Глава 18. Павел

— Запустил насосы?

— Запустил, — Павел кивнул.

— Это хорошо, — Марат чуть прикрыл глаза, собираясь с мыслями, а, может, и с силами.

Сегодня утром Анна позволила ему переговорить с Руфимовым, сказав, что накануне тот выглядел довольно бодрым. Правда, с самого утра Павел до Марата так и не добежал, времени не было: после планёрки сделал круг по станции с проверкой перед запуском, потом отвлёк Гоша с новыми сводками, а едва закончив с Гошей, Павел сорвался по звонку в бригаду Устименко, — в итоге у Руфимова он оказался только ближе к обеду, наткнулся на выходящую от него Анну и по её озабоченному лицу понял, что дела обстоят неважно. Видимо, за ночь что-то изменилось и изменилось, увы, в худшую сторону.

— Долго не задерживайся у него, минут пятнадцать, не больше, — попросила она, и Павел, всё поняв, только молча кивнул.

Марат и правда выглядел измученным, скорее всего, всю ночь не спал, наверно, болела рана. Павел и сам ещё хорошо помнил, что обезболивающие не всегда справлялись, и он вот также ночами скрежетал зубами от боли, напряжённо уставившись в потолок и считая трещинки и пятнышки от кое-где отвалившейся побелки.

— Это хорошо, — повторил Марат, хотя ничего хорошего не было.

Насосы планировали запустить ещё вчера, но сначала явился Алёхин с приказом дурака Рябинина, потом ранили Руфимова, а Павлу, прибывшему на станцию уже вечером, потребовалось время, чтобы разобраться. То есть минус ещё сутки.

— Ничего, Паша, — Руфимов прочитал на лице Павла его мысли и ободряюще кивнул. — Есть у меня одна задумка, но для начала нам надо без сучка и задоринки обкатать насосы.

— Обкатаем, — Павел слегка нагнулся и поправил сползшее одеяло. Диван, на котором вчера лежал Марат, заменили на кровать, видимо, заботами фельдшера Пятнашкина, которого Павел ещё не имел чести лицезреть, но о котором уже был наслышан. — Ты мне, Марат, вот что скажи лучше, — Павел посмотрел на друга. — Васильев… он что?

Васильев Павла беспокоил. Сегодня с утра Виталия Сергеевича на рабочем месте не оказалось, не появился он и на планёрке, а на вопрос Павла, где заместитель начальника станции, кто-то, кажется Селиванов, сказал, что Васильев сказался больным и потому на работу не вышел. Сначала Павел подумал, не переусердствовал ли он накануне, вспылив и наорав на Васильева, но, пораскинув мозгами ещё чуть-чуть, откинул эту мысль в сторону. Васильев — не кисейная барышня и под началом Руфимова работает не первый год, а Марат тоже умеет и гайки завернуть и по матушке обложить, так что тут что-то другое. Потому он и задал свой бессвязный на первый взгляд вопрос Руфимову в надежде, что тот поймёт.

Марат понял. Нахмурился.

— С Васильевым, Паша, мой промах. Даже не промах, а дурацкое стечение обстоятельств. Я ведь не хотел его сюда брать. Не знаю, обратил ли ты внимание, но Виталий сильно изменился с тех пор, как ты ещё с ним работал. А может и не изменился, просто по молодости такие вещи не сильно-то в глаза бросаются. Учиться он, Паша, не любит. Не любит и не хочет. Погряз в собственном самодовольстве и самоуверенности и не заметил, как его другие обходят. Вернее, замечать-то он замечает, а признавать, что сам в этом виноват, не хочет. Потому я и думал оставить Виталия на Южной, там-то он точно справился бы и нагрузку бы снизил, и на останов в своё время бы вышел, а сюда взять Бондаренко.

— Чего ж не взял? — тихо спросил Павел, понимая примерный ход мыслей Марата.

— Ногу Бондаренко сломал. Буквально за пару дней, как нам вниз спускаться. Пришлось всё на ходу переигрывать. Там, на Южной, Бондаренко и со сломанной ногой справится, а здесь на костылях сильно не попрыгаешь. А выбор у меня был невелик, сам понимаешь, — Марат прервался, на лбу проступила испарина.

Павел взял из стопки чистых салфеток на прикроватной тумбочке одну и осторожно промокнул мокрый и горячий лоб Руфимова. Увидел, как кривится Марат, силясь выдавить из себя улыбку и какую-нибудь шутку, но, видимо, боль была сильнее. «Надо сворачивать разговор, — промелькнуло у Павла. — И передавать Марата Анне».

— А здесь на станции, — продолжил Руфимов. — У Васильева сразу начался конфликт с Марусей.

— Неудивительно, — хмыкнул Павел.

— Что, уже познакомился с Марусей? — в голосе Руфимова послышались какие-то странные нотки.

— Познакомился. Такая до белого каления любого доведёт.

При упоминании этой женщины Павла охватили непонятные противоречивые чувства. Он видел, как быстро сошлась с ней Анна, заметил, что Маруся явно понравилась Борису, но сам он отношение друзей к этой занозе не разделял. Почему-то она его раздражала, а вчера, когда вдобавок ко всему она ещё и застала их с Анной целующимися, он не на шутку разозлился. Эта вспышка злости была совершенно необоснованной, глупой, детской, потому что в этой дурацкой ситуации Маруся была совершенно не при чём, это он, старый болван, непонятно с какого перепугу попёрся к Анне, зная, что та не одна, так что и винить нужно было только себя. И всё же…

— Маруся — хорошая девушка, — неожиданно сказал Марат и опять очень странно посмотрел на Павла. Далась же ему эта чёртова Маруся. Если только… да ну нет. Не может такого быть. Павел тряхнул головой, прогоняя морок, а Руфимов, снова угадав, о чём он думает, не выдержал, усмехнулся. — Маруся — отличный инженер. Опыта у неё, конечно, маловато, но это дело наживное. Увидишь, Паша, она ещё нас с тобой за пояс заткнёт, а я, дай Бог, ещё десять годочков поскриплю и ей все дела передам. Быть Марии Григорьевне начальником станции, и не Южной, а этой станции.

— Ты ещё больше десяти годочков поскрипишь, — буркнул Павел. — Ты мне ответь лучше, как мне Виталия в чувство привести? Пинком под зад?

— Пинком под зад ты его можешь только отсюда на выход сопроводить. Я возражать не буду. Толку, если честно, Паша, от него здесь мало, а вот вреда… мы ж на пять суток благодаря и его стараниям в том числе отстаём. Так что смотри сам, нужно тебе его в чувство приводить или нет. Но по факту я тебе сдаю хозяйство разорённое, и ты, Паша, остаёшься без зама, а это нехорошо. Единственное, что могу посоветовать, в каких возможно вопросах — опирайся на Марусю. Учится она быстро, но бывает импульсивна. Сложно вам, конечно, придётся, но что делать, другого выхода я не вижу.

— То, что сложно, не то слово, — Павел закатил глаза. — У меня уже нервный тик от этой дамочки.

— Так ты что, ещё не знаешь? — удивлённо посмотрел на него Марат.

— Чего не знаю?

— Павел! — дверь распахнулась, появилась Анна. — Я вам дала пятнадцать минут, а ты… ну в конце концов, соображай тоже немножко.

Аннина злость была понятной — Марату требовался отдых, Павел и сам это видел.

— Ухожу уже. Аня, не сердись, — Павел поднялся. — Я к вечеру ещё загляну, Марат. Давай, поправляйся.

Павел быстро вышел, но, проходя мимо Анны, поймал её обеспокоенный взгляд. Похоже, всё действительно не очень хорошо, и если это так, то, получается, здесь на станции, кроме него больше никого и нет из тех, кто сможет свести всё воедино и управлять этой огромной махиной. А Маруся, которую так настойчиво «сватал» Марат…, ну хорошо, пусть она умна, но опыта, опыта-то мало. Ну и характер, конечно, не приведи господь.

— Павел Григорьевич! Павел Григорьевич!

Он мысленно застонал. Легка на помине. Маруся почти неслась ему навстречу, маленькая, лёгкая. На щеках взволнованный румянец.

— Павел Григорьевич! По внутреннему телефону звонил Литвинов. Просил вас предупредить. В час, на командном пункте, это у Алёхина, будут переговоры. С этим вашим Ставицким.

— Ставицкий звонил?

— Да, — она остановилась, перевела дыхание. — Уже почти половина первого. Литвинов просил, как можно скорее быть, чтобы успеть переговорить до звонка.

— Чёрт, — выругался он, рванул в сторону лестницы, но тут же застыл. Станция. Насосы уже запущены, а бог его знает, сколько там времени займёт разговор со Ставицким, и, похоже, Марат прав, выбор у него невелик. Он обернулся. — Мария Георг… Григорьевна. На время моего отсутствия вы остаётесь за меня. Здесь. На станции. Сообщите остальным, ну и действуйте сообразно обстановке. Испытания, там что сейчас?

— Всё штатно, Павел Григорьевич. А если возникнет какая-то ситуация, ну…

— Тогда срочно ко мне. Сразу же!

* * *

Борис ждал его на командном пункте, бродил туда-сюда, постоянно натыкаясь на стулья — помещение было небольшим и явно непредназначенным для того, чтобы кто-то совершал тут променады. В углу стоял капитан Алёхин, напряжённо следил за перемещениями Литвинова. При виде вошедшего Павла капитан машинально вытянулся, чуть ли не честь отдал. Павел коротко кивнул ему и уставился на Бориса.

— Ну что там?

— Что, что, — пробурчал Борис, останавливая свой бег. — Через двадцать минут изволит выйти на связь твой кузен. Требует тебя. Для родственного разговора по душам. Я внизу был, с комендантом ругался, когда меня нашли и сообщение от него передали. Пока я оттуда добрался, пока тебя разыскали. В общем времени у нас, чтобы переговорить, совсем мало.

— Да о чём говорить, Борь, — Павел опустился на стул, посмотрел на стоящие перед ним телефоны. Их было три, и два из них ещё со вчерашнего вечера замолчали. Работала только внутренняя станционная связь. Что ж, вполне логичный шаг со стороны Ставицкого — лишить их связи, тут Павел не удивился.

Сейчас, видимо, специально для этого разговора, временно подключат правительственный. Телефоны прямой связи — правительственные, как их в шутку называли, — остались ещё со старых времён. По ним можно было связаться только с такими же аппаратами, которые стояли исключительно в кабинетах членов Совета и на особо важных объектах. Их было всего ничего, несколько десятков. И все они были одинаковыми — чёрными, полированными, важными. Один такой Павел совсем недавно распорядился провести ещё и к себе в квартиру.

— О чём тут говорить? — повторил он. — Всё и так понятно. Ставицкий будет требовать мою голову.

— А что, тебе твоя голова уже не дорога? — Борис присел на соседний стул и тоже взглянул на телефоны. Поднял трубку сначала с чёрного, правительственного. Потом с обоих других, о чём-то сосредоточенно размышляя. — Вот что, Паш, я хочу с тобой кое-что обсудить, пока ты дров не наломал и на амбразуру грудью не полез. Капитан, ты свободен, оставь нас одних, нам тут тет-а-тет переговорить надо. И да, местную связь лучше отключить пока, и распорядись, чтобы нам не мешали.

— Борь, связь лучше оставить, — возразил Павел. — У меня там насосы, сейчас один этап испытаний закончим, надо на другой переходить, и если вдруг какая-то неувязка… Понимаешь, я сдуру рванул сюда сразу, никого не предупредил, а на станции временно Марусю оставил, так что…

— Подождёт твоя Маруся и твоя станция, Паш. Не дело, если мы будем говорить с твоим кузеном, а тут начнёт телефон трезвонить. И вообще, разговор у меня к тебе серьёзный.

Павел посмотрел на друга. Боря был явно чем-то сильно обеспокоен.

— Ну хорошо, полчаса без меня обойдутся, — он протянул руку и выдернул шнур белого телефона внутренней связи. Третий, общий, тревожного красного цвета и так не работал со вчерашнего дня.

Капитан Алёхин коротко взглянул на Бориса и быстро вышел.

— Ну, валяй, — Павел откинулся на спинку стула, встряхнул головой. Всё было очень некстати: внезапно проклюнувшийся Ставицкий — хотя это, конечно, можно было спрогнозировать, как раз-таки он и должен был объявиться, Васильев, которого сразил таинственный недуг и которому Марат только что выдал нелестную характеристику, Гошины пугающие сводки, утренняя проблема в бригаде Устименко — если они её не устранили, это неизбежно скажется на первом этапе испытаний, а значит, ко второму переходить будет нельзя, Маруся эта…

— Паш, я понимаю, ты сейчас весь в своих великих инженерных думах, но давай постараемся сосредоточиться на другом. На твоём милом братике. Я не успел сказать. Дело в том, что, судя по тексту, который передал дежурный — у Ставицкого Ника.

Павел похолодел. Чего-то подобного он и ожидал, когда узнал вчера, что Дорохов Нику не нашёл: Величко, несмотря на данное обещание, не успел вывести его девочку из-под удара. Но Павел всё же надеялся — на чудо, на счастливую случайность, на удачное стечение обстоятельств в конце концов. Он отчаянно цеплялся за мысль, что Ника успела где-то укрыться, может, у кого-то из своих друзей или у молодого человека. У одного из. Павел уже потерялся, у кого на данный момент с его дочерью отношения: у дурака Шорохова или у сына Мельникова. И сейчас с ужасом понял, что предпочёл бы, чтобы Ника была с Шороховым, тот бы мог укрыть её внизу, в бесконечных лабиринтах жилых секторов, в которых он явно был как рыба в воде. А вот Стёпа… сын Мельникова. Мельникова, который, как сказал Слава, остался наедине со Ставицким и, видимо, всех их и сдал. А значит, и Нику он мог… Ведь была такая мысль, что Мельников предатель. Была. И они, выходит, ошиблись, доверившись ему. Понадеялись на его порядочность. Зря понадеялись.

Пока все эти мысли кружились в голове Павла, Борис молчал, внимательно наблюдая за ним.

— Что, Борь, хреновый у нас расклад, да? — спросил Павел. — Все козыри с той стороны, у нас тут только эта полузапущенная махина, куча мирных людей и полсотни военных. Чем крыть будем, а, Борь? Ты у нас бо-ольшой специалист по ситуациям такого рода. По переговорам по смещению власти с применением шантажа, связанного с угрозой жизни близкому человеку.

— Не сомневался, что ты мне это до конца жизни будешь припоминать, — пробормотал Борис, сильно помрачнев.

— Буду. Тем более, вряд ли моя жизнь будет долгой, учитывая сложившиеся обстоятельства.

— Что так? Собрался идти наверх спасать дочь?

Павел молчал. Перед глазами встала его гостиная, солнце, рвущееся в окна, рыжие лучи, запутавшиеся в кудряшках маленькой девочки, которая, смешно топая босыми ногами, влетала в комнату и бросалась к нему в объятия — Папка, папочка! — а он прижимал её к себе, поднимал над головой, любуясь смешной мордашкой с хитрющими серыми глазами — Ты уже проснулась, рыжик?

— Я тебе вот что скажу, Паша, — Борис подался вперёд, вгляделся в его лицо. — Как бо-ольшой специалист по шантажу. А ты меня послушай внимательно. Я тогда блефовал. Нику я бы и пальцем не тронул, как бы там всё не сложилось. Да и не понадобилось бы. Но то я, а вот Серёжа, кузен твой разлюбезный, если уж на такое решился… В общем, я тебе одно скажу. Как только ты к нему выйдешь, Паша, тебя убьют. Нет у него никакого резона тебя в живых оставлять. Но дело даже не в этом, я, как погляжу, тебе твоя жизнь недорога. Не о ней ты печёшься. Так вот, после тебя, скорее всего, убьют и Нику. Не нужна она никому, знает слишком много. Так что твоя геройская жертва будет глупой и напрасной. И я хочу, чтобы ты это понял, прежде чем начнёшь подвиги тут совершать. Пока мы тут держим оборону, с Никой ничего не случится: она — его гарантия. А потому, Паша, сдаваться тебе смысла не имеет. Выйдешь отсюда, ты — труп, дочь твоя — труп, и все мы — трупы, Паша.

— А с чего ты взял, что я собираюсь сдаваться? — Павел произнёс эти слова и тут же почувствовал, как внутри что-то помертвело. Детский смех, звучащий в его душе, оборвался, и возникшая тишина со всего размаху врезалась в сердце.

— Даже так? — Борис недоверчиво прищурился.

— Хреновый из тебя специалист по шантажам, Боря, — нашёл в себе силы усмехнуться Павел. — Ты теперь послушай, что я тебе скажу. Тогда, два месяца назад, ты всё верно рассчитал. Но тогда на кону стояла власть в Башне. Всего лишь власть. И, хотя я и был уверен, что ты не прав, и ничего хорошего от твоего правления не выйдет, я бы всё-таки пошёл на твои условия. Чтобы спасти Нику. Тут ты, Боря, молодец, сделал меня. Но теперь у нас совсем иная ситуация. И дело тут не в кресле Главы Совета, плевать я на него хотел. Понимаешь, если бы был хоть один шанс, что без меня всю эту станцию запустят при данных обстоятельствах… если бы такой шанс был, Боря, я бы…

Павел устало взъерошил волосы, поднял на Литвинова больные глаза.

— Я ведь сегодня всё утро, да и вчера тоже, и так, и этак прикидывал. Руфимов еле держится, ему хуже стало, руководить он точно не сможет. Васильев, зам его… этот и вовсе с катушек слетел, пользы от него никакой, да он и изначально, как Марат сказал, так себе был специалист. А здесь… понимаешь, на станции нужен человек, способный контролировать и координировать все участки работ, не просто неплохой инженер, и даже не инженер со знаниями в области атомной энергетики — а таких у нас в Башне почти что нет, а именно опытный руководитель. Короче, некому, кроме меня сейчас у руля встать. Если бы Марат не был ранен, если бы Бондаренко, который остался на Южной, был здесь, если бы… Но ничего этого у нас нет, и потому, Боря, что бы там не говорил Ставицкий, я останусь тут. Пока мы не запустим эту чёртову АЭС. Заменить меня некем. А всё остальное…

Топот босых ног по паркету, солнечные зайчики, отскакивающие весёлыми мячиками от непокорных рыжих кудрей, тёплое объятие маленьких ручек… Ника. Звонкий заливистый смех, словно тысячи колокольчиков тронуло порывом ветра. Тоненькая девушка, с серьёзными серыми глазами. Внезапно повзрослевшая и изо всех сил пытающаяся заботиться о нём. Его маленькая дочка. Солнечный рыжик.

— Я останусь тут в любом случае, Боря, — твёрдо повторил Павел.

— Да погоди ты, Паша, её хоронить, — Борис заговорил торопливо, положив руку ему на плечо. — Ничего ещё не ясно. И запомни — там всего лишь твой очкастый стеснительный братик, который сбрендил на почве старой мести или ещё по какой причине. А тут — ты и я. И мы его сделаем, Паша. Сделаем, точно тебе говорю. Ты главное, не паникуй. Лучше дай мне, как большому специалисту, с ним пообщаться. Позиция у нас, конечно, хуже не придумаешь, но и я не лыком шит. Ты, главное, потребуй, чтобы тебе дали возможность с ней поговорить — мало ли, вдруг он блефует, и Ники у него нет. Шанс небольшой, но всё же…. А потом предоставь вести переговоры мне.

— Предоставлю, даже не сомневайся, — Павел почувствовал небольшое облегчение от того, что этот интриган и манипулятор, Борька Литвинов, непревзойдённый мастер психологических поединков и переговоров, сейчас на его стороне. — Главное, Боря, нам нужно время. Чем больше, тем лучше. Ресурсов тут пока хватает, а вот со временем беда. И твоя главная задача — выторговать нам это время. Любой ценой.

Павел бросил взгляд на чёрный телефон из полированного блестящего пластика, пока хранивший зловещее молчание. Перевёл глаза на часы, висящие над столом. Осталось семь минут. Что же с тобой случилось, брат ты мой Серёжа? Когда я упустил тот момент, в который ты из маленького, доброго и стеснительного мальчишки превратился в…

За дверью раздался шум, выдернувший его из невесёлых размышлений. Дверь приоткрылась, туда заглянула растерянная физиономия Алёхина:

— Павел Григорьевич, я говорил…

— Да отойдите вы, капитан! Не мешайте! — в комнату, оттолкнув капитана, решительно влетела Маруся с ворохом распечаток. Следом за ней — Селиванов, хмурый и раздражённый, с плотно сжатой бесцветной ниточкой губ.

— Ну вот видишь, Боря. Даже на полчаса их оставить нельзя, а ты говоришь сдаваться… — устало попытался пошутить Павел.

— Я говорю? — удивился Борис, с интересом оглядывая Марусю. — Что ж, вы, Маруся, так врываетесь? Соскучились по мне, что ли?

Она проигнорировала Литвинова, уставилась на Павла, зло сверкнув глазами.

— Я бы не врывалась, Павел Григорьевич, и не мешала бы вашим тайным переговорам, если бы вы потрудились поставить весь коллектив в известность, кто именно принимает решение в ваше отсутствие! Или по телефону хотя бы отвечали.

— Что случилось? Насосы? Это результаты этапа? — Павел протянул руку за распечатками. — Всё плохо?

Он стал торопливо просматривать колонки цифр. Что ж, результаты, конечно, могли бы быть и получше, но ничего критического Павел не заметил и вопросительно посмотрел на Марусю.

— Ничего не плохо. — ответила она, прямо глядя на Савельева. — Надо продолжать и переходить на новый этап.

— Ну и переходите, я же вам ясно сказал, Мария Григорьевна…

— Так я так и хотела. Но некоторые…

— Я решительно возражаю, Павел Григорьевич! — выступил вперёд Селиванов, неприязненно покосившись на Марусю. — Вы же видите, какие показатели. Почти на грани допустимых значений. И на давление посмотрите!

— Давление в допуске. Насосы выдержат! — Маруся повернулась к Селиванову.

— Вы хотите всех нас тут похоронить? И кто вы такая, чтобы принимать решения и указывать мне, инженеру с двадцатилетним стажем, что я должен делать, а что нет?

— Так, стоп! — Павел прервал их перепалку, ещё раз быстро пробежался глазами по показателям, остановился на давлении. — Маруся… Мария Григорьевна права. Показатели, и температура, и давление в норме, надо переходить на следующий этап.

— Ну, конечно! — Селиванов вдруг зло усмехнулся. — Надо было сразу понять, что у нас тут кумовство.

— Какое кумовство? — Павел уже привык в постоянным нападкам Селиванова, но это странное обвинение уже совсем ни в какие ворота не лезло. — При чём тут кумовство? В моё отсутствие решения принимать и руководить работами будет Мария Григорьевна, потому что…

— Потому что грех сестрицу по карьерной лестнице не двинуть, ведь так? — сощурился Селиванов.

— Какую сестрицу? — удивился Павел, услышал, как позади него тихо присвистнул Борька, и непонимающе уставился на Селиванова. — Ты что несёшь?

— Ой, ну не надо только тут комедию ломать, Павел Григорьевич. Актёр из тебя неважный. Думаешь, никто не понял, что Мария Григорьевна твоя сестра? Я об этом сразу догадался, как только Марат её сюда притащил. Что людей за идиотов держите? Думаете, все вокруг слепые и ничего не видят? Фамилия, отчество — просто совпадение, да? Не говоря уже об элементарном внешнем сходстве.

— Фамилия? — Павел взглянул на Марусю. Она стояла в напряжённой позе и молчала. И это молчание было красноречивее всего остального. Павел только сейчас понял, что так и не узнал её фамилию, как-то обходился без этого, все её называли Марусей или по имени-отчеству Марией Григорьевной. Григорьевной, чёрт! Но это невозможно. — Как ваша фамилия?

— Савельева, — упрямые Марусины глаза уткнулись прямо в Павла. — Савельева Мария Григорьевна.

Загрузка...