Богдан
С занятий меня сняли. Не то чтобы я не предполагал такой возможности, просто не думал, что это будет так скоро.
Тем не менее, когда в дверь в аудиторию со скрипом распахнулась и в помещение проскользнула полупрозрачная кошка, я сразу понял, что это за мной. Только Говен Радзиевский имел налаженный контакт с барабашкой. Этот энергетический дух подчинялся только ректору и частенько принимал облик пушистого милого комочка.
— Бачевский?
Преподаватель вопросительно посмотрел на кошку, присевшую прямо у моих ног, и та утвердительно кивнула на вопрос магистра. Делать было нечего.
Мы шли по коридорам, и сначала я подумал, что барабашка ведет меня в кабинет Говена. Но нужный поворот мы прошли давно, а дух и не собирался останавливаться. Странная смесь любопытства и опасения смешались внутри: мне не терпелось узнать, куда же мы идем, и в то же самое время я бы с удовольствием развернулся и сбежал.
Но скоро меня посетила одна догадка и, как оказалось, она была верна. Зеркальная зала. Она же по совместительству портальная, размещалась на нижних ярусах академии. Ход сюда разрешался только двойкам, прошедшим инициацию, и магистрам. Но, видимо, сегодня для меня решили сделать исключение.
— Почему так долго? — Говен, как всегда, выказывал крайнюю степень недовольства. — До контакта осталось мало времени!
Все интересней и интересней. Но ответить мне все равно никто не дал: ректор утащил меня в центр залы, достал из-за пояса ритуальный нож и стал методично резать пространство вокруг нас. При этом он умудрялся вести со мной диалог.
— Паламенд потребовал немедленной встречи с золотой двойкой. Бачевский, от того, как пройдет ваше знакомство, зависит репутация академии. Ты меня понимаешь?
Едва ли.
— Понимаю, — ответить иначе я все равно не мог. — А Вели…
— В присутствии Велиславы нет острой необходимости, — резко отчеканил Говен. — Паламенд в курсе, кто твоя пара. Этого вполне достаточно.
То, что ректор академии имел скверный характер, я знал не понаслышке — частенько бывал в его кабинете из-за своих шалостей с Деяром. Но сегодня он вел себя до крайностей странно.
Пространство в разрезах стало расширяться, покрываясь тонкой радужной пленкой.
— Это еще не все. Ты должен уяснить раз и навсегда: жизнь моей дочери находится в твоих руках. Будь моя воля, я бы, не думая, разрезал связь, но… Просто знай, если хоть волос упадет с головы Велиславы по твоей вине, я не посмотрю на то, что ты лучший колдун академии Равновесия, места тебе не буден не только в Мисате или во всем Бедрусе, но и за их пределами.
Лицо ректора не менялось, голос оставался прежним, однако я всеми порами и фибрами души прочувствовал тяжесть его обещания.
Тихо скрипнула дверь, и в зал вошел баро. Мне даже дышать стало легче, когда Говен переместил свое внимание на ацыга.
— Ты очень вовремя. Мы как раз приступаем.
Бартош подошел к нам и встал за моей спиной. Странно, но я ждал от мужчины хотя бы мимолетного намека на поддержку, которую он выказывал этой ночью. Тем не менее баро вел себя сдержанно и даже отстраненно. Но долго думать об этом мне не дали: пленка в разрезах пространства пошла рябью, и в каждом портальном окне появились лица самых влиятельных магистров Бедруса.
— Приветствую вас, — Говен угодливо поклонился. Я последовал его примеру.
— Давай без условностей, — раздался чуть искаженный голос главы Паламенда. — Показывай чудо!
А дальше… Дальше я целый час исполнял роль предмета, который крутили и вертели в разные стороны. Пару раз я был готов сорваться и послать великих магов и в Правь, и в Навь, и во все направления Яви. Но только мысль о том, что я могу навредить своим поведением Величке, сдерживала любой мой неблагопристойный порыв.
В конце концов, Бартош подтвердил, что самолично видел золотую вязь, и против слов баро никто, даже магистры не нашли, что сказать.
— Это действительно чудо, Говен. Благословение. И мы учтем это в следующем году, когда состоятся выборы нового члена Паламенда.
— Благодарю! — расплылся в улыбке ректор, и порталы, наконец, погасли. И стоило этому произойти, как радушие слетело с лица Говена, вернув мужчине былое расположение духа.
— Что же, Бачевский, самое простое позади. А теперь мне нужно, чтобы ты дал мне свое слово… Бартош?