Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом

1

Встреча с Марией, случайная и нечаянная, надолго выбила Зиновия из привычной колеи. В думах Мария неотступно была с ним. Не женой, не возлюбленной, нет, она просто виделась ему рядом.

Сколько раз порывался он пуститься на розыски ее. И останавливала не явная безнадежность поиска одного человека в человеческом море миллионного города. Вовсе не это. Перед таким препятствием он бы не отступил.

Нельзя было разыскивать ее. Любовь и преданность могли обернуться изменой и предательством… Кого искать? Ее — Марии Бойе — не было в Москве, нигде не было. Мария Бойе исчезла. Была другая, которой и имени он не знал.

Оставалось лишь надеяться на такую же случайную встречу. Зиновий не пропускал ни одного занятия в кружке, аккуратно посещал воскресную школу, хотя ему, имевшему за плечами три класса приходской школы, в воскресной, по сути дела, нечему было и учиться.

Но Мария как в воду канула.

Пробовал осторожно расспрашивать. Женщина, в квартире которой проходили занятия воскресной школы, понимающе улыбнулась и сказала, что та девушка с пышной прической (Мария отказалась от слишком приметной косы) приходила на замену и, когда еще придет и придет ли вообще, — неизвестно.

…И придет ли вообще… Даже и на случайную встречу надежды не оставалось.

2

И все-таки встреча состоялась. Самая что ни на есть случайная и нечаянная…

День выдался ветреный, не по-майски сумрачный и прохладный. Но Зиновия это неожиданное похолодание обрадовало. Вполне уместно надеть свою стеганую фуфайку, во внутренних карманах которой удобнее переправлять листовки, нежели в корзине с разными домашними пожитками или даже в специальном бауле с двойным дном.

Точно в договоренное время Зиновий заявился во «Фруктовую торговлю». Геворк Саркисович, как всегда, радушно встретил Зиновия, угостил отборными финиками, хотел и чаем попотчевать. Но Зиновий торопился: сегодня у него дальний путь, в Симоновскую слободу на Генераторный завод.

— Каждый раз спешишь, — сказал с мягким укором Геворк Саркисович. Но настаивать не стал. Старый подпольщик знал, иногда и минута дорога.

Зиновий надел свою «одежду с начинкой», проверил, ладно ли сидит, велел тщательно оглядеть, не выпирает ли где «начинка», попрощался с гостеприимными «приказчиками» и отправился в свой небезопасный путь.

Хорошо знакомыми проходными дворами вышел на соседнюю улицу, но не успел еще дойти до угла, как заметил за собой слежку. Какой-то щупленький человечек в темном плаще неотступно следовал за ним, соблюдая дистанцию.

Зиновий пошел медленнее, обдумывая, как лучше ускользнуть: вскочить ли на проходящую конку, или воспользоваться проходным двором, или просто наудачу зайти в первый попавшийся подъезд, а там в любую квартиру?..

Размышляя, дошел до витрины большого мануфактурного магазина, занимавшего весь первый этаж многоквартирного доходного дома. Остановился у афишной тумбы, как раз напротив магазинной двери, и, вроде бы читая афиши, отыскал взглядом своего непрошеного попечителя.

Филер тоже остановился и, чтобы как-то оправдать свою остановку, притворился, что пристально разглядывает витрину кондитерской. Но стоял вполоборота к витрине, так, чтобы, кося глазом, не упускать из виду своего подопечного.

На счастье Зиновия, какой-то не в урочный час захмелевший мастеровой проследовал мимо филера и, не имея достаточно твердой опоры в подгулявших ногах, споткнулся и нечаянно, но довольно основательно толкнул его в спину. Филер пошатнулся, едва не упав, оглянулся на обидчика, а Зиновий, не теряя времени, шагнул в магазин и быстро прошел вперед к второй входной двери. Окинул взглядом магазин и пристроился к кучке покупателей и покупательниц, теснившихся возле одного из прилавков, — здесь продавали какие-то очень уж нарядные платки — и, охотно пропуская вперед подошедших после него, стоял, наблюдая за входной дверью.

За стеклом витрины мелькнула фигура бегущего по тротуару филера. По-видимому, он задержался, выясняя отношения с толкнувшим его мастеровым, и теперь, обнаружив исчезновение подопечного, кинулся вдогонку.

— Чего прикажете, господин? — почтительно обратился к Зиновию молодой широколицый приказчик, бойко тряхнув подстриженными в скобку волосами.

То ли Зиновия удивило не совсем обычное обращение, то ли другим голова была занята, только он, и сам не понимая, зачем это ему нужно, все же ответил:

— Платок бы мне, для матери…

— В каких годах ваша матушка? — так яге почтительно спросил приказчик.

— Пятидесяти лет, — ответил Зиновий.

— Подберем. Сей момент, — сказал приказчик и, быстро отыскав нужную пачку, развернул на прилавке темнокоричневый плат с бледно-желтыми цветами по всему полю и длинными шелковистыми кистями.

— Заверните, — сказал Зиновий и отдал приказчику деньги.

Тот с поклоном вручил Зиновию покупку. Карманы фуфайки были полны; пришлось сунуть платок за пазуху под рубаху, прямо на голое тело.

Зиновий подождал в магазине, пока не загрохотав приближавшаяся конка, выбежал и проворно вскочил в вагончик. Больше никто не последовал за ним. Возле Красных ворот Зиновий спрыгнул с площадки вагона и пошел по Садовой в сторону Курского вокзала.

Но сегодняшний, казалось бы, самый обычный для него рейс явно не задался.

Миновав угол Покровки и Садовой, Зиновий снова обнаружил присматривающего за ним незнакомца. Не мудрствуя лукаво, прибавил ходу, дошел до вокзальной площади, свернул налево и, смешавшись с толпой, как всегда кишевшей возле стоянки пригородных поездов, счел себя в безопасности. И тут он увидел Марию.

3

Больше сотни дней и ночей прошло с тех пор, как видел он ее в последний раз. И век бы еще не видеть, чем увидеть, как вот сейчас… И что же за проклятый день сегодня выдался!

Двое в темных шляпах, судя по всему филеры, держали Марию за руки. Шляпка свалилась с ее головы, волосы темного золота разметались по плечам. Мария отчаянно вырывалась.

Зиновий кинулся на помощь. Вспомнил про листовки, на бегу снял фуфайку и швырнул ее в сторону. Подбежал к филерам, державшим Марию, и что было силы ударил ближнего к нему шпика кулаком в висок. Тот, охнув, выпустил руку Марии и медленно осел на землю. Второй филер, левой рукой удерживая Марию, правой попытался ухватить Зиновия за ворот. Зиновий отвел его руку и, вспомнив, как били в «Двух Харитонах», ударил шпика жестоко, под вздох. Филер застонал и свалился рядом со своим сослуживцем.

Где-то вдали уже разливалась трель полицейского свистка. Зиновий выдернул из-за пазухи платок и накинул на голову Марии, спрятав от глаз пожар ее волос.

— Беги! — приказал ей.

Она рывком пожала его руку и скрылась в толпе, окружившей место схватки.

— И ты беги! — сказал Зиновию кто-то из толпы.

Но Зиновий понимал: бежать поздно. С обеих сторон платформы бежали, расталкивая людей, полицейские. К тому же один из филеров, опамятовавшийся раньше другого, вцепился мертвой хваткой в ногу Зиновия и отодрать его можно было разве что по частям.

Поэтому Зиновий даже не шелохнулся и возразил умышленно громко:

— А мне чего бежать? Вот он пущай бежит! — и пнул пренебрежительно шпика, вцепившегося в его ногу. Самого же больше тревожила мысль: «Неужто не найдется доброго вора, чтобы уволок мою стеганую фуфайку?..»

Когда подбежали городовые, филеры были уже на ногах, отряхивали друг друга.

— Забрать! — приказал городовым филер, державший Зиновия за ногу.

Полицейские ухватили Зиновия за руки.

— Меня-то пошто, ваше благородие! — возопил Зиновий. — Их заберите. Они бесчинство затеяли. А я што? Токо што им помешал…

— Вот за то, что помешал задержать злоумышленницу, и получишь по заслуге, — сказал филер.

Замахнулся было кулаком, но, наткнувшись на жесткий взгляд Зиновия, поостерегся и убрал руку.

— А ну, шагай! — сказал полицейский и легонько ткнул в плечо Зиновия.

— Я что? Я пожалуйста… — с готовностью повинуясь, ответил Зиновий. — Я и сам пойду, хоть бы в участок. Вот этих ухорезов не отпустите!

— Не придуривайся! — цыкнул на него филер. Сплюнул и добавил с угрозой в голосе: — Мы еще с тобой побеседуем, приятель!

Но Зиновию было не до его угроз. С досады готов был землю грызть. Проклятые шпики! Откуда они сегодня повылазили? Словно клопы из щелей, когда керосином смажут… Если бы не они, мог бы по-хорошему встретиться с ней.

О том, что теперь грозит ему, Зиновий особенно не тревожился. Если стеганку не найдут и не добавят к теперешней его вине, то он рассчитывал отделаться, как говорится, легким испугом: подумаешь, велико дело, подрался на улице! А вот если найдут фуфайку и дознаются, что его одежонка, тогда загремишь всерьез и надолго.

Допрашивал Зиновия сам полицейский пристав, мужчина дородный, сытый, благообразный и на первый взгляд вовсе даже не строгий.

— Так что же он натворил такое, что ты его сразу ко мне? — несколько ворчливо обратился пристав к филеру, поигрывая густым настоявшимся басом.

— Содействовал побегу опасного политического преступника, — чеканя каждое слово, доложил филер.

— Каким образом? — пророкотал пристав.

— Я на Курском вокзале задержал опасную преступницу, разыскиваемую с прошлого года, и стоял, ожидая приближения нижних чинов. А этот… злоумышленник подскочил сзади и внезапным ударом сбил с ног…

— Ваше высокоблагородие! — истошно завопил Зиновий. — Врет он все! Двое их было. Вдвоем они женщину грабили. Ну я…

— Двое? — переспросил пристав и перевел взгляд с Зиновия на филера. — Второй кто?

— Степанов Кузьма, — вытянулся филер.

— Позор! — загрохотал пристав. — Два агента полиции не справились с мальчишкой. Стыд и срам!

Филер попытался оправдаться:

— Мы задержали его и…

— Ваше высокоблагородие! Опять врет! — закричал Зиновий. — Я их держал, покуда городовые не прибегли…

— Ты вот что, — сказал пристав Зиновию, строго насупив брови, — кончай придуриваться. И признавайся, как было дело.

— А вот так и было. Подошел я, значит, к вокзалу, народу много, кто куда бежит. Вижу, идет барышня, из себя такая приятная… вот бы, думаю, познакомиться. А подойти робею… Потом думаю: была не была, подойду. И аккурат в это время эти двое подбежали к ней, хватают за руки. Один за руки держит, другой то ли за грудки хватает, то ли за пазухой шарит… Кругом все голосят, а заступиться некому. Ну я, значит, и заступился…

— Как посмел ударить сотрудника полиции?

— Не ударял я. Толкнул его, это действительно, чтобы от нее, значит, оттолкнуть…

Бас полицейского начальника сгустился до крайнего, отпущенного ему природой предела:

— Как посмел толкнуть сотрудника полиции?

— Откудова я знал? На нем не написано. Я и не подумал… Неужто сотрудник полиции принародно и за пазуху…

— Видишь, осел, как ты опростоволосился! — сказал пристав филеру.

— Ваше благородие! Что уж вы такими-то словами…

— Истинно осел, — повторил пристав, помолчал и добавил: — Два осла!

Взял колокольчик на длинной ручке, позвонил и приказал возникшему в дверях дежурному:

— Этого, — ткнул пальцем в Зиновия, — отправьте в Гнездниковский, к Бердяеву. Там разберутся, есть что за ним или нет. Да скажи, чтобы смотрели в оба. А то прыток не в меру.

5

Кто такой Бердяев, Зиновию было известно. О всеведущем и всемогущем начальнике московской охранки среди обывателей ходили легенды.

Если верить этим легендам, то вся жизнь Москвы и ее обитателей была подконтрольна Бердяеву. Под присмотром его людей (число которых молва многократно увеличивала) находились все вокзалы и все заставы города, и потому ни въехать в первопрестольную, ни выехать из нее невозможно без ведома начальника «Отделения по охранению общественной безопасности и порядка». На каждом предприятии имелись тайные его агенты, и потому что где делалось Бердяеву становилось известным немедленно. Он знал даже, каков капитал каждого купца и промышленника и какова его кредитоспособность.

Стоустая молва утверждала, что перед Бердяевым заискивали и купцы, и фабриканты, и высокопоставленные чиновники. Поговаривали даже, что с ним считается, а по мнению некоторых, так даже побаивается, сам его высокопревосходительство господин генерал-губернатор.

Всей этой брехне Зиновий не очень верил, но то, что Бердяев был опасным противником, это Зиновию, как и всем подпольщикам, хорошо было известно. Словом, ничего хорошего для себя от близкого знакомства с Бердяевым Зиновий не ждал. Уж лучше бы остаться в ведомстве осанистого пристава полицейской части. Конечно, там оба филера не раз пересчитали бы ему зубы… Так ведь и в охранке задержанных по головке не гладят…

Пока Зиновия довели с Покровки в Большой Гнездниковский переулок, пристав позвонил и лично передал начальнику охранки все подробности задержания рабочего Газового завода.

Услышав, что была отбита у филеров задержанная ими «политическая», Бердяев распорядился, чтобы Зиновия Яковлева Литвина отвели в опознавательную и показали всем сотрудникам наружного наблюдения.

Лязгнул засов, запирающий дверь. В просторной продолговатой комнате с одним окном, забранным мощной решеткой, окрашенной в белый цвет, никого не было. Комната была пуста, только возле одной стены приткнулась недлинная скамейка. Зиновий хотел немного отодвинуть ее от стены, но оказалось, что она закреплена намертво.

Прошло минут десять, может и больше. Никто не появлялся. Зиновий попал в охранку впервые и не знал, чего ждать. От этой неизвестности было не по себе.

Присев на скамейку, он разглядел в противоположной стене крохотное отверстие глазка и понял, куда и зачем его привели. Понял и несколько успокоился.

Срочно собранные филеры один за другим подходили к глазку и разглядывали задержанного. Большинству шпиков он был совершенно неизвестен. Только двое сказали, что видели его в компании Никиты Голодного, и еще один припомнил, что столкнулся с ним в дверях трактира у Курского вокзала.

6

За большим и пустым канцелярским столом, установленным в глубине просторного кабинета, сидел сухощавого сложения человек, темноволосый, с резкими чертами лица.

Зиновий сразу понял, что это и есть всемогущий и всеведущий Бердяев.

— Оставьте нас вдвоем, — распорядился Бердяев дежурному и конвойному солдату.

Офицер и солдат молча козырнули, сделали «налево кругом» и вышли.

— Подойди ближе, — приказал Бердяев Зиновию.

Зиновий сделал несколько шагов и приблизился почти вплотную к столу.

— Имя, отчество и фамилия?

— Зиновий Яковлев Литвин.

— Кто приказал тебе, Зиновий Литвин, совершить нападение на чинов полиции?

— Никто не приказывал.

— По личному почину?

— На чинов полиции не нападал.

— Ах, не нападал! — казалось, с облегчением произнес Бердяев и даже словно повеселел. — А мне тут доложили совсем другое… — почти доверительно сообщил он Зиновию и даже слегка плечами пожал. — Как же так? Тут надо разобраться. Садитесь.

Зиновий стоял не шелохнувшись.

— Садитесь, садитесь! — повторил Бердяев. Зиновий повиновался.

— Говорите, не нападали? — продолжал Бердяев, — Но вот тут, — он достал из ящика стола несколько сколотых вместе листов бумаги, — вот тут утверждают, что именно вы сегодня в двенадцать часов сорок минут пополудни на пригородной платформе Курского вокзала сбили с ног двух сотрудников полиции и тем самым дали возможность арестованной скрыться. Что имеете сказать по данному поводу?

— Они, эти двое, значит, грабить женщину принялись… Я и заступился.

— Каким именно образом заступились?'

— Иу, значит, оттолкнул их… они от нее и отстали…

— Они упали от вашего толчка?

— Упали…

— Можно сказать, что вы их обоих сбили с ног?

— Можно…

— А вы говорите, не нападали на сотрудников полиции.

— Откудова мне звать, что они из полиции?

— Вы не знали, что они сотрудники полиции?

— Ну да, не знал.

— Следовательно, можно сказать, что вы напали на сотрудников полиции, но не знали, что это сотрудники полиции?

— Можно, — с большой неохотой признал Зиновий и подумал, что загнал-таки его в угол.

— Ну вот, уже ближе к делу, — с удовлетворением отметил Бердяев. — Ответьте еще на один вопрос. Кроме тех двоих, что держали женщину и вас, больше никого поблизости не было?

— Чего там не было! Полно пароду. Все орут, а заступиться некому… Я и заступился.

— А почему так? Никто не заступился, а вы заступились?

— Ну, значит, вижу, женщину обижают…

— Это ваша знакомая?

— Нет, нет! Отродясь не видел! — слишком поспешно отрекся Зиновий.

— Я понимаю, вам не хочется впутывать вашу знакомую в это дело. Но поймите, иначе нельзя. Должен же кто-нибудь подтвердить ваши слова. Или, может быть, вы можете назвать еще кого-нибудь в качестве свидетеля?

— А кого я назвать могу? Народу полно было, а где их теперь сыщешь?

— Следовательно, подтвердить правоту ваших слов может только спасенная вами женщина. Если это и не знакомая ваша, возможно, знаете, кто она?

— Не знаю, — ответил Зиновий.

Все это, на его взгляд, никчемное кружение по одному месту начинало уже раздражать. Но Зиновий не заметил своей промашки, не заметил, что сбился с избранного им тона, когда стал поспешно отрицать свое знакомство с Марией Бойе… Бердяев узнал, что хотел. И можно было менять стиль допроса. Посмотрел на Зиновия долгим, цепким взглядом и словно плетью хлестнул:

— Встать! И слушай внимательно, что я тебе скажу: вина твоя доказана. Ты и сам признался. Могу передать дело в военно-полевой суд. За нападение на чинов полиции при исполнении ими служебных обязанностей самое малое — десять лет каторги. Понял?.. Но если ты вспомнишь эту красавицу и поможешь ее найти… Могу и не передавать дело в суд. Подумай до утра.

Позвонил и приказал дежурному отвести задержанного в одиночку.

Трудной выдалась эта ночь у Зиновия. Первая ночь в тюрьме… Хуже, чем в тюрьме, в охранке… Оказаться сейчас в тюремной камере было бы куда легче… Здесь он в полной их власти… Что захотят, то и сделают…

И хотя, допрашивая его, начальник охранки оставался очень сдержан, временами был просто вежлив, Зиновий, перехватив раз-другой его стылый взгляд, сразу понял — этот, если сочтет нужным, ни перед чем не остановится…

Разговор, состоявшийся в три часа в присутствии дежурного офицера, был весьма краток.

— Подумал? — спросил Бердяев. — Сумеешь отыскать?

— Где я ее отыщу… — уныло ответил Зиновий.

— Вижу, еще не надумал. Времени не хватило… Не тороплю. Думай еще. Отведите!

Зиновия увели.

— Как прикажете с ним поступить? — спросил у Бердяева дежурный офицер.

— Подержите три дня в одиночке.

— А потом?

— Если одумается, возьмите подписку о согласии сотрудничать и отпустите с миром. Если не одумается… пусть убирается на все четыре стороны!

— Отпустить? — удивился дежурный офицер.

— Разве я неясно сказал? Соображать надо! На свободе он будет нам полезнее. Установим наблюдение, выйдем на вожаков. Да, чуть было не забыл. Перед тем как отпустить, прикажите, чтобы, не усердствуя особо, поставили ему пару-другую синяков поэффектнее. Для его же пользы. Иначе его сотоварищи могут о нас, да и о нем плохо подумать.

Хотя и сказано было «не усердствовать», изукрасили Зиновия основательно. Можно сказать, выполняя задание, трудились не за страх, а за совесть.

Зиновий постеснялся являться в таком виде в свою каморку. Очень не хотелось огорчать родных, но делать было нечего, пришлось идти на Балканы, отлеживаться у матери.

Мать всплеснула руками и заплакала.

— Где это тебя так, сынок?

— Потом все расскажу, а сейчас попить бы мне горяченького да приткнуться где…

— Сейчас, сейчас, сынок, — захлопотала мать. Обмыла прохладной водой изуродованное лицо, привязала примочки. Потом напоила чаем и уложила в свою постель.

— А сами-то, мама? — обеспокоился Зиновий.

— Найдется и мне место, — сказала мать, — а тебе за перегородкой спокойнее будет.

На другой день утром, поменяв повязки, мать снова его спросила:

— За что же это тебя так, сынок?

Зиновий погладил морщинистую ласковую материнскую руку и сказал с печальной усмешкой.

— Первое крещение, мама…