Ангелотворец

Фьельбака, 1931

Затылком она ощущала их взгляды. Люди думали, что Дагмар ничего не соображает, но это было не так. Им ее не одурачить, особенно Лауре. Она изображала хорошую девочку, чтобы люди ее жалели. Все в деревне восхищались тем, какая она хозяюшка, и охали, как бедняжке не повезло с матерью. Никто не знал, что на самом деле представляет собой Лаура. Но Дагмар видела ее насквозь и знала, что скрывается под этим вечно аккуратным видом. На ее дочери лежало то же проклятье, что и на ней самой. Только ее клеймо сидело глубоко под кожей, не видное чужому взгляду. И у Лауры та же несчастливая судьба, что и у ее матери, и пусть девчонка себе лишнего не воображает.

Дагмар поежилась. На завтрак у нее была стопка самогона, которую она заела сухарем, стараясь накрошить как можно больше. Лаура ненавидела крошки на полу. Она спать не будет спокойно, пока все не уберет. Ей будет чем заняться по возвращении из школы. Дагмар нервно забарабанила пальцами по скатерти в цветочек. Женщину не оставляло чувство тревоги, из-за которого она не могла усидеть на месте. Двенадцать лет прошло с тех пор, как Герман ее покинул, но она до сих пор помнила прикосновения его рук к своему телу — телу, которое теперь было не узнать. Вся злость, которую она тогда испытала в больничной палате, давно прошла. Фрёкен Свенссон любила его, а он любил ее. Все вышло не так, как она хотела, но женщина знала, кто тому виной. Каждый день во сне и наяву она видела перед собой презрительное выражение лица Карин Геринг. Ей доставляло удовольствие унижать Дагмар и Лауру.

Пьяная женщина еще сильнее забарабанила пальцами по скатерти. Только эти мысли и спиртное помогали ей просыпаться каждое утро. Она потянулась за газетой, лежавшей на столе. Денег на новые номера у нее не было, но она воровала газеты из коробок с макулатурой позади киоска. Дагмар всегда прочитывала их от корки до корки, жадно проглатывая любую информацию, касающуюся Германа. Он вернулся в Германию. В газетах упоминали Гитлера — это имя она тогда слышала от Германа в больнице. Дагмар читала, чувствуя, как нарастает ее волнение. Это тот мужчина, о котором писали газеты, был ее Германом, а не тот жирный безумец в больничной одежде. На фото в газете он был в униформе, и хотя несколько постарел и подурнел, вид у него был как у человека влиятельного.

Дрожащими руками фрёкен Свенссон открыла газету. Похмелье ее не отпускало. С каждым днем организм требовал все больше алкоголя. Женщина поднялась, налила себе еще стакан, опустошила его одним глотком и присела, чувствуя, как внутри разливается блаженное тепло, унимающее дрожь. Она вернулась к газете. На последней странице ее внимание привлекла одна рубрика. Буквы плясали перед глазами, и она постаралась сосредоточиться на заголовке. «Супруга Геринга скончалась. Венок от Гитлера», — было написано там. Дагмар внимательно изучила снимки. На губах у нее появилась улыбка. Карин Геринг умерла. Женщина рассмеялась. Теперь ничто не помешает Герману вернуться к ней. Она с триумфом топнула ногой по полу.

На этот раз Йозеф Мейер поехал в каменоломню один. По правде говоря, ему нравилось быть одному. Только в одиночестве удавалось заглянуть в глубь себя и найти ответы на мучившие его вопросы. Ему никто не был нужен. Иногда Мейер жалел, что он не такой, как все, жалел, что не чувствует себя частью сообщества, но открыться другим людям, даже членам собственной семьи, он не мог. В груди у него словно сидел крепкий узел. Йозеф чувствовал себя ребенком, прижавшимся носом к витрине игрушечного магазина и не решающимся войти внутрь, чтобы потрогать все эти чудесные игрушки.

Он присел на камень. Мысли его снова обратились к родителям. Прошло десять лет со дня их кончины, а он по-прежнему чувствовал себя потерянным. Ему было стыдно за то, что у него были от них секреты. Отец всегда говорил, что доверие важнее всего, что они должны быть честными друг с другом. Он дал Йозефу понять, что ему известно: сын что-то от него скрывает. Но разве мог он открыть отцу такое? Его родители стольким пожертвовали ради него! Некоторые вещи рассказать просто невозможно. Во время войны они утратили всё — друзей, родственников, имущество, безопасность, родину, — всё, кроме веры и надежды на лучшую жизнь. А пока они страдали и мучились, Альберт Шпеер ходил по этой каменоломне и отбирал камни для постройки новой кровавой империи. Вообще-то Мейеру не было известно, появлялся ли здесь Шпеер лично, но кто-то из его помощников наверняка приезжал сюда. Война казалась событием из далекого прошлого. Каждый день в детстве Йозеф слышал рассказы о преследованиях евреев. Мальчику рассказывали, как их уничтожали, рассказывали о дыме, идущем из труб в концентрационных лагерях, рассказывали о лицах солдат, пришедших освобождать пленников. Швеция приняла их с распростертыми объятьями, но при этом упрямо отказывалась признать свою роль во Второй мировой войне. Каждый день отец говорил о том, что его новая родина должна покаяться. И если на руках родителей были вытатуированы номера, то у Мейера-младшего они отпечатались в сознании.

Сложив руки в молитве, он поднял глаза к небу, прося дать ему сил, чтобы сохранить наследие своего народа, дать сил, чтобы и дальше выдерживать Себастиана, дать сил справиться с прошлым, которое мешало осуществить задуманное. Годы пролетели так быстро… Он успел забыть о том, что произошло. Человек сам творит свою историю. Йозефу хотелось бы стереть это происшествие из своего прошлого. Хорошо бы и Монссону пришла в голову такая идея. Поднявшись, Йозеф стряхнул пыль со штанов. Оставалось надеяться, что Бог услышит его молитвы из столь символичного места, воплощающего в себе прошлое и будущее. Из этих камней он сотворит знание, а вместе со знанием придут мир и понимание. Он выполнит долг перед своим народом, который столько времени угнетали и изничтожали. А когда его план осуществится, ему больше нечего будет стыдиться.

Раздался звонок мобильного, но Эрика нажала на красную кнопку. Звонили из издательства. У нее сейчас не было времени разговаривать. В сотый раз она осматривала свой кабинет. Ей неприятно было думать, что кто-то был здесь и рылся в ее личных вещах. Кто это мог быть и что ему здесь было нужно? От этих мыслей ее оторвал звук открывшейся входной двери. Эрика мигом слетела вниз по лестнице на первый этаж и увидела в прихожей Патрика и Йосту.

— Привет! — обрадовалась она. — Зайдете?

Флюгаре явно нервничал — видимо, боялся, что муж Эрики догадается об их сговоре, и писательница решила его немного помучить:

— Давно тебя не видела, Йоста, как жизнь?

Он так покраснел, что Эрика невольно улыбнулась.

— Все хорошо, — пробормотал Флюгаре, опустив взгляд в пол.

— Дома все хорошо? — спросил Патрик.

К его супруге вернулась серьёзность. Она на мгновение забыла, что кто-то был у них дома. Надо было бы рассказать мужу о своих подозрениях, но ведь доказательств у нее не было. Так что пока говорить на эту тему рано. К тому же расскажи она обо всем, Патрик перепугается. Он так сильно волнуется за свою семью, и если узнает, что в дом к ним кто-то забрался, еще не дай бог заставит их переехать. Лучше пока подождать. Но Эрика все равно не могла унять тревогу. Взгляд ее невольно обратился к двери на веранде, словно в ожидании преступника. Она собралась было ответить, как из кухни показалась Кристина с детьми.

— Ты дома, Патрик? Знаешь, что только что произошло? Я думала, у меня будет инфаркт. Стою я себе в кухне, жарю блины и тут вижу в окно, как Ноэль на всех парах несется прямо к дороге. Не знаю, каким чудом мне удалось его догнать. Кто знает, что с ним могло случиться. Вы должны как следует запирать двери. Дети такие быстрые. Если что-то случится — будете жалеть всю жизнь…

«Поразительно, как ей удается толкать такие речи на одном дыхании!» — подумала Эрика.

— Я забыла закрыть дверь на веранду, — сказала она мужу, отводя взгляд.

— Молодец, мама. Мы будем внимательнее, — ответил тот Кристине, после чего поймал сыновей и прижал их к себе.

— Привет, дядя Йоста, — поздоровалась Майя.

Весь красный, Флюгаре уставился на Эрику, но Патрик как будто бы ничего не заметил: он был занят с близнецами. Оторвавшись от детей, повернулся к жене:

— Мы заехали за мобильным. Ты его не видела?

— Ты забыл его на кухне, — ответила Эрика.

Хедстрём сходил за ним.

— Ты недавно звонила, — сказал он, просматривая входящие вызовы. — Что-то важное?

— Нет, просто хотела сказать, что люблю тебя, — ответила Эрика, надеясь, что супруг ничего не заподозрит.

— Я тоже тебя люблю, милая, — ответил Хедстрём, изучая экран телефона. — Пять пропущенных звонков от Анники. Лучше сразу перезвонить ей.

Эрика пыталась подслушать его разговор, но ей мешала болтавшая без умолку Кристина. Однако выражение лица мужа сказало больше, чем слова.

— Пальба на Валё. Кто-то стрелял в людей в доме. Анна тоже там. Это она вызвала полицию, — коротко сообщил Патрик, закончив разговаривать.

Эрика прижала руку ко рту:

— Анна? Она не пострадала? Как…

Все, о чем она могла в тот момент думать, — все ли в порядке с сестрой.

— Как я понял, никто не пострадал. Это хорошая новость, — Хедстрём повернулся к Йосте. — Но есть и плохая. Аннике пришлось звонить Мелльбергу.

— Мелльбергу? — протянул его коллега.

— Да. Так что нам лучше выехать туда как можно быстрее.

— Но там же стреляют! — воскликнула Кристина.

— Это моя работа, — раздраженно ответил Патрик.

Мать наградила его ледяным взглядом, развернулась и вышла в гостиную.

— Я с вами, — вызвалась Эрика.

— Ни за что на свете!

— Если Анна там, я тоже поеду!

Хедстрём гневно посмотрел на жену:

— Там какой-то безумец палит по людям в домах. Ты никуда не поедешь.

— Но там же полиция! Я буду в полной безопасности, — Эрика начала натягивать кеды.

— А кто присмотрит за детьми?

— Кристина.

Писательница выпрямилась и посмотрела на него взглядом, показывавшим, что возражения не принимаются. По дороге к гавани она продолжала тревожиться за сестру. Пусть Патрик злится сколько хочет. Анна — ее младшая сестра, и Эрика за нее отвечает.

— Пюттан, ты там?

Перси недоуменно оглядывал квартиру. Жена не говорила, что куда-то собирается. Они поехали в Стокгольм на пару дней отметить день рождения одного старого друга. На юбилее должны были присутствовать все сливки шведской аристократии, а также элита бизнес-сообщества. Причем важен был не размер компании, которую возглавляли приглашенные, а то, кем были их предки, какую они носили фамилию и какие школы посещали сами бизнесмены. Сам граф фон Барн отвечал всем этим критериям. Но разумеется, это его мало волновало. Так шла вся его жизнь. Быть аристократом для него столь же естественно, как и дышать. Но только сейчас есть риск остаться графом без замка, а это не сможет не сказаться на его положении в обществе. Конечно, он не скатится на уровень нуворишей, но и лидирующее место в свете потеряет.

В гостиной он налил себе виски. «Макмира Прелюдиум»,[17] пять тысяч крон за бутылку. Перси в голову бы не пришло пить виски другого качества. В день, когда ему придется пить «Джим Бим»,[18] он возьмет ружье и застрелится.

Больше всего его расстраивало то обстоятельство, что он предал память своего отца, не оправдал его ожиданий. Перси был старшим сыном в семье. Ему всегда уделяли особое внимание. Без лишних эмоций отец дал его брату и сестре понять, что старший сын особенный, потому что когда-нибудь он унаследует все его состояние. Перси нравилось, когда отец ставил их на место. Но при этом будущий граф старался не замечать разочарования, с которым тот смотрел на него. В глубине души он знал, что отец считает его слабым, трусливым и избалованным. Ему не нравилось, что мать слишком нянчится с Перси, но та говорила, что ее первенец чуть не умер во младенчестве, и поэтому она будет заботиться о нем как можно лучше. Он родился на два месяца раньше и был маленьким, как цыпленок. Врачи сказали, что ребенок не выживет, но тогда, в первый и последний раз в жизни, Перси проявил силу воли. Вопреки всему, он выжил, хоть и отличался слабым здоровьем.

Он выглянул в окно на площадь Карлаплан. Окна эркера выходили прямо на фонтан. С бокалом в руках фон Барн разглядывал толпу прохожих. Зимой там было мрачно и пусто, но летом скамейки заполнялись людьми, а дети играли и ели мороженое, греясь на солнышке. На лестнице послышались шаги. Перси напряг слух. Это Пюттан возвращается? Наверное, она ходила за покупками. Интересно, банк еще не заблокировал ее карту? От унижения граф весь сжался. Все-таки общество устроено неправильно. Как оно может требовать от него уплаты налогов? Да еще в таких размерах? Что это за коммунизм? Фон Барн сжал бокал в руке. Мэри и Чарльз умерли бы со смеху, узнай они о его проблемах. Они по-прежнему трезвонили направо и налево, что брат выгнал их из родительского дома и лишил причитавшегося им по праву.

Внезапно мысли Перси обратились к Валё. Если бы он тогда не попал на этот остров, то ничего из того, о чем он запретил себе думать, не случилось бы. Вначале он был рад смене школы. Атмосфера в Лундсберге стала невыносимой с тех пор, как его обвинили в том, что он стоял и смотрел, как худшие ученики школы заставляли своего одноклассника — мальчика для битья — выпить слабительного перед церемонией окончания учебного года. Летний белый костюм бедняги в итоге стал коричневым. После этого происшествия старшего фон Барна вызвали к руководителю школы для разговора. Чтобы избежать скандала, ректор не стал наказывать Перси, но попросил родителей подыскать ему другое учебное заведение. Отец пришел в ярость. Ведь его сын ничего не делал, только смотрел, разве же это преступление? Однако ректор не отступал, и в конце концов, после наведения справок в нужных кругах, было принято решение устроить провинившегося подростка в интернат Руне Эльвандера на Валё. Отец вообще-то хотел отправить Перси учиться за границу, но мать была против этого и впервые в жизни настояла на своем. И Перси пришлось отправиться в лапы к Руне, о чем ему так неприятно было вспоминать…

Фон Барн отпил еще глоток. Стыд можно смыть дорогим виски — этому его научила жизнь. Он оглядел квартиру, которую обставила Пюттан. Весь этот скандинавский минимализм с преобладанием белого был не в его вкусе, но пока супруга не притрагивалась к комнатам в усадьбе, его это устраивало. С квартирой пусть делает что хочет. Усадьба же должна остаться такой же, как при его дедах и прадедах. Это вопрос чести.

Неприятное ощущение под ложечкой заставило Перси пройти в спальню. Пюттан уже должна была быть дома. Они были приглашены на вечеринку с коктейлями, и обычно в это время она начинала одеваться и прихорашиваться. В спальне все было как обычно, но чувство тревоги не уходило. Поставив стакан на стол, фон Барн подошел к шкафу супруги и открыл дверцу. Только несколько вешалок покачивались внутри от сквозняка. Шкаф был пуст.

«Сложно поверить, что тут стреляли», — подумал Патрик, причаливая к пристани. На острове было поразительно тихо и спокойно. Не успел он привязать лодку, как Эрика уже спрыгнула на берег и бросилась к дому. Муж помчался вслед за ней, а за ними, задыхаясь, семенил Йоста. Но догнать супругу Хедстрём не сумел, и когда он подбежал к дому, она уже обнимала Анну. Мортен с Эббой сидели на диване, а рядом стояли Мелльберг и, к удивлению Патрика, Паула. Он понятия не имел, как она тут оказалась, но, по крайней мере, с ней можно было рассчитывать на толковый рапорт.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, только все потрясены произошедшим, особенно Эбба. Кто-то стрелял в окно, когда она была одна в кухне. Но мы не заметили никаких признаков присутствия нападавшего. Наверное, он убежал, — стала рассказывать Паула.

— Турбьёрну звонили?

— Да, они в пути, но Мелльберг уже начал сбор улик, если можно так выразиться.

— Я нашел пули! — гордо продемонстрировал пакет Бертиль. — Они неглубоко засели, и их легко было вытащить из стены. Стреляли явно издалека.

Патрик пришел в ярость, но понимал, что устраивать сцену бесполезно. Сжав руки в кулаки в карманах, он сделал глубокий вдох. Рано или поздно ему придется серьезно поговорить с шефом и напомнить ему правила поведения на месте преступления. А пока он повернулся к Анне, которая пыталась высвободиться из объятий сестры:

— Где ты была в это время?

— На втором этаже, — показала она. — А Эбба в тот момент пошла в кухню делать кофе.

— А вы? — спросил Хедстрём у Мортена.

— Ходил в подвал за краской. Я только приехал из деревни, сразу спустился в подвал и там услышал выстрелы, — весь бледный, ответил хозяин дома.

— Чужих лодок у причала не было? — спросил Йоста.

Старк покачал головой.

— Нет, только лодка Анны.

— И вы не видели посторонних лиц на острове?

— Никого, — ответила Эбба, уставившись прямо перед собой.

— Кто за этим стоит? — воскликнул Мортен. — Кто хочет нас убить? Это имеет отношение к открытке, которую мы получили?

— К сожалению, мы пока не знаем, — вздохнул Патрик.

— К какой открытке? — спросила Эрика.

Ее супруг проигнорировал этот вопрос, но по ее взгляду понял, что рано или поздно жена вытянет из него ответ.

— В кухню никому не входить, — распорядился он. — Надо осмотреть остров. Так что вам лучше поехать в деревню и пожить там, пока мы не закончим.

— Но… — протянул Мортен. — Мы не хотели бы…

— Нет, мы так и сделаем, — решительно заявила его жена.

— И где мы найдем жилье в горячий сезон? — повернулся к ней Старк.

— Можете пожить у нас. У нас есть комната для гостей, — неожиданно вступила в разговор Эрика.

Патрик вздрогнул. Она совсем с ума сошла?! Предложить пожить у них людям, которых пытаются убить?..

— Ты уверена? — спросила Эбба.

— Конечно. Заодно посмотришь все материалы, которые я собрала о твоей родне. Там много всего интересного.

— Мне все же кажется… — неуверенно возразил Мортен, — что мне лучше остаться. Давай ты поедешь одна, дорогая.

— Я бы предпочел, чтобы вы оба уехали, — сказал Патрик.

— Я остаюсь, — Старк бросил взгляд на супругу, но та не протестовала.

— Хорошо, тогда пусть Эбба, Эрика и Анна отправляются в деревню, а мы начнем работать, — решил Хедстрём. — Скоро должен прибыть Турбьёрн. Йоста, проверь тропинку к пляжу. Паула, осмотри все вокруг дома. А я пройдусь по острову. Жаль, у нас нет металлодетектора, но будем надеяться, что он бросил оружие под какой-нибудь куст.

— Или в море… — сказал Йоста, переминаясь с ноги на ногу.

— Может быть, но надо проверить.

Патрик повернулся к Мортену.

— Мне не нравится, что вы решили остаться здесь один, тем более на ночь. Старайтесь держаться подальше от окон.

— Я буду работать на втором этаже, — голосом без всякого выражения ответил Старк.

Патрик с сомнением посмотрел на него, но решил не вмешиваться. Все равно он не мог заставить живущего здесь человека покинуть остров против воли. Он подошел к Эрике и поцеловал ее в щеку:

— Увидимся дома.

— Да. Анна, поедем на твоей лодке? — спросила писательница, явно взяв лидерство над их маленькой женской группкой.

Патрик невольно улыбнулся. Помахав женщинам на прощание, он вернулся к другой группе — самой странной группе полицейских, которую ему доводилось видеть. Будет чудо, если они вообще хоть что-то найдут.

Дверь открылась. Сняв очки, Йон Хольм отложил книгу.

— Что ты читаешь? — спросила Лив, садясь на кровать.

Он повернул книгу так, чтобы ей видно было обложку — «Раса, эволюция и поведение» Филиппа Раштона.

— Хорошая. Я ее читала несколько лет назад.

Взяв руку жены в свои, Хольм улыбнулся:

— Жаль, что отпуск подходит к концу.

— Если это, конечно, можно назвать отпуском. Ты же каждый день работал. По скольку часов?

— Ты права, — нахмурился Йон.

— Опять думаешь о той статье?

— Нет. Здесь ты тоже была права: о ней все скоро забудут.

— Тогда что тебя тревожит? «Гимле»?

Политик с тревогой посмотрел на жену. Такие вещи лучше не произносить вслух. Только самые доверенные лица знали об этом проекте. И он горько раскаивался в том, что сразу не сжег ту записку. Непростительная ошибка, хоть и нельзя быть уверенным в том, что это писательница ее украла. Может, ее сдуло ветром или она завалялась где-то в доме? Но интуитивно Йон чувствовал, что это не так. Записка была в куче бумаг до прихода Эрики Фальк, а после ее ухода исчезла.

— Все будет хорошо! — погладила его по щеке Лив. — Я верю в этот проект. Мы многого достигли, но нам нужно что-то поменять, чтобы достичь большего. Нам нужны перемены. Это будет всем на пользу!

— Я люблю тебя, — искренне признался Хольм.

Никто не понимал его так, как эта женщина. Они разделяли мысли и стремления друг друга. Лив была единственным человеком, которому он полностью доверял. Только ей было известно, что произошло с его семьей. Конечно, многие слышали о тех событиях, но со слухов, сам он никому не рассказывал свою историю. Никому, кроме Лив.

— Можно мне остаться с тобой на ночь? — внезапно спросила жена.

Йон испытал противоречивые чувства. В глубине души ему хотелось спать, ощущая рядом ее теплое тело, чувствуя аромат ее волос. Но он знал, что ничего не выйдет. Близость предполагала ожидания, которых он не мог оправдать, и обещания, которые он не мог выполнить. Лучше избежать разочарования.

— Может, попробуем снова? — испуганно спросила фру Хольм, лаская его руку. — Столько времени прошло, может, что-то… изменилось?

Ее муж резко отдернул руку и отвернулся. Он чувствовал, что задыхается. Воспоминания о собственной немощи были невыносимы. Нет, он больше не выдержит. Визиты к врачу, синие таблетки, странные насосы, выражение глаз Лив при каждой безуспешной попытке… Нет, он не может.

— Пожалуйста, уходи, — попросил он, закрываясь книгой, как щитом.

Невидящим взглядом Йон уставился в страницы книги, слушая, как супруга поднимается с кровати, выходит из спальни и закрывает за собой дверь. Очки для чтения он так и не надел.

Патрик вернулся домой поздно. Эрика сидела одна на диване перед телевизором. Детей она давно уложила, но сил убирать за ними игрушки не было, и отцу семейства пришлось лавировать между ними.

— Эбба спит? — спросил он, садясь на диван.

— Заснула в восемь. Она была совсем без сил.

— Неудивительно, — сказал Хедстрём, закидывая ноги на журнальный столик. — Что ты смотришь?

— Шоу Леттермана.[19]

— Кто гость?

— Меган Фокс.[20]

— Ооо… — протянул Патрик.

— Будешь теперь заниматься сексом с женой и представлять на ее месте Меган Фокс? — подмигнула ему Эрика.

— Вполне возможно, — ответил ее муж, зарываясь носом ей в шею.

Она в шутку оттолкнула его, но потом ее лицо стало серьезным.

— Как все прошло на Валё?

Хедстрём вздохнул.

— Плохо. Мы искали до темноты, но ничего не нашли, несмотря на помощь команды Турбьёрна.

— Ничего?

— Никаких следов. Наверное, он или она выбросили оружие в воду. Может, хоть пули что-то дадут… Их отправили на анализ.

— А что это за открытка, о которой говорил Мортен?

Патрик ответил не сразу. Он не мог делиться подробностями расследования с женой, но при этом знал, что Эрика умна и ее выводы могут помочь им в этом деле. Поколебавшись, он все же решился рассказать о странных анонимных поздравлениях фру Старк.

— Эбба всю жизнь получает открытки, подписанные буквой Й. Раньше они никогда не содержали угроз. До недавнего времени. Мортен принес нам последнюю открытку, и в ней послание совсем иного рода.

— И вы думаете, отправитель стоит за происшествиями на Валё?

— Мы пока ничего не думаем, но этим надо заняться поплотнее. Я собираюсь поехать завтра с Паулой в Гётеборг, чтобы поговорить с приемными родителями Эббы. Йоста в этом деле не мастак, как ты знаешь. А Паула умоляла позволить ей поработать. Она дома от скуки на стены лезет.

— Только пусть не перенапрягается. Беременные часто переоценивают свои силы.

— Ты такая наседка, — улыбнулся Хедстрём. — Я же отец троих детей! Значит, я и эксперт по беременным женщинам.

— Позволь кое-что уточнить! — запротестовала писательница. — Это не ты был беременным, это не у тебя была утренняя тошнота, распухшие лодыжки, судороги, изжога, и не ты двадцать два часа рожал в муках ребенка, и не тебе делали кесарево…

— Понял-понял, — взмахнул руками Патрик. — Я обещаю присматривать за Паулой. Мелльберг мне не простит, если с ней что-то случится. Он на все готов ради семьи. Этого у Бертиля не отнять.

По экрану пошли титры. Эрика стала щелкать пультом.

— Кстати, что там делает Мортен один в доме? Почему он решил остаться? — спросила она.

— Не знаю. Мне не понравилась эта идея. Мне кажется, муж Эббы не в себе. Выглядит он спокойным, но это спокойствие кажется мне обманчивым. Он как утка, которая, казалось бы, плавно скользит по воде, и не видно, как лихорадочно она перебирает лапами там, внизу. Понимаешь, о чем я?

— Прекрасно понимаю.

Эрика продолжала перебирать каналы. Наконец она остановилась на «Смертельной добыче» на «Дискавери» и стала без всякого интереса смотреть, как люди ловят в шторм крабов.

— Эбба с вами не поедет? — поинтересовалась она через некоторое время.

— Нет, думаю, будет лучше поговорить с ними без нее. Паула придет в девять, и мы поедем на «Вольво» в Гётеборг.

— Хорошо, тогда я покажу Эббе собранные материалы.

— Я их тоже не видел. Там есть что-то нужное?

— Нет, все важное я тебе уже рассказала. То, что я узнала о родных Эббы, касается далекого прошлого и может быть интересно только ей.

— Все равно, можешь мне показать их тоже. Но не сегодня. Сегодня я хочу только обнимать тебя, — Патрик прижался к Эрике еще крепче и положил ей голову на плечо. — Боже, какая опасная работа у этих парней! Какое счастье, что я не ловец крабов.

— Да, милый, я тоже рада. Слава богу, ты не промышляешь ловлей крабов, — засмеялась писательница и поцеловала мужа в макушку.

Порой Леону казалось, что его суставы свистят. Это началось после аварии. Перед этим все части тела у него болели и чесались, словно предупреждая о том, что скоро будет, как удушливая жара предупреждает о скорой грозе. Именно это Кройц теперь и чувствовал. Ия хорошо его знала и обычно начинала ссориться с ним накануне, чтобы отвлечь мужа от депрессии, но на этот раз все было иначе. На этот раз она его избегала, старалась не встречаться с ним в доме. Это необычное поведение интриговало Леона. Его главным врагом всегда было бездействие. В детстве папа смеялся над ним, потому что Кройц-младший не мог сидеть спокойно и все время шалил. Ему нравилось испытывать терпение родителей. Мама охала и ахала над его ссадинами и переломами, но отец сыном гордился. После той Пасхи Леон не видел отца — сразу уехал за границу, не прощаясь с родными. Годы шли, но Кройц все время был слишком занят, чтобы навещать их. Папа был щедр и переводил деньги на счет сразу, как только они заканчивались. Он никогда не пытался контролировать Леона, предоставив ему самому выбирать себе дорогу в жизни. Вся жизнь его была сплошным свободным полетом, и однажды он подлетел слишком близко к солнцу и обжег себе крылья. К тому времени родители были уже мертвы. Это было к лучшему: они не видели, что сделала с ним авария на узкой горной дороге. Леон был рад, что отец не застал его в таком состоянии. Зато его видела таким Ия. Они много лет провели вместе, но теперь Кройц чувствовал, что они приближаются к критическому моменту. Достаточно небольшой искры, чтобы разгорелся пожар. И это он, Леон, должен поднести к хворосту спичку.

Он прислушался. В доме было тихо. Наверное, Ия уже легла. Взяв мобильный, Леон выехал на веранду и начал набирать номер. Затем, обзвонив всех, одного за другим, положил руки на колени и устремил взгляд вдаль. В темноте вся деревня светилась огнями, как рождественская гирлянда, и только в доме на Валё было темно.