Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом

1

За сутки Пресня ощетинилась баррикадами. Перегорожены были не только магистральные улицы — Большая и Нижняя Пресня, Кудринская и Пресненский вал, Воскресенская и Звенигородское шоссе, но и все улицы с переулками, примыкающие к ним.

Пресненские рабочие вышли и за пределы района, помогая сооружать баррикады на Новинском бульваре, на Садово-Кудринской, на Большой Никитской и Поварской, на всех подступах к Пресне.

В строительном азарте кое-где даже перестарались. На «малую кухню» пришел к Седому Сергей Филиппов и потребовал, чтобы разобрали баррикаду в Домбровском переулке, потому что невозможно подвезти воды к рабочим «спальням».

Но опасность явилась с другой стороны. Ровно в час дня над Пресней громыхнул первый пушечный выстрел. И началась канонада. Стреляла батарея с Ваганьковского кладбища.

Первые залпы вызвали панику среди населения. Послышались вопли и причитания женщин. Начали связывать в узлы белье и одежду. Прятали детишек в подвалы.

Дружинники как по сигналу сразу же стали собираться во дворе, возле «малой кухни». Начальники боевых дружин — в штабе. Решили развести дружины по баррикадам, укрыться в близлежащих дворах и ждать атаки.

— Как прекратится пальба, будьте начеку, — наставлял Седой начальников дружин. — Возможно, это артиллерийская подготовка.

— Палят по всему городу, — сказал начальник дружины завода Грачева. — И у Александровского вокзала, и, сказывали, на Страстной площади.

— Может быть, готовятся к общему штурму, — высказал предположение Медведь.

— На общий штурм силенок не хватит, — возразил Седой. — Московскому комитету переданы копии телеграмм, которыми обменялись адмирал Дубасов и верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич. Дубасов просил о немедленной присылке бригады пехоты из Петербурга. А Николай Николаевич ответил ему коротко и ясно: «В Петербурге свободных войск для посылки в Москву нет». Как полагаете, почему так ответил?

— Нас пожалел, — ответил под общий смех Володя Мазурин.

— Себя пожалел, — сказал Седой. — Стало быть, и в Питере неспокойно, если штыка лишнего нет в запасе. Вот потому и надеюсь, что общего штурма не будет. Постараются задушить нас порознь. И вполне может быть, что первый удар придется по Пресне. Надо быть в полной боевой готовности. А весь этот шум и гром для того, чтобы страху нагнать.

Седой не мог и предположить, как недалек он от истины. Он только догадывался — но догадывался прозорливо, — что московские власти, потеряв голову от страха и не зная, как подавить революционный порыв, ухватились за самое простое: тупой жестокостью нагнетать ужас. Отсюда эта беспорядочная, бесприцельная артиллерийская пальба, слепо поражающая мирное население, пальба не по целям, а по площадям…

Очевидец событий писал в дневнике 10 декабря:

«Первый пушечный выстрел грянул в два с половиной часа дня от Страстной площади по Тверской к Триумфальным воротам. С этого момента в Москве началось безумие и зверство, каких не видели здесь с 1812 года. По толпам мирного народа стреляли пачками из ружей, сыпали свинцом из пулеметов и палили из пушек шрапнелью. Эта безграничная кровожадность царских властей внесла страшное, невиданное озлобление во все слои населения Москвы, кроме высшей буржуазии и бюрократии».

Что было на следующий день — 11 декабря — убедительно засвидетельствовала либеральная газета «Русские ведомости»:

«11 декабря происходит ожесточенная стрельба в разных частях города. Стреляли из пушек на Сухаревской площади, в Каретном ряду, на Страстной площади, в Неглинном проезде, у Николаевского вокзала и в других местах. Жертв в этот день было особенно много; ранеными были заполнены многие больницы, частные лечебницы и перевязочные пункты; в полицейских часовнях не хватало мест для убитых, которых сваливали в пожарных сараях».

2

Этих двух девушек на «малую кухню» привел Медведь, сказал, что обе будут заниматься снаряжением патронов, а если удастся достать «матерьял», то и изготовлением бомб.

— Обе из нашей технической группы, — пояснил Медведь. — И Пчелка и Павлова дело свое знают и неробкого десятка. Не раз смерти в глаза смотрели. Им надо отвести помещение.

— Пока пусть здесь начинают.

— Нельзя, — возразил Медведь. — Порох, взрывчатка… Подойдет любопытный паренек с цигаркой в зубах и… к богу в рай.

— Ты нрав, — согласился Седой, — Опасная штука… — Подошел к дежурным депутатам, посоветовался с ними.

— В семейных спальнях каморку отвести, — сказал Дмитриев.

— Не годится, — возразил Баулин. — Там детишки кругом. Вот если подвальный этаж в директорском доме. Отдельный вход. Караул поставим. И от штаба близко, всего двор перейти.

— Действуйте, — сказал Седой.

Помощник заведующего хозяйственной частью Буз~ ников наотрез отказал депутатам.

— Да что вы, господь с вами! — восклицал он, размахивая коротенькими ручками. — В директорский дом захотели. Да меня Николай Иванович сию же минуту взашей с фабрики прогонят!..

— Не о твоей шее забота, — строго одернул его Иван Баулин. — Нам помещение надобно. — И так глянул с высоты своего роста на коротенького Бузникова, что тот сразу заюлил.

— Я всегда, пожалуйста, могу предложить вам дом купчихи Юкиной по Большому Никольскому. Дом правлением арендован, но еще никем не занят, могу предоставить…

— Не годится, — отверг Иван Баулин. — Далеко.

— Могу ближе. Дом купчихи Шохиной. Вовсе здесь, на Нижней Пресне, тоже не занятый…

— Тоже не годится. Давай нам ключи от «парламента». Старост отменили, зря помещение пустует. А нам самый раз.

— Доложить обязан…

— Кому обязан?

— Правлению, директору Николаю Ивановичу…

— Давай ключи. Потом беги, докладывай.

Дальше Бузников спорить не решился и передал депутатам ключи от помещения во дворе фабрики, именуемого «парламентом», и также от калитки возле прядильного корпуса.

— Этот ключ от «парламента», этот — от фабричной калитки, что у прядильного, — доложил Баулин, вернувшись в штаб.

— От парламента?.. — удивился Медведь. Сергей Дмитриев объяснил:

— Когда прошлой зимой выбрали по цехам старост, правление выделило помещение, где старостам проводить свои собрания. И не знаю кто уж там, только кто-то окрестил его «парламентом»…

— Но этот «парламент» за фабричной оградой?

— А вот ключ от калитки.

Девушки осмотрели помещение, остались довольны.

— Еще чего не хватает? — спросил их Медведь,

— Работы, — ответила Павлова.

— Пусть вас это не волнует, — заверил Медведь, — Работой обеспечим в избытке.

Пчелка сказала, что нужно хотя бы двух подручных, хорошо бы молодых девчат. После этого «мастерская» будет готова к большой работе.

— А по части бомб? — поинтересовался Медведь,

— Дело за оборудованием, — сказала Пчелка. — Впрочем, на такой огромной фабрике, конечно же, первоклассная лаборатория. Откройте нам, остальное наше дело.

Когда депутаты снова взяли в оборот Бузникова, он ответил, что лаборатория не в его ведении и доступ может разрешить только сам господин директор.

От имени Совета депутатов Иван Баулин передал директору просьбу выдать делегации ключи от фабричной лаборатории.

— Прежде хотел бы слышать, для какой именно цели необходима вам фабричная лаборатория? — предчувствуя недоброе, спросил Прохоров.

Иван Баулин какой-то миг помедлил с ответом:

— Таково требование штаба боевых дружин Пресна.

Прохоров слегка пожал плечами:

— Позвольте… Мне непонятно, какое отношение имеет штаб боевых дружин к делам товарищества Прохоровской мануфактуры?.. И почему этот штаб берет на себя распоряжение имуществом фабрики?..

На это Иван Баулин ответил сразу:

— Время военное, господин директор. А в военное время высшая власть принадлежит боевому штабу.

— Допустить в лабораторию посторонних лиц я не имею права. Там хранятся вредоносные вещества, неумелое обращение с которыми опасно для жизни людей. Я не хочу садиться в тюрьму по той лишь причине, что малодушно подчинился вашему незаконному требованию.

— Это ваше последнее слово? — спросил Иван Баулин.

— Иного решения я принять не могу.

— Уговаривать не станем, — бросил через плечо Иван Баулин, оборачиваясь к остальным депутатам. — Пошли, товарищи…

И тут же сбили замки с дверей лаборатории. Пчелка и Павлова осмотрели все шкафы и кладовые и указали, что именно надо перенести в «парламент».

«Мастерская» была приготовлена к работе.

3

А вскоре после наступления темноты дружинники донесли в штаб, что казаки прибыли в пешем строю и разбирают баррикаду на Пресненском мосту.

— Окружить и уничтожить! — сказал Медведь.

Но Седой с ним не согласился.

— Этого они и ждут от нас, — сказал он. — Напоремся в темноте на засаду, и уничтожены будут наши бойцы. Нет, атаковать нельзя. Пошлем два взвода. Пусть дворами приблизятся к баррикаде, один со стороны Волкова переулка, другой со стороны Прудовой. И пусть постреливают по казакам.

— Все-таки зря ты меня не послушал, — сказал Медведь Седому, когда отряды дружинников отправились на задание, — отбили бы охоту раз и навсегда!

Седой усмехнулся:

— У государя императора войска много, а у нас с тобой каждый боец на счету… Но почему они начали разбирать баррикаду у моста, а не на Кудринской?

Медведь не успел ответить. Голос подал сидевший поодаль Володя Мазурин.

— Значит, пойдут не с площади, а в обход, по Большой Грузинской. Там вовсе жидкая баррикада.

— Молодец! — похвалил Седой. — Вывод: завтра с утра восстановить баррикаду у моста и нарастить на Большой Грузинской.

— А если с утра прорвутся казаки?

— Не посмеют, — возразил Седой. — Они нас боятся. Если бы не боялись, штурмовали бы днем. А они подкрались ночью, по-воровски. Значит, считают нас хозяевами положения. А если наши сумеют ночью подстрелить на баррикаде хоть нескольких казаков, еще больше будет к нам почтения.

— Правильно! — поддержал Федор Мантулин, начальник боевой дружины сахарного завода. Начальники дружин поочередно дежурили в штабе. Сегодня был его день.

Казаки, тревожимые летевшими со всех сторон пулями, потеряли двух человек убитыми и нескольких раненными, дали наугад два-три залпа по окрестным домам и убрались восвояси.

Утром Седой осмотрел баррикаду — разрушения были незначительны: у казаков не нашлось ни ножниц, ни клещей для перекусывания проволоки, которой она была обильно опутана. Зиновий распорядился, не теряя времени, заделать все бреши, а вслед за тем укрепить баррикаду на Большой Грузинской.

— Что за шум?.. — спросил Василий Осипов, дежуривший этим вечером на «малой кухне».

— Женщины, — ответил караульный. — Требуют допустить в штаб.

— Допусти.

Женщины не вошли, а хлынули в «малую кухню». Оказалось их не менее десятка.

— Все? — спросил Василий Осипов.

— Все. Не пугайся, — ответила вошедшая первой высокая статная женщина в белом полушубке с меховой оторочкой. И тут же спросила в упор: — Кто здесь главный?

— Я за него, — ответил Василий Осипов.

— Тогда рассуди. Мы с жалобой…

— Мужики обижают?.. — спросил Василий Осипов.

— Мы сами кого надо обидим, — оборвала его горбоносая женщина в суконной жакетке и полушалке, накинутом на нлечи. — А ты за главного сидишь, так не шуткуй. Мы к тебе по делу пришли.

— Давно слушаю. Излагайте ваше дело.

— Дело простое, а рассудить некому, — сказала высокая в полушубке. — С жалобой мы на артельщика. Голубевым его кличут…

— Ястребовым его кликать, — вставила горбоносая. — …этот Голубев, ежели кто задержится на собрании, ужин не выдает. Поздно, говорит, и все. Это выходит, он нам запрещает на собрания ходить. Кто ему такие права давал?!.

— Понятно, — сказал Василий Осипов и окликнул караульных: — Кто там подсменный? Ты, Павел? Сходи, Павел, в семейные спальни и приведи сюда артельщика Голубева.

— А ежели не захочет идти?

— Я ж тебе и говорю: приведи!

По-видимому, Голубев не упирался. И через несколько минут явился в «малую кухню».

— Почему? — коротко спросил Василий Осипов.

Голубев сразу понял и, не прекословя, стал оправдываться тем, что его вины тут нет, что распорядок дня установлен давно и всегда исполнялся в точности, как приказано…

При этом узкие глазки его опасливо перебегали с Василия Осипова на сидящего рядом Федора Мантулина, а на длинном, траченном мелкими рябинами носу выступили капельки пота.

— Кем приказано? — строго спросил Василий Осипов. Голубев вконец смешался.

— Ну, стало быть, кому положено… Кто над нами властью поставлен, тот, стало быть, и власть имеет…

— Теперь на Пресне наша, рабочая власть! — жестко произнес Василий Осипов. — Понял?.. Крепко это запомни. Если встретишь кого, кто еще этого не разумеет, объясни. А насчет ужинов… чтобы больше таких притеснений не было!

Женщины от души благодарили депутата.

А горбоносая не преминула попрекнуть товарок:

— Говорила вам, сразу надо идти, а то вчерась пришлось ложиться на пустое брюхо… Пошли, бабы, быстрее. Покудова не опамятовался, стребуем с него и вечорошный ужин.

Женщины рассмеялись и так, смеясь, и ушли.

— У вас не соскучишься, — сказал Федор Мантулин Осипову.

— А у вас?

— У нас проще. Велик ли наш завод против вашей мануфактуры? И спален хозяйских у нас нету, и кухонь артельных. Живут кто в своей хатенке, кто в постояльцах.

— У вас жизнь сладкая, — засмеялся Володя Мазурин. — Известно, сахарный завод!

— Везде нашему брату рабочему одна сласть, — сказал Федор Мантулин. — Разве что теперь чего добьемся…

4

— Если к баррикаде подступает отряд, превосходящий вас по силе, встречайте его прицельным огнем. Приблизится к баррикадам, бросайте бомбы, — инструктировал Седой своих командиров. — Если же разъезд уступает вам по силе, немедленно командуйте вылазку и атакуйте его. Старайтесь окружить и взять в плен.

И сразу же объяснил преимущества такой тактики:

— Двух зайцев убиваем. Первое: пополняем запасы оружия и патронов. Второе: станут бояться нас. Каждый солдат поймет, что легкой победы ждать не приходится. Труднее будет офицерам и генералам посылать солдат в бой.

Вылазки дружинников участились. Обычно вражеские разъезды и патрули отступали, не принимая боя. Иногда удавалось зайти в тыл и окружить отряд противника. Тогда казаки и драгуны отступали, сражаясь, оставляя убитых и раненых. Трофейное оружие доставалось дружинниками после каждой вылазки. А случалось, захватывали и пленных.

Сегодня привели сразу шестерых артиллеристов. Столкнувшись с дружинниками, они не сопротивлялись, а сразу вскинули винтовки вверх. Их не стали обезоруживать, а так, с винтовками и тесаками, и доставили на «большую кухню».

Когда сообщили Седому, он распорядился прежде всего накормить солдат досыта. Они еще трудились над огромной миской с рассыпчатой гречневой кашей, когда Седой в сопровождении Володи Мазурина появился на «большой кухне». Был в ношеной солдатской гимнастерке без погон, и с увлечением обедавшие артиллеристы не обратили на него особого внимания.

— Начальник штаба боевых дружин, командующий всеми войсками на Пресне, — представил его Володя Мазурин.

Солдаты по привычке мгновенно вскочили и застыли как по команде «смирно».

— Вольно, вольно… — улыбнулся Седой. — Доедайте не торопясь, а потом побеседуем, товарищи артиллеристы.

Солдаты сперва заметно дичились своего собеседника, но у Седого был за плечами многолетний опыт партийного агитатора. И он сумел вызвать их на откровенный разговор.

Зачинать разговор пришлось самому:

— Если вы, товарищи солдаты, спросите меня, почему я против царя, я вам объясню. Вырос в нищете, не всякий день ел досыта. С тринадцати лет пошел работать. Слесарную науку вбивали в меня кулаками… К семнадцати годам понял на своей шкуре, кому царь батюшка, а кому вовсе наоборот. Понял, что царь всегда держит руку помещика и фабриканта, а крестьянину и рабочему на царя надеяться нечего. И стал бороться… Сколько раз арестовывали, сколько раз били смертным боем в охранке и в тюрьме, не стану сказывать. Сами видите: тридцати годов еще не прожил, а голова белая… Вот почему я против царя. Это вы понять можете?..

— Чего уж тут не понять… — сочувственно отозвался один из артиллеристов, возрастом заметно постарше остальных.

— А теперь вы мне поясните, — продолжал Седой. — Вы-то по какой причине за царя стоите?.. Может, вы дворянского роду-племени или из именитого купечества? Может, у вас именья богатые, земли по тыще десятии?.. Не скрывайте, говорите, чтобы понял я, чем вас царь прельстил.

— Мы царю присягали…

— Не в первый раз слышу эти слова, — возразил Седой. — Конечно, солдатская присяга — дело крепкое. Только на это я вот что скажу. Присяга — это ведь по совести, от чистой души, по доброй воле… А ну-ка, вспомните, так ли вы присягу давали?..

Все сидели насупившись. Зацепил-таки он их за живое.

Наконец пожилой солдат сказал со вздохом:

— Какая уж там добрая воля…

— Так надо ли повиноваться такой подневольной присяге? — продолжал допытываться Седой.

— Все одно грех!.. — убежденно произнес тот же солдат, что первый помянул о присяге.

— А в братьев своих стрелять не грех?

— А мы и не стреляли, — сказал пожилой. — Как ваши подошли, мы винтовки подняли.

— Правильно поступили! — сказал Седой. — Рабочие и крестьяне солдатам не враги

— Это мы понимаем…

— Надо так повернуть дело, — сказал Седой, — чтобы это поняла вся ваша батарея, а потом и весь ваш полк.

— Я тебе вот что скажу, товарищ командующий, — заявил пожилой артиллерист. — Здесь, в Московском гарнизоне, почитай, во всех полках такое понятие. Не хотят солдаты стрелять в рабочих. Потому многие полки разоружены и в казармах заперты.

— Ты принес хорошие вести. Спасибо тебе!

— Есть и плохие. Слышно, из Питера ждут подмогу.

— Будем надеяться, что и в Питере солдаты с понятием.

— Однако, плохая надежа, — возразил солдат. — Слышно, везут гвардейские полки, муштрованные. Те никого не помилуют…

Побеседовав с артиллеристами, отпустили их с миром. Володя Мазурин хотел забрать у них винтовки, но Седой приказал отпустить с оружием.

— Шесть винтовок! — с укором сказал Мазурин.

— Шесть новых друзей куда дороже шести винтовок, — наставительно заметил ему Седой.

В тот же вечер было решено послать в Тверь особую группу с заданием подорвать железнодорожный мост через Волгу, чтобы преградить путь в Москву перебрасываемым из Петербурга гвардейским частям.

Ночью группа под видом путейской ремонтной бригады погрузилась на дрезину на запасных путях Николаевского вокзала и выехала в сторону Твери.

6

В ежедневных стычках с отрядами царских войск, которые пытались овладеть баррикадами, большой урон несли наступающие. Но были убитые и раненые также в рядах боевых дружин.

Однако же общее число бойцов осажденной Пресни не сокращалось, а, напротив, увеличивалось. По мере того как войска и полиция гасили отдельные очаги восстания на окраинах Москвы: в Лефортово, Симоновке, Миусах, Замоскворечье, — на Пресню стекались остатки боевых дружин из этих районов.

Пресня оставалась единственной непокоренной твердыней революции, и все, кто готов был продолжать борьбу, стремились на Пресню. В ряды пресненских дружин вливались настоящие бойцы, с оружием в руках, обстрелянные в сражениях. Приходили и в одиночку, и мелкими группами, но иногда и крупные отряды. В железнодорожной дружине, которая пришла после боев в районе Николаевского вокзала, было более тридцати человек.

Когда Седой убедился, что число бойцов изо дня в день растет, у него снова шевельнулась надежда. А может быть, выстоим?.. И если успешно выполнит свое задание группа подрывников, выехавшая в Тверь, тогда… Тогда может стать Пресня той искрой, из которой возгорится пламя победы…

В это время его опустили с заоблачных высот на грешную землю. Пришел Сергей Филиппов и доложил, что артельная кухня не справляется, не может накормить всех дружинников, так много их стало. Ночная вахта пришла к пустым котлам.

— Что думаешь делать? — спросил Седой.

— Котлов на такую армию не хватает. Поговорю с печниками, может, сумеют еще пару котлов вмазать.

— Я постараюсь вам помочь, товарищ Филиппов, — неожиданно вступила в разговор оказавшаяся рядом Пчелка. — Моя подруга Надя Дробинская из Серебряковского училища хочет устроить столовую для детей рабочих. Я поговорю с ней, может быть, и дружинников там кормить.

— Вместе поговорим, — сказал Сергей Филиппов. — Давайте, не откладывая, сейчас и сходим…

Утром но Большому Предтеченскому переулку проехали две груженые подводы. В розвальнях везли три больших котла и мешки с какими-то продуктами. Подводы завернули во двор Серебряковского училища и остановились у черного входа.

Сергей Филиппов, сопровождавший обоз, прошел в училище и через короткое время вернулся с молодой женщиной в длинной шали, накинутой поверх темного казенного платья.

— Вот, Надежда Николаевна, — сказал оп, — привез вам котлы, на случай если ваших будет мало, еще два мешка крупы да пять мешков картошки. Завтра мясо привезу.

— Мясо? — удивилась она. — Где вы теперь достанете мясо?

— Седой пообещал. У него, оказывается, старая дружба с охотнорядскими мясниками.

— Ну если уж старая дружба! — воскликнула Надежда Николаевна и весело рассмеялась.

— Я не шучу, — нахмурился Сергей Филиппов. — Седой сказал, значит, пришлют.

— Вряд ли… — усомнилась Надежда Николаевна.

— Седой зря не скажет…

Седой не обманул доверия Сергея Филиппова. На следующее утро чуть свет на кухню Серебряковского училища доставили полдюжины бараньих тушек и четыре стегна отборной говядины.

Бдительный дворник училища, старый соглядатай, немедля предостерег старшую учительницу. Та пригласила к себе Дробинскую и допросила с пристрастием. Надежда Николаевна успокоила свою начальницу, сказав, что в кухне училища будут готовиться обеды для детей, оставшихся сиротами.

— Я полностью полагаюсь на ваше благоразумие, — сказала та и поспешно удалилась в свои комнаты.

Она торопилась как можно скорее перебраться в отчий дом в Замоскворечье, подальше от этой богом проклятой Пресни, где стреляют из пушек и ружей и днем и ночью…