Башня. Новый Ковчег 4

Глава 12. Мельников

На пороге стоял не Стёпка. Олег даже не сразу понял, кто это. И только спустя несколько секунд до него дошло — Вера. Внучка генерала Ледовского, одноклассница сына и подруга Ники Савельевой.

— Вера! — из-за его спины выскочила Соня. — Вера! А где Стёпа?

— Стёпа… а его нет? — растерянно произнесла девушка. Только тут Мельников заметил, что она сильно напугана.

Он втащил Веру в квартиру, быстро закрыл за ней дверь.

— Вера, что-то случилось? Что-то с Никой? — спросил он её.

Вера кивнула.

— Пойдём в гостиную, тебе надо присесть. Соня, принеси, пожалуйста, воды, — попросил Олег и, приобняв девушку за плечи, провёл в комнату, усадил в кресло.

Торопливо подбежала Соня со стаканом воды. Сунула его Вере, та сделала большой глоток, отставила стакан.

— Стёпа не приходил? — спросила Вера.

— Нет. Я думала, он с Никой. Ты что-то знаешь? — по тому, как подрагивал голос Сони, Олегу стало ясно — она на грани срыва. Паника, с которой она боролась последние несколько часов, всё-таки победила, и сейчас Соня, вглядываясь в напряжённое, испуганное лицо Веры, готова была разрыдаться. Олег хорошо знал это состояние жены. Страх за сына, который время от времени охватывал её, был иррационален и не поддавался никакому объяснению. Она как будто всё ещё не могла поверить, что её сына тринадцать лет назад вырвали из лап смерти — он, Олег, вырвал, — и всё думала, что ей просто дали отсрочку и однажды придут и спросят…

— Я, наверно, пойду. Мне надо домой, — Вера поднялась, отведя глаза, даже сделала шаг к двери, но потом посмотрела на Олега, и вдруг спросила совсем по-детски. — Олег Станиславович, у нас что-то происходит? В коридорах полно военных. Я хотела спуститься вниз, ну, к Марку… меня даже через КПП не пропустили. Сказали, не положено. И что-то про военное положение.

— Сядь, Вера, — Олег преградил ей путь. — Пожалуйста, расскажи всё, что ты знаешь, это очень важно. Стёпа пропал, и чтобы его найти, я должен понимать, что произошло. Я же вижу, ты что-то знаешь. Ты сама сказала, что что-то с Никой. Вера, расскажи, пожалуйста. Ты знаешь, где она?

Вера молчала. Стояла, упрямо уставившись в пол. А он смотрел на её макушку, на ровный — тонкой стрункой в тёмных волосах — пробор, разделяющий густые волосы девочки на две толстые косы.

— Она… она дома, — наконец произнесла Вера, поднимая на него серьёзное лицо.

— Слава богу, — вскинулась Соня. — Слава богу. Надо пойти к ней или позвонить, она должна знать, где Стёпа. Он собирался к ней днём. Наверняка она знает.

Вера быстро замотала головой, и в её глазах Олег опять увидел испуг.

— Туда нельзя идти, — она схватила его за руку. — Нельзя, Олег Станиславович!

— Тогда надо позвонить, я позвоню, — Соня бросилась к двери.

— Подожди, Соня, — Олег перехватил её, приобнял за плечи, мягко развернул к себе. — Подожди, Соня. Давай выслушаем Веру.

Он подвел её к креслу, усадил. Опять повернулся к девушке.

— Вера, ты тоже сядь, пожалуйста. Ты права, в Башне действительно что-то происходит. У нас переворот. И у меня есть серьёзные опасения, что Ника Савельева в большой опасности. Расскажи нам всё, что ты знаешь. Пожалуйста.

Олег говорил мягко, успокаивающе. Таким тоном он общался с пациентами. В последнее время Олег не практиковал, его полностью поглотила административная работа, он даже стал забывать, что он хирург, а не управленец. И вот сейчас вспомнил, профессиональные навыки пришли на помощь в нужный момент. Сколько людей на грани отчаяния, перепуганных смертельными диагнозами, он перевидал. Их надо было успокоить, убедить, что есть надежда. Иногда от этого очень много зависело — от настроя пациента, от того, насколько он хочет сам бороться за жизнь. Олег это понимал.

Когда-то давно, когда Олег, будучи в таком же возрасте, как его Стёпка сейчас, сам учился на врача, один из преподавателей — строгий, пожилой хирург, вводивший их в основы профессии и всегда восхищавший Олега своими уверенными, точными движениями, которыми он делал надрезы и проводил манипуляции на учебных манекенах или телах в анатомичке, сказал им, юным стажёрам:

— Вы не должны воспринимать пациентов, как близких людей. Не должны им сопереживать, сочувствовать. Эмоции надо всегда уметь брать под контроль. Они мешают. На людей надо смотреть, как на этот манекен. Думать только о том, насколько верно вы выполняете алгоритм, последовательность действий при операции.

Олег честно пытался. Он хотел стать хорошим хирургом. Лучшим. И он им стал. Научился всему, что мог ему дать его старый учитель — во время операций скальпель в руках Олега становился продолжением его длинных и чутких пальцев, и смерть отступала, отползала в угол, он научился распознавать болезнь, ещё когда та не успевала толком запустить свои когти в человеческое тело, научился разрезать человеческую плоть точно и выверено, отсекать гнилое и больное, зашивать, накладывать повязки, он всему научился, кроме одного. Он так и не смог относиться к людям, как к манекенам. Олег старался управлять своими эмоциями, загонять их внутрь, прятать. И он достиг в этом большого мастерства, как и в самой работе хирурга. Но загнать — не значит искоренить. И где-то глубоко-глубоко, надёжно скрытое ото всех, сидело сочувствие к людям, разрывало его сердце. Сноб и позёр Олег Станиславович Мельников всегда видел в своих пациентах прежде всего людей. И как никто понимал — мало исправить тело, вырезать опухоль, провести сложную операцию на сердце. Мало. Надо ещё, чтобы сам пациент захотел жить…

— Пожалуйста, Вера, — повторил он.

Девушка вздохнула. Он уже видел, что убедил её, она просто собиралась с мыслями, подыскивала нужные слова.

— Я была в библиотеке, в квартире Ники, — наконец начала она. — Я думала, что Ника где-то со Стёпой, задерживается. Конечно, это было немного странно — Ника в последнее время почти никуда не выходила, я сама её сколько раз звала пойти в парк или в кафе наше, а она не соглашалась. А тут. Но я даже обрадовалась, что её не было. Подумала, что Стёпка наконец-то смог её вытащить, а то после смерти отца Ника совсем… ну, вы понимаете, — Вера подняла глаза на Олега.

— Я понимаю, — кивнул он.

— Ну и вот. Потом вы, Софья Николаевна, позвонили. Спрашивали, где Стёпа. Я и подумала, что раз его нет, и Ники тоже, значит, они вместе, и не особо волновалась. Я не знала ничего про военное положение, я думала, они просто гуляют. А потом она пришла…

— Ника пришла? Со Стёпой? Стёпа был с ней? — влезла Соня.

Вера помотала головой.

— Она пришла одна? — задал вопрос Олег. Он уже начал догадываться, но почему-то настойчиво гнал эту мысль прочь.

— Нет, не одна. Я… я услышала, как дверь открывается, хотела выйти навстречу, но потом раздались голоса. Мужские голоса. Один сказал: «Посмотрите тут везде, на всякий случай, а ты, Тимур, отведи девочку в её комнату. Пусть будет там. И глаз с неё не спускать до моего распоряжения». И… я не знаю, почему, это само собой вышло. Я чисто инстинктивно спряталась. Залезла под стол, там в библиотеке такой большой стол, мы в детстве с Никой, когда в прятки играли, я часто под ним пряталась. Вот и сейчас… Получается, я струсила, да? — Верины щёки залил густой румянец.

— Ты всё правильно сделала, Вера, — успокоил её Олег. — А сколько было мужчин, ты заметила?

— Не знаю… много. Я под столом сидела, когда в библиотеку вошли двое, кажется. Я слышала два голоса. Один сказал: «Я сейчас уйду, Тимур, оставлю тебе двоих. Пусть возле двери стоят. За девочку головой отвечаешь», а второй… он военный был, потому что ответил: «Так точно». Я не видела их. Меня они тоже не заметили, потому что первый сказал: «Тут никого нет, надо в столовой посмотреть». И они ушли.

— Второй был военный, — повторил Мельников. — А первый? Тоже военный? Как ты думаешь?

— Нет, первый точно не военный. Он тихо говорил, вкрадчиво. Военные так не говорят, их командному голосу учат, мне дед рассказывал. И мне кажется, я знаю, кто был тот, первый. Я видела его несколько раз, у Ники. Это её дядя, такой щуплый, в очках, он их ещё все время протирает платком. Дядя Серёжа, кажется. Я, конечно, могу ошибаться, но голос очень похож.

— Дядя Серёжа, — протянул Мельников. Значит, после того, как Ставицкий его отпустил, он пошёл к Савельевым. Вместе с Никой. То есть, взял он её ещё до заседания, скорее всего, и где-то держал.

— А ещё он, этот дядя Серёжа, сказал что-то про вещи. Что его вещи принесут, я не очень хорошо расслышала, они уже вышли из библиотеки. Я так поняла, что он переезжать собирается. Ну, в квартиру Савельевых.

— А Стёпа? Про Стёпу они что-то говорили? — Соня, похоже, не могла думать ни о чём другом, кроме сына.

— Нет, про Стёпу ничего. Я потому сюда и пришла, я думала, может он вернулся и что-то знает о том, почему Нику заперли в комнате.

— А как тебе удалось покинуть квартиру? — спросил Олег.

— Мне повезло, — просто ответила Вера. — Комната Ники, она далеко от входной двери, а библиотека ближе, почти рядом. Они когда все вглубь прошли, я тихонько выскользнула. Я подумала, что не надо, чтобы меня нашли. Потому что, если бы меня нашли, они меня бы тоже заперли, вместе с Никой. Только не подумайте, что я испугалась! — Вера упрямо вздёрнула подбородок. — Я не испугалась. Я просто подумала, что, если меня тоже схватят, как я тогда смогу ей помочь. Чтобы вытащить Нику, мне же надо оставаться на свободе, чего толку, если нас там запрут вдвоём? А так я смогу что-то сделать, за помощью к кому-то обратиться. Вы мне верите?

Она решительно выпрямилась и посмотрела в упор на Мельникова. Гордо вздёрнула подбородок, глаза сузились. И Олег сразу же вспомнил её деда — генерала Ледовского, он тоже так прищуривал глаза.

— Ты всё правильно сделала, Вера, — сказал Олег, ободряюще ей улыбаясь. — Продолжай, пожалуйста.

— Так нечего продолжать, — девушка немного расслабилась, выдохнула. Видимо, ей не очень не хотелось, чтобы её заподозрили в трусости. Эти переживания внезапно отозвались в Олеге — он и сам недавно испытал похожие эмоции, когда смотрел, как уводят Величко, смотрел, а сам вынужден был молчать и не вмешиваться. Потому что только оставаясь вне подозрений, он может быть полезен.

— Так как ты выбралась? — повторил свой вопрос Олег, чувствуя симпатию и даже какую-то близость с этой девочкой, внучкой легендарного генерала. Она сидела напротив и задумчиво трогала мочку уха, вертела серёжку, очень красивую, тонкую, филигранную снежинку — сияющая россыпь бриллиантов мягко оттеняла яркую синь сапфиров, которые удивительно шли к тёмным волосам девушки и её тонкому строгому лицу. Олег отметил, что на втором ухе серёжки не было, где-то потеряла, наверно.

— Они прошли вглубь квартиры, а я тихонько вышла в коридор. Я боялась, что они оставят кого-то у входной двери, я бы так сделала, на их месте. Но они растяпы или не успели ещё. Не знаю. Я просто прокралась к выходу, и вот…

— А где же Стёпа? Олег, где Стёпа? Если Нику держат под стражей, что они сделали со Стёпой?

— Соня, пожалуйста, не паникуй. Ещё ничего не понятно.

— А почему Нику держат под стражей? — спросила Вера. — Почему в коридорах полно военных? И при чём тут этот Никин дядя? И вы, Олег Станиславович, сказали про переворот. Что это за переворот?

Закончив свой рассказ, Вера Ледовская как будто успокоилась и сейчас смотрела на Олега твёрдо и прямо. Что ж, скрывать информацию про военный переворот смысла уже не было, завтра утром всё равно всё станет известно, поэтому Олег слегка качнул головой и произнёс:

— Да, увы, в Башне военный переворот. И затеял его как раз этот… дядя Серёжа. На его стороне армия и Рябинин.

— Предатель! — Вера не удержалась, крикнула почти в полный голос. — Мы и так знали, что этот Рябинин предатель. Поляков об этом говорил Павлу Григорьевичу, как раз в тот день, перед тем, как он отправился на ту станцию…

Она осеклась и замолчала, испугавшись, что сболтнула лишнего.

— Я знаю про это, Вера, — Олег поспешил успокоить девушку. — Знаю про Рябинина.

— Знаете? Откуда?

— От Павла Григорьевича.

— Он успел вам сказать? Перед тем, как пойти на ту станцию?

Вера уставилась на Мельникова, да и Соня тоже. Вынырнула из своих мрачных мыслей и теперь смотрела на него. Под пристальными взглядами двух женщин — взрослой и совсем юной — Олег заговорил. Возможно, он совершал ошибку, посвящая в доверенную ему тайну свою жену и эту серьёзную, сердитую девочку, но что-то подсказывало, что так надо.

— Савельев жив, — Мельников сделал взмах рукой, не давая им сказать ни слова, и продолжил. Пересказывал все события этого долгого, утомительного дня. Про больницу Анны, где до недавнего времени прятались Литвинов и Савельев, про чудесное спасение Павла и про тех, кому он обязан своей жизнью (Олег заметил, как услышав фамилию Поляков, лицо Веры странно дёрнулось), про Ставицкого, Рябинина, про Совет и арест Величко, про АЭС — атомную электростанцию, где-то ниже нулевого уровня, про то, что на стороне Павла Григорьевича тоже есть военные, но их мало, и про то, что именно сейчас он, Олег, понятия не имеет, что с ними со всеми происходит.

Когда Мельников дошёл в своем рассказе до того места, как в больницу прибежал Стёпка, сердце опять кольнуло: то, что он отмахнулся от сына, было непростительно, а в свете новых обстоятельств — почти преступно. Он видел, как побелевшие Сонины пальцы впились в подлокотник кресла, а её глаза, затуманенные слезами, смотрели на него и сквозь него.

Его рассказ уже подходил к концу — по сути он уже всё рассказал и теперь только возвращался к некоторым моментам, озвучивая вслух свои мысли, — как раздался телефонный звонок. Звонкая трель разрезала сонный полумрак квартиры, и Соня встрепенулась, ожила, хотела вскочить, кинуться в кабинет, откуда, не переставая, трезвонил телефон, но он опередил её.

— Я сейчас! Сидите тут!

И он пулей выбежал из гостиной.

До него не сразу дошло, о чём говорят на том конце провода. Всё ещё перебирая мысли о сегодняшнем дне, терзаясь чувством вины перед женой, думая о сыне, он не сразу понял, что незнакомый человек, представившийся капитаном Лазаревым, о сыне ему и говорит. Об его сыне.

— Погодите, капитан… как вы сказали вас зовут? Капитан Лазарев? — Олег вцепился в трубку и с силой прижал — почти вдавил её в ухо. — Стёпа? Почему у вас? Что он у вас делает?

Голос капитана Лазарева, немолодой, чуть хрипловатый больно бил по вискам. Информация, которую пытался донести до него капитан, никак не желала укладываться в голове.

— …а я обязан доложить вам, как отцу… вы ведь отец?

— Отец, — машинально отозвался Мельников.

— Значит, доложить, что ваш сын задержан. До выяснения обстоятельств.

— А когда вы его отпустите? — вопрос прозвучал, наверно, глупо, но Олег ничего не мог с собой поделать.

— Я же сказал — до выяснения обстоятельств, — сердито проскрипел Лазарев. — До свиданья.

— До свиданья.

Мельников стоял, всё ещё держа в руках трубку и слушая короткие гудки.

— Олег.

Он вздрогнул и обернулся. Соня стояла в дверях. Одна.

— А где Вера?

— Вера пошла домой. Уже поздно. Олег, кто звонил?

На лице жены отразилось такое мучение, а он… он не знал, как сказать ей то, что только что услышал.

Тринадцать лет назад они вошли в его жизнь: маленькая женщина и маленький мальчик. Вошли и остались. Проведя черту, которая делит жизнь на «до» и «после». Наверно, у каждого человека есть такая черта. У Мельникова она точно была.

Там, в далеком «до» у него были люди, пациенты, которых он спасал, сначала просто от болезни и смерти, а потом от болезни, смерти и от рук Савельева. Вереница бесконечных дней, тайных операций, поддельных документов, изматывающей и почти нечеловеческой усталости. Дней, в которых не хватало часов, где было много работы и мало сна. Где он вёл свой счёт — счёт спасённых людей.

А потом появилась Соня и Стёпка, и… нет, работа, усталость, люди, которые смотрели на него, как на последнюю надежду, всё это никуда не исчезло. Всё это осталось. И в сутках, как и раньше, не хватало часов, но жизнь, его личная жизнь, жизнь хирурга Олега Станиславовича Мельникова вдруг наполнилась смыслом. Тем самым смыслом, который может возникнуть, только когда ты любишь по-настоящему.

Они вошли в его жизнь вдвоём. И Стёпа для Олега стал продолжением Сони. Он полюбил его так же, как и её. Не отделяя их друг от друга. Стёпа был такой же частью Сони, как её рука или нога. Не мог же он любить её правую ногу, но не любить левую? Смешно.

Отсутствие своих детей Олега не смущало. Лет семь назад он попытался поговорить с Соней, но она как-то ушла от разговора, и Олег не стал настаивать. Да он и не хотел больше. У него уже был Стёпка. И вряд ли родной ребёнок стал бы ему дороже.

— Кто это был, Олег?

— Звонил следователь. Капитан Лазарев, — произнёс Мельников чужим голосом. — Он сказал, что Стёпа и его приятель задержаны по подозрению в убийстве.

Она начала падать, но он успел. Бросился, подхватил её, усадил на стоявший тут же в кабинете маленький диванчик, на котором часто в детстве засыпал Стёпка, заигравшись допоздна у него в кабинете. Она безвольно уронила руки, а он, встав перед ней на колени, уткнулся лицом в её горячие ладони.

— Сонечка, милая, Сонечка, — повторял он, как заведённый, подняв лицо и ища глазами её взгляд. — Я всё решу, вот увидишь. Я поговорю со следователем. Его выпустят. Стёпу выпустят. Ставицкий… Ставицкий предложил мне место в его новом правительстве. Он заинтересован во мне. Я соглашусь, Соня. Я попрошу у него помощи. Ты слышишь?

Соня кивнула. На него она так и не посмотрела.