Альбигойский крестовый поход

IV. 1194–1208: Раймунд VI

Раймунд V умер в Ниме в декабре 1194 года. Его долгое правление стало свидетелем поражения католической Церкви от мятежной ереси и расчленения его наследства мятежными вассалами и агрессивными соседями. Раймунд вел ожесточенную борьбу с обоими этими напастями, но хотя он был самым энергичным и находчивым представителем своей династии, его враги были слишком многочисленны и сильны. Ему не хватало военных навыков и политического блеска, благодаря которым Генрих II Английский пережил еще более серьезные посягательства на свою власть. То, что он был очаровательным и великодушным там, где Генрих II был грубым и подлым, не имело особого значения по сравнению с тем обнищанием и беспорядком, в котором он оставил свое княжество. Раймунд обладал добродетелями и пороками, и хвалебные речи, сопровождавшие его погребение в кафедральном соборе Нима, были искренней, хотя и условной, данью уважения последнему графу Тулузы, который мог с полным основанием претендовать на звание "пэра королей".

Что касается качеств его преемника, то здесь было меньше согласия. Раймунду VI было уже тридцать восемь лет, когда он вступил в наследство. У него не было жестокого воспитания, как у его предшественников, все из которых пришли к власти очень молодыми и научились управлять на собственном опыте. Он обладал обаянием своего отца, но, в отличие от него, был бестактен и непостоянен, а в кризисных ситуациях терял самообладание. Не менее серьезными были его неудачи как военачальника в княжестве, где вассалы уважали лишь немногие другие навыки. В 1194 году военный опыт Раймунда ограничивался несколькими грабительскими экспедициями против врагов его отца. В обоих случаях, когда он сталкивался в бою с крестоносцами, он покидал поле боя, не обнажив меча. Его мать, Констанция Французская, была дочерью короля Людовика VI, но она не привила ему ни капли твердости и уверенности в своих целях, присущих Капетингам.

Личная привлекательность Раймунда VI не вызывала сомнений. Он содержал великолепный и дорогостоящий двор, что сделало его популярным среди знати и трубадуров. Он любил роскошь, а также был знатным бабником и поклонником песен Раймунда де Мираваля, одного из последних трубадуров первого ранга, чье владение искусством обольщения, как говорят, привязало его к графу. Если верить недоброжелателям Раймунда, он мало нуждался в подобных советах, поскольку уже в раннем возрасте соблазнял любовниц своего отца, вступил в кровосмесительную связь со своей сестрой и отказался от двух из пяти своих жен. В глазах современников он был романтической фигурой, но его некомпетентность как правителя привела к катастрофе в его владениях и которая была неизбежна, даже если бы в лице Иннокентия III он не столкнулся с одним из самых выдающихся государственных деятелей средневековой Европы.

Ни один аспект личности Раймунда не был столь туманным и противоречивым, как его религиозные убеждения. Если история осудила его как циника и лицемера, то в значительной степени благодаря желчному свидетельству одного человека, хрониста Пьера Сернейского, цистерцианца и северянина, чья первая встреча с южанами произошла, что, возможно, показательно, через три года после начала крестового похода. Главным пунктом обвинительного заключения Пьера было то, что Раймунд был закоснелым еретиком "с самой колыбели". Он окружил себя придворными-еретиками и всегда держал при себе совершенного, чтобы тот мог провести consolamentum, если он внезапно заболеет; он защищал совершенных, давая им деньги и еду, и даже преклонял перед ними колена; ходили слухи, что он отвергал Ветхий Завет как бесполезный и приписывал сотворение мира дьяволу, "потому что ничто из происходящего в нем никогда не идет по моему пути"; он пригласил епископа Тулузы послушать проповеди катаров в своем дворце посреди ночи; он отказался наказать еретика, который помочился на алтарь; он избавился от своей второй жены, заставив ее вступить в общину катаров. Многие из этих обвинений были совершенно необоснованными, но в искренней литании ненависти Пьера было достаточно правды, чтобы убедить тех, кто не знал истинной слабости Тулузского дома. Раймунд VI, несомненно, держал при себе еретиков, включая свою вторую жену Беатрису де Безье, которую, вероятно, не нужно было уговаривать вступить в общину катаров в 1193 году. Он также был вспыльчив и мог быть крайне груб с духовными лицами. В 1209 году можно было составить список из двадцати шести городов графских владений, где еретики безнаказанно исповедовали свою веру. Но такие же списки могли быть составлены и для многих частных владений. Они отражали политическое состояние Лангедока, а не религиозные симпатии его правителей. Раймунду вполне могло не хватать воли для искоренения ереси; но то, что у него не было для этого средств, не вызывает сомнений. Он принадлежал к поколению, которое выросло на ереси и примирилось с ее существованием. Он понимал, как, в конечном счете, и Церковь, что только кровавая война поможет искоренить катаризм, но, в отличие от Церкви, он не считал, что за это стоит платить. Все это не доказывает, что он сам симпатизировал еретикам, а то немногое, что известно о его личной жизни, говорит о том, что он был человеком неординарным, и в общем благочестивым. После смерти Раймунда доказательства его ортодоксальности были представлены папской комиссии, назначенной для решения вопроса о том, следует ли разрешить ему христианское погребение. Его сын составил меморандум о благочестивых и благотворительных делах умершего графа, и 110 свидетелей, большинство из которых были священниками и монахами, дали показания о его ортодоксальности. На членов комиссии эти показания не произвели впечатления, но многое из них подтверждается хартиями, в которых Раймунд показал себя щедрым благотворителем Церкви, включая такие ордена, как цистерцианцы, которые были тесно связаны с крестовым походом. Его завещание, составленное во время осады Тулузы, было образцом католического благочестия, в нем выражалась надежда, что он сможет умереть в обычае ордена рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна, которым он оставил большое наследство.

Первое столкновение Раймунда с церковью произошло через несколько недель после его воцарения. Он построил каменный замок Мирпитура на земле, принадлежавшей аббату Сен-Жиль. На протесты аббата было отвечено насилием, а обращение того к Папе привело к гневной отповеди из Рима, угрожавшей графу отлучением от Церкви. Этот конфликт показал, как трудно было отделить светское от духовного в управлении средневековым государством. Аббатство Сен-Жиль долгое время пользовалось особой защитой папства; но своим благополучием и большей частью своих земель оно было обязано предкам Раймунда. Их мотивы были лишь отчасти духовными. Аббатство стояло в наиболее уязвимой части владений графа, недалеко от великой водной артерий Роны и Домициевой дороги, а также рядом с мятежными мелкими сеньорами западного Прованса, которые неоднократно посягали на контроль графа над его богатейшими владениями. В таких обстоятельствах владелец не расставался с землей, отдавая ее монастырю, а передавал ее на хранение общине, которая, как он ожидал, будет следить за его интересами. Ни один граф Тулузы не мог принять духовные теории, которым едва исполнилось столетие и с помощью которых Церковь пыталась освободить себя от этих слабо определенных обязательств. Из этих семян выросло большинство споров Раймунда с духовенством: захват им укрепленного собора Родеза, присвоение двух замков, принадлежавших епископу Карпантра, изгнание епископа Ажена из города, заключение в тюрьму епископа Везона и аббата Монтобана, постоянные ссоры почти с каждым церковным землевладельцем по поводу полей, деревень и виноградников, право собственности на которые оспаривалось или границы которых были неопределенны. Конфликт Раймунда с аббатом Сен-Жиль не был прерван угрозами из Рима, и в 1196 году он подвергся первому из многочисленных отлучений от Церкви. Хотя оно было снято в 1198 году, покорность Раймунда не завершила этого дела. Неоднократные жалобы Папы и аббата Сен-Жиль показали, что Раймунд вслед за своими предками ставил сохранение своей власти выше духовного благополучия.

Целестин III не дожил до того момента, когда его повеления были попраны. Девяностодвухлетний Папа умер в Риме 8 января 1198 года, и в тот же день кардиналы собрались в развалинах дворца Септимия Севера, чтобы избрать его преемником тридцатисемилетнего юриста-каноника. Лотарио де Сегни, принявший имя Иннокентий III, был, вероятно, самым могущественным и, безусловно, самым впечатляющим из всех средневековых Пап. Он происходил из мелкой знати римской Кампаньи, что ставило его вровень с катарской знатью Лангедока. Но симпатии, которые он мог бы испытывать к ним, были невозможны после его юридического образования в Болонье, где зародились теории реформированного папства. Скромность условных формул, с помощью которых он объявил миру о своем избрании, лишь ненадолго скрыла его авторитарную натуру. Иннокентий имел возвышенное представление о полномочиях своей должности. Он был призван "царствовать над королями с престола славы". Он был первым Папой, который использовал титул "наместник Христа". В молодости Иннокентий написал несколько трактатов о духовной жизни, и его чувствительность к духовным вопросам сохранилась до избрания на папский престол; он дружил с первыми францисканцами, несмотря на враждебность к ним епископов; даже его отношение к еретикам показывает некоторое понимание того, что Церковь не может удовлетворить духовные стремления ортодоксальными альтернативами. Однако по своему характеру он был политиком и юристом, и если ему были свойственны автократические манеры политика, то он также был приверженцем процедурных формальностей и конституционных тонкостей.

Иннокентий верил, что князьям вручен меч Божий для отмщения Его гнева. Если они не воспользуются им или, что еще хуже, обратят его против Церкви Божьей, они могут быть обличены и в конечном итоге уничтожены. При его твердых взглядах на единство Церкви, он не мог быть равнодушным к распространению ереси в Лангедоке. Упоминания в его письмах "ненавистной чумы", "распространяющейся раковой опухоли" или "мерзких волков среди стада Господня" свидетельствуют о фанатичной, даже истеричной ненависти к ереси. Но письма Иннокентия были манифестами; использование им звучных библейских выражений было показателем их публичного характера, а также естественным инстинктом того, чье образование научило его мыслить фразами из Писания. Действия Иннокентия были более сдержанными, чем его слова. У него было чувство меры, здравая политическая мудрость, которой часто не хватало его легатам на местах, увлеченным быстрой чередой событий. Его юридическое образование постоянно напоминало ему о судебных процедурах и убедительных доказательствах, которые требовались для того, чтобы лишить сана некомпетентного епископа или свергнуть еретического князя. Энтузиазм, с которым крестоносцы избавлялись от своих врагов без суда и следствия, вызывал у Иннокентия огорчение, которое отнюдь не было лицемерным. Не раз он указывал своим легатам, что Раймунд VI никогда не был уличен как еретик, и по этой причине он решительно возражал против их попыток поставить на его место другого. Но фанатизм крестоносцев был так же мало понятен Иннокентию, как и фанатизм еретиков. Он дав волю войне и не мог контролировать разрушения, которые последовали за этим.

Иннокентию впервые пришлось познать разочарование от быстро меняющейся ситуации на расстоянии месяца пути от его резиденции. Будучи одним из тех людей, которые хотели бы сами заниматься каждой деталью сложного администрирования, он был раздражен необходимостью полагаться на легатов, и его первые назначения были неудачными. В апреле 1198 года он назначил итальянца Раньеро да Понца, мягкого цистерцианца, некогда ученика и друга странного калабрийского мистика Иоахима Флорского. У Раньеро не было ни времени, ни интереса для выполнения этой задачи, которую он должен был совместить с важной дипломатической миссией при испанском и португальском дворах. Он не раз выражал желание покончить с церковной политикой и вернуться в мир своей обители. Единственным его достижением за два года стало принятие отставки немощного и недееспособного епископа Каркассона. Несомненно, именно он был ответственен за официальную доктрину Рима, согласно которой решение проблемы катаров заключалось в смещении с поста архиепископа Нарбонского, поскольку тщательное расследование пороков архиепископа было главной задачей, которую Иннокентий поручил своему следующему легату, кардиналу Джованни Сен-Приск. Джованни прибыл в Монпелье осенью 1200 года, но его деятельность в Лангедоке не оставила следов, и он поспешил вернулся в Рим в следующем году.

Затем последовали три года бездействия, в течение которых южное дворянство предсказуемо не откликнулась на обещание индульгенций от Рима за изгнание еретиков из их земель. Только летом 1203 года Иннокентий нашел в лице Пьера де Кастельно легата, способного решить эту проблему. Пьер был монахом аббатства Фонфруад, расположенного недалеко от Нарбона. Он был богословом и каноническим юристом, способным и энергичным, но со всей узостью взглядов, которую предполагало его происхождение. Он был цистерцианцем, как и все его предшественники, но в отличие от них у него было преимущество — он был человеком с Юга, родившимся в плоской, поросшей виноградом стране к северу от Монпелье, которая на протяжении всей его жизни оставалась оплотом католицизма на Юге. Другой монах из Фонфруада, некто Ральф, получил назначение вместе с Пьером в качестве солегата, но он редко выходил из тени своего властного коллеги. Более мощное подкрепление пришло в следующем году с назначением третьего легата, Арно-Амори, аббата Сито. Арно-Амори также был южанином и до избрания на высший пост своего ордена был аббатом Грансельве и филиала Фонфруада в Поблете, Каталония. Из всех церковников, участвовавших в Альбигойском крестовом походе, Арно-Амори был ближе всего к фанатизму. Ему было сподручнее вести 40.000 человек на поле битвы при Лас-Навас-де-Толоса, чем заниматься тяжелой, часто не приносящей удовлетворения работой по обращению катаров. Сдержанность, которую налагал на него статус легата и священника, стесняла его. Иннокентий поручил ему миссию, и он сделал все возможное, чтобы ее выполнить. Но сердце его не лежало к этому, пока крестовый поход не предоставил ему возможность для решительных действий, которые пришлись ему по вкусу. "Убейте их всех; Бог узнает своих", — возможно, Арно-Амори не произносил эту фразу, но она полностью раскрывает характер человека, который больше, чем Святой Доминик, заслуживает звания отца инквизиции.

Легаты Иннокентия были наделены абсолютной властью. Юрисдикция епископов на искоренения ереси была передана им; они были уполномочены добиваться своего путем отлучения и интердикта; любого церковника, который казался им препятствующим или недостойным своей должности, они могли сместить без уведомления и права на апелляцию. Эти всеобъемлющие полномочия не способствовали расположению легатов к местному духовенству и, вполне возможно, оказались скорее помехой, чем подспорьем. Архиепископ Нарбонский жаловался, что легаты вели себя грубо и бесцеремонно, не уведомляя его о своем присутствии в его епархии в соответствии с принятыми нормами вежливости и давая ему императивные указания, как будто он был простым аколитом. Он отказался сопровождать их к Раймунду VI и даже предоставить им вооруженный эскорт. С некоторым трудом им удалось убедить архиепископа выделить одного рыцаря для охраны в пути. Епископ Безье и избранный епископ Магелона были столь же непреклонны в своем отказе сопровождать папских легатов. Однако в Тулузе, куда легаты добрались со своим небольшим эскортом в декабре 1204 года, теплый прием опроверг репутацию города как "ядовитого гнезда ереси". Епископа, аббата Сен-Сернин и консулов убедили поклясться, что они не потерпят еретиков в своих владениях. В обмен на это были подтверждены их привилегии, и это было бесцеремонным присвоение власти, которое, должно быть, раздражало графа не меньше, чем епископа. Жители Безье, возможно, менее ортодоксальные или менее поддающиеся на взятки, отказались принести подобную клятву; епископ не согласился заставить их сделать это, пока ему не пригрозили отлучением в присутствии подчиненного ему духовенства.

Трех месяцев легатства хватило, чтобы убедить Пьера де Кастельно, что в первую очередь начинать надо с епископов Лангедока. Епископ Безье был немедленно лишен сана и заменен администратором. Епископ Вивье был отстранен от должности после того, как его каноники обвинили его в различных злоупотреблениях, и был бы смещен, если бы не принадлежал к влиятельной семье. Даже аристократические связи не спасли епископа Тулузы Раймунда де Рабастана, который был вынужден уйти в отставку после того, как стало известно, что он подкупал своих избирателей и распродавал имущество епископства для финансирования личной войны. Дело Беренгера, архиепископа Нарбонского, требовало большей осмотрительности. Низложение архиепископа было серьезным делом, особенно если он был дядей короля Арагона, в котором Иннокентий уже видел лидера возможного крестового похода. Беренгер, по которому папская курия не принимала решений, оставался архиепископом Нарбона до 1212 года. К этому времени, однако, почти никто из его коллег не занимал постов, которые они занимали по прибытии Пьера, девятью годами ранее.

В 1204 году Педро II Арагонский был для легатов особенно важен. Обладание обширными, хотя и несколько номинальными феодальными правами в Лангедоке делало Педро приемлемой заменой графу Тулузскому, который не хотел с ними сотрудничать. В феврале 1204 года он председательствовал на официальных дебатах в Каркассоне, в которых участвовали представители и вальденсов, и катаров. Это было драматическое событие, и для легатов оно стало откровением о масштабах их проблем. Но неизбежное отлучение еретиков от Церкви не имело смысла. Давно прошло то время, когда можно было добиться обращения в христианство, просто указав на то, что катары не обладают авторитетом Церкви. Подводя итоги своих достижений в конце первого года деятельности легатом, Пьер де Кастельно признал, что они были весьма незначительны. Он начал испытывать ту ностальгию по тихой монастырской жизни, которой поддавались предыдущие легаты, и ему требовалось напоминание своего далекого начальника о том, что "вера сияет в невзгодах… и усилия так же угодны Господу, как и достижения". Sursum corda (Укрепите свои сердца).

Сам Иннокентий уже думал о другом. Узнав, что катары захватили Лескюр, собственность Святого Престола, он предложил город в качестве фьефа Педро II Арагонскому, если тот сможет его взять. Педро, всегда стремившийся получить реальную власть к несколько неопределенным правам, которыми он уже обладал в западном Лангедоке, захватил город в начале следующего года. С другими своими поборниках Папа был менее удачлив. Он уже однажды писал королю Франции Филиппу II Августу о распространении ереси в южной части его королевства. В феврале 1205 года, через две недели после обнадеживающего письма легатам, Иннокентий вновь обратился к номинальному сюзерену Раймунда, умоляя его вмешаться в дела Юга или хотя бы послать для этого своего сына. Однако Филипп был озабочен планами вторжения в Англию, а его армия располагалась под стенами Лоша и Шинона. Ответ короля не сохранился, но вряд ли он был обнадеживающим. Однако растущие свидетельства папского негодования начали тревожить Раймунда VI. Летом 1205 года он решил успокоить легатов, дав клятву изгнать еретиков из своих владений. Это было обещание, которое как он знал, не в состоянии был выполнить, но которое легаты не забыли.

К концу июньского дня 1206 года случайная встреча у восточных ворот Монпелье изменила направление миссии Пьера. Два кастильца, Диего, епископ Осмы, и иподьякон его собора Доминик де Гусман, возвращались на родину после трех лет бесплодных странствий по делам Альфонса VIII Кастильского. С ними были несколько цистерцианских монахов и остатки некогда внушительной дипломатической свиты. Римская дорога проходившая через город по извилистой улице, привела их к церкви Нотр-Дам-де-Табль. Почти наверняка здесь, где проводились публичные церемонии и стояли столы менял, Диего и Доминик встретили папских легатов, занимавшихся своими делами. Легаты были деморализованы и измотаны. Они жаловались, что непрекращающаяся борьба с южным духовенством не оставляла им времени на проповеди; то, что они проповедовали, было холодно выслушано ожесточенными и упрямыми слушателями; все трое были близки к тому, чтобы отказаться от своей миссии. Оба кастильца уже однажды сталкивались с катаризмом, три года назад в тулузской гостинице, где Доминик обнаружил, что хозяин гостиницы был еретиком, и почти всю ночь противостоял ему в споре с искренней ортодоксией выпускника Паленсийского университета. Возможно, воспоминание об этом случае придало ему оптимизма, который три года неудач вытравили из папских легатов. Диего предложил им попробовать еще раз, странствуя из города в город без обуви и денег, проповедуя не только словом, но и примером. "Именно притворство бедности принесло еретикам победу; поверните их оружие против них и проповедуйте на собственном примере, противопоставляя истинную веру иллюзии". Легатов пришлось убеждать. Идея показалась им необычной, а потому неправильной, и они сомневались, имеют ли они право принять предложение епископа. Но достоинство этого предложения заключалось в том, что оно применяло к католикам евангелический метод, который оказался поразительно успешным, когда его практиковали их еретические противники. Диего отправил свой багаж и сопровождающих в Испанию. Арно-Амори отправился в Сито, чтобы провести генеральный Собор своего ордена. Оставшиеся, Диего, Доминик и два легата, покинули Монпелье без сопровождения и отправились пешком по Домициевой дороге в сторону Безье.

Миссия Диего к катарам была неудачной, но на будущее это была поучительная неудача, ознаменовавшая конец многих веков официального оптимизма по поводу способности Церкви убеждать. Из нее возникло не только основание ордена доминиканцев, но и тот образ мыслей, который сделал инквизиторами многих из последующего поколения доминиканцев. В Сервиане миссионеры обнаружили укоренившееся еретическое меньшинство, живущее под защитой крупнейшего местного землевладельца Этьена де Сервиана. Четыре года спустя этот человек признается в том, что укрывал в своем замке ряд выдающихся еретиков, включая катарского епископа Каркассона и бывшего каноника Невера, который сменил имя и бежал на юг, спасаясь от преследований на родине. В июле 1206 года последний и его спутник в течение восьми дней вели с легатами дискуссию и не признали своих заблуждений. Но католики города были ободрены этим выступлением и при отъезде сопровождали легатов за стенами на протяжении лиги. В Безье команда Диего "утвердила веру католиков и сбила с толку еретиков" — обнадеживающая, но все еще несущественная победа. Из Безье они отправились в Каркассон, а затем, следуя за столь же нищими, но более роскошно одетыми жонглерами, из одного сеньориального города в другой, неуклонно продвигаясь к Тулузе.

Доминик все еще находился в тени своего епископа. Он еще не разработал риторических приемов, с помощью которых нищенствующие ордена должны были преобразовать искусство проповеди для народной аудитории. Его речи все еще были суровыми, бескомпромиссными богословскими диспутами без словесных трюков, которые приводили в восторг позднесредневековых прихожан. Катары были более искусны. В Монреале в апреле 1207 года Доминик и его спутники столкнулись с грозной командой поборников катаров, среди которых был знаменитый проповедник Гилаберт де Кастро, епископ еретиков Тулузы. Спорящие обменивались письменными списками аргументов и ссылками на авторитеты, а затем устно опровергали, обличали или уточняли. Четыре арбитра, два горожанина и два рыцаря из Монреаля, все симпатизировавшие еретикам, отказались вынести вердикт, возможно, опасаясь раздоров среди населения. Но некоторые были убеждены и обращены в истинную веру, возможно, даже 150 человек, о которых говорили современники, известные своей небрежностью в вопросах статистики. Миссионеры все еще находились в Монреале в конце апреля, когда Арно-Амори вернулся из Сито, привезя с собой около тридцати цистерцианских проповедников. Миссионеры, которых было уже сорок человек, разделились на небольшие группы и разошлись в разные стороны. Доминик и епископ Осмы отправились на юг в Памье, где они столкнулись с депутацией вальденсов на официальном заседании, проходившем под эгидой графа Фуа. Утверждение епископа, что он одержал верх в этом споре, подтверждается несколькими документально подтвержденными обращениями, а также, возможно, возгласами сестры графа, которую монах заставил замолчать. "Уходи, женщина, и займись своей прялкой; эти вопросы не для тебя" ― заявил он. Дебаты в Памье стали мощным стимулом для поднятия морального духа католиков, поскольку среди новообращенных были видные и образованные мужчины. Один из них, испанец Дюран де Уэска, позже создал малоизвестную ассоциацию бедных проповедников, которая стала первым из нищенствующих орденов.

Но не все находили католическую проповедь убедительной. Еретики Каркассона изгнали епископа летом 1207 года, а горожан городской глашатай предупредил, чтобы они не общались с ним и не поставляли еду его домочадцам. Примерно в то же время катары смогли провести собрание примерно шестисот верующих в Мирпуа во владениях графа Фуа. Очевидно, сами миссионеры не питали особых иллюзий относительно долговечности своих достижений после того, как первоначальный энтузиазм угас. Некоторые из цистерцианцев, привезенных Арно-Амори, вернулись обратно через несколько недель после прибытия, а к концу года ушли все. Ральф из Фонфруада, солегат Пьера, удалился в аббатство Франкево, где и умер в июле 1207 года. В сентябре Диего, епископ Осмы, вернулся домой, чтобы уладить дела своей епархии, где через несколько недель после своего прибытия, тоже умер. Доминик же все больше посвящал себя основанию общины обращенных женщин-катар в Пруйе, альтернативы домам совершенных, где рыцари без гроша в кармане, как правило, оставляли своих дочерей, которых они не могли позволить себе одарить приданным. Он не отказался от своей проповеднической миссии. Но в 1208 году политические события обошли его стороной, и религиозное будущее Лангедока решалось в другом месте.

Пьер де Кастельно покинул коллег легатов во время дебатов в Монреале и перебрался через Рону в конце апреля 1207 года. Прошло почти ровно два года с тех пор, как Раймунд VI обещал уничтожить ересь силой, и его бездействие было очевидным. Пьер уже решил, что без сотрудничества с графом нельзя ожидать дальнейшего прогресса в Тулузене. В Провансе он заключил перемирие между враждующими вассалами графа и создал лигу, посвященную сохранению мира и уничтожению ереси в провинции Нарбона. В эту лигу был приглашен и Раймунд. Но непредвиденная смелость легата застала его врасплох. Хрупкий баланс сил, который граф установил в долине Роны, теперь был нарушен, и его раздражало, что ему предлагают присоединиться к лиге, столь явно направленной против него самого. Граф отказался и был немедленно отлучен от Церкви. Предполагаемая защита Раймундом еретиков была лишь одним из обвинений против него. Он нанимал иностранных наемников для ведения своей личной войны; нарушал перемирие, объявленное в дни великих церковных праздников; назначал евреев на государственные должности; грабил монастыри и превращал церкви в крепости. В Риме Иннокентий подтвердил приговор своего легата и обратился к графу с беспрецедентно жестоким письмом:

Трем архиепископам Юга было приказано зачитывать этот приговор в своих церквях каждое воскресенье, пока Раймунд не подчинится. Ни одна церковная служба не должна была проводиться ни в одном месте, где останавливался. Ни один принц, рыцарь, шателен или чиновник не должен был общаться с ним под страхом отлучения. Ни судья, ни нотариус, ни врач не должны были ему прислуживать, "даже кузнец, подковывающий его лошадь". Его вассалы были освобождены от оммажа, его подданные — от обязанности повиноваться. В случае же неподчинения графу грозило еще более худшее. Иннокентий оставил за собой право низложить его и пригласить соседних правителей вторгнуться в его владения.

Запустив процесс отлучения, Пьер де Кастельно прибыл ко двору Раймунда, чтобы лично сообщить ему о его последствиях. Он был принят с характерным проявлением нетерпения. Граф хвастался, если верить легату, что он может найти множество еретических епископов, чтобы доказать, что их Церковь превосходит католическую. Много лет спустя высокомерное поведение Раймунда перед лицом легата опровергли его друзья; сын Раймунда утверждал, что граф искренне сожалел об отказе в церковных услугах своим домочадцам и даже произносил молитвы у закрытых дверей церквей по воскресеньям и святым дням. Вероятно, ни та, ни другая версия не были очень близки к истине. Отлучение от Церкви было раздражающим фактором, но Раймунд, конечно, знал, что его двоюродный брат Филипп Французский перенес двухлетний папский интердикт и остался невредимым. Он еще не имел перед глазами пример короля Иоанна I Английского, чтобы понять влияние отлучения от Церкви монарха, который не полностью контролирует своих подданных. Сила же Иннокентия заключалась в силе его союзников, а в Лангедоке его союзники были немногочисленны и слабы.

Понимая слабость своего положения, Иннокентий III возродил проект, который уже дважды приходил ему в голову, — вторжение короля Франции в Лангедок. 12 ноября 1207 года он обратился с очередным призывом к Филиппу Августу. Тулузские еретики, писал он, показали свою невосприимчивость к аргументам и угрозам. Вердикт Церкви был объявлен, но не имел никакого веса, и теперь настало время, когда меч гражданской власти должен прийти на помощь. "Пусть сила короны и страдания от войны вернут их к истине", — заявил Папа. Иннокентий предложил индульгенции крестоносцев всем, кто последует за французским королем против неверных, засевших в сердце христианского Запада. Копии обращения Папы были отправлены некоторым из потенциальных крестоносцев: графам Фландрии, Бара, Дрё, Невера и герцогу Бургундии; были даны указания обнародовать его содержание в городах катаров на юге.

Весть о обращении Папы быстро достигла Раймунда VI. Провозглашение крестового похода было совершенно неожиданным, и граф немедленно принял меры, чтобы предотвратить любую угрозу с севера. Папское письмо прибыло в Париж в середине декабря, и король Филипп поручил местному епископу подготовить ответ. На юге Раймунд поспешно попытался добиться капитуляции путем переговоров. В конце декабря он отправил Пьеру де Кастельно известие, что готов удовлетворить все его требования, если отлучение будет снято, и пригласил легатов на встречу в Сен-Жиль в январе. Два легата, сам Пьер и епископ Кузерана, прибыли в Сен-Жиль на второй неделе января. 13-го числа их принял угрюмый и обиженный граф. Раймунд ничего не знал о переговорах в Париже, и был намерен удовлетворить легатов, сохранив при этом свободу маневра, насколько позволяло его уязвимое положение. Он чередовал смиренную покорность и гневное неповиновение. К концу дня легаты так и не добились никаких существенных уступок, и Пьер объявил, что предлагает всем разойтись. Граф настаивал на том, чтобы они остались, гневно угрожая, что "нет места на суше или на воде, где бы он не следил за ними". Несвоевременное вмешательство аббата Сен-Жиль и ведущих горожан не смогло успокоить Раймунда, и с наступлением темноты легаты покинули город в сопровождении телохранителей из аббатства, направившись на восток вдоль болотистого берега рукава Роны.

В Риме же папские чиновники изучали ответ французского короля, который, был далеко не обнадеживающим. Филипп не отказался от вторжения в Тулузское графство, но выдвинул свои жесткие условия. Английскому королю Иоанну удалось поднять против него восстание в Пуату, а его союзники заперлись в крепости Туар. Филипп не мог вести две войны одновременно. Но если Папа поспособствует заключению перемирия с Иоанном и обеспечит, чтобы французское духовенство и баронство оплатили расходы на войну, король рассмотрит возможность проведения кампании на Юге. Если же король Иоанн нарушит перемирие, Филипп оставлял за собой право немедленно отозвать свою армию. Филипп знал, что Иннокентий был не в состоянии выполнить эти условия. Английский король находился под угрозой интердикта, и эта угроза была воплощена в жизнь лишь два месяца спустя. Влияние Папы на Иоанна было незначительным. Французские дворяне также не могли быть более сговорчивыми, чем их государь. Решение проблемы Иннокентия было еще далеко не ясным, когда совершенно непредвиденное событие в корне изменило ситуацию. 14 января Пьер де Кастельно был убит придворным графа Тулузского.