Башня. Новый Ковчег 4

Глава 6. Мельников

Величко уже заканчивал, подводил итоги. Его сочный густой голос звучал размеренно и неторопливо, и Олег почувствовал что-то, близкое если не к расслабленности (всё же расслабляться было рановато), то к спокойствию. У них всё получилось или почти всё. Савельев с Литвиновым уже должны быть на АЭС, и, скорее всего, их беспрепятственно пропустили: Павел, когда надо, умел быть очень убедительным, плюс с ним Борис — а этот, похоже, в своей жизни вообще один единственный раз прокололся, когда вздумал помериться силами с Савельевым, так что…

Олег едва заметно улыбнулся, поднял голову и поймал улыбку Анжелики Юрьевны. Улыбалась ли она ему в ответ или каким-то своим думам, было непонятно, да и неважно по большому счёту, просто улыбка этой красивой, ухоженной женщиной добавила ещё монетку в копилку общего ощущения, что всё страшное уже позади, и можно наконец выдохнуть. Даже бледный Соколов, теребящий потными пальцами ворот рубашки, уже не вызывал сильной озабоченности. Мельников был уверен, что он всё вычислил правильно, и, значит, дело осталось за малым: закончить заседание и взять этого неряху в оборот.

— … то есть, пока Павел Григорьевич внизу, — Константин Георгиевич слегка откинулся на спинку кресла — сегодня он занимал место Савельева, да и по праву. — Пока Павел Григорьевич внизу, большинство решений, касающихся текущих дел, будут приниматься, как и раньше, коллегиально, а ответственные, критические вопросы придётся решать…

Константин Георгиевич прервался на полуслове. За дверью зала заседаний, из приёмной, послышался странный шум. Чьи-то голоса, глухой звук, словно уронили стул или ещё какую-то мебель. А потом вдруг раздался выстрел, другой, автоматная очередь.

Анжелика Юрьевна вскрикнула первой, инстинктивно подалась к Богданову, но тот уже вскочил, как будто собирался куда-то бежать, трусливо прикрыв лицо руками. Соломон Исаевич принялся тихо взывать к богу с утроенной силой. Сам Олег подался вперёд, привстал, не сводя глаз с двери.

Перестрелка стихла. Дверь медленно открылась, сначала появились двое военных с автоматами, угрюмо оглядели присутствующих и замерли по обе стороны от проёма. И вслед за ними в зал вошёл Рябинин.

— Что вы себе позволяете, Юрий Алексеевич! — пискнул Богданов, он постарался скрыть свою панику, снова плюхнулся в кресло, но дрожащий голос выдавал его волнение.

Рябинин держался уверенно. Его жесты были спокойными, медленными, он сделал два шага и остановился, широко расставив ноги. А вот лицо у него было красным и напряжённым. Слишком красным и слишком напряжённым, словно Рябинин прилагал усилия к тому, чтобы его держать, потому что если он расслабится, то его лицо расплывётся, растечётся, как блин на сковороде. Он заговорил — медленно, старательно выговаривая каждое слово. И по тому, как тщательно Юрий Алексеевич артикулировал, по этому напряжённому лицу и по всей его позе, Мельников догадался — Рябинин был пьян. Как врач, Олег прекрасно знал все эти симптомы.

— В Башне объявляется военное положение, — проговорил Рябинин, не сводя мутноватого взгляда с Величко. — Извините, Константин Георгиевич, но я вынужден заключить вас под стражу… Пока.

Олег вздрогнул и стал подниматься с места, но был немедленно остановлен. Величко бросил на Мельникова один короткий взгляд, и Олег сразу всё понял, осел обратно в кресло. «Ни слова, Олег, — прочёл он во взгляде Величко. — Никто не должен знать, что мы заодно. Иначе…»

Олег понимал, что будет иначе. Иначе его тоже схватят люди Рябинина. И заключат в какой-нибудь каземат на военном этаже, и тогда у него не будет никакой свободы действий. И некому будет помочь ни самому Величко, ни Савельеву, который сейчас внизу. Мельников стиснул зубы и промолчал.

— Будьте добры, объяснитесь, Юрий Алексеевич, — подал голос Звягинцев. — Что здесь происходит?

В зал вошли ещё несколько солдат, рассредоточились по периметру, вопросительно уставились на Рябинина.

— Арестуйте его! — распорядился Рябинин, указывая на Константина Георгиевича.

— На каком основании? — поинтересовался Величко. Ни один мускул не дрогнул на лице старика, он смотрел на Юрия Алексеевича даже с некоторым любопытством, и, если и волновался, это было невозможно заметить.

Рябинин замялся под суровым взглядом главы производственного сектора.

— На основании… — начал он.

— Спасибо, Юрий Алексеевич. Дальше я сам, — тихий мягкий голос, прервавший Рябинина, невозможно было ни с кем спутать. Сергей Анатольевич, обладатель этого голоса, бесшумно проскользнул в зал, оценил обстановку, ободряюще кивнул Рябинину. — Извините, что прервал ваше совещание. К сожалению, я вынужден был это сделать. Генерал Рябинин прав, — Мельников отметил, что Ставицкий назвал Рябинина генералом, но насколько он сам помнил, это звание Рябинину ещё присвоено не было. Лихо забирают. — В связи с открывшимися неожиданными обстоятельствами я вынужден был взять власть в свои руки и объявить военное положение. Уж, простите, Константин Георгиевич, но мне кажется, что я вас немного опередил.

Ставицкий развёл руками, словно извиняясь, и Мельников не без удивления отметил, насколько изменился стоящий сейчас перед ними глава финансового сектора. На первый взгляд это был тот же нелепый, щуплый, незаметный Серёжа Ставицкий, смешной кузен Савельева, в больших несуразных очках. Но что-то в жестах, в походке и главное во взгляде Ставицкого неуловимо выдавало в этом новом Сергее Анатольевиче совсем другого человека — жёсткого, уверенного в себе.

— Ну, что ж, — согласился Величко. Грузно поднялся с кресла, вышел из-за стола. — Вероятно, вы правы. Немного опередили.

И, не глядя ни на кого, Константин Георгиевич прошествовал к двери спокойной неторопливой походкой, так, словно просто возвращался к себе домой. За ним следом вышли двое военных, повинуясь приказу Рябинина. Мельников проводил Величко взглядом.

Ставицкий тихо шепнул что-то Рябинину, тот кивнул и тоже покинул зал, оставив восьмерых своих людей, неподвижно стоящих у стен и сжимающих в руках автоматы. Сам Сергей Анатольевич прошёл к своему месту и как ни в чём ни бывало, уселся в кресло.

— Объяснитесь, будьте так любезны, Сергей Анатольевич, — самый старый член Совета, Звягинцев, первым взял себя в руки. — Потрудитесь сказать нам, что тут происходит?

— Непременно, Николай Петрович, — охотно ответил Ставицкий. Он снял очки, протёр их, и Мельников с удивлением отметил, что теперь этот смешной жест не производил такого впечатления, как раньше. Это уже не выглядело забавным, напротив, сейчас это даже немного пугало. — Терпение, господа, я вам всё сейчас подробно объясню.

Услышав странное слово «господа», словно взятое из какого-то допотопного фильма, Олег непроизвольно вздрогнул. В Башне такое обращение не использовалось. После мятежа Ровшица все обращались друг к другу по имени-отчеству, кроме военных — те к званиям добавляли слово «товарищ». И от этого забытого «господа» Мельникову стало не по себе.

Все застыли в напряжённом молчании, не сводя глаз с внезапно изменившегося Ставицкого. Сам он не торопился. Разглядывал присутствующих с каким-то странным выражением, явно наслаждаясь моментом.

— Как вы уже поняли, господа, я возложил на себя обязанности главы Совета, — начал он мягко и вкрадчиво, но от этой вкрадчивости у Олега по спине побежали мурашки. — Надеюсь, никто не возражает? Или, может быть, кто-то хочет присоединиться к Константину Георгиевичу? А?

Он слегка улыбнулся. Посмотрел на Звягинцева.

— Что, нет возражений? Может быть, вы, Николай Петрович?

Звягинцев промолчал, отведя глаза.

— Так я и думал. Соломон Исаевич?

— Я? Да я… нет… я, в общем-то… — торопливо пролепетал Соловейчик.

— А вы, Олег Станиславович, почему молчите? Обычно вы на заседаниях куда как многословнее.

Карие глаза, неестественно большие из-за толстых стёкол очков, в упор уставились на Мельникова. Олег взгляд выдержал. Небрежно усмехнулся.

— Я жду ваших объяснений, Сергей Анатольевич. Предпочитаю сначала услышать вашу версию того, что тут происходит. К тому же, какие тут могут быть споры и возражения под дулами автоматов?

Олег качнул головой в сторону ближайшего военного.

— Вы правы, Олег Станиславович. Дискуссию я затевать и не планировал. К тому же, как вы совершенно верно отметили, аргументы у меня неоспоримые.

— Так я не понял, — очухался Богданов. — Савельев-то что? Выжил? Или нет? Я что-то запутался.

— Да погодите вы, Дмитрий Владимирович, — нетерпеливо перебила его Анжелика Юрьевна. — Сергей Анатольевич, мы ждём ваших объяснений.

— Нет, я хочу знать, где, чёрт побери, Савельев? — не унимался Богданов. — Что это за странные метаморфозы — то убит, то не убит. Если не убит, то пусть придёт сюда. Нам тут только что Константин Георгиевич столько всего понарассказал, про какие-то тайные атомные станции, про злодейский заговор. Теперь вот вы, Сергей Анатольевич…

— Савельев с ролью главы Совета не справился, — медленно произнёс Ставицкий. — Вы же не будете, господа, отрицать, что при нём всё пошло из рук вон плохо? К тому же, сам факт того, что он скрывал от Совета, от нас всех, ещё один мощный источник энергии, говорит сам за себя. Ведь всех этих жертв, на которые мы были вынуждены пойти после выхода из строя Северной станции, можно было избежать. Полтора миллиона жизней были загублены в угоду амбициям Павла Григорьевича. Полтора миллиона, господа.

— Может быть, стоит послушать аргументы Савельева? — не выдержал Мельников. — Давайте позовём его сюда, пусть объяснит нам. Где он сейчас, Сергей Анатольевич? Вы что-то знаете об этом?

Олег уставился на Ставицкого.

— Странно, Олег Станиславович, что именно вы его защищаете, — Ставицкий улыбнулся. — Ведь всем известно, что Савельева вы не любили.

— Мои личные симпатии и антипатии не имеют сейчас никакого значения, — отрезал Олег. — Речь идёт о безопасности Башни. И я считаю, что мы должны выслушать Павла Григорьевича. Раз уж он выжил каком-то невероятным образом. Кстати, Сергей Анатольевич, Величко утверждал, что за покушением на Савельева стоите именно вы.

— Так жив Савельев или нет? — снова влез Богданов.

— Вряд ли теперь это имеет какое-то значение, — сообщил Ставицкий. — В любом случае, глава Совета теперь я. Ещё раз спрашиваю, кто-то желает оспорить мои аргументы?

Аргументы Ставицкого в виде вооруженных людей, которые зловещими тенями стояли за их спинами, никто оспаривать не желал.

Мельников молчал. Планшет лежал у него во внутреннем кармане пиджака, Олег не стал его вытаскивать перед началом заседания и теперь жалел об этом. Если сейчас он полезет за планшетом, то привлечёт внимание Ставицкого, а этого делать нельзя. Ничего, он найдёт способ связаться с Павлом позже, наверняка у него планшет Руфимова. Если, конечно, ему удалось проникнуть внутрь станции.

— Так что? Есть кому что сказать? Николай Петрович? Светлана Андреевна? Может быть вы, Денис Евгеньевич?

Ставицкий явно наслаждался моментом, перечисляя имена всех присутствующих. Наблюдая, как они друг за другом склоняют головы, признавая его власть.

— Это переворот, — едва слышно прошептал Соловейчик. Но тут же замолчал, потупился, потому что Ставицкий назвал и его имя.

— Анжелика Юрьевна? Олег Станиславович?

Олег сжал зубы и промолчал.

— Дмитрий Владимирович? — Богданова Ставицкий назвал последним.

— А что я? Я — как все. Мне, в общем-то, что глава Совета — Савельев, что глава Совета — Ставицкий. Особой разницы не вижу.

Богданов попытался засмеяться, но оборвал свой смех, потому что Ставицкий внезапно встал, глаза за стёклами очков сверкнули, он расправил плечи и неожиданно резко и громко произнёс:

— Я не Ставицкий. Я — Андреев! Моя настоящая фамилия — Андреев. Мой прадед — Алексей Андреев, тот самый, который и создал эту Башню. Попрошу это запомнить, господа!

Он с вызовом обвёл всех присутствующих торжествующим взглядом и смакуя каждый слог повторил.

— Я — Андреев!