Апостолы Феникса

ПИКАРУН

2012, Майами

Приземлившись в международном аэропорту Майами, Сенека отыскала свою машину и поехала прямо в Мемориальную больницу Джексона. Они с Элом прилетели одним рейсом, но его машина находилась на другой стоянке. Они должны были встретиться в больнице. Они обсуждали вариант, при котором Эл задерживается в Панаме, чтобы быстро съездить на остров и получить генетический материал трупа для его идентификации. Но Эл сказал, что это можно отложить. В конце концов, труп никуда не уйдет. Эл намеревался вернуться, как только состояние Бренды стабилизируется, либо…

Ей не хотелось думать об этом.

Когда она вошла в холл на втором этаже северного крыла, был час посещений, и Джексоновскую больницу наполняла толпа людей. Сенека задержалась в дверях двухместной палаты матери. Утром Бренду перевели сюда из реанимации. Хорошая новость!

Первую кровать занимала женщина с длинными седыми волосами, похожими на паутину. Сенеке они напомнили бороды мха, свисающие на юге со старых дубов. Ее бледная кожа туго обтягивала выступающие кости. Проходя мимо наполовину задернутой занавески, окружающей кровать, Сенека поймала единственный взгляд, но его было достаточно, чтобы ее дернул острый укол сострадания.

На дальней кровати спала ее мать.

— Мама, — прошептала Сенека, хватаясь за ограждение сбоку кровати. Бренда не открыла глаз и никак не отреагировала на звук ее голоса. Тонкую, как бумага, кожу ее хрупких рук покрывало множество темно-фиолетовых синяков. Даже малейший ушиб оставлял на ней след почти навсегда. Сенека знала, что ноги матери под простыней и одеялом покрыты такими же пятнами. Преднизон — прекрасное лекарство, но из-за этого побочного эффекта мать выглядела так, словно ее избили. След оставался от любого соприкосновения, например с ножкой стола.

С поливиниловых мешков, прицепленных к шесту с четырьмя крючками, свисал клубок трубок. Попискивающие, жужжащие и молчащие мониторы отслеживали жизненные показатели Бренды и содержание кислорода в ее крови. Кислород подавался через другой набор трубок, чем-то подобным был оснащен насос в аквариуме Сенеки. Несмотря на дополнительную подачу кислорода в легкие, каждый вдох Бренды был затруднен и сопровождался громким влажным хрипом. Сенека почувствовала кислый запах, который не могли замаскировать даже испарения лекарств и антисептиков. Она подумала, что этот человеческий запах исходит от умирающих клеток.

Она обошла кровать, прикоснулась к холодной щеке матери, потом уселась на стул для посетителей, решив дожидаться, пока мать проснется, сколько бы времени это ни заняло. Она откинула голову назад и закрыла глаза.

«Боже, смерть — это так страшно…»

Из глубины живота до самых кончиков пальцев распространилось болезненное ощущение. Ее переполняли образы, неверные и мелькающие, как на старой кинопленке. Ей было холодно, но через какую-то трещину памяти она ощущала жар крови Даниеля, сочащейся между ее пальцами и заливающей ее, чувствовала, как, высыхая, кровь становится липкой, а потом твердеет и запекается на ее коже. Вспышка — и она видит последние секунды жизни самозванца с острова: его тело сжимается в конвульсиях, в глазах белизна смерти, теряется контроль над функциями организма, и все это под шумное дыхание матери.

Боясь потерять контроль над собой, Сенека встала и вышла в ванную комнату. Она не хотела будить мать, да и Эл должен был прибыть с минуты на минуту. Он не мог отстать от нее надолго, и она предпочитала, чтобы он не застал ее рыдающей.

Сенека села на унитаз, обхватила себя руками и плакала, пока не излила последнюю каплю слез. Встав, она подошла к раковине, нагнулась, избегая смотреть в зеркало, и поплескала водой в лицо. Подняв голову, она услышала громкий мужской голос.

— Бренда Хант, вы слышите меня? Просыпайтесь.

Это не был голос Эла. «Наверное, врач».Она хотела поговорить с ним.

Сенека вытерла воду с лица и, уже положив руку на дверную ручку, услышала.

— Где ваша дочь?

Она осторожно приложила ухо к двери.

Мать что-то пробормотала, но она не разобрала ни слова.

— Я друг вашей дочери. Она была здесь. Наверное, я с ней разминулся. Я приезжал на ее квартиру, но, похоже, она переехала. Где она живет сейчас? Я хочу к ней зайти.

— Ты покормил Пикаруна?

Возникла пауза, Сенека понимала, что человек не знает, о чем говорит ее мать. Пикарун был африканским серым попугаем, он жил у них много лет назад. Его назвали пиратским словечком, означающим плута.

— Пика что? — Из голоса исчезла вся мягкость. — Скажите мне, где сейчас живет ваша дочь?

— Пикарун. Когда мы с ним разговариваем, он совсем как человек. — Голос Бренды был тих и слаб. — Не заметишь разницы.

— Черт, — сказал мужчина, и Сенека расслышала, как он стукнул кулаком по какой-то твердой поверхности. — Это бесполезно. — Судя по шагам, он бросился вон из комнаты.

Сенека тихо нажала на ручку, приоткрыла дверь и выглянула в проем. Когда она бесшумно подошла к кровати, пустые глаза Бренды смотрели на нее не отрываясь. Хотя она и была уверена, что мать ее не понимает, Сенека считала нужным объяснить ей, почему уходит.

— Мне надо идти, мама. У меня проблемы. Когда этот человек спустится на парковку, он увидит, что моя машина еще там, и вернется, чтобы найти меня. — Она перегнулась через ограждение кровати и поцеловала мать в щеку.

— У нас есть свежие фрукты для Пикаруна?

Краем глаза Сенека заметила движение. Повернувшись, она увидела, как под занавеской появились брюки и ботинки мужчины, широко шагающего в ее сторону. Она нырнула за кровать и присела, каждый ее нерв напрягся до предела.