Башня. Новый Ковчег 5

Глава 25. Караев

Если бы девчонка улизнула каким-то образом сама и спряталась у друзей или одноклассников, она бы уже была обнаружена — в этом Тимур не сомневался. Эти версии он отработал сразу, и везде было чисто. Тоненькая стопочка отчётов с подробными результатами обысков была аккуратно подшита к делу лейтенантом Ждановым, высоким красавцем-брюнетом, исполняющим при нём роль адъютанта. Сейчас лейтенант принёс протоколы утренних допросов — накануне было задержано ещё несколько человек, подозреваемых в связях с неуловимым полковником Долининым, — но все они были пустышками.

Караев быстро пролистнул страницы документов, задержался взглядом на одном с чистосердечным признанием, усмехнулся. Похоже, ребята из дознавательного переусердствовали, сломали мужика — было бы тому кого и чего сдавать, сдал бы не задумываясь, но, увы, к Долинину или любой другой преступной группировке этот слабак имел отношение не больше, чем его адъютант, который, вытянувшийся по струнке перед полковником, терпеливо ожидал дальнейших указаний.

— Это приложите к делу, — Караев отдал лейтенанту протоколы. — Что с установкой прослушки на телефоны в квартирах Ледовских и Шостаков? Передали приказ в сектор связи?

— Лично Соколову в руки, товарищ полковник. Как вы велели.

— Хорошо. Завтра в восемь утра чтобы у меня на столе лежали первые расшифровки разговоров. И ещё, — Караев замолчал, обдумывая дальнейшие слова, какой-то червячок сомнений точил и точил изнутри. Мешал.

У него повисла одна версия. Причём именно она казалась самой простой: проверить и вся недолга, есть зацепка — хорошо, нет — отбросить в сторону, как ненужную. На деле же вышло по-другому.

Мальчишка, недобитый на тридцать четвёртом, дружок Савельевской девчонки, снова, как угорь, выскользнул из рук. Надо было, конечно, брать быка за рога сразу, ещё в больнице на сто восьмом, когда он выяснил, что пацана подменили другим, каким-то Веселовым, у которого случайно тоже оказался огнестрел, и который так вовремя помер. Но тогда всё сложилось не в пользу Тимура: Рябинин с идиотским совещанием, отправка медиков на АЭС, к вечеру выяснилось, что исчезла девчонка, и стало совершенно не до раненого придурка. Потом и вовсе два потерянных дня — теперь-то Тимур уже понимал, что они были потеряны, — и, когда сегодня утром он вернулся к этому делу, выяснилось, что пацан испарился тоже.

В регистратуре заявили, что Веселова Алексея выписали день назад — сразу после визита Караева в больницу. Совпадение? Тимур не верил в совпадения. По обоим адресам, и Веселова, и Шорохова выписавшийся пациент не появлялся. Но хуже было другое. Дело с огнестрелом Веселова никто не вёл. А должны были вести. Обязаны. О всех убитых или раненых с применением любого оружия больницы сообщали в военный сектор. Эта больница не сообщила. И теперь дело принимало совершенно иной оборот…

Лейтенант ждал. Его красивое лицо не выражало никаких признаков нетерпения. Хороший боец.

— Вызовите ко мне майора Бублика. — Караев всё-таки принял решение, загнав сомнения в дальний угол.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — бодро козырнул Жданов и вышел.

Нельзя сказать, что дело по поимке Савельевской девчонки застопорилось или зашло в тупик, но оно затянулось, и Тимуру это не нравилось. Да, Верховный дал ему карт-бланш, сказав, что генерал Рябинин будет предупреждён, и что согласовывать свои действия с ним полковнику не потребуется, но в реальности обещание Верховного не имело и половины веса. Всё упиралось в формальности и бюрократические проволочки, и, если Рябинин и был предупреждён, то все остальные отделы, ведомства и подразделения, куда Тимуру приходилось обращаться для решения своих вопросов, предупреждены, конечно же, не были, и каждый раз повторялось одно и тоже нехитрое действие: сначала звонок Рябинину и только после этого всё остальное.

До Тимура дошло не сразу — два дня он с упорством осла ломился в закрытые двери, которые хоть и отворялись, но не сразу, и ниточки управления этими дверями были отнюдь не в его руках. Но и это было бы полбеды, если бы вчерашний вечер не принёс полковнику Караеву ещё одно неприятное открытие.

После восьми полковник заходил с ежедневным докладом к Верховному. Сергей Анатольевич был на редкость щепетилен в вопросах соблюдения установленного порядка, и, независимо от того, чем он был в этот момент занят, положенные десять-пятнадцать минут на выслушивание вечерней сводки всегда выделял.

Вчера, когда Тимур явился к Верховному, тот был не один.

Едва перешагнув порог бывшей Савельевской квартиры, полковник Караев услышал женские голоса, смех, вплетающийся тонкими нитями в короткие мужские реплики, сочащиеся знакомым самодовольством и спесью. Один из охранников, отправившийся доложить о его приходе Ставицкому, быстро вернулся и отрапортовал, что господин Верховный ждёт его в голубой гостиной. Это слегка удивило, на его памяти у Верховного в первый раз были гости, но Тимур никогда не страдал рефлексией — попав ещё мальчишкой в военный сектор, он твёрдо усвоил одно: приказы вышестоящих не обсуждаются, — поэтому он быстро последовал по коридору, зашёл в гостиную и замер, дожидаясь дальнейших указаний.

При его появлении разговор на короткий миг оборвался, едва заметно споткнулся, но тут же, словно опомнившись, снова полился шумным, весёлым ручейком.

— Ну же, Юра, что ты замолчал? А дальше?

— Дальше? Дальше, милая Анжелика Юрьевна, всё было банально и просто…

Рябинин хохотнул, залпом осушил бокал и откинулся на спинку дивана, с силой вдавив её своим жирным телом. Караев отметил про себя, что генерал был изрядно пьян. Впрочем, пьян он теперь был всегда, правда днём перед подчинёнными старался держаться. Это Рябинину давалось нелегко — отдавая приказы, он всё чаще сбивался и путался, злился и в приступе злобы орал, багровея лысиной. Это особо никого не пугало, разве уж совсем зелёных курсантов, те ещё как-то тушевались и робели. Остальные же посмеивались, и насмешки день ото дня становились всё смелее и откровеннее. Тимуру, несмотря на всё то презрение, которое он испытывал к рыхлому и слабому Рябинину, такое положение дел не нравилось: отсутствие дисциплины и разболтанность он на дух не переносил, хотелось закрутить гайки, прекратить пересуды и пошлые, грязные анекдоты и сплетни, которые уже поползли по военному сектору прилипчивой, быстро растущей плесенью. Такое нарушение субординации полковник Караев переживал остро, как будто оно касалось его лично. Зато самого генерала это ничуть не трогало. А в данный момент он выглядел и вообще вполне довольным собой и жизнью, растёкся потной тушей по мягкой обивке дивана и с упоением накачивался алкоголем.

Женщина, к которой он обращался — она сидела в кресле напротив, крутя тонкими пальцами ножку высокого хрустального фужера, — повернула красивое ухоженное лицо к другой дамочке, небрежно примостившейся рядом, на подлокотнике, и пропела:

— Наташа, твой Юра всегда так меня смешит.

В ровном и мелодичном голосе не было никакого веселья, но её подруга (вряд ли у кого возникли бы сомнения, что дамочки были подругами) рассмеялась в ответ, как будто услышала что-то жизнерадостное и остроумное.

Полковник Караев знал всех здесь присутствующих. Та, к которой обращался Рябинин, была Бельская Анжелика Юрьевна, министр юстиции, а баба, сидящая рядом, — Юрина жена. Обеих Тимур относил к разряду опасных сук, и, будь его воля, таких баб следовало бы давить и сгибать, пока не согнутся или не сломаются.

Соседнее кресло, придвинутое к камину, занимал сам Верховный, а за спинкой кресла, слегка опираясь на неё, стояла тоненькая девушка в чёрном коктейльном платье — дочка Рябининых и невеста Ставицкого. Девочка мило и заученно улыбалась, а её глазки, одновременно и глупенькие, и хитрые, то и дело перебегали на мальчишку, которого вместе с единственным здесь стулом задвинули в самый дальний угол. Мальчишку Караев тоже знал, тот постоянно мелькал при Марковой. Вялый и малоинициативный пацан, типичная жертва, в которую уже судя по всему, если не вонзила, то собралась вонзить коготки маленькая и невинная невеста Верховного.

Ставицкий задумчиво смотрел на всполохи искусственного огня за каминной решёткой и, казалось, не обращал никакого внимания на светский разговор в своей гостиной, но при появлении Караева вскинул голову, сверкнул стёклами очков и негромко произнёс:

— Полковник? Есть новости?

Его голос, мягкий и вкрадчивый, заставил всех присутствующих встрепенуться. Генерал Рябинин попытался то ли встать, то сесть ровнее — кажется только сейчас до него дошло, что перед ним стоит его подчинённый, — но так и не смог. Последний выпитый залпом бокал подкосил его окончательно. Его жена, напротив, ещё больше выровняла спину, как будто стремилась своей прямотой компенсировать нестояние мужа. А вот Анжелика Бельская после слов Ставицкого повернула свою хорошенькую головку, бегло ощупала полковника взглядом, задумчиво теребя правой рукой серёжку — несколько крупных белых жемчужин на длинной серебряной нити.

Караев коротко доложил, что явился для вечернего доклада, не желая вдаваться в подробности перед всеми. Ставицкий его понял, поднялся со своего места, вежливо извинился перед дамами и сделал знак полковнику последовать за ним в кабинет.

Что-то во всём этом было неправильным, и уже в кабинете, докладывая о всех своих передвижениях и догадках, до Тимура дошло что. Он невольно стал свидетелем эдакого камерного междусобойчика, где все были своими — и красавица Бельская, и надменная сука Рябинина, и её юная дочурка, и пьяный и опустивший Юра, и даже этот бледный пацан — и только он, полковник Караев, сюда никак не вписывался. И то, что Ставицкий утром пообещал ему генеральские погоны после поимки дочери Савельева, не значило ровным счётом ничего. Да, к его мнению Верховный прислушивается, да, он ему доверяет, ценит, как профессионала, но этого недостаточно. Чтобы стать своим — недостаточно.

Всё это Тимуру не нравилось. И пока единственным выходом виделось физическое устранение Рябинина, хотя, может быть… может быть, это и не потребуется. Он опять вспомнил вчерашний вечер в голубой гостиной: мягкий, приглушённый свет, всполохи ненастоящего пламени, играющие бликами на толстых стёклах очков Верховного, умный взгляд холодных синих глаз красивой и равнодушной женщины, парень на стуле в углу, растёкшийся по дивану пьяный Рябинин. Такое ощущение, что все действующие лица и статисты в сборе — можно начинать.

Караев сунул руку в карман брюк и нащупал острые уголки небольшой коробки. Вынул, слегка встряхнул, прислушиваясь к лёгкому шуршанию, открыл крышку и аккуратно достал оттуда серёжку. Нежная снежинка из белого золота, усыпанная переливающимися бриллиантами с вкраплением ярко-синих камней, хрупко застыла на смуглой мужской ладони.

— Шурочка, детка, откуда это у тебя?

— Это моё! Моё! Не трогай!

— Дай мамочка просто посмотрит.

— Это моё! А-а-а…

Мальчишка скривил бледное, болезненное лицо, распустил губы и громко захныкал. Слюна тонкой струйкой побежала от правого уголка рта до кончика острого подбородка и повисла мутной капелькой.

— Моё… я нашёл… — пацан дёрнул головой, словно кто-то невидимый схватил его за плечи и шваркнул о такую же невидимую стену, и капля сорвалась с подбородка, но не упала, а повисла на вязкой тонкой ниточке.

Шура Марков вызывал непреодолимое чувство брезгливости у всех, и даже Тимур Караев, привыкший смотреть на людей как на функционал, тоже вначале поддался этому всеобщему настрою, неизменно возникающему при виде острого треугольного лица мальчика, длинной худой шеи, болтающейся в аккуратно застёгнутом воротнике рубашки, и узких сутулых плеч, которые то и дело дёргались, словно пацан был марионеткой в неумелых детских руках. Но это наваждение быстро прошло, едва полковник смекнул, что мальчишка просто дурачок, и эта умственная отсталость мгновенно вывела сына Марковой в глазах Караева из разряда людей во что-то среднее между прислоненным к стене стулом и ползущей по этой стене мокрицей.

Поэтому, когда Тимур приходил к Марковой в обед или по вечерам за причитающейся ему по праву порцией физической разрядки, его мало заботило присутствие мальчика в доме. Если бы этот малолетний идиот чем-то помешал ему, Караев придавил бы его, не задумываясь, как давят ползущего по руке жучка, но Маркова, видимо, догадываясь об этом, предусмотрительно держала своего слабоумного сына в дальних комнатах, так, чтобы он не попадался полковнику на глаза. Но сегодня что-то пошло не так.

Накануне, после того визита к Верховному, когда ему отчётливо дали понять, что он не свой, Караев к Марковой не пошёл. Замотался с отчётами о допросах, давал распоряжения подчинённым. И только утром следующего дня вспомнил о положенной для организма разрядке.

К своему организму Тимур относился серьёзно, воспринимал его как некий инструмент, необходимый для жизни и работы и который надлежало содержать в чистоте и порядке, ухаживать за ним, удовлетворяя все потребности. Правильное питание, режим, спортзал три раза в неделю и обязательный регулярный секс. Женщин для секса он выбирал всегда одинаковых — привлекательность его мало интересовала. Главное — чтобы была готова к услугам по первому требованию. Маркова подходила идеально. С ней никаких проблем не возникало. К тому же её положение — не просто какую-то дуру официантку пользует, а министра административного сектора — грело его честолюбие. Впрочем, Маркова, хоть и занимала высокое положение, в самый избранный круг не входила: на том междусобойчике у Верховного её не было.

Тимур вышел из душа, на ходу завязывая кушаком мягкий домашний халат. Не прошло и недели, а квартира Ирины Марковой как-то незаметно стала обрастать его вещами, что было странно, ведь к оседлости Тимур Караев не стремился. И тем не менее в ванной комнате сами собой появились бритвенные принадлежности и зубная щётка, на крючке всегда висел свежий халат, а при желании в одном из многочисленных шкафов можно было найти ещё невскрытую упаковку мужского белья или носков. Полковник особо не задумывался о таких метаморфозах, это было практично и удобно — вот, пожалуй, и всё.

— Шурочка, отдай это мамочке, сынок.

Приторные нотки в голосе Марковой, которые возникали всякий раз, когда она обращалась к сыну, были привычны, но фоном мелькнуло что-то ещё, и Караев резко остановился на пороге столовой, небольшой, заставленной старинной, но какой-то разномастной мебелью, словно, все эти вещи скупались без разбора в антикварной лавке по сходной цене во время распродаж.

Ирина стояла перед сыном на коленях и упрашивала его что-то отдать. Мальчишка ныл, уворачивался и махал руками, стараясь задеть мать по лицу. То есть махал он одной рукой, а вторую, крепко зажав чего-то в кулачок, прятал за спиной. Рядом стоял стул с висевшим на спинке кителем.

Понимание того, что происходит, пришло мгновенно. Караев в два шага преодолел небольшую столовую, вырос перед мальчишкой и глухо скомандовал:

— Руку!

Идиот затряс головой, капля слюны, повисшая на подбородке, сорвалась, отлетев в лицо полковника. Караев брезгливо поморщился, быстро вытер щёку и тут же схватив мальчишку за ту руку, в которой он что-то прятал, и резко дёрнул на себя. Шура тонко заверещал, разжал ладошку, и сверкающая серёжка бесшумно упала, запутавшись в мягком ворсе тёмно-коричневого ковра.

Серёжку Караев сегодня утром отобрал у горничной Ставицкого — домашнюю прислугу он допрашивал лично. После того, как Верховный перебрался в апартаменты Савельева, прежних приходящих горничных уволили и наняли новых. Тимур собственноручно отбирал персонал, и, если бы вдруг выяснилось, что кто-то из прислуги помог девчонке сбежать, это бы бросило тень на него самого.

Впрочем, тень всё же была брошена…

То, что женщина врёт, он понял сразу по тому, как нервно она сжимала в замок короткие узловатые пальцы. Первая мысль была: неужели он напал, нащупал след, и девчонка почти в его руках, но всё оказалось прозаичнее. Он даже не сразу понял, о чём зашла речь.

— Я подумала, господин полковник… я не хотела, — сухие щёки женщины вспыхнули лихорадочным румянцем.

— Что вы не хотели? Говорите яснее.

— Я брать себе не хотела. Я бы отдала… Господину Верховному отдала… Я хотела отдать, господин полковник.

Невнятное бормотание этой бабы раздражало. Караев сделал знак капитану Рыбникову. На допросы он предпочитал брать его — Рыбников действовал быстро и точно, бил грамотно, рассчитывая силу удара и безошибочно определяя нужную степень воздействия. Его никогда не останавливало, кто перед ним: мужчина, женщина, старик или ребёнок, и это отсутствие ненужных эмоций и жалости всегда давало нужный результат.

Горничная тоже правильно определила его жест, вся бестолковость разом слетела с неё, и она, всё ещё суетясь, но уже хотя бы не путаясь в словах, полезла в карман форменного платья, достала платок и протянула его полковнику. Руки её подрагивали.

— Что это? Разверните.

Платок, вернее даже не платок, а салфетка была несвежей, в разводах и пятнах (наверно, ею протирали зеркала или стекло), и заворачивать в неё украшение, показалось не столько неуместным, сколько оскорбительным, словно эти пятна от моющего средства или ещё от чего могли запачкать хрупкую снежинку, сияющую точёными тонкими гранями, заставили бы потускнеть синие и голубые камни, рассыпанные причудливым и выверенным узором.

— Она лежала под трюмо, в прихожей, — торопливо объясняла горничная, косясь на капитана Рыбникова. — Закатилась за ножку, её и не видно было. А я полы мыла, чуть сдвинула, а она как сверкнёт. Я хотела отдать, господин полковник… я бы отдала…

Чёрт его знает, сколько эта серёжка пролежала там, под трюмо. Её могли потерять и вчера, и неделю назад. Это мог быть след, а мог быть тупик.

Вопросов было больше чем ответов, но единственное, что Тимур знал точно: серёжка не принадлежала Нике Савельевой, у девчонки даже уши были не проткнуты, он, привыкший подмечать любую мелочь, это помнил. Конечно, на всякий случай он ещё раз перетряхнул все украшения и драгоценности, что были в доме: и те, которые остались в девчонкиной спальне, и те, которые хранил в сейфе Савельев — всё, что осталось от покойной жены. Вторую серёжку он не нашёл.

Караев нащупал запутавшееся в ковре украшение, аккуратно освободил замочек, зацепившийся за нитки, взял серёжку двумя пальцами, бережно, словно боялся сломать.

Она действительно выглядела хрупкой — как настоящая снежинка, Тимур видел такое лишь однажды, в детстве, когда с пацанами лазал ночью на рыбацкий пирс. Был конец ноября, и старшие парни подбили их, малолеток, на спор: кто дольше продержится без тёплых курток вне стен Башни. Вадя Бриллиант и ещё один местный авторитет с их уровня, имени которого Караев теперь не помнил, зато которого сам собственноручно пристрелил полгода назад, делали на них, желторотых идиотов, ставки — деньги на кону стояли немалые, но ничего этого Тимур тогда не знал. Хотел только одного — продержаться дольше всех. Стоял, сжав кулаки и отбивая зубами частую и звонкую чечётку. Что-то орал Вадя Бриллиант, видимо, подбадривая его — он ставил на Тимура, — гоготали Вадины шестёрки, а потом всё разом смолкло, и с неба повалил тихий снег. И в свете, льющемся сверху из окон Башни, танцевали золотые снежинки…

— Тимур, откуда у тебя эта серёжка?

Маркова уже отвела куда-то своего захлёбывающегося слезами недоумка и вернулась назад. Она смотрела на маленькую серёжку в его руках, очень странно смотрела, и Караев, первым желанием которого было послать подальше и эту плоскую, высохшую бабу, и её выродка, который рылся в карманах его кителя, вдруг передумал. Схватил её за запястье, с силой сжал, так, что она сдавленно охнула, притянул к себе.

— Ты знаешь, чья она?

— Да. Отпусти. Отпусти, Тимур. Пожалуйста. Я знаю, знаю.

Он медленно разжал пальцы, и Ирина тихо, как будто боялась, что их подслушают, заговорила.

— Это серёжка Анжелики Бельской. Я точно знаю. Это семейная реликвия и это парное украшение.

— Что значит парное? — поинтересовался он.

— Наши бабки были родными сёстрами, близнецами. Они родились ещё до потопа, на земле. Семья Бельских никогда не была бедной, даже более того, они были очень богаты, очень. Мой прадед, Бельский Ивар Эдуардович, наш с Анжеликой прадед, — Ирина произнесла имя Анжелики злым, свистящим шёпотом. — Он вложил в проект Башни все свои средства. Он верил в этот проект. Он привнёс в него не меньше, чем Алексей Андреев, он…

— Ближе к делу, — перебил её Караев. Какой-то далёкий и давно померший Ивар его не интересовал. Маркова от его окрика стушевалась, вжала голову в узкие плечи.

— Да-да, Тимур. Я короче… я сейчас. Девочки. У него родились девочки, дочери. Кристина и Элиза. На рождение было заказано два одинаковых комплекта серёжек. Из белого золота, в виде снежинок, украшенные бриллиантами и синими сапфирами. А по центру — голубой индийский алмаз в один карат. Это очень дорогое украшение и, разумеется, не фабричная штамповка. Такие вещи, как правило, штучные, и их передают из поколения в поколение.

— Если комплекта было два, значит, вторая пара серёжек у тебя?

— Вторая пара серёжек хранилась в моей семье, да. Кристина, моя бабушка, должна была передать их моей матери, а та — мне. Но случился этот мятеж, поднятый ублюдком Ровшицем. Наша семья всего лишилась. Всего. Всех денег, драгоценностей. Мы с матерью вынуждены были вечно побираться среди наших более удачливых родственников. Которые как-то всё сберегли, — эти слова Ирина произнесла в полный голос, даже не стараясь скрыть сквозившую в них ненависть. — Элиза, бабка Анжелики, всегда умела хорошо устроиться, этого у неё было не отнять. Анжелика пошла в неё. А нам… моей матери так и не простили, ни бедности, ни того, что она вышла замуж за моего отца и поменяла фамилию. У Ивара, нашего прадеда, было требование не менять фамилию в браке: раз уж в семье рождаются только девочки и нет наследника. А то, что в семье Бельских нет наследника — это проклятье. В обеих ветвях — одни девочки, и только мой Шурочка… у меня родился Шурочка… Он — настоящий Бельский и настоящий наследник.

Глаза Ирины лихорадочно блестели, кончик длинного острого носа покраснел.

— Ну не только у тебя есть наследник, — усмехнулся Караев. — У этой Анжелики тоже имеется.

Он вспомнил бледного парня, красивого, но какого-то невнятного что ли. Вечно пасётся в приёмной администрации, по стенкам жмётся. Хотя этот по крайней мере не умственно отсталый.

— Да какой он наследник, — зло выплюнула Маркова. — Неизвестно, где его откопали, и от кого эта сука его прижила. Она никем не брезгует.

— Ладно, — снова перебил её Караев. — Так, значит, пара серёжек осталась только одна?

— Да, — быстро кивнула головой Маркова. — Только одна, и она у Анжелики. И эта серёжка, что ты держишь сейчас в руках, точно принадлежит ей. Этой лощёной стерве.

Лощёной стерве? Кажется, в первый раз, за то время, что Тимур Караев знал эту женщину — невзрачную, тусклую, с которой в постели он испытывал даже не удовольствие, а так, разрядку, снятие напряжения после работы, изматывающей и утомительной, — в первый раз он посмотрел на неё с удивлением и увидел в ней кое-что ещё помимо затравленной и загнанной в угол жертвы. Что-то, что если не ставило её в один с ним ряд, то делало однозначно союзником.

В голове Караева шустро закрутились, заработали шестерёнки. Лощёная стерва. Анжелика Бельская. Наталья Рябинина. Юра. Жирный, потный, пьяный Юра. Генерал. Пока ещё генерал. Пока…

Перед тем, как уйти, он углядел маленькую коробочку в прихожей на тумбочке. Как раз под серёжку, чтобы не потерять.

— Это Шурочки, — попыталась возразить Маркова, но он не слушал. Открыл, вытряхнул оттуда каких-то копошившихся бескрылых насекомых, брезгливо наступил на них ногой.

Уже уходя, заметил бледное и искажённое злобой узкое лицо мальчишки, выглядывающее из полуприкрытых дверей одной из комнат.

— Вызывали, товарищ полковник?

На пороге возник майор Бублик. Попытался втянуть живот, но безрезультатно.

Караев убрал серёжку в коробку, закрыл крышкой. Внимательно посмотрел на майора. В голове опять шевельнулись сомнения, стоит ли подключать к этому делу Бублика, или лучше самому. Когда сам, конечно, всегда надежнее, но… серёжка, найденная в квартире Савельевых, казалась более перспективной версией — Анжелика Бельская явно побывала в гостях у девочки и не исключено, что в день исчезновения. А раненый пацан…

— Майор, у меня для вас новое задание. Больница на сто восьмом.

— Больница? — брови майора удивлённо поползли вверх, но он быстро вернул их на место.

— Больница, — кивнул Караев.

В курс дела он ввёл майора быстро. Тот слушал внимательно, время от времени задавая уточняющие вопросы. При выполнения ответственных заданий майор преображался — никаких шуточек-прибауточек, которые в другое время сыпались из майора как из дырявого мешка, никаких придурковатых улыбок. В такие минуты Караев понимал, почему он доверил Бублику руководство всеми КПП Башни — доверил в обход непосредственного начальника майора.

— Задача ясна?

— Так точно, полковник.

— Советую начать с Ладыгиной, главврача.

— Главврача, — Бублик хмыкнул. — И тож верно. С её, стало быть, и начнём.