Альбигойский крестовый поход

V. 1208–1209: Начало крестового похода

В феврале 1208 года весть об убийстве легата достигла Рима. Папа, по словам наваррского посла, опустил голову на руки и удалился помолиться в святилище Святого Петра под главным алтарем Ватиканской базилики. Через несколько дней после этого прибыли аббат Сито и епископы Тулузы и Кузерана с полным отчетом об обстоятельствах смерти легата. Они не оставили у Иннокентия сомнений в том, что виновником смерти был Раймунд. Папе, вероятно, рассказали о злобных слухах, утверждавших что Раймунд публично почтил убийцу как "единственного человека, достаточно преданного, чтобы избавить меня от моего врага". Эти истории, конечно, были неправдой, но ни в коем случае нельзя сказать, что граф был невиновен; личность убийцы была хорошо известна, и по мнения многих современников, Раймунд несомненно был причастен к убийству, из-за того, что не наказал его. Воспоминания о смерти Томаса Бекета должны были всплыть во многих умах. Позже Иннокентий признал, что улики были не более чем "сильным подозрением", но в то время он должен был немедленно отреагировать. В окружении аббата Сито и двенадцати кардиналов Иннокентий возобновил отлучение графа Тулузского, погасив зажженный светильник, как того требовала традиция для этого случая. 10 марта он обратился с новым письмом к рыцарям и баронам Франции, приглашая их наложить руки на графа и завладеть его имуществом. "Вперед, воины Христовы! Вперед, добровольцы армии Божьей! Идите вперед с воплем страдания Церкви, звучащим в ваших ушах. Наполните свои души благочестивой яростью, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное Господу". За свершение Божьей мести каждый должен был получить всеобщую индульгенцию, равную индульгенции для крестоносцев в Святой земле[4].

Поскольку известие о смерти Пьера де Кастельно было еще у всех на слуху, Арно-Амори не составило труда завербовать Эда III герцога Бургундского и Эрве де Донзи, графа Неверского, которые были одними из самых знатных баронов Франции. Эд же был человеком особой важности. Его герцогство было одним из самых богатых фьефов короны, а его рыцарская дружина была самой многочисленной в королевской армии после дружины самого короля. Крестоносные традиции были сильны в его семье, поскольку его предки были среди предводителей крестовых походов XI и XII веков в Испанию. Мотивы Эрве де Донзи менее ясны, но среди них, несомненно, было стремление расширить свои владения. Десятью годами ранее он был малозначительным бароном в Ниверне. В августе 1199 года он победил и захватил в сражении графа Невера и заставил своего пленника выдать за себя замуж его дочь и уступить управление графством. В королевскую армию Эрве должен был выставлять всего одиннадцать рыцарей, но для своих целей он, вероятно, мог собрать в три или четыре раза большее число. Эд и Эрве заявили Арно-Амори, что вдвоем они могли бы собрать 500 рыцарей, которые составили бы ядро значительной армии. Но поскольку эти рыцари были в первую очередь обязаны военной службой французскому королю, они поставили свою поддержку в зависимость от его одобрения.

Сотрудничество Филиппа Августа было важно и по другой причине, поскольку ему, как сюзерену Раймунда, предстояло вернуть себе владение графством Тулуза. В марте Иннокентий написал королю вкрадчивое письмо, в котором поздравлял с успехами его правления и указывал, что нет лучшего применения его силе, дарованной Богом, чем сражение за Церковь на Юге. Когда это послание достигло Франции, Филипп Август все еще был поглощен делами в Пуату. Он находился со своей армией под Туаром осаждая союзников короля Иоанна, да сам и чувствовал себя неважно. Вместо ожидаемого обещания помощи Иннокентий получил бесплатную лекцию по праву. Граф Тулузский, ответил Филипп, конечно, не является его другом, но не дело Папы приглашать французов вторгнуться во владения графа. Если Иннокентий уведомит его в надлежащей форме, что граф осужден за ересь, чего еще сделано не было, то он конфискует фьеф в надлежащее время. На Филиппа не произвели впечатления инструкции Папы Римского различным французским прелатам с требованием договориться о перемирии между ним и его врагами. Король также был недоволен тем, что его военная мощь уменьшилась, даже временно, из-за набора крестоносной армии среди его вассалов.

В мае, когда Филипп оправлялся от болезни во время кампании, его посетил в Шиноне келарь монастыря Сито, который от имени герцога Бургундского и графа Неверского попросил у него разрешения принять крест. Король неохотно дал разрешение, но с оговоркой, что другим баронам не будет позволено последовать их примеру. Если бы это условие было выполнено, крестовый поход угас бы толком не начавшись. Но в конце месяца войска Филиппа одержали победу в Пуату, и его отношение к крестоносному предприятию смягчилось. Более того, становилось очевидным, что возмущение, вызванное смертью Пьера де Кастельно, было слишком сильным, чтобы сдержать его бесстрастными политическими расчетами Филиппа. Оговорка была отменена и забыта.

Заручившись поддержкой нескольких знатных баронов, чья поддержка была крайне необходима, Арно-Амори дождался 14 сентября, прежде чем официально провозгласить крестовый поход на общем капитуле ордена цистерцианцев. Альбигойский крестовый поход не обладал мощной эмоциональной привлекательностью ближневосточных крестовых походов, а Арно-Амори не был ни Святым Бернардом, ни Урбаном II. Однако цистерцианцы энергично проповедовали поход всю зиму 1208-9 годов, и реакция французской знати оказалась весьма обнадеживающей. Современники не были так шокированы идеей крестового похода в христианскую страну, как антиклерикальные историки XIX века. В обществе, основанном на общности религии, разве еретики не были иностранцами? Не были ли они, как настаивал Иннокентий в своем письме французскому королю, даже хуже сарацин, потому что были ближе к сердцу христианства? Обещание всеобщей индульгенции за уничтожение таких паразитов было слишком хорошим предложением, чтобы от него отказываться. "Я категорически обещаю, — заявил проповедник Четвертого крестового похода в Базеле всего за четыре года до этого, — что каждый из вас, кто примет крест и исповедуется, будет полностью очищен от всех своих грехов". Это обещание теперь повторялось по всей Бургундии и северной Франции. Те, кто слышал его, ничего не знали о богословских угрызениях совести, которые проводили различие между отпущением греха и исповедью. Они хотели быть причисленными к "предприимчивым бизнесменам", к которым обращался Святой Бернард во время проповеди Второго крестового похода в 1146 году. "Крест, говорил он, — это выгодная сделка, которую нельзя упустить: он обойдется вам недорого, но если вы будете носить его со смирением, он будет стоить Царства Небесного". Многие согласились, от вора из Лилля, которого графиня Шампани предпочла бы видеть в тюрьме, до графа Оверни, которого заставили присоединиться к крестоносной армии в качестве наказания за наложение рук на епископа.

Для дворянства существовали как мирские, так и духовные причины для участия в крестовом походе. Их владения, по крайней мере теоретически, были защищены в их отсутствие бдительной Церковью. Проценты по их долгам отменялись по приказу Папы, а на выплату налогов накладывался мораторий. Одна только эта уступка должна была быть непреодолимо привлекательной для рыцарских семей Бургундии, прозябавших в условиях, очень похожих на те, в которых находились сами катарские дворяне, на своих урезанных и раздробленных уделах. Кроме того, существовала перспектива распределения богатых фьефов после успешного завершения крестового похода. Декрет Иннокентия III Vergentiis in senium от 1199 года разрешал конфискацию земель еретиков, а крестоносные буллы Папы недвусмысленно предлагали эти земли тем, кто сможет их взять. Филипп II Август, правда, выдвигал серьезные оговорки на этот счет. Но они не были общеизвестны. Да и не было бы большой разницы, если бы они были известны, ведь если Эрве де Донзи, в 1199 году, без всякого на то права смог захватить графство Невер, то предприимчивый охотник за удачей, при полной поддержке Церкви, мог отвоевать графство Тулуза у его недостойного владельца.

Иннокентий хотел бы, чтобы Филипп Август еще и оплатил значительные расходы на крестовый поход. Но французский король был столь же прижимист в этом вопросе, как и во всех остальных, и Иннокентий был вынужден запустить руку в собственную казну. Епископам и дворянам было предложено внести десятую часть своих доходов в счет расходов на это предприятие. Кроме того, дворяне, принявшие крест, должны были вооружить и снабдить себя и свои контингенты, а это были значительные расходы, которые даже герцог Бургундский мог покрыть только за счет залога своих доходов монастырям.

Раймунд VI оказался слабым и беззащитным перед лицом надвигающейся бури. Осенью 1208 года он отправился на север, чтобы повидаться с Филиппом Августом. Но хотя король не проявил энтузиазма по поводу крестового похода, он не забыл, что Раймунд женился на сестре английского короля в то время, когда Англия и Франция находились в состоянии войны, и что тулузские солдаты были обнаружены среди гарнизона Фалеза, когда он сдался королевской армии в 1204 году. Любая привязанность Филипп Август к своему беспокойному кузену, конечно же, исчезла, когда граф отправился ко двору врага французского короля, императора Священной Римской империи Оттона IV. Оттон был сюзереном Раймунда по его провансальским владениям. Но цель этого визита неясна, и трудно понять, какая выгода от слабого и недалекого императора могла стоить непримиримой враждебности Филиппа Августа. Оттон в то время находился в процессе переговоров о союзе с английским королем Иоанном. Раймунд почти наверняка знал об этом и, возможно, надеялся, что военная диверсия на севере отвлечет крестоносцев, которые уже готовились к вторжению в Лангедок. Но Оттон, находившийся на закате своей карьеры в Германии, и был не в состоянии предложить графу больше, чем сочувствие и совет. Несомненно, именно на обратном пути из этого бесплодного путешествия Раймунд посетил в Обене Арно-Амори в последней надежде предотвратить угрожающее вторжение. Это была их первая встреча после убийства Пьера де Кастельно. Раймунд преклонил колени у ног аббата со всеми признаками смирения и раскаяния и умолял о прощении. Но Арно-Амори отказался простить его теперь, когда подготовка к крестовому походу зашла так далеко, ведь это сам Папа отлучил его от церкви, и только Папа мог снять отлучение[5].

Раймунд вернулся домой вскоре после Рождества в атмосферу, омраченную папским интердиктом. Цистерцианцы проповедовали крестовый поход в Провансе и на севере его собственных владений. В Сен-Жиль монахи эксгумировали тело Пьера де Кастельно в годовщину его смерти и обнаружили, что оно нетленно. От саркофага, перенесенного теперь в крипту аббатской церкви, исходил "запах святости", свидетельствующий о жизни усопшего, угодной Богу, хотя на самом деле он часто был результатом помазания тел арабской миррой и другими ароматическими смолами[6]. Инициация культа мученика стала неблагоприятным событием для неистовых попыток Раймунда найти союзников в своем собственном графстве. Жители Нима были публично прощены за то, что поддержали его врагов и разграбили его дворец в предыдущем году. Он подтвердил привилегии крошечного графства Мельгёй, где, поскольку оно удерживалось как папский фьеф, он был особенно уязвим. В середине января граф посетил своего племянника Раймунда-Роже Транкавеля, виконта Безье, и предложил заключить союз или хотя бы перемирие перед лицом общей опасности. Но старая ненависть была слишком сильна для виконта, который не понимал, что крестовый поход угрожает ему не меньше, чем его сюзерену. Он отказался сотрудничать, и расстроенный Раймунд удалился в долину Роны.

В Риме Иннокентий направил еще один призов баронам Франции и начал составлять подробные планы проведения крестового похода. "Используйте хитрость и обман как оружие, ибо в данных обстоятельствах обман — не более чем благоразумие", — советовал Иннокентий своим легатам. Они не должны были начинать с нападения на графа Тулузского, но сначала должны атаковать самих еретиков. Граф не захочет рисковать своим княжеством, помогая им, а когда его союзники будут уничтожены, легаты смогут расправиться и с ним. "Таков мой совет, — заключил Папа, — но, поскольку вы будете на месте, используйте свое собственное суждение, как подскажут обстоятельства момента и вдохновение Господа".

Раймунд не мог знать об этом письме, но он уже понял, что его единственной надеждой является полная капитуляция. Это было нелегко. Нужно было обойти несговорчивого аббата Сито, обратившись через его голову к Иннокентию III. Поэтому в конце января в Рим было отправлено посольство с инструкциями согласиться на любые условия, какими бы унизительными они ни были, если Папа только пришлет ему легата менее непреклонного, чем Арно-Амори. Раймунд пообещал сделать все, что от него потребует Папа, даже обязался передать Церкви семь замков и графство Мельгёй в качестве подтверждения своего хорошего поведения. Если бы потребовались дополнительные доказательства неуклюжести Раймунда как дипломата, их обеспечил его выбор послов. Среди них были Раймунд де Рабастан, бывший епископ Тулузы, и Бернард де Монто, архиепископ Оша; оба имели репутацию красноречивых ораторов, но первый был смещен легатами в 1205 году за подкуп своих избирателей, а второго должны были отправить в отставку в 1211 году из-за недостатка евангельского рвения. Тем не менее, этим бесперспективным эмиссарам удалось добиться назначения двух специальных легатов для получения безоговорочной капитуляции графа. Новые легаты, апостольский нотариус Мило и каноник по имени Тедизий из Генуи, оба были итальянцами, совершенно не имевшими опыта в делах Лангедока. На какое-то время восторг Раймунда не знал границ. Он был бы менее доволен, если бы прочел тайные инструкции выданные Мило. Ведь Иннокентий был не более склонен, чем Арно-Амори, отказаться от крестового похода теперь, когда приготовления были почти завершены. Без постоянной угрозы применения силы не было никакой гарантии, что Раймунд сможет или захочет выполнить свои обещания. Соответственно, Мило должен был стать не более чем рупором для Арно-Амори. "Аббат будет принимать решения, — сказал ему Иннокентий, — а ты будешь его инструментом, потому что граф подозревает его, но не тебя". Арно-Амори встретил новых легатов в Осере и дал им инструкции. Не должно было быть и речи об отказе от крестового похода против подданных Раймунда, даже если сам граф решил покориться. Более того, Арно-Амори сильно сомневался в искренности Раймунда и велел двум итальянцам относиться к графу с максимально возможной осторожностью.

Подготовка к священной войне продолжалась всю весну и начало лета 1209 года. Проблема Иннокентия по-прежнему заключалась в отсутствии эффективного командующего. Перед его мысленным взором стоял ужасный опыт Четвертого крестового похода, который, несмотря на все его усилия, превратился в войну против христиан Далмации и Константинополя. У предприятия было слишком много лидеров. Многие из них выставили свой собственный контингент, и их тщеславие и противоречивые амбиции нельзя было игнорировать. Опыт XII века научил Иннокентия, что наиболее эффективными крестоносными армиями являются национальные армии под руководством национальных же лидеров. В феврале он написал французскому королю письмо с предложением назначить командующим его старшего сына Людовика, но ответа не получил. Когда это письмо получили в Париже, послы императора Оттона находились при английском дворе. Если Филипп знал, а он почти наверняка знал, с какой теплотой Иоанн принял их предложение об антифранцузском союзе, он не мог с большим сочувствием отнестись к просьбе Папы. 1 мая 1209 года Арно-Амори и Мило присутствовали на королевском Совете в Вильнёв-сюр-Йонн, чтобы получить ответ короля. Филипп заявил им, что у него "два свирепых льва по бокам" — император Оттон и король Англии и он не может ни сам покинуть северную Францию, ни отправить на Юг своего сына. Но он согласился послать отряд рыцарей, который, если и не был пятнадцатитысячным, как утверждал его биограф, то, по крайней мере, был достаточно большим, чтобы произвести впечатление на крестоносную армию. Сбор крестоносцев был назначен на 24 июня в Лионе. В конце месяца, когда Людовик был посвящен в рыцари своим отцом в Компьене, на многих туниках в толпе присутствующих были видны кресты крестоносцев.

Пока Филипп посвящал в рыцари своего сына в Компьене, Мило советовался с южными епископами, собравшимися в Монтелимаре. Их решение, представленное в письменном виде и скрепленное печатями, было единодушным. Епископы считали, что Церковь должна завладеть семью замками и графством Мельгёй, которые Раймунд уже предложил отдать в качестве залога, а консулы Авиньона, Нима и Сен-Жиля должны поклясться, что в случае нарушения графом своих обещаний они откажутся от верности ему. На этих условиях Раймунд мог быть вновь принят в лоно Церкви. Эти условия были представлены Раймунду в Валансе, и он, хоть и неохотно, их принял. Последний акт трагедии Пьера де Кастельно был разыгран месяц спустя в Сен-Жиле. 18 июня освященная трапеза и небольшая коллекция реликвий были разложены на столе перед центральной дверью западного фасада аббатства, возможно, уже тогда украшенного прекрасными скульптурами жизни и воскресения Христа. Графа, раздетого до пояса, повели вверх по ступеням, где собрались три архиепископа и девятнадцать епископов. Он поклялся во всем подчиняться указаниям Церкви и ее легатов и, в частности, выполнить длинный список накопившихся претензий, включавший: его благосклонность к евреям и еретикам, использование наемников, нарушение Божьего мира, превращение церквей в укрепления, взимание платы в воротах, нападения на епископов Везона и Карпантра и, прежде всего, его покровительство убийце Пьера де Кастельно. Значительная сдержанность присутствующих избавила графа от унизительного признания в том, что он действительно заказал убийство легата. Он лишь признался, что его "подозревают" в этом. Затем Мило коснулся своим посохом шеи графа и таким образом вернул его в лоно Церкви, после чего, с алтаря было произнесено отпущение грехов. По окончании церемонии Раймунд не смог выйти через западную дверь, которая была заблокирована толпой паломников, сановников и праздных зрителей. Вместо этого его поспешно вывели через крипту и заставили пройти полуголым мимо саркофага убитого легата.

Следующие четыре дня Раймунд оставался в Сен-Жиле, чтобы завершить унизительный процесс передачи управления своими владениями папским легатам. Его чиновникам было поручено выполнить обещания, данные 18-го числа. Гарнизонам семи замков было велено держать их по приказу легатов. От главных городов и баронов долины Роны были получены обещания о сотрудничестве. Затем, 22 июня, Раймунд сам принял крест, пообещав на Евангелии помогать и давать советы воинству Божьему и делать все, о чем его попросят командиры. Этот последний поступок был, возможно, самым проницательным политическим ходом Раймунда, и уж точно единственным, который подтверждает описание Пьера Сернейского, назвавшего его "хитрым тонким змеем". Раймунд понимал, что останавливать крестовый поход уже поздно. Сбор должен был состояться менее чем через неделю. Но, приняв крест, он получил бы иммунитет крестоносца; его титулы и владения были бы защищены, за исключением, возможно, тех, которые находились в руках катаров. Он станет лидером крестового похода, который таким образом превратится в войну против величайшего врага Раймунда, Раймунда-Роже Транкавеля, виконта Безье. Когда крестоносцы уничтожат Транкавелей, их ресурсы и, возможно, энтузиазм будут исчерпаны, и Раймунд впервые после своего воцарения получит эффективный контроль над своим княжеством. Так все и могло произойти, если бы Раймунд был столь же искусен в исполнении, как и в замысле своего плана.

В западной части графства Тулуза крестовый поход уже начался. Небольшая армия, собранная из дворян Керси, Оверни и Атлантических провинций, собралась в Ажене в мае под командованием графа Оверни и архиепископа Бордо. Экспедиция началась используя преимущества неожиданного нападения, но достигла очень малого. Она без труда захватила бастиду Пюилларок и разграбила окрестные деревни, отправив на костер множество еретиков. Катаров в провинции охватила паника. Жители Вильмюра, находившегося в шестидесяти милях, сожгли свой город и бежали прочь. Но армия вторжения, по-видимому, состояла в основном из феодалов, которые не были обязаны бесплатно служить своим сеньорам более сорока дней. Она не могла вести длительную осаду. В Коснее, сильном укрепленном месте на реке Ло, крестоносцы встретили решительное сопротивление отряда гасконских арбалетчиков, приведенных в город Сегином де Баленксом. Арбалет, хотя и был не слишком дальнобойным и трудным для перезарядки, был настолько эффективен при стрельбе с возвышенностей, что Церковь в 1139 году запретила его использование в войнах между христианами. Когда крестоносцы расположились лагерем вне пределов досягаемости арбалетных болтов выпущенных со стен, их атаковали вылазки dardasiers, конных воинов, которые метали дротики, пробивавшие кольчуги. Гасконцы, чье мастерство в использовании этого необычного оружия прославлено в эпосе Жирара де Руссильона, сделали dard национальным видом спорта[7]. Граф Овернский, который никогда не был особенно заядлым крестоносцем, настаивал на том, чтобы заключить соглашение с гарнизоном и перебраться в другое место. Архиепископ обвинил его в предательстве экспедиции, и первое крестоносное предприятие заглохло под градом взаимных упреков. Похожая судьба постигла и другую небольшую экспедицию, собранную епископом Ле-Пюи, которая, получив деньги за защиту от ряда городов Руэрга, похоже, совсем отказалась от этой затеи.

Основная часть крестоносцев собралась в Лионе 24 июня. Это был праздник покровителя Лиона, Иоанна Крестителя, и город был заполнен толпами торговцев, паломников и карманников, а также рыцарями их Бургундии и северной Франции. Последние, выделявшиеся шелковыми крестами на груди, были конной элитой того, что легаты с гордостью называли "величайшей, когда-либо собранной, христианской армией". "Миланская армия", — единственное сравнение, которое пришло на ум Гийому Тудельскому — значительная дань уважения итальянскому городу, чьи, без сомнения, приукрашенные размеры и богатство, поражали воображение людей XII века. Преувеличение Арно-Амори можно простить, а статистические данные, предложенные его современниками, следует принять за вводящие в заблуждение круглые цифры. Оценки численности армии варьировались от 40.000 до 220.000 человек, но, вероятно, ближе к истине была бы цифра 20.000. Из них многие, возможно, половина, были клириками, ремесленниками, женами, походными слугами и другими некомбатантами.

Средневековые армии были небольшими. В самый ответственный период своего правления Филипп Август смог собрать не более 800 конных рыцарей в армии, общая численность которой составляла около 9.000 человек. Поскольку роль, отведенная пехоте тактиками XIII века, была сведена в основном к обороне крепостей, крупные сражения фактически решались абсурдно малыми силами тяжеловооруженных всадников. Однако крупные сражения были скорее исключением, чем правилом. Они продолжали описываться в героической литературе рыцарского сословия, но постоянное совершенствование фортификационного искусства превратило войну XII века в череду бесконечных осад. Анархия, в которой процветал катаризм в Лангедоке, во многом была обусловлена преимуществом, которое замок давал оборонительной войне перед сражением в поле. Если девять человек в 1138 году смогли сдержать всю армию Давида Шотландского, то Транкавель мог бесконечно долго противостоять Тулузскому дому. Ни одна часть армии крестового похода не была более важной, чем осадный обоз, который был отправлен вперед по реке, чтобы дождаться основных сил в Авиньоне. Саперы, плотники и военные инженеры высмеивались в сатирах и chansons de geste (песнях о деяниях), но они поддерживали существование средневековых королевств, и их ценность была отражена в очень высоких зарплатах, которые им платили.

Армия Арно-Амори имела много слабых мест. Ее очевидный лидер, Филипп Август, отказался присоединиться к ней или даже назначить своего представителя. В результате Арно-Амори остался единственным эффективным лидером, поскольку среди военачальников было слишком много соперничества и личной неприязни, семян будущих раздоров, что прелат вполне осознавал. Эрве де Донзи был вспыльчивым, честолюбивым человеком имевшим множеством врагов. Среди них были не менее честолюбивые охотники за удачей, такие как Пьер д'Андюз и Симон де Монфор. Некоторые из них были друзьями и родственниками Раймунда VI. Пьер и Роберт де Куртене были его двоюродными братьями, а Адемар де Пуатье был его вассалом. Кроме того, существовали проблемы набора и финансирования, которым легаты, возможно, уделяли не так много внимания, как должны были. Добровольцев нельзя было заставить воевать бесконечно. Феодальная практика предполагала срок службы в сорок дней, но далеко не очевидно, что Иннокентий имел в виду именно этот период. Официально срок крестового похода не был определен, и ни один город не представлялся главной целью, достижение которой ознаменовало бы его триумфальное завершение. Крестоносцы, по словам Гийома Тудельского, первоначально думали о Тулузе, но капитуляция графа Тулузского оставила им более туманную цель — захват "альбигойцев". Человек более опытный в военном деле, чем Арно-Амори, мог бы предвидеть, что энтузиазм священной войны рассеется при долгой осаде, и в армии останутся только благочестивые, честолюбивые и хорошо оплачиваемые воины. Но эти сомнения были далеки от его мыслей, когда он вел свое войско по Агрипповой дороге, которая шла по левому берегу Роны на юг от Лиона до Тараскона.