Башня. Новый Ковчег 5

Глава 1. Сашка

Никогда ещё Сашка не чувствовал себя таким клоуном, как сегодня. Да, именно клоуном — в белой, тщательно отутюженной рубашке, непривычно сдавливающей шею так, что, казалось, ещё чуть-чуть и он задохнется, в узких тесных ботинках, в круглых зеркальных мысках которых отражались хрустальные подвески люстр, брильянтовые капельки дамских колье и золотые запонки их кавалеров, и в смокинге, до невозможности неудобном и жёстком. Смокинг был сшит по тщательно снятым меркам у одного из самых престижных портных, но всё равно безбожно сдавливал плечи и спину, заставляя Сашку помимо воли вытягиваться в струнку и держаться неестественно прямо.

— Ну вот теперь хоть осанка появилась, а то сутулился, как… как лакей, — небрежно произнесла она, ещё раз бросив на него придирчивый и слегка презрительный взгляд перед тем, как швейцар, угодливо склонившись (больше перед ней, конечно, чем перед ним), отворил высокие белые двустворчатые двери, ведущие в роскошный зал ресторана. Оттуда уже доносились звуки музыки, громкие и несколько навязчивые, женский смех, уверенные мужские голоса — закрытый светский раут был в самом разгаре. Она — за две недели Сашка уже успел это усвоить, — знала, куда нужно и куда не стоит появляться с опозданием. Сюда — стоило, потому что, едва они вошли, все мужские взгляды устремились на неё, а она, обласканная этими взглядами, ничуть не смущаясь, прошествовала внутрь, сверкая белыми обнажёнными плечами и тщательно выверенной хаотичной россыпью бриллиантовых шпилек в белокурых локонах.

Светский раут — ещё одно дурацкое выражение из новой Сашкиной жизни — был первым мероприятием, на котором Сашка должен был появиться в своём новом качестве. Ещё каких-то полгода назад он не смел и мечтать о таком, сегодня же ему было всё равно. В последние дни им завладела какая-то странная апатия — всё настолько резко поменялось, неожиданно и непредсказуемо, что Сашка, совсем не готовый к такому повороту событий, растерялся и поплыл по течению, послушно выполняя всё, что от него требуется, а требовали от него одновременно и много, и мало — как от дрессированной цирковой собачки, выпущенной на арену, чтобы веселить почтеннейшую публику.

Впрочем, почтеннейшей публики на этом светском рауте было не слишком много. В огромном зале, с зеркальными стенами, в которых отражались и множились золочёные подвески тяжёлых винтажных люстр и лёгкие брызги столового хрусталя, собралось от силы человек тридцать: мужчины в дорогих смокингах, женщины в длинных вечерних платьях. Большей частью незнакомые, но попадались и те, кого Сашка знал.

Она остановилась рядом с высоким мужчиной — тот словно из-под земли вырос перед ней, тряхнул густыми каштановыми кудрями, склонился в почтенном поклоне и тут же припал губами к её маленькой белой ручке, которую она протянула ему, легко и непринужденно, но Сашка уже знал, что в этом простом и естественном жесте всё было просчитано до мелочей. Мужчина о чём-то заговорил, улыбаясь и пытаясь поймать её ответную улыбку, но она лишь красиво приподняла уголки губ, чуть тронутых помадой так, как будто их слегка сбрызнули утренней свежей росой, и, склонив хорошенькую головку, едва заметно кивала в такт словам собеседника. Сашка, которого послушным козликом притащили сюда на верёвочке, застыл рядом, стараясь не смотреть на неё, но всё равно помимо воли утыкался взглядом в блестящий пепельный завиток на длинной белой шее, в жемчужную капельку на нежно-розовой мочке уха…

Она была здесь самой красивой — ожившей иллюстрацией из волшебной сказки — и при этом непреодолимо чужой, неправильной, и Сашка в который раз задал себе уже изрядно надоевший вопрос: какое отношение он имеет к ней? Что произошло? Как вообще это могло произойти?

А произошло всё очень быстро, просто и даже как-то обыденно.

Когда неделю назад по громкоговорителю объявили его имя, вызвав к начальнику учебной части, Сашка был уверен — вот сейчас его выпрут с курса, и внутренне был готов к этому. Ещё накануне, слушая сбивчивый рассказ Стёпки, прибежавшего к нему после ссоры с отцом, про новые порядки, которые собираются вводить в Башне, Сашка Поляков подумал, что в первую очередь будут чистить административный сектор, как самый престижный. Туда теперь точно можно будет попасть исключительно благодаря правильному происхождению, с которым у Сашки было неважно.

Впрочем, тогда это его не волновало. Он шёл по длинному коридору учебной части, непривычно пустынному и тихому и думал: ну и пусть, пусть. Он вернётся домой, к родителям, мама наверняка волнуется — Сашке так и не удалось с ней увидеться после того, как он провёл ночь в обезьяннике, а ведь ей, наверно, сообщили. На работу его определят, всех куда-нибудь определяют — куда, Сашка не особо задумывался. Зато он будет ближе к Катюше, и, может быть, оттуда, с шестьдесят пятого, у Сашки получится добраться до неё. Он пока не представлял, возможно ли это, но он обязательно что-нибудь придумает. Да и больница, в которой сейчас лежит Кир, тоже будет ближе. Так что, может, это и к лучшему, что его отправят вниз прямо сейчас. И даже хорошо, что так скоро — всё равно это бы произошло, так что лучше сразу, чем сидеть на лекциях и вздрагивать от каждого звука, ожидая, что сейчас придут его отчислять…

В приёмной перед кабинетом начальника учебки секретарша спросила его фамилию, и услышав её, тут же кивнула в сторону двери: «Проходите, Поляков, вас ждут».

Сашка зашёл в кабинет и с удивлением увидел, что начальник там не один. Слева от него, в кресле, небрежно закинув ногу на ногу, сидела женщина, очень ухоженная и дорого одетая — Сашка немного разбирался, насмотрелся, когда бывал у Рябининых. К этой женщине, как ни к кому другому подходило банальное и заезженное определение — ослепительная красавица, потому что именно ослепительной красавицей она и была, и в сравнении с ней проигрывала даже Наталья Леонидовна, всегда наряженная, изящная, соединяющая в себе яркость хищницы и утончённое благородство.

Женщина уставилась на вошедшего Сашку с каким-то странным интересом, словно ей показали диковинное существо, нелепую игрушку, вытряхнутую из сундука вместе со старым и пыльным тряпьём, потом повернулась к начальнику.

— Это он? — голос у неё был мелодичный и тоже очень красивый.

— Вы — Александр Поляков? — уточнил начальник у Сашки.

Сашка кивнул.

— Понятно… — протянула красавица и снова изучающе посмотрела на Полякова. — Что ж, примерно, так я и думала.

Она поднялась с кресла, одёрнула слегка задравшийся пиджак делового костюма, идеально обтягивающий её точеную фигурку.

— Пойдём со мной, Александр Поляков. Я думаю, Евгений Антонович, у студента Полякова не возникнет проблем с тем, что он сегодня пропустит занятия?

— Конечно, Анжелика Юрьевна. Никаких проблем. Я всё понимаю. Такое событие, конечно, — Евгений Антонович, который подскочил со стула тотчас же, как только встала эта женщина, неестественно быстро оказался у двери и угодливо распахнул её перед гостьей, согнувшись в полупоклоне.

Анжелика Юрьевна, так кажется её назвал начальник, плавной походкой проследовала к выходу, на пороге обернулась, глядя на застывшего в недоумении Сашку.

— Ну, что же ты, пойдём. Нам с тобой надо поговорить, Александр Поляков. Не бойся. Новости, скорее, приятные.

Она улыбнулась одними губами, глаза, ярко-голубые, с блестящей перламутровой капелькой над тёмным зрачком, при этом остались совершенно холодными, и Сашке снова почудилось, что она его изучает, как изучают кусочек водоросли: кладут на стёклышко, а потом долго разглядывают в микроскоп, наблюдая, как сливаются и распадаются изумрудные, неровные колечки.

Сашка пошёл следом, совершенно не понимая, что надо от него, скромного студента первого курса административного сектора, этой блестящей красавице — заезженное выражение по-прежнему стучало в голове, — явно занимающей очень высокое положение в Башне. А то, что положение этой женщины было более чем серьёзным, Сашка понял сразу: едва они вышли из кабинета, откуда-то словно из воздуха материализовались двое мужчин в одинаковых чёрных костюмах и, как приклеенные, устремились за ними. С охраной у них в Башне ходили немногие. Почти никто. Разве что, члены Совета.

— А вы… кто? — Сашка не смог справится с любопытством и задал вопрос в спину идущей перед ним женщины.

— Я, — она повернула к нему изящную головку с идеально уложенными светлыми волосами и странно усмехнулась, и снова в этой усмешке участвовали только губы — глаза смотрели равнодушно. — Я — министр юстиции Бельская Анжелика Юрьевна и… твоя биологическая мать.

Сашка остановился, как вкопанный, не понимая — она что, шутит?

— Пойдём, тут не место устраивать сцены. Дома я тебе всё объясню, — и она, отвернувшись, ускорила шаг.

Сашка, оглушённый этой дикой фразой, поплёлся следом, чувствуя себя героем дешёвого бульварного романа и совершенно ничего не понимающий.

Квартира, куда его привела Бельская, впечатляла размерами, что было неудивительно: на верхнем ярусе Поднебесного уровня других и не водилось, но при этом она совершенно не походила ни на музейный склеп Рябининых, ни на радостные, солнечные комнаты Савельевых. Она была выхолощено стерильной: свет, проникающий через панорамные окна огромной и почти пустой гостиной, падал на молочно-белую обивку дивана, геометрически точного, с острыми прямыми углами, грустно скользил по гладкому, безликому паркету, натыкался на картины в одинаковых рамах, странные, ничего не выражающие картины — яркие разноцветные квадраты и треугольники, напоминающие рассыпанную детскую мозаику, и тускнел, выцветал, сливался с неживой белизной и растворялся в ней. Даже в душных апартаментах Рябининых, где антикварная мебель, тёмная и тяжёлая, обступала со всех сторон, было больше жизни, чем здесь, потому что в квартире Анжелики Юрьевны Бельской жизни не было, как не было и смерти — только пустота, красивая и звенящая пустота.

Анжелика Юрьевна кивнула прислуге, двум одинаково одетым горничным, которые бесшумно появились в гостиной и тут же, повинуясь её жесту, растворились где-то в бесконечных комнатах, и, указав Сашке на диван, сама отошла к стене, к большому, в полный рост зеркалу, перед которым замерла, с явным удовольствием разглядывая своё безупречное отражение.

— В общем, так, Александр, — медленно проговорила она, не глядя на Сашку. — Имя у тебя, конечно, немного простоватое, — она наморщила свой хорошенький носик. — Но менять его, пожалуй, не будем. Ни к чему. Александр… Алекс… Да. Я буду звать тебя Алекс. Алекс Бельский. Вполне неплохо.

Всё это она произнесла, не отрываясь от зеркала, словно разговаривала не с Сашкой, а со своим отражением, а Сашка Поляков, неожиданно превратившийся в Алекса Бельского, только хлопал глазами.

— Но… это, наверно, ошибка, — выдавил он из себя чуть слышно. — Я… у меня уже есть мама. Это недоразумение.

— К сожалению, это не ошибка, — Анжелика Юрьевна наконец-то повернулась к нему. — Твои родители, то есть те люди, которых ты считал своими родителями, тебя усыновили. Ты, как выражались в старину, плод моего греха. Мой муж, покойный муж, не мог иметь детей, а я была молода и не слишком осторожна. И, увы, не успела сделать аборт вовремя, а потом уже было слишком поздно, да и опасно для моего здоровья.

Она говорила спокойно и обыденно, равнодушно бросила слово «аборт», сожалея об упущенном времени. Сашка не верил своим ушам. Ведь получалось, что он, Сашка, результат того самого несделанного когда-то аборта, сидел перед ней, и она так просто ему об этом сообщала. Вообще-то, я хотела тебя убить, но, увы, не получилось…

— Ты — взрослый мальчик, Алекс, должен меня понять, — Анжелика снова отвернулась и улыбнулась своему отражению в зеркале.

Сашка потрясённо молчал.

— Жить ты будешь тут, у меня, — продолжила она, как ни в чём ни бывало. — Тебе уже подготовили одну из гостевых комнат.

— А вещи? — тупо спросил Сашка просто для того, чтобы хоть что-то сказать, не молчать.

— Вещи? Ах да… вещи мы тебе купим новые, впрочем, если там есть что-то тебе нужное. Не волнуйся, Алекс, я распоряжусь, чтобы их доставили. Давай сюда свой пропуск, у тебя теперь будет новая фамилия и документы разумеется, тоже. Уже всё делается. В общем, Алекс, сейчас тебе всё покажут и объяснят. Проводят в твою комнату. Вечером придёт человек, который будет с тобой заниматься — тебе придётся многому научится и много чего усвоить. Фамилия Бельских обязывает быть на высоте. Глупым ты не выглядишь, это уже радует, но манеры… манеры оставляют желать лучшего. И да, пока в ближайшее время не стоит никуда ходить, по друзьям, приятелям, а, впрочем, ты и не сможешь. Без пропуска. В общем, обживайся. А мне пора.

— Но… почему? — Сашка наконец-то пришёл в себя настолько, чтобы задать этот вопрос. — Почему сейчас? Почему вы, столько лет… и сейчас?

— Обстоятельства изменились, Алекс, — Бельская отошла от зеркала, нехотя, как будто ей было жалко расставаться со своей идеальной собеседницей по ту строну зазеркалья, и подошла к Сашке. — Наш новый Верховный очень щепетилен в таких вопросах, он и раскопал эту старую историю, — она вздохнула, явно сожалея о том, что историю раскопали. — Так что, считай, что тебе повезло. Ты вроде как в лотерею выиграл. В наших теперешних условиях — быть Бельским, всё равно, что быть принцем крови. Так что, радуйся, мальчик. Ты вытащил счастливый билет. Ну, давай сюда свой пропуск и ключи от квартиры.

— А мои родители… моя мама?

— Я отправлю им денег, — спокойно сказала она и протянула красивую холёную руку. Повинуясь властному взгляду голубых глазах, Сашка достал из кармана пропуск и ключи и осторожно положил их в её ладонь. Она слегка усмехнулась, повернулась и направилась к выходу.

— А… кто мой отец? — уже в спину спросил её Сашка, совершенно потерявшийся от событий.

— А это, Алекс, совершенно неважно. Какая тебе разница? Главное — что я твоя мать. Вот увидишь, быть Бельским тебе понравится.

И она ушла, даже не оглянувшись, оставив Сашку в полном раздрае от обрушившейся на него информации.

— А кто же этот юноша рядом с вами, Анжелика Юрьевна?

Мужчина с густыми каштановыми волосами, который по-прежнему вился рядом с ними, рассыпая ненужные и ничего не значащие слова, быстро скосил на Сашку взгляд и снова жадно уставился в глубокий вырез жемчужно-розового платья — невинного и развратного одновременно.

— Ах это, — она нежно улыбнулась. — Это мой сын, Алекс Бельский. Студент административного сектора, подаёт большие надежды.

Сашка, которого голос Анжелики оторвал от невесёлых воспоминаний, вздрогнул — он так и не смог привыкнуть к своему новому имени, вздрагивал каждый раз — и выдавил из себя идиотскую улыбку.

— Надо же, Анжелика Юрьевна, ни за что бы не подумал, что у вас может быть такой взрослый сын.

— Да, Артём Михайлович, и не говорите. Самой не верится.

Она засмеялась, и её серебристый равнодушный смех был подхвачен раскатистым хохотом её собеседника. Сын? Ну надо же? И сколько ему? Уже семнадцать? Никогда бы не подумал!

Привлечённые этим смехом, к ним стали подходить другие люди: оценивающее любопытство, спрятанное за маской вежливости на лицах женщин, плохо прикрытое равнодушие к нему и почти явный интерес к ней на лицах мужчин — за последнее время Сашка почти привык к этому, все, кто появлялись за эту неделю в стерильном холоде апартаментов Бельской, смотрели на него так, ну или примерно так.

Он отвернулся и почти сразу же заметил Веру. Надо же, она тоже, оказывается, была здесь. Стояла в строгом тёмно-синем платье в стороне, сжимая бокал с напитком в руке, и хмуро посматривала на всех присутствующих. Ну да, Ледовские, они же тоже… из элиты.

Вера поймала Сашкин взгляд, насмешливо скривила губы и закатила глаза. И Сашке внезапно стало легче — словно груз, который он волок все эти дни в одиночестве, потерял половину своего веса.

— Поздравляю, Алекс. Этот смокинг очень тебе к лицу, — знакомый, сухой, похожий на шелест увядших листьев, голос, раздался прямо над ухом. Сашка вздрогнул и непроизвольно вытянулся. Поднял лицо и тут же замер, пойманный врасплох бледными, почти бесцветными глазами, цвета грязной талой воды — Сашка видел такие лужицы, собирающиеся в выбоинках бетонного пола платформы, когда их водили с экскурсией на Южную станцию. Был март и холодно, и грязь вперемежку со снегом хлюпала под ногами.

— Спасибо, Ирина Андреевна, — Сашка выдохнул себе под нос, но она услышала, и невзрачное серое лицо перекосила улыбка.

В тот первый день, когда на него обрушилась новость о его настоящем происхождении, Сашка почти безвылазно, если не считать походы в туалет, просидел в своей новой спальне, пытаясь хоть как-то осмыслить произошедшее и унять панику. Это удавалось плохо, не помогала даже книга, которую Сашка нашел здесь же, в комнате, и которая, как он догадался, выполняла роль декора — своеобразного яркого штриха, дополняющего безупречно-мёртвый интерьер.

Он перелистывал страницу за страницей, понимая, что если не будет хотя бы делать вид, что читает, не будет складывать буквы в слова, а слова в предложения — бессмысленные, потому что смысл ускользал и растворялся, — то он просто разревётся. Громко, в голос, как маленький.

Ему мучительно хотелось к маме. Не к той женщине, которая назвалась матерью, попутно сообщив, что не успела убить его ещё до его рождения, а к той, к настоящей маме. К её шершавым и одновременно мягким рукам, всегда чуть подрагивающим, когда она гладила его волосы. К её тёплому и тихому голосу, к ласковой нежности, которую он, дурак, не умел ценить и беречь.

Сашенька. Сынок.

Мама…

Анжелика Юрьевна вернулась только к вечеру и не одна, а в сопровождении другой женщины, невысокой, худой и не то чтобы некрасивой — скорее неприятной. Сашке она тогда показалось смутно знакомой, но он никак не мог вспомнить, где он мог её видеть.

— Добрый вечер, Александр, — поздоровалась женщина.

— Алекс, — поправила её Анжелика. — Я бы предпочла, чтобы его называли Алекс. В ваш сектор я уже позвонила, сказала, чтобы они исправили имя в пропуске и в документах.

— Алекс так Алекс, — тускло согласилась женщина. На Анжелику она не глядела, да и на него, Сашку, тоже. Было вообще непонятно, куда она смотрит — в сторону, куда-то в бок, но при этом Сашка готов был поклясться, что от этой женщины вряд ли что может ускользнуть.

— Ты тогда просвети его, что к чему, хорошо? — Анжелика Юрьевна скривила свои красивые пухлые губы.

Сашка скорее догадался, чем понял, что между этими двумя женщинами отношения оставляют желать лучшего. Хотя они были близки, наверно, какие-то родственные связи — что-то общее проскальзывало в лицах обеих, и в красивом лице Анжелики, и в сером невзрачном её гостьи, — но эта близость их обеих не радовала, скорее уж тяготила и даже раздражала.

— Хорошо, — женщина кивнула и, в первый раз за всё время посмотрев на Сашку, заговорила сухо и жёстко. — Меня зовут Ирина Андреевна Маркова, я — министр административного управления. С твоей мамой, — при слове «мама» Ирина Андреевна неприятно усмехнулась, а Анжелика ещё больше скривилась, что опять не укрылось от внимания Ирины Андреевны. Её невыразительное треугольное личико заметно оживилось, и она продолжила, ещё раз с удовольствием повторив «с твоей мамой». — Мы с твоей мамой родственницы, не близкие, но всё же. Так что с тобой получается, мы тоже в некотором роде в родстве. Но это родство никак не должно отражаться на наших профессиональных отношениях, потому что, начиная с завтрашнего дня, ты поступаешь целиком и полностью в моё распоряжение.

— А учёба?

— Учиться будешь в индивидуальном порядке, прямо на рабочем месте, непосредственно вникая во все рабочие моменты. У тебя должно получиться. Я справлялась в учебной части, преподаватели тобой довольны, по успеваемости нареканий нет.

— Но, — растерянно проговорил Сашка. — Я же ещё почти ничего не знаю, я всего…

— Это не имеет значения. Программа обучения составлена таким образом, чтобы ученики осваивали профессию с самых низов, каждый бывший студент должен пройти карьерную лестницу, начав с самой ничтожной ступеньки. Но тебе занимать низкие должности не придётся. Ты не просто студент, ты — Бельский. Твоё положение неизмеримо выше положения всех твоих однокурсников.

Сашка ошарашенно молчал.

— Значит, Алекс, завтра в девять я жду тебя в административном секторе. Ты знаешь, где это, проходил стажировку у Кравца.

И тут Сашка вспомнил, где он её видел.

— Смотри сам, Шура, я ведь не настаиваю. Это дружеский совет, рекомендация старшего товарища, не более.

Тонкая ложечка дробно постукивала о край чашки. Сашкин взгляд был прикован к этой ложечке и к сухому запястью, покрытому редкими завитками светлых волос, выглядывающему из широкого обшлага халата.

— Ты понимаешь, Шура, о чём я толкую?

— Понимаю, Антон Сергеевич.

В дверь тоненько заскреблись, и по лицу Кравца брезгливой гримасой пробежало раздражение. Ложечка в его руках звякнула и замерла, и словно в ответ на внезапно образовавшуюся тишину в комнату серой тенью скользнула женщина, поставила перед ними на низенький сервировочный столик поднос с каким-то угощением.

— Антоша…

— Вон пошла, дура, — равнодушный голос Сашкиного начальника тонкой плетью прошёлся по худому телу женщины. Она вздрогнула и втянула морщинистую цыплячью шею в воротник мешковатого платья.

— Не стой столбом, — шипящий шёпот Анжелики прозвучал прямо в ухо, и Сашка снова дёрнулся, как от удара током. — Пойди, пройдись по залу. Побеседуй с людьми.

Сашка послушно кивнул, а Анжелика (про себя Сашка называл её исключительно по имени, а при личном обращении всегда мучительно подыскивал безлично-вежливые формы) уже упорхнула от него, подошла к высокому красивому мужчине, в котором Сашка узнал Мельникова, отца Стёпки (Сашка видел его в больнице у Анны Константиновны). Вот уж на ком чёртов смокинг сидел как влитой и вряд ли доставлял какие-то неудобства.

— Олег, а где твоя супруга? Почему ты один? — проворковала Анжелика, приближаясь к отцу Стёпки.

Сашка отошёл от них, огляделся. Слава богу, Вера всё так же мрачно стояла в стороне, подпирала спиной колонну. Пожалуй, она была единственной, кого он был рад здесь видеть. Он торопливо приблизился к ней.

— Алекс Бельский? — фыркнула она, и в её глазах свернула насмешка.

— Вер, не надо, пожалуйста, — тихо попросил он.

И она поняла, кивнула, насмешка в глазах погасла, взгляд стал серьёзен.

— А я-то думала, куда ты подевался. На занятия ходить перестал. А ты, теперь, выходит, птица высокого полёта.

— У меня индивидуальное обучение, я почти всё время при Марковой. Она — моя родственница, как оказалось. Ну и начальница теперь.

— Да уж, — протянула Вера. — Повезло так повезло.

— Вер, ты мне лучше скажи, есть какие-то новости? Стёпа? Что-то слышно про Нику?

— Ничего не слышно. Я думаю, её все ещё держат взаперти. Этот её психопат дядюшка, наш новый Верховный.

Сашка только сейчас понял, что подсознательно ждал, что на этом рауте будет Ника. У неё-то точно происхождение такое, какое надо. Может и её тоже будут наряжать, как куклу, и таскать по этим сборищам, как его и Веру.

— А вообще, Саш, я ничего толком не знаю, — с горечью продолжила Вера. — В учебке такие дела творятся — всё перекрыли, общаться между группами нельзя, дежурных в коридорах выставили, из числа добровольцев, — она не смогла сдержаться и бросила на Сашку колкий взгляд. «Из числа добровольцев, таких же стукачей, каким был ты», — догадался Сашка, прочитав недосказанное в её глазах.

Впрочем, это выражение было мимолётным, взгляд её снова стал затравленным и тоскливым.

— Я ни с кем не могу видеться. Ни с близнецами, ни с… Марком, — губы Веры дрогнули.

— А Стёпа? — Сашка понял, что Вере трудно про это говорить, и перекинул разговор на другое. — Про Стёпку что-то слышно? Он дал о себе знать? Он нашёл Кира?

Вера поспешно опустила глаза.

— Да, Стёпка мне звонил три дня назад. Он устроился в больницу, медбратом.

— И как? Он выяснил, что с Киром? — Сашке очень не понравилось, что Вера не смотрела на него, прямая и категоричная Вера редко отводила взгляд, разве что…

— Саш… Кир умер.

— Нет, — выдохнул Сашка и в растерянности залпом выпил бокал, который Анжелика велела ему взять с подноса официанта, услужливо встретившего их на входе, и с которым он так и таскался всё это время. Непривычно резкий вкус и пузырьки ударили ему в нос, и на глаза навернулись слёзы — то ли от попавших внутрь газиков от игристого вина, то ли от того, что Кир…

— Извини. Надо было как-то не так сказать, — в глазах Веры, которые она всё же вскинула на него, Сашка уловил сочувствие. — Вы же дружили с ним, в последнее время.

Сашка и сам не знал, дружили они с Киром или нет. И как назывались их сложные отношения — дружбой, приятельством, товариществом. Но он знал одно — вместе с его смертью в душе образовалась пустота, которую он никогда не сможет заполнить.

— Степка там дёргается. Спрашивает, делаем ли мы что-то, чтобы вытащить Нику, — Вера поспешно сменила тему. — А я… что я могу сделать? Я тут одна, меня к ней не пускают. Я просила маму, чтобы она поговорила с Рябининым, они хорошо знакомы. Но она сказала, что Рябинин и слушать её не стал. Может, у тебя есть идеи?

Сашка покачал головой. Идей у него не было.

— Чёрт, её только тут не хватало! — внезапно Вера скорчила брезгливую гримасу. — Блин, дура, вырядилась, как невеста какая-то. Извини, Саш, я не хочу с ней говорить! — и Вера быстро отошла вглубь зала — Сашка даже не успел сообразить, почему.

Впрочем, его недоумение длилось недолго. Прямо к нему, улыбаясь, шла Оленька Рябинина, даже не шла — плыла: в длинном нежно-кремовом платье, с двойной ниткой жемчуга на нежной шее и в сверкающей короне-диадеме она действительно смахивала на невесту. Сашка напряжённо замер.

— Саша! Ой, прости… Алекс, — она протянула ему руку, и он машинально, как его учили (а его учили, к нему каждый вечер ходил то ли гувернёр, то ли воспитатель — Сашка так и не придумал, как называть своего преподавателя этикета и хороших манер), наклонился и прижался губами к прохладной руке, ощутив сладкий цветочный запах, от которого к горлу тут же подкралась тошнота.

— Надо же. Кто бы мог подумать, — ворковала Оленька, разглядывая его так, как будто видела впервые. — Мы с мамой были очень удивлены, когда узнали, кто ты. Правда, это замечательно?

— Да, замечательно, — пробормотал Сашка и тут же вежливо добавил, вспомнив очередной урок правил хорошего тона. — Это платье очень тебе идёт.

— Правда? — улыбка Оленьки стала ещё шире. — Ой, ты не представляешь, сколько стоил материал! Это — настоящий атлас, в Башне такой не делают. Это — винтаж.

— Очень красиво, — согласился Сашка.

— Столько сил ушло на примерку, портниха-дура чуть не испортила ткань. Я несколько часов стояла, как манекен, чтобы оно село идеально. Ты же понимаешь, что я сегодня должна выглядеть по-особенному.

Сашка рассеянно кивнул, привычно пропуская болтовню своей бывшей девушки мимо ушей.

— Ой, Саш, то есть, Алекс… Алекс и вправду красивее. Алекс, ты же на меня не обижаешься, да?

— Я? — удивился Саша, непонимающе моргнув. — Почему я должен обижаться?

— Просто, ты должен меня понять, Алекс. Всё случилось быстро и неожиданно, но мама сказала, что такая возможность выпадает раз в жизни. Господи! — она наконец заметила Сашкин недоумённый взгляд. — Так ты что, ничего не знаешь ещё?

— А что именно я…

Внезапно гул голосов стих, и все, кто присутствовал в зале — и красивые, наряженные женщины, и уверенные если не в своей неотразимости, то не в неотразимости своего кошелька мужчины, и официанты, молчаливые и вышколенные — все, как по команде, обернулись в сторону входа, и Сашка с Оленькой тоже. Швейцары в тёмно-красных ливреях, сверкающих золотом пуговиц, распахнули двухстворчатые двери так широко, словно сейчас должен был въехать свадебный кортеж, украшенный розами и пышными бантами, но вместо этого в зал вошёл всего лишь один человек, невысокий, щуплый, в больших, закрывающих пол-лица очках.

«Наверно, это он, Ставицкий-Андреев, — догадался Саша. — Верховный правитель, Никин дядя, который все это и устроил».

Оленька вдруг подхватилась и, кинув Сашке «извини», быстро пошла навстречу вошедшему Ставицкому. Тот увидел её, остановился.

В воцарившейся тишине Оля приблизилась, быстро присела перед ним в старомодном реверансе, но тут же выпрямилась, бросила на всех торжествующий взгляд и встала рядом, тоненькая, красивая, с нежным румянцем на юном и свежем личике. Она была на полголовы выше Ставицкого, и он рядом с ней выглядел маленьким и старым, но, казалось, никого из присутствующих, кроме Сашки, это не смущало.

— Добрый вечер, господа! — голос у Ставицкого был тихий и слабый, но почему-то Сашке показалось, что это обманчивая слабость, ширма, умелая маскировка, которую этот человек так давно использует, что уже привык и не желает с ней расставаться. — Я очень рад, что мы все собрались сегодня в этом зале. Я надеюсь, что наши с вами встречи станут доброй традицией, как это было принято в старые времена, когда цвет Башни, её лучшие люди собирались вместе. Сегодня мы положим начало возобновлению старых традиций и начнём со счастливого повода, с особенного повода, который, я полагаю, доставит радость не только мне, но и всем здесь присутствующим.

Он замолчал, выдерживая паузу, и затем продолжил.

— Да, господа. Сегодня у меня праздник. Потому что Ольга Юрьевна согласилась стать моей женой…

Сашка чуть не выронил пустой бокал, который всё ещё держал в руках. К счастью, он вовремя среагировал и успел его подхватить. С ума сойти! Оленька выходит замуж и за кого? За этого старикана? Господи, да ему же уже больше сорока, он ей в отцы годится.

Он заоглядывался, выхватил взглядом Веру, которая стояла в отдалении и пялилась на Рябинину так, словно увидела мерзкую бородавчатую жабу.

Толпа тем временем загудела, раздались одобрительные возгласы, все поспешно устремились поздравлять жениха и невесту. А Сашка всё ещё стоял как громом поражённый, и ощущение, что он присутствует на каком-то идиотском спектакле или цирковом представлении, где все играют роли, росло в нём с каждой минутой. Всё происходящее было насквозь фальшивым, неестественным, вычурным, словно в плохой пьесе. Оленька, радостно идущая замуж за очкастого урода, годящегося ей в отцы («мама сказала, что такая возможность выпадает раз в жизни»), до неузнаваемости изменившаяся жена Кравца, он сам — наряженный в неудобный смокинг. Клоун, выступающий под псевдонимом Алекс Бельский — всё это не могло происходить наяву. И Сашка всё время ждал, что сейчас упадёт занавес, раздадутся аплодисменты, и актёры, в том числе и он сам, снимут маски и костюмы и разойдутся по домам. И он снова окажется в маленькой квартирке на шестьдесят пятом, с мамой и отцом. А потом побежит в больницу, где его будет ждать Катюша, со смешными бровками-домиками, в простом халате медсестры. Милая и родная Катюша.

Но ничего не заканчивалось. Ничего…

Следующий час стал для Сашки пыткой. С появлением Верховного Анжелика внезапно вспомнила о своём вновь приобретённом сыне, вцепилась в Сашку мёртвой хваткой, и уже не расставалась, таская за собой, как щенка на поводке. Сашка покорно следовал за ней, вымученно улыбался, говорил пустые и вежливые слова, мечтая только об одном — чтобы всё поскорее закончилось и чёртов занавес наконец опустился. От выпитого залпом игристого вина разболелась голова, от постоянных никчёмных разговоров мутило. Люди, к которым его подводила Анжелика, хвастаясь Сашкой, как каким-то удачным приобретением, были ему безразличны, он даже не пытался запомнить имен.

Кир умер. Ника взаперти. Катя где-то внизу, на осаждённой станции, а он теперь — Алекс Бельский, кривляющийся клоун, который совершенно бессилен что-либо изменить.

Наконец Анжелика подвела его к Ставицкому. Сашка подумал, что именно ради Верховного она и затеяла этот нелепый клоунский променад: ей надо было продемонстрировать свои несуществующие чувства, это было частью игры, в которой Сашка был всего лишь статистом. Ставицкий вежливо улыбнулся, скользнул по нему странным взглядом, задумчиво приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать, но не успел — его отвлек невысокий плотный мужчина. Сашка с облегчением выдохнул и отошёл в сторону. После представления Ставицкому Анжелика, к счастью, отцепилась от Сашки, и он хотел опять подойти к Вере — но та с матерью общалась с каким-то худощавым стариком, и Сашка не решился прервать их разговор.

Он забился в угол, чувствуя себя хуже некуда.

— Х-м… Алекс, что же вы тут один? — раздался за его спиной чей-то вкрадчивый голос.

Сашка обернулся и с удивлением увидел самого Верховного.

— Я… да… голова вот разболелась, — неловко пробормотал Сашка.

— Это с непривычки, Алекс, — ласково улыбнулся Ставицкий. — Вам, вероятно, всё здесь в новинку. Фуршеты, светские рауты, высшее общество. Ваша судьба, увы, сложилась так, что своё детство вы провели в обстановке, совершенно вам не подходящей. По праву рождения вы достойны много большего, чем квартирка на шестьдесят пятом и родители самого низкого происхождения. Но, к счастью, я восстановил справедливость. И теперь мы, все мы, рождённые править, элита, заняли то место, какое и должны занимать по праву.

Сашка вежливо молчал. В голову лезли странные мысли: этот щуплый, невзрачный мужчина, в нелепых очках и с вкрадчивым, мягким голосом — это тот, кто сверг самого Савельева, организовал убийство Вериного деда? Как такое может быть?

— А ведь это я нашёл вас, Алекс. Именно я, когда изучал истории знатных фамилий, раскопал ту историю вашей матушки. Это было трудно, скажу я вам. Анжелика Юрьевна озаботилась, чтобы плод её грехопадения не выплыл наружу. Но её можно понять, Алекс. И вы поймёте, я уверен. Люди нашего положения вынуждены прежде всего думать о приличиях, а вы, к сожалению, внебрачный сын. Впрочем, сейчас есть кое-что важнее приличий.

Речь Верховного становилась всё вдохновеннее, прежде негромкий, слабый голос обретал силу и уверенность.

— Гены, Алекс. Гены — превыше всего. Происхождение, кровь, вот что делает нас теми, кто мы есть. Нас осталось очень мало в Башне, каждый потомок тех первых, основателей, наперечет. И Бельские, Алекс — одна из самых значимых семей. А потому я никак не мог оставить вас прозябать в безвестности. И я вижу, что я не ошибся. Впрочем, я это всегда знал. С тех пор как стал наблюдать за вами.

— За мной? — переспросил Сашка.

— Да, молодой человек. За вами. Не удивляйтесь. Я очень много о вас знаю. И мне приятно, что вы являетесь ярким подтверждением моей теории, о том, что происхождение определяет и талант, и характер. Несмотря на то, что ваши приёмные родители занимают весьма низкое положение, вы поступили в административный сектор. А это, знаете ли, говорит о многом. И уже будучи стажёром умудрились выделиться, попасть в поле зрения сильных мира сего. Да, Алекс, да. Всё это время я следил за вами. Я знаю и про то, как вы работали на Кравца, и про вашу дружбу с дочерью Савельева, и про то, что вы и за моей невестой ухаживали. Ну, не смущайтесь, — Ставицкий ласково улыбнулся. — Я не буду вас ревновать. Дело молодое. К тому же, у вас прекрасный вкус, или в вас говорят ваши гены. Заметьте, Алекс, вы всегда выбирали себе девушек самого высокого происхождения. Самого!

Сашка судорожно сглотнул. Господи, что он несёт? Какие гены?

— Более того, молодой человек, я даже знаю про то, что вы стали свидетелем одного очень занятного разговора между вашим бывшим начальником Кравцом и генералом Рябининым, тогда ещё полковником. Очень занятного разговора.

Сашка побледнел. Вспомнил, как стоял тогда за той душной портьерой, в гостиной Рябининых, как задыхался от запаха пыли и от страха.

— А знаете, я ведь вас спас, Алекс, — Ставицкий явно наслаждался произведённым эффектом. — Кравец вас вычислил и даже просил у меня разрешения избавиться от вас. Вы были на волосок от гибели, молодой человек. Но я уже тогда знал, кто вы есть на самом деле. А ваша жизнь, ваши гены стоят очень дорого. И разбрасываться ими я не имел права. К тому же, я был уверен, что вы будете молчать. И я оказался прав.

Ставицкий снова тихо засмеялся.

— Что ж, Алекс. Я рад, что вы теперь среди нас. И я уверен, вас ждёт блестящее будущее. С такой матерью, как Анжелика Юрьевна, и с такими талантами. Я знаю, что Ирина Андреевна уже взяла вас под своё крыло. Да и у меня на вас грандиозные планы. Учитесь, вникайте и со временем вы займёте одно из самых высоких положений в нашем обществе.

Ставицкий поднял бокал, улыбнулся, сделал маленький глоток и собрался было отойти от Сашки, который стоял, совершенно раздавленный ворохом информации, свалившейся на него в этот вечер: смерть Кира, замужество Оленьки, то, что Ставицкий, оказывается, давно за ним следил и даже знал про тот подслушанный разговор. Новости метались в голове, путались, мешали думать. И тем не менее было что-то ещё в этом ворохе информации — Сашкин мозг отчаянно ему сигнализировал, — и на это что-то следовало обратить особое внимание и использовать, обязательно использовать…

— Подождите… Сергей Анатольевич, — Сашка вдруг понял, что именно, голова прояснилась, откуда-то из дальних уголков памяти всплыло имя и отчество Ставицкого. — Сергей Анатольевич…

Ставицкий остановился и, обернувшись, с интересом уставился на Сашку.

— Да?

— Ника… Могу я узнать, что с Никой?

— С Никой, — Ставицкий снова приблизился к нему. — А я вижу, что вы всё ещё заинтересованы в этой девушке. Что ж… вы неплохо соображаете, Алекс, я в вас не ошибся. А, знаете, это действительно неплохая мысль, — он о чём-то задумался, склонив голову набок и не сводя с Сашки внимательного взгляда.

— Я ничего не слышал о ней, с тех пор…

— Ника дома, где ж ей ещё быть, — мягко улыбнулся Ставицкий. — Она не очень здорова, сильно переживает из-за отца и всего, что происходит. Бедная девочка.

— Могу я её увидеть? — замирая, спросил Сашка.

— Увидеть? — Ставицкий снял очки, достал из кармана платок, протёр, снова надел. — А почему бы и нет? Вы далеко пойдёте, Алекс да, очень далеко. Ника, несмотря ни на что, всё-таки принадлежит к роду Андреевых, этого не изменить. И, вполне возможно, что в сочетании с генами Бельских… Что ж, Алекс, вы можете навестить её. Скажем, завтра вечером. Я предупрежу, вас пропустят. Девочка сейчас очень расстроена и одинока, а вы способны на неё хорошо повлиять. Да, пожалуй, так мы и сделаем. Завтра вечером, молодой человек. А сейчас, простите…

Ставицкий отошёл от него и присоединился к группе мужчин, стоящих в стороне. Они явно ждали, когда он освободится.

Сашка выдохнул. У него получилось. Завтра он увидит Нику. А там… он что-нибудь обязательно придумает. Они придумают. Вера, Стёпка, Марк, близнецы. Ника. Вместе они найдут решение. И он… нет, больше он не будет плыть по течению и участвовать в этом дешёвом балагане. Теперь он будет действовать.