Вас помочь нам, если Вы не хотите, чтобы еретики были настолько сильны и многочисленны, что вырвались и поглотили все Ваше королевство".

Помощи не последовало и Гонорий уже начал признавать поражение. Имея за спиной силу фактического владения наследственными землями, Раймунд обратился с тактичными письмами к Папе и королю с просьбой признать его графом Тулузы и намекнул, что он готов пойти на уступки Церкви. По ряду причин Папа был склонен прислушаться к этим предложениям. Перспективы лишения Раймунда прав казались отдаленными, тем более что Амори хотел лишь отказаться от обременительного наследства, а Филиппа Августа невозможно было убедить принять его. Кроме того, Гонорий очень надеялся, что император Фридрих II возглавит новый крестовый поход в Святую землю, а его предыдущая попытка провести два крестовых похода одновременно не вдохновляла его на повторение эксперимента. Летом 1223 года было заключено перемирие. Раймунд VII посетил Амори в Каркассоне, и оба противника были замечены шутящими и счастливо беседующими друг с другом. Но мирная конференция в Сен-Флур в Оверни выявила непримиримые разногласия. Ее пришлось перенести в Санс, где Филипп-Август пообещал взять переговоры под личный контроль. Конференция возобновилась в Сансе в июле, но прежде чем удалось поднять вопрос о Лангедоке, Филипп Август умер, и собравшиеся сановники разъехались. Конрад вернулся в Рим, чтобы отчитаться перед Папой, а Раймунд и Амори поспешили на юг, чтобы возобновить войну.

Вступившему на французский трон Людовику VIII, предстояло многое сделать в Лангедоке за время своего короткого правления. Новый король был маленьким, худым человеком, холодным и безэмоциональным, с довольно хрупким здоровьем и преждевременно постаревшим в свои тридцать шесть лет. Как и его отец, Людовик имел безграничные амбиции в отношении своей династии, но в отличие от Филиппа он был человеком очень глубокой набожности и искреннего ужаса перед ересью. Одним из первых его действий было изъятие 10.000 серебряных марок из суммы, выделенной в завещании Филиппа на благочестивые дела, и отправка их обнищавшему Амори для защиты его немногих оставшихся замков. Но это, как он вежливо объяснил легату Конраду, было все, что он мог сделать, пока не утвердится на своем троне. Смена правителя всегда была деликатным и опасным моментом в истории средневекового государства. Гонорий напомнил Людовику, что предложение Амори отказаться от своих владений в пользу короля все еще в силе, и призвал его без промедления вторгнуться в Лангедок. Но обстоятельства вынудили Людовика отнестись к этим просьбам так, как это сделал его отец. Он выразил свое сожаление, и, вероятно, оно было искренним.

Сожаления Людовика мало чем помогли Амори. 10.000 марок позволили ему выплатить жалование солдатам в течение нескольких недель и отбить решительную атаку графов Тулузы и Фуа на Каркассон. Однако попытка контратаки была менее успешной. Амори ненадолго осадил один из замков Раймунда, но запасы провианта закончились, а непрекращающийся дождь превратил его лагерь в море грязи. Потрепанная армия вернулась в Каркассон, где почти все солдаты Амори дезертировали и бежали на север, пройдя по дороге через войска Раймунда. Амори остался в городе с менее чем сотней рыцарей, большой толпой испуганных женщин и детей и без запасов.

В Нарбоне пять южных прелатов собрались во дворце архиепископа, окруженные враждебно настроенным населением, которое уже вело переговоры с врагом. Епископы надеялись, что к Пасхе король появится в провинции, или, возможно, будет собрана новая армия крестоносцев. Каркассон нужно было удержать до этого времени, но Амори был банкротом, а наемники отказывались служить под обещания. Епископы пошли на отчаянные меры, чтобы собрать деньги. Они заложили свои земли и даже предложили себя в качестве заложников как гарантию погашения долга. Из Рима Гонорий приказал архиепископу Санса занять 5.000 марок и организовал взимание новых налогов с северных аббатств. Сам Амори предложил свою персону и свои родовые владения в Монфор-л'Амори в качестве залога для займа в 3.000 марок. Но все было напрасно. Никто не дал им в долг ни гроша. В цитадели Каркассона Амори умолял своих немногих оставшихся рыцарей принять его северные владения в качестве обеспечения их жалованья до Пасхи. Двадцать из них согласились, включая дядю Амори, Ги де Монфора, и старого маршала Симона, Ги де Лависа. Остальные отказались. В результате, 14 января 1224 года Амори заключил соглашение с графами Тулузы и Фуа. Он сдал Каркассон, Минерв и Пенне-д'Ажене, а взамен графы пообещали, что пять других мест, удерживаемых крестоносцами, не будут атакованы в течение двух месяцев. Амори не отказался от своих притязаний на звание графа Тулузы, но он обязался отступить в северную Францию и до Троицы сообщить, на каких условиях он готов отказаться от титулов, которые его отец завоевал на поле боя. Это была настолько почетная капитуляция, насколько позволяли четыре года унизительных поражений. Виконтства Безье и Каркассона были немедленно переданы шестнадцатилетнему сыну Раймунда-Роже Транкавеля, которому было два года, когда его отец был жестоко лишен титула в 1209 году.

15 января Амори покинул великий город-крепость, который в течение четырнадцати лет был штаб-квартирой крестового похода, и вернулся во владения своей семьи в лесу Рамбуйе. Он привез с собой тела своего отца и младшего брата Ги, зашитые в воловьи шкуры. Они были похоронены через несколько недель в церкви при монастыре Верхний Брюйер, который Монфоры основали столетием ранее. У самого Амори не было блестящего будущего, которое предполагал его отец, но он не был забыт. Он отличился на службе короне, став в 1230 году коннетаблем Франции — должность, на которую не хватало скромных доходов с его семейных владений. В 1239 году Церковь выплатила его долги, и он присоединился к злополучной крестоносной экспедиции графа Шампанского. В Палестине Амори сражался с безрассудной храбростью, достойной его отца, что сделало его героем в Европе, но привело к его пленению арабами. После восемнадцати месяцев, проведенных в каирской тюрьме, его здоровье пошатнулось, и он умер в Отранто на обратном пути во Францию в 1241 году. В течение многих лет его гробницу можно было увидеть в соборе Святого Петра в Риме.

Амори был не единственным членом своей замечательной семьи, нашедшим могилу вдали от леса Рамбуйе. Брат Симона Ги вернулся в Лангедок и защищал завоеванные крестоносцами владения до января 1228 года, когда он был убит стрелой у замка Варей. Его потомки были сеньорами Кастра до начала XIV века, но лишь немногие из них проживали там. Сын Ги Филипп, племянник великого "атлета Христа", последовал за Амори в Святую землю в 1239 году, где, в отличие от Амори, сумел обосноваться, женившись на наследнице Торона близ Тира и став одним из самых грозных баронов Утремера. Он был убит агентом султана Бейбарса в 1270 году. Младший сын Симона де Монфора, которого также звали Симон, имел самую ослепительную судьбу из всех своих родственников. В 1231 году он без гроша в кармане добрался до Англии и применил свое мощное обаяние к Генриху III. Вернув себе родовое графство Лестер и женившись на сестре короля, Симон выступил против своего благодетеля и возглавил великое баронское восстание, которое закончилось лишь с его смертью на поле битвы при Ившеме в 1265 году. Два сына Симона, внуки крестоносца, попали при Ившеме в плен, но в 1266 году им удалось бежать и попытать счастья в Италии, где французский принц Карл Анжуйский открыл новое поле деятельности для французских авантюристов. Один из них, Ги, стал губернатором Тосканы и Флоренции и женился на представительнице семьи Альдобрандески. В 1271 году он отомстил за смерть своего отца, убив в церкви в Витербо кузена английского короля Генриха Алеманского. Это событие потрясло Европу и на короткое время привело к заключению Ги в тюрьму. Но он выжил, чтобы сражаться в новых битвах на чужих полях. В 1287 году он был захвачен в море и вскоре после этого умер в сицилийской тюрьме. Через сто лет после его смерти потомки Симона де Монфора потеряли Лангедок, но водрузили свое львиное знамя на башнях замков от Сирии до границ Уэльса, поддерживая авантюрные традиции семьи, которую английский хронист с незаслуженным презрением назвал "расой Ганелона"[30].