Ангелотворец

Фьельбака, 1919

Дагмар Свенссон хватало ума, чтобы понять, что ее приглашали прислуживать на праздниках не за ее красоту и талант, а за происхождение. За спиной постоянно шептались. Хозяева успевали сообщить гостям, кто она, и весь вечер девушка ловила на себе любопытные взгляды.

— Ее мать… Детоубийца… Отрубили голову…

Слова сновали в комнате, как маленькие осы, и больно жалили ее, но Дагмар научилась не подавать виду. Этот праздник оказался необычным: взгляды, направленные на нее, были особенно пристальными. Одна из дам прижала руку ко рту и испуганно смотрела, как служанка наливает вино ей в бокал. Немецкий пилот с любопытством следил за происходящим. Дагмар краем глаза видела, как он наклонился к своей соседке и она что-то прошептала ему на ухо. Сердце у служанки забилось быстрее. В глазах летчика что-то вспыхнуло, он наградил ее долгим взглядом и приподнял бокал в видимом только ей тосте. Фрёкен Свенссон улыбнулась в ответ.

Шли часы, праздник становился все более шумным. Часть гостей переместилась в гостиную, хотя вечер был теплым. Шолины отличались щедростью, и вина хватало на всех. Дагмар дрожащей рукой несколько раз наполняла бокал немецкого гостя. Собственная реакция на него возбуждала ее любопытство. В своей жизни девушка повидала много мужчин, в том числе красивых. Многие из них знали, какие слова нужно сказать и как касаться женщины, чтобы ей было приятно, но никогда она не испытывала такого странного вибрирующего ощущения внутри. В очередной раз, когда она наливала немцу вино, он коснулся ее руки. Никто не обратил на это внимания, и только Дагмар почувствовала это прикосновение и выпрямила плечи, чтобы лучше было видно ее грудь.

Патрик, присев на корточки, разглядывал дыру в полу. Доски были в ужасном состоянии: пол давно уже пора было менять. Но это было ожидаемо. Гораздо более неожиданным было пятно, обнаруженное под досками. В желудке полицейского появилось неприятное чувство.

— Молодцы, что сразу позвонили, — похвалил он хозяев.

— Это ведь кровь? — спросил Мортен, сглотнув. — Не знаю, как выглядит старая кровь; может, это деготь или что-то вроде того.

— Похоже на кровь… Можешь позвонить криминалистам, Йоста? — спросил Патрик у коллеги. — Они дадут нам точный ответ.

Затем он с трудом поднялся и скорчил гримасу от боли. Суставы напомнили ему, что он уже немолод.

Кивнув, его напарник отошел в сторону, чтобы сделать звонок.

— Там есть что-то еще? — дрожащим голосом спросила Эбба. Хедстрём сразу понял, что она имеет в виду.

— Пока нельзя сказать. Придется взломать весь пол, чтобы посмотреть.

— Нам, конечно, нужна помощь с ремонтом, но такого мы не ожидали, — произнес Мортен и усмехнулся. Никто его не поддержал.

Йоста закончил разговор и вернулся к ним.

— Криминалисты приедут не раньше завтрашнего утра. Надеюсь, вы сможете подождать. Здесь ничего нельзя трогать. Оставьте все как есть.

— Конечно, мы понимаем. Зачем нам что-то трогать? — согласился Старк.

— Разумеется, — поддакнула Эбба. — Это мой шанс узнать, что же тогда произошло.

— Может, присядем, поговорим? — предложил Патрик, осторожно отходя от дыры в полу. Перед глазами у него все еще стоял о пятно черной от прошедших лет, застарелой крови. У него не было сомнений в том, что это именно кровь. И что находится она здесь лет тридцать.

— Можем присесть в кухне, — отозвался Мортен, показывая дорогу.

Хедстрём последовал за ним, а Эбба задержалась с Йостой.

— Ты идешь? — крикнул ей Мортен, оборачиваясь.

— Идите вперед. Мы к вам присоединимся, — ответил за нее старый полицейский.

Патрик хотел было сказать, что именно с Эббой он собирается поговорить, но, увидев, как она бледна, решил, что нужно дать женщине минутку передохнуть. Все равно они никуда не спешат. Кухня оказалась вся завалена инструментами для ремонта, а в раковине высилась гора немытой посуды.

Мортен присел за стол.

— Вообще-то мы с Эббой чистюли. То есть были чистюлями… — поправился он. — Сложно в это поверить да?

— Ремонт — это всегда ад, — прокомментировал Хедстрём, смахивая со стула крошки.

— Мы больше не видим смысла в уборке, — грустно сообщил его собеседник и посмотрел в грязное окно на кухне.

— Что вам известно о прошлом вашей жены? — спросил Патрик.

Он слышал, как Йоста с Эббой разговаривают в столовой, но слов было не разобрать. Поведение напарника заставляло задуматься. С тех пор как Флюгаре узнал о пожаре в этом доме, он вел себя странно: с энтузиазмом рассказал, как вел дело о пропаже семьи Старк, но при этом почти ничего не говорил о нынешних событиях.

— Мои родители дружили с приемными родителями Эббы, — начал тем временем рассказывать Мортен. — Я всегда знал о ее прошлом, то есть о том, что ее семья бесследно исчезла. А кроме этого, по-моему, и знать было нечего.

— Нет, то дело так и осталось нераскрытым, хотя полицейские сделали все возможное, чтобы выяснить, что с ними произошло. Это действительно тайна, куда они могли подеваться.

— Может, они были здесь все это время? — спросила входящая в кухню фру Старк. Патрик и Мортен вздрогнули: голос Эббы их напугал.

— Не думаю, что они под полом, — протянул Йоста, заходя следом за ней. — Если бы кто-то вскрывал пол, мы бы это заметили. Но пол был в порядке. И без следов крови. А ведь она должна была бы просочиться между досками.

— В любом случае я хочу убедиться в том, что их там нет, — заявила женщина.

— Криминалисты прочешут каждый миллиметр, не волнуйтесь, — заверил Флюгаре Эббу, обнимая ее за плечи.

Патрик в изумлении наблюдал за происходящим. Его коллега очень редко проявлял энтузиазм по отношению к работе. И еще ни разу никто в участке не видел, чтобы он касался другого человека.

— Тебе нужен кофе, — сообщил Йоста, похлопывая Эббу по плечу и подталкивая в сторону кофеварки. Пока она делала кофе, он вымыл пару кружек.

— Можете рассказать, что вам известно о происшествии на острове? — спросил Патрик, выдвигая стул для Эббы.

Она села, и он поразился тому, как она исхудала. Футболка висела на ней, как на вешалке, а ключицы выпирали из-под кожи.

— Эту историю здесь все знают, — вздохнула женщина. — И мне нечего добавить к тому, что и так известно. Мне был только год, когда они исчезли. Я ничего не помню. Мои приемные родители знали только, что кто-то позвонил в полицию и попросил приехать на остров. Но когда они приехали, никого, кроме меня, здесь не было. Они исчезли на Пасху.

Вытащив из-под футболки подвеску, она снова принялась теребить ее, как пару дней назад, и этот жест почему-то придал ей еще более хрупкий вид.

— Вот, — сказал Йоста, ставя чашки с кофе перед Эббой и перед собой.

Патрик не мог удержаться от улыбки: вот теперь это был прежний Йоста.

— А нам ты налить не мог? — прищурился он.

— Я что, похож на официанта? — огрызнулся его напарник.

Мортен поднялся:

— Я налью.

— Так вы остались совсем одна? Других родственников не было? — спросил Патрик.

Эбба кивнула:

— Мама была единственным ребенком в семье, а бабушка умерла еще до моего рождения. Папа был намного старше, его родители давно умерли. Так что у меня есть только приемные родители, с которыми мне очень повезло. Берит и Суне относились ко мне как к родной дочери.

— В ту Пасху на острове оставались несколько мальчиков? Вы когда-нибудь с ними контактировали?

— Нет, с чего бы это? — удивилась фру Старк.

Ее глаза казались огромными на исхудавшем лице.

— Мы не интересовались этим домом, пока не решили сюда переехать, — пояснил Мортен. — Эбба унаследовала дом, когда ее биологические родители были признаны мертвыми. Но периодически дом сдавался. Никто за ним не ухаживал. Вот почему ему нужен ремонт.

— Наверное, был какой-то смысл в том, что мы вернулись сюда и вскрыли пол… — протянула женщина. — Во всем есть смысл.

— Во всем? — переспросил ее муж. — Ты вправду так думаешь?

Эбба ничего не ответила. Она продолжала сидеть молча, пока Мортен провожал полицейских к выходу. Когда они ехали прочь от Валё, Патрик думал о том же, о чем и она. Какой смысл в том, узнают они, кровь это или нет? Срок давности за это преступление давно истек. Слишком много лет прошло. Вряд ли они найдут ответы на свои вопросы. Так какой смысл в этой находке? С такими мрачными мыслями Патрик вел лодку в гавань.

Врач замолчал, и в комнате воцарилась тишина. Мартин слышал только собственное сердцебиение. Он поднял глаза на медика. Как тот может быть так спокоен после того, что только что сказал? Он что, сообщает такие известия несколько раз в неделю? Тогда как у него нервы выдерживают? Молин заставил себя сделать вдох. Он даже не заметил, что перестал дышать — словно забыл, как это делается. Каждый вдох требовал сознательного усилия, четкого сигнала мозгу.

— Сколько? — выдавил он.

— Существует несколько типов лечения. Врачебная наука всегда идет вперед… — Врач сделал неопределенный жест руками.

— А по статистике? — с показным спокойствием спросил полицейский.

Больше всего ему хотелось схватить доктора за грудки и трясти, пока тот не взмолится о пощаде. Пия молчала. У ее мужа не хватало смелости посмотреть на нее. Сделай он это — и все рухнет. Сейчас он хотя бы в состоянии сосредоточиться на цифрах и фактах.

— Нельзя сказать уверенно. Слишком много факторов задействовано…

То же выражение лица. Те же руки. Мартин ненавидел этого человека.

— Отвечайте же! — рявкнул он и сам вздрогнул от силы своего крика.

— Мы немедленно начнем лечение и посмотрим, какая будет реакция у пациента. Но учитывая степень распространения рака и его агрессивность… речь может идти о годе… может, годе с половиной.

Молодой человек уставился на него. Он правильно расслышат? Туве еще нет и двух. Как она может потерять маму? Это же несправедливо! Его затрясло. В комнате было темно, но у Мартина даже зубы застучали от холода. Пия взяла его за руку.

— Спокойно, милый. Нужно сохранять спокойствие. Всегда есть шанс. Я сделаю все… — Она повернулась к врачу. — Пропишите мне самое радикальное лечение. Я буду бороться.

— Мы сразу положим вас в больницу. Езжайте домой, соберите вещи, а я пока обо всем договорюсь.

Молину стало стыдно за свою слабость. Пия оставалась сильной, а он готов был сломаться. Перед глазами у него мелькали картинки. Тува сразу после рождения. Тува играет с ними в кровати. Облако темных волос, глаза, искрящиеся смехом. Сможет ли она смеяться, потеряв маму? Или утратит веру в то, что все хорошо, а завтра будет еще лучше?

— Мы справимся, — решительно произнесла Пия.

Лицо у нее было пепельно-серым, но глаза светились решительностью на грани упрямства. Ей предстояла самая тяжелая борьба в жизни.

— Мы заберем Туву у мамы и поедем пообедаем, — объявила она, вставая. — А потом, когда она заснет, все обсудим и соберем вещи. Сколько времени мне придется провести в больнице? — спросила как всегда практичная Пия у доктора.

Мартин с трудом поднялся со стула. Врач колебался с ответом.

— Довольно долго, — выговорил он наконец.

Попрощавшись, медик ушел к другим пациентам. Супруги Молин остались в коридоре и молча взялись за руки.

— Ты даешь им сок? А не боишься за зубки? — спросила Кристина, с неудовольствием наблюдая, как Антон с Ноэлем пьют сок из бутылочек.

Эрика сделала глубокий вдох. Свекровь желала ей добра, но иногда ее советы порядком раздражали.

— Я пыталась давать им воду, но они отказываются от нее. А пить в такую жару необходимо. Вот я и дала им разбавленный сок.

— Делай как хочешь. Я свое слово сказала. Лотту и Патрика я всегда поила водой, и никто не возражал. У них ни одной дырки не было до самого университета, и стоматолог всегда хвалил меня за то, что у детей такие хорошие зубы.

Эрика прикусила язык, чтобы не дать резкий ответ, и сделала вид, что занята уборкой. Мать Патрика можно было воспринимать только в малых дозах, зато она хорошо помогала им с детьми.

— Я пойду загружу стиралку, — сообщила Кристина и продолжила разговор будто бы сама с собой: — Вместо того чтобы убираться раз в неделю, лучше все время поддерживать дома чистоту и порядок. Всегда класть вещи на место. Кстати, Майя уже большая и тоже может научиться убирать за собой. А то еще вырастет избалованным подростком, который никогда не покинет дом, потому что только там ей предоставлен полный сервис. Как это случилось с моей подругой Берит — ее сыну уже скоро сорок, а он…

Закрыв уши руками, Эрика уперлась лбом в кухонный шкаф и попросила у Бога смирения. Но хлопок по плечу заставил ее подпрыгнуть на месте от испуга.

— Что ты делаешь? — спросила Кристина с корзиной белья в руках. — Ты не ответила, когда я к тебе обратилась.

Молодая женщина судорожно соображала, как объяснить свекрови зажатые уши.

— Я… у меня шумит в ушах, — сказала она. — В последнее время что-то с ними не так.

— Ой! — испугалась Кристина. — К такому надо относиться серьезно. Ты проверялась на предмет воспаления? Дети в таком возрасте разносят столько заразы… Я всегда говорила, что детский сад — это плохо. Сама я сидела с Патриком и Лоттой, пока они не пошли в школу. Им ни дня не пришлось провести в садике, и они ни разу не болели. Наш семейный врач хвалил меня за это…

Эрика резко прервала этот монолог:

— Дети на каникулах уже пару недель, так что садик тут ни при чем.

— Ну что ж… — обиделась свекровь. — Свое мнение я высказала. И я прекрасно знаю, кому вы звоните, когда дети болеют, а вам надо работать. Кто еще, кроме меня, вам поможет?

Вздернув подбородок, она гордо удалилась.

Ее невестка медленно сосчитала до десяти. Да, Кристина им часто помогала, но какую цену им приходилось за это платить?

Родителям Йозефа было за сорок, когда его мать узнала о незапланированной беременности. Они уже давно решили, что детей у них не будет, и все свое время посвящали портновской мастерской во Фьельбаке. Появление ребенка изменило все. Вместе с огромной радостью родители чувствовали, что должны передать сыну свою историю. Мейер с нежностью посмотрел на их фото в тяжелой серебряной рамке. Рядом стояли фотографии Ребекки и детей. Для своих родителей он был самым главным сокровищем. Йозеф никогда этого не забывал, ощущая себя перед ними в долгу. Его собственной семье пришлось с этим смириться.

— Ужин готов, — сообщила Ребекка, заходя в комнату.

— Я не голоден. Ешьте без меня, — ответил он, не поднимая глаз. У него были дела поважнее еды.

— Может, поешь? Все-таки дети приехали в гости.

Мейер удивленно взглянул на жену. Обычно она никогда не настаивала, если он чего-то не хотел. Йозеф почувствовал раздражение, но сделал глубокий вдох. Она права. Дети редко приезжали домой.

— Иду, — сказал он со вздохом и закрыл тетрадь. Туда Мейер записывал все идеи, касающиеся проекта, и всегда держал ее при себе на случай, если его осенит новая.

— Спасибо, — поблагодарила Ребекка и вышла из комнаты.

Йозеф последовал за ней. В гостиной уже был накрыт стол. Жена выставила праздничный сервиз, отметил Мейер. У Ребекки всегда была склонность к роскоши, так что вряд ли она сделала это ради детей, но он решил промолчать.

— Привет, папа! — поприветствовала его Юдит поцелуем в щеку.

Даниэль тоже поднялся, чтобы обнять отца. Сердце Йозефа переполнилось гордостью. Жаль, что его родители не видят сейчас своих внуков.

— А теперь давайте есть, пока не остыло, — сказал он, садясь во главе стола.

Ребекка приготовила любимую еду Юдит — жареного цыпленка с картофельным пюре. Только сейчас Йозеф понял, как сильно проголодался. Наверное, виной тому был пропущенный ланч. Прочитав молитву, Ребекка разложила еду по тарелкам. Ели все в тишине. Утолив первый голод, глава семьи отложил приборы.

— Как дела с учебой?

— Хорошо, — кивнул Даниэль. — У меня высший балл по всем предметам на летних курсах. Осталось только найти хорошее место для практики.

— А я довольна работой, — вставила Юдит. Глаза ее горели энтузиазмом. — Ты бы видела, какие дети смелые, мама! Им приходится выдерживать сложные операции и облучение, но они не ноют и не сдаются. Это просто невероятно.

Успехи детей не помогали их отцу избавиться от собственной тревоги. Он знал, что они способны на большее. Им столького нужно достичь в жизни, чтобы взять реванш за прошлое, и его долг — проследить, чтобы они это сделали.

— А исследовательская работа? Ты же все успеваешь? — строго спросил он у дочери, и радость в ее глазах погасла. Ей хотелось услышать от него слова одобрения, но Йозеф знал — скажи он детям, что они молодцы, как они тут же перестанут стремиться к большему. А это будет катастрофой. Не дожидаясь ответа от Юдит, он повернулся к Даниэлю: — Я говорил с директором курсов на прошлой неделе. Он сказал, что два дня тебя не было на учебе. Почему?

Он видел разочарование в глазах Ребекки, но проигнорировал это. Детей нельзя баловать. Чем больше она с ними нянчится, тем строже ему приходится быть.

— У меня болел живот, — ответил Даниэль со смешком. — Не мог же я сидеть на уроках с пластиковым пакетом у рта.

— Что в этом смешного?

— Ничего. Я просто сказал правду.

— Ты знаешь, что я всегда в курсе, когда ты лжешь, — произнес Йозеф.

Приборы остались на тарелке. Он вдруг лишился аппетита. Его бесило то обстоятельство, что он не мог контролировать детей после того, как они переехали из дома.

— У меня болел живот, — повторил Даниэль, опуская глаза. Ему тоже больше не хотелось есть.

Мейер поднялся:

— Мне нужно работать.

По дороге в кабинет он подумал, что родные, наверное, рады, что он ушел. Сквозь двери до него донеслись смех и звон фарфора. Смеялась Юдит, звонко и беззаботно. Слышно было так хорошо, словно она была рядом. Йозеф понял, что стоит ему войти в комнату, как смех и радость тут же затихнут. Смех дочери был для него как нож в сердце. В его присутствии она никогда так не смеялась. Что он сделал не так? Но Мейер знал, что не мог вести себя по-другому. Он любил детей больше всего на свете, но не мог быть им таким отцом, о котором они мечтали. Он мог быть только тем, кем его сделала жизнь, и любить их так, как велел ему долг.

Йоста сидел, уставившись на экран телевизора. Там шел сериал «Убийства в Мидсомере».[7] Люди двигались, что-то говорили, наверное, кого-то убивали, но старый полицейский давно уже потерял нить сюжета. Мысли его витали далеко. На столе перед ним лежали два бутерброда из черного хлеба с маслом и жирной колбасой. Дома он никогда не ел ничего другого — слишком грустно было готовить еду для себя одного. Диван, на котором он сидел, давно пора было заменить, но у Йосты не поднималась рука его выбросить. Он помнил, как радовалась Май-Бритт, когда они его купили. Сколько раз он замечал, как она проводит рукой по цветастой обивке, будто гладит котенка. Ему самому в первый год даже присесть на диван не давали, зато девочка прыгала на диване и вдоволь скатывалась со спинки. Май-Бритт держала ее за ручки и улыбалась во весь рот, пока малышка прыгала все выше и выше. Теперь же обивка выцвела и протерлась. Местами в ней зияли дыры, а из правого подлокотника торчали перья. Но это не беспокоило Флюгаре: он всегда сидел слева, поскольку слева было его место, а справа — место Май-Бритт. В то лето девочка сидела между ними. Она никогда раньше не видела телевизор, и он приводил ее в восторг. Ее любимым мультиком был «Чебурашка и Крокодил Гена».[8] Но и его она не могла смотреть спокойно и постоянно подпрыгивала на диване от радости. С уходом девочки исчезла и вся радость жизни. Супруги проводили вечера в тишине перед телевизором. Никто из них не думал, что будет так сильно сожалеть о принятом решении. Они считали, что поступают правильно, а когда опомнились и поняли, что совершают безумство, было уже поздно.

Йоста смотрел, как комиссар Барнаби находит очередной труп. На автомате он поднес бутерброд ко рту и откусил кусочек. Этот вечер был таким же, как все остальные. И ему предстояло еще много таких вечеров.