Башня. Новый Ковчег 4

Глава 11. Мельников

Кровь стучала в висках, пульсировала, от бешенства сводило скулы. Что он себе возомнил, этот Ставицкий или, как там его, Андреев. Псих, форменный псих! Теория эта его. Аристократы, альфы, омеги. Элита, мать его.

Олег уже покинул зал заседаний, миновав приёмную, в которой в глазах рябило от людей в военной форме, и теперь шёл по коридору быстрым лёгким шагом. Наверно, со стороны он выглядел спокойным и уверенным — сказывалась выработанная годами привычка держать себя в руках, — но это только со стороны. На самом деле ему приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы сдержаться, не перейти на бег. Хотелось поскорее покинуть рабочую часть этажа, уйти от бесконечной вереницы тянувшихся по обеим стенам дверей, вырваться в жилой сектор, к мосткам и лесенкам, соединяющим пятачки пешеходных зон, добраться до апартаментов, окна, балконы и террасы которых были повёрнуты к зелени парков и садов, пройтись до этих самых садов, заботливо разбитых по периметру этажа вдоль стеклянной стены, через которую в Башню уже заглядывали сумерки наползающего вечера.

Останавливало его то, что он то и дело натыкался на военных. Они сновали туда-сюда, группами по два-три человека, и, казалось, заполонили собой весь этаж, необычно тихий в это время.

Мельников уже привык к тому, что после семи вечера жилая зона Поднебесных ярусов оживала: люди, сбросив с плеч груз рабочих забот, устремлялись в парки и рестораны, слышался женский смех, переплетающийся со звуками музыки, лавочки с узорными кованными спинками заполняла молодёжь, шумная и весёлая, под неброским светом декоративных фонарей, словно сошедших с экранов чёрно-белых фильмов, целовались влюбленные парочки.

Сегодня ничего этого не было. Этаж вымер. Люди, ещё не зная, что их ждёт, уже предчувствовали надвигающуюся опасность. Опасность, которую он и сам ощутил, там, в зале заседаний, слушая негромкий, вкрадчивый голос, который окутывал, накрывал душным и тяжёлым одеялом.

Олег опять вспомнил слова Ставицкого, ласково раскладывающего перед ним по полочкам свои замыслы, и на лбу проступила испарина. Руки сами собой сжались в кулаки.

«Разводиться с женой мне не надо, спасибо и на том, разрешил. Родословную мою он изучил. Размножаться я должен, в обязательном порядке. Материал ему сдать!» — от омерзения и бессилия Мельникову захотелось выругаться матом. В голос. Выплёскивая скопившееся раздражение и злость. И хотя материться он никогда не умел, считал это распущенностью и всегда, как мог, избегал нецензурной лексики, даже наедине с собой, сейчас как раз был тот редкий случай, когда именно это и требовалось. Когда уж было совсем никак.

Выйдя к одной из внутренних лесенок, чтобы спуститься на этаж ниже, где находилась их с Соней квартира, Олег на минутку замер, прислонившись к перилам, подождал, когда пройдёт очередной патруль, и достал планшет. Принялся торопливо набирать сообщение. Об аресте Величко, о том, что всё тут, наверху, под контролем Рябинина и Ставицкого. Сообщение он адресовал Руфимову, Савельев с Литвиновым должны были быть где-то рядом. Скорее всего. Во всяком случае Олег на это очень надеялся.

«Забудьте про Савельева. Его больше нет. Или почти нет. Вопрос времени», — всплыли в памяти слова Ставицкого. Эти слова давали надежду — возможно, людям Рябинина так и не удалось пока добраться до Павла, но они же и пугали. Вопрос времени. Ну да, конечно. Против всей армии долго им не выстоять.

Мельников нажал на кнопку «отправить» и поспешил вниз. Надо поскорее добраться до телефона. Позвонить на станцию из дома. Обязательно позвонить.

Он не успел преодолеть и пары ступенек, как планшет издал неприятный звук. Олег снова достал гаджет из кармана, торопливо провёл пальцем по экрану и чертыхнулся. «Сообщение не доставлено», — короткая красная надпись ударила в глаза. Что значит, не доставлено? Планшет Руфимова выведен из строя? Но пока они были в больнице, всё работало.

От нехорошего предчувствия у Олега засосало под ложечкой. Он чуть не сорвался на бег, но тут на лестничном пролёте показались военные, и Олег сдержался, не стал привлекать к себе внимание. Спокойно убрал планшет в карман и так же спокойно спустился, пройдя мимо солдат, которые так и застыли на площадке. Его не остановили. Возможно, не было приказа тормозить всех, а, может, ещё почему.

Олег попытался успокоиться, унять гнев, который бушевал в нём. Скольких сил ему стоило равнодушно слушать бредни спятившего Ставицкого, уму непостижимо. В какой-то момент Мельникову даже показалось, что Сергей Анатольевич издевается над ним, глупо шутит. Нельзя же всерьёз воспринимать эти старые учения. Но, увы, весь ужас был в том, что Ставицкий говорил серьёзно, и слова — евгеника, контроль за рождаемостью, естественный отбор, вдруг обрели совсем иное, страшное звучание.

Ещё и эта генетическая лаборатория. Ведь кольнуло же тогда что-то, когда он подписывал приказ о переводе Некрасова в отдел по изучению проблем генетики. Даже отметил себе где-то, что надо бы проверить, что там за исследования они ведут. Отметил и забыл. Не до Некрасова ему было. Навалилась чёртова уйма дел. С приостановкой этого самого закона на первый план вылезла нехватка средств, и Мельников все свои силы бросил на выбивание дополнительного финансирования из бюджета, постоянно спорил с Савельевым, а в оставшееся время мотался по больницам, стараясь рассчитать, как лучше распределить то, что удавалось выбить. Понятно, что финансирование генетических исследований Олег свёл к минимуму. Но, оказалось, что Некрасову и не нужны были его деньги, поток шёл напрямую через Ставицкого, который забрал в свои руки все финансы, и, прикидываясь стеснительным мямлей, плёл свои сети, вынашивал замыслы, достойные диктаторов прошлого. А он, Олег, даже и подумать не мог. Хотя, конечно, были сомнения насчёт очень уж странной смерти предыдущего главы финансового сектора Кашина. Были. Но доказательств он не нашёл, да и выдвинутая версия даже ему самому казалась слишком абсурдной. Кто мог подумать, что этот вечно заикающийся и шарахающийся от своей тени кузен Савельева, боящийся сказать лишнее слово в Совете, замыслил такое…

Он подошёл к своей двери, вынул карточку, сунул в щель детектора, отметив, что его руки заметно подрагивают. Сделал глубокий вдох.

— Олег, слава богу! — Соня выскочила из гостиной на шум открывающейся двери, кинулась к нему. — Олег! Что происходит? Ты в порядке? Ты не отвечал на звонки, я не знала, что и думать. Ты был там? Экстренное заседание, да? Богданов умчался, как ужаленный, так толком ничего и не пояснив…

Она говорила торопливо, тревожно вглядываясь в лицо.

— Погоди, Соня, погоди немного.

Он отстранил жену, снял пиджак, аккуратно повесил его на плечики — привычка, выработанная годами, сбоя не дала, хотя мелькнула мысль швырнуть этот чёртов пиджак на пол, какая сейчас разница. Но он взял себя в руки. Ободряюще кивнул жене и быстро прошёл в кабинет, к телефону. Набрал номер кабинета Руфимова на станции. Он помнил его наизусть, в последние дни он часто звонил туда, согласовывая с Маратом свои действия, договариваясь о переводе средств.

В трубке послышалось невнятное шуршание. Неприятное, зловещее, словно на том конце провода копошилась стайка жирных серых крыс. Олег попробовал ещё раз. Тот же шорох и тишина. Третий раз…

Соня стояла в дверях кабинета и смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых Олег различил страх.

— Связи нет, — зачем-то сообщил он ей механическим голосом. — Наверно, им отключили связь.

— Кому «им»? — переспросила Соня. — Олег, что случилось? Что-то страшное, да? По громкой связи объявили военное положение. Это из-за Литвинова? Они что-то выяснили про него?

О Литвинове Соня знала. Не могла не знать.

Когда Анна попросила помочь его разыграть ту инсценировку со смертью Литвинова, она сделала это не напрямую — знала, что он откажет, — а через Соню. В первый раз за все годы, что он знал Анну, она пошла в обход, видимо, Борис был ей очень дорог, обратилась к Соне, своей бесспорной союзнице в этом вопросе. А Соне Олег отказать не мог, хотя и понимал, что Литвинов в сущности мало чем отличается от Савельева (такой же карьерист, расталкивающий соперников локтями в желании пролезть повыше), и даже Аннина больница, которую Борис негласно курировал, была лишь ширмой для проворачивания его тёмных делишек. Но Литвинов был Сониным начальником, и именно Борис направил Соню с больным сыном к нему, невольно став тем, кому сам Олег теперь был обязан своим счастьем.

И сейчас его счастье, его маленькая Соня стояла в дверях, судорожно прижимая к груди руки, и смотрела на него полными тревоги глазами, большими, серыми, с едва уловимой зелёной дымкой, той самой, которая однажды навеки приворожила Олега.

— Подожди минутку, — Мельников сосредоточенно размышлял.

Связи на станции нет, вероятно Ставицкий с Рябининым её отрубили. Что ж, вполне логичный шаг с их стороны. Но что делать ему? Величко арестован. Его помощник, Слава Дорохов, скорее всего, тоже. А даже если и нет — как выйти на него, Олег не знал, у него был только рабочий телефон офиса Константина Георгиевича, но уж там-то точно Дорохова нет. Полковник Долинин? Он отправился с Павлом на станцию. Остался ли он там или успел подняться наверх? И можно ли это как-то выяснить?

— Олег? — голос жены прозвучал жалобно, и Мельников наконец-то взял себя в руки.

— Извини, Соня. Я сейчас всё объясню. Пойдём в гостиную. Стёпу тоже позови.

— Олег, Стёпы нет, — голос Сони дрогнул.

— Как это нет? Где он?

Он только сейчас обратил внимание на то, как она бледна. Совсем как тогда, когда он в первый раз увидел её на пороге своего кабинета, в больнице на двести тринадцатом. В тот день он куда-то торопился, то ли на очередную планёрку, то ли на заседание, и почти отмахнулся от маленькой бледной женщины (она тогда показалась ему очень некрасивой и неухоженной) с худеньким большеглазым мальчиком лет трёх-четырёх — почти отмахнулся, бросил ей на бегу «потом, приходите потом», но вдруг остановился, как будто его что-то толкнуло, вернулся на своё место, сел и спросил, стараясь скрыть за раздражением возникшую откуда-то неловкость: «что у вас?» А она, крепко сжимая в своей руке маленькую детскую ладошку, тихонько сказала: «я от Бориса Андреевича, можно?»

— Где Стёпка? — повторил он, вглядываясь в бледное лицо жены.

— Я не знаю, — Олег видел, что она вот-вот расплачется. — Он в обед зашёл домой. Был расстроен немного. Мне показалось, что он поругался с Никой. Олег, я не придала этому значения, знаешь, в этом возрасте они то ссорятся, то мирятся. А потом я ушла на работу, а когда я пришла, его не было.

— Ты звонила Савельевым? Может, он там?

— Да, где-то час назад. Трубку сняла Никина подружка, одноклассница их, Вера Ледовская. Она, кажется, живёт у Ники, с тех пор как Павел Григорьевич… Вера сказала, что Ники тоже дома нет. Она с учёбы вернулась, и ни Стёпу, ни Нику не видела. Олег, может, они где-то гуляют?

Вот теперь Олегу стало по-настоящему страшно. Как он мог забыть? Не подумать? Ника Савельева! Кажется, Величко давал указания своему помощнику найти её. Успел или нет? А Стёпа… Черт, Стёпа! Совсем вылетело из головы.

— Стёпа был у меня. То есть, в больнице, на пятьдесят четвёртом.

— Как это был? Когда?

— Часа три назад. Мы как раз шли на Совет с Величко. Он что-то хотел мне сказать. А я… Соня, какой же я идиот! Я от него отмахнулся. Я подумал…

— Подожди, Олег, зачем он к тебе приходил? Господи, а ведь он спрашивал, где ты. Это я сказала, что ты там. Олег, что случилось? Стёпке что-то грозит?

Лицо жены из бледного стало серым. Олег торопливо подошёл, обнял её.

— Соня, милая, я прошу, успокойся. Я уверен, ничего страшного не произошло. Возможно, да, они где-то гуляют. Даже наверняка, гуляют. Ты только не плачь.

Он говорил эти слова, машинально вытирая слёзы с её лица, говорил, чтобы утешить, понимая, что скорее всего врёт, врёт сам себе, и видя, что она тоже понимает, что он врёт. Но этот обман странным образом успокаивал их обоих, и Олег, в очередной раз за сегодняшний вечер собравшись с мыслями, ухватился за тоненькую ниточку, подкинутую женой. Ника Савельева. Ника — это ключ к Павлу, и если Ставицкий это понимает, а он не может не понимать, то, возможно, девочка уже у него в руках. А Стёпка…

Звонок в дверь сбил его с мысли.

— Господи… — выдохнула Соня, и тут же в глазах у неё зажглась надежда. — Стёпа!

— Погоди, я сам.

Олег придержал жену, уже рванувшую в прихожую, опередил её, подошёл к входной двери, распахнул её.

— Стёпа! — выдохнул с облегчением и тут же осёкся.