Апельсин потерянного солнца

Глава 41

Незыблемое ощущение того, что «Советский Союз — это навсегда», было как у апологетов советской системы, так и у многих её ярых противников. Однако именно это чувство усыпляло бдительность и мешало видеть наметившиеся разрушительные политические, социальные и экономические тенденции в советской империи.

Долгое пребывание у руля огромной страны начисто лишило Леонида Брежнева самокритичности, сформировав в нём некую убеждённость в собственном величии. Дошло до того, что он уже сам награждал себя орденами, медалями и почётными званиями. И тут была своя ложная и порочная логика: человеку начинает казаться, что продолжительное нахождение на высоком посту само по себе является оправданием любых его решений и действий. Пребывать в этом приятном для генсека и крайне пагубном для страны и народа заблуждении помогали Леониду Ильичу «президиумские сидельцы», безудержно восхвалявшие его и целенаправленно формировавшие нечто вроде нового «культа личности». Как и всякое непомерное возвеличивание, всё это было уродливо, но вдобавок ещё и крайне комично: масштаб личности явно не соответствовал размерам культа. Об этом красноречиво свидетельствовали и четыре золотые звезды Героя Советского Союза на, казалось, безразмерной груди Ильича.

Рассказывали (то ли быль, то ли анекдот): однажды Брежнев сказал, что ему, небось, уже пора на пенсию.

«Что ты, Лёня! — стали в один голос заверять засидевшиеся на своих местах члены Политбюро. — Ты нам нужен как знамя. За тобой идёт народ. Ты должен остаться».

И вождь после дружных уговоров «великодушно» согласился остаться. Это был скорее пробный шар на проверку верности и личной преданности. Но в Политбюро люди были тёртые, никто не «лопухнулся».

В обмен на потворство и потакание постаревшему и больному вождю партийные должности стали превращаться в пожизненную награду — в «службу» и в «дружбу». При этом на всех уровнях процветали очковтирательство и обман, воровство и казнокрадство, росли бюрократия и чиновничий произвол…

Конечно, можно было смеяться над детской любовью вождя к разным орденам и медалям. Или снисходительно улыбаться, прислушиваясь к его маловразумительным речам. Или же закатиться в хохоте, наблюдая по телевизору за тем, как любвеобильный старик страстно и с полной самоотдачей осуществляет своё фирменное приветствие (по одному поцелую в обе щеки и финальный — в губы). Говорят, лишь единицам из руководителей зарубежных стран удавалось увернуться от «тройного Брежнева». А вот президенту Югославии повезло меньше всех — от поцелуя у него лопнула губа…

Историки утверждали, что здоровье Брежнева стало ухудшаться после подавления Пражской весны[72], когда он сутки напролёт почти не спал. А нарушение дикции связывали с бесконтрольным приёмом успокаивающих средств.

…Тем временем расслабленный вождь с его прогрессирующим слабоумием, спотыкавшийся на ровном месте не только языком, но и ногами, порой не понимавший, где находится и что должен делать (иногда переводчику приходилось говорить за него), становился объектом бесчисленных весёлых анекдотов. Но если «зреть в корень», всё было крайне серьёзно и плачевно, и при дальнейшем царствовании лёжа на боку ситуация грозила выйти из-под контроля. Нараставшие с каждым днём симптомы кризиса требовали срочных изменений. Однако одряхлевшее политическое руководство страны (средний возраст членов Политбюро к 1980 году превысил 70 лет) уже органически было неспособно к переменам и, доживая свой век, даже не догадывалось, судя по всему, о надвигающейся катастрофе.

Да и у подавляющего большинства советских граждан было ощущение, что так будет всегда: бесконечные пленумы и совещания, речи унылых кремлёвских старцев (многочисленные изображения которых во главе с портретом «дорогого Леонида Ильича» были везде: в газетах, на стенах домов, в школьных классах), пятилетки, требующие не просто выполнения, но и перевыполнения, желательно за четыре года, и очереди, очереди, очереди…