Башня. Новый Ковчег 5

Глава 29. Сашка

Сашка смотрел на копию приказа, которую ему вручила Маркова, чтобы подшить в дело, вчитывался в сухие казённые формулировки, и всё никак не мог поверить в страшный смысл, стоящий за обтекаемыми канцелярскими фразами. «В соответствии с законом об естественной убыли населения… подвергнуть процедуре эвтаназии… незамедлительно… об исполнении отчитаться не позднее…» И список фамилий, небольшой, всего человек двадцать, даже меньше. Капля в море по сравнению с тем, что планируется сделать в ближайшие недели в соответствии с планами Верховного и Марковой. Но эта капля была целиком и полностью на совести самого Сашки. Потому что он сам, как последний идиот…

Когда Маркова дала ему распоряжение проверить списки людей старше шестидесяти пяти лет, Сашка не сразу понял, зачем ей это понадобилось. Голова была занята совсем другим — в тот день все его мысли вертелись вокруг побега Ники, совершенно дерзкого, абсурдного, но который всё-таки удался. Нет, конечно, без Мельникова у них вряд ли бы что-то вышло, но и его, Сашкин, вклад оказался неоценим: пропуск, который он сделал, пришёлся как нельзя кстати. А ещё Сашка думал, что, как бы это странно не звучало, сейчас он был почти счастлив, насколько вообще можно было быть счастливым в окружавшем его — их всех — кошмаре. Он впервые не испытывал одиночества — а оно преследовало его, наверно, с того самого момента, как он впервые появился в интернате, не чувствовал себя лишним, как раньше, когда Марк, а потом Ника таскали его везде за собой, навязывая остальным, но главное — изменилось отношение Веры Ледовской.

Сашка считал, что Вера ненавидела его всегда, ещё до того, как Змея назначила его старостой класса, практически посадив на крючок и пообещав хорошую характеристику и рекомендации. Ненавидела с начальной школы — за робость, осторожность, граничащую с трусостью, за нерешительность и неуверенность в себе. Эта некрасивая, резкая девочка делила людей на своих и чужих разом, как шашкой отсекала, у Сашки практически не было никаких шансов. Ну а потом и подавно. И вдруг…

— Ну вы с Шороховым, конечно, даёте. Такое провернуть.

Вера стояла очень близко, так, что Сашка видел своё колыхающееся отражение в стальных глазах, длинные тёмные ресницы (он никогда не замечал раньше, что у Веры оказывается такие длинные ресницы), смотрел на её почти бесцветные, обкусанные губы, бледное лицо, покрасневший кончик носа — когда Вера нервничала, что случалось нечасто, кончик её тонкого носа всегда краснел. В тот день, произнося эти слова и глядя прямо ему в глаза, она нервничала, и он, непонятно отчего, занервничал тоже, и не нашёл ничего лучше, чем пробормотать:

— Это всё Кир. Это он, а я так…

— Конечно, Кир. Никто и не сомневается. Но ты тоже… молодец.

Это Верино «молодец» стало практически индульгенцией, отпусканием грехов, принятием в свой круг, и почему-то… одним из тех значимых событий, которые вехами размечают любую человеческую жизнь.

В общем в тот день, выполняя поручение Марковой, Сашка не сильно вникал в то, что ему было поручено. Он думал о побеге Ники, о фальшивом пропуске, о Вере, вспоминал её длинные, подрагивающие ресницы, из-под которых яростной сталью горели непримиримые глаза, потом перескакивал мыслями на Мельникова и почему-то на Верховного, который — узнай тот о Сашкиных махинациях — по головке не погладит, и это ещё мягко сказано. При этом списки он выверял машинально, не очень понимая, зачем он это делает.

Увы, по привычке свою работу Сашка делал на совесть, и потому именно он сам в тот день и обнаружил, что в общий массив данных не включили тех стариков, которые находились в больнице на пятьдесят четвёртом, у Анны Константиновны. После того, как Савельев стал главой Совета и приостановил действие Закона, информацию о стариках, доживающих свои дни в тайном отделении больницы, разумеется, внесли в общие базы, но при внесении то ли по небрежности, то ли из-за технического сбоя возникла ошибка, которая и привела к тому, что при выборке по возрасту они не попали в окончательный список. А Сашка, уже лихо освоивший базу, ошибку эту вычислил и даже, помнится, гордился, когда докладывал о результатах Марковой. Если бы он знал, зачем готовятся эти списки. Если бы удосужился подумать, прикинуть, сложить два и два — ведь ясно же было, что ничего хорошего от идей Марковой и Верховного ждать не приходилось…

Понял он это только сегодня, когда Маркова вручила ему копию приказа. И теперь мучительно вглядывался в строчки, осознавая, что из-за его глупости и идиотского перфекционизма — кто его просил выискивать этот сбой системы, никто бы и не заметил — теперь случится страшное.

Сашка перечитывал фамилии приговорённых людей и чувствовал ужас, ледяной рукой перехвативший горло. Он видел не равнодушные буквы, а живые лица. Бойкая старушка Софья Андреевна, которая постоянно бродила по коридорам больницы на своих ходунках, вызывая недовольство персонала. Она доставляла всем массу хлопот, без устали ругалась с другими пациентами, такими же пожилыми старушками, как и она, постоянно требовала перевести её в другие палаты. Молчаливая Виктория Львовна, пребывающая, казалось, в своих воспоминаниях. Иосиф Давыдович — наверно, самый старый человек в Башне, если судить по дате рождения. Сашка опять посмотрел на эту дату, и только тут до него дошло, что Иосиф Давыдович родился ещё до потопа: когда землю накрыло водой, ему было десять лет. Десять лет! Сколько же воспоминаний о той эпохе, должно быть, хранит его старческая память. Сколько всего он может рассказать, им всем рассказать, потому что несмотря на весьма почтенный возраст голова у Иосифа Давыдовича оставалась ясной, и в этом у Сашки, который столько помогал Катюше со стариками, не было никаких сомнений…

И вот сейчас из-за него случится непоправимое. Завтра утром в больницу войдёт бригада по очистке (так, кажется, это называется), ничего не понимающим старикам вколют в их сухие, тонкие вены смертельную дозу, а потом санитары запакуют уснувших навсегда стариков в чёрные пластиковые пакеты.

Как он после этого будет смотреть в глаза Катюши? Как скажет ей, что это из-за его дурацкого усердия этих стариков убили? И Иосифа Давыдовича, и Викторию Львовну, и Софью Андреевну, и ещё полтора десятка таких же беззащитных пожилых людей, чья вина была только в том, что они родились больше шестидесяти пяти лет назад. Представив себе, как посмотрит на него Катюша, Сашка мысленно застонал и что есть силы вцепился в подлокотники кресла, на котором сидел, чтобы этот стон, не дай бог, не вырвался наружу.

— Да, совещание ровно в три, завтра. Повестку дня я сбросила вам на почту, Пётр Васильевич. Ирина Андреевна велела, чтобы вы лично обратили внимание на пятый пункт и были готовы отчитаться. Да, Пётр Васильевич, хорошо…

Алина Темникова разговаривала по телефону, судя по всему, с начальником хозяйственного отдела Цыбиковым, предупреждала того о совещании. Маркова требовала, чтобы Алина всегда лично обзванивала всех присутствующих и скидывала им заранее план вопросов, которые будут обсуждаться. Сашка смотрел, как Алина терпеливо, наверно, уже в пятый раз, повторяет один и тот же текст, как автоматически накручивает на палец выбившуюся из причёски прядку тёмно-каштановых волос, и внезапно ему пришла в голову мысль — надо попросить её помочь. Алина ему симпатизировала, и Сашка это чувствовал. К тому же она ненавидела Маркову, хотя это неудивительно — их начальницу вообще вряд ли кто любил. А ещё Алина знала про административный сектор едва ли не больше всех, и уж если кто и мог придумать, как спасти несчастных стариков, то именно она. Но главное, что натолкнуло Сашку на мысль обратиться к Алине, было не это, а случайно подслушанный разговор Алины со Степкиным отцом.

Мельников зашёл сегодня к Марковой после обеда. Как всегда, аккуратный, подтянутый, невозмутимый. На людях Олег Станиславович вёл себя осторожно, Сашке едва кивал, как будто они едва знакомы, хотя так оно и было, конечно. И Сашке и в голову бы не пришло кидаться к Мельникову с расспросами про Нику или про Стёпку. Мельников провёл у Ирины Андреевны где-то с четверть часа. О чём там они говорили, Сашка, понятное дело, не знал, тем более, что пока Олег Станиславович находился в кабинете, Маркова связалась с Сашкой по коммутатору и послала его с поручением в отдел пропусков.

Сашка вернулся минут через десять. Дверь приёмной была приоткрыта, и он уже собирался войти, но замешкался на пороге, выронил записку, которую нёс, и невольно замер, заслышав негромкий голос Мельникова.

— … я точно не знаю, — Олег Станиславович стоял спиной к двери и не мог видеть Сашку. — Я случайно услышал и не совсем уверен, что всё понял правильно, но мне кажется, что полковнику и Славе Дорохову надо об это знать. Это касается евреев, которых собрали на двести сорок девятом этаже, якобы для переписи. Но, насколько я могу судить по тем обрывкам, что я услышал, это никакая не перепись. Кажется, речь идёт о схеме, которую Литвинов применил на карантине, если вы помните.

— Хорошо, Олег Станиславович, — тихо ответила Алина. — Я сегодня увижусь с Дороховым и всё передам.

Сашка сделал несколько шагов назад, потом снова подошёл к двери, стараясь топать как можно громче. Голоса в приёмной сразу же стихли. Когда Сашка вошёл в приёмную, у обоих — и у Мельникова, и у Алины, были абсолютно непроницаемые лица. Мельников равнодушно посмотрел на Сашку, коротко кивнул.

— Всего доброго, Алина, — вежливо сказал он и вышел.

— До свидания, Олег Станиславович, — отозвалась Алина с дежурной улыбкой.

Первой мыслью Сашки было расспросить Алину, ведь если он всё правильно понял, Алина была на их стороне, а значит… Но пока он размышлял, как бы половчее затеять разговор, чтобы случайно не наговорить лишнего, Маркова подсунула им в приёмную своего слабоумного сыночка, от забав которого Сашку мутило, а при нём вообще вести какие бы то ни было разговоры было немыслимо.

Потом Шурочку увели кормить, то ли поздним обедом, то ли ранним полдником, но приёмная тут же наполнилась людьми — все словно ждали, когда упырёныш уберётся, — а когда народ наконец рассосался, Алину загрузили срочной работой, а Сашку Маркова огорошила этим приказом.

И теперь, когда Сашка глядел на приказ, мысль о том, что надо поговорить с Алиной, снова пришла ему в голову. Если она заодно с Мельниковым, значит, может помочь. Хотя бы посоветовать что-то. Но Сашка медлил. А вдруг он всё не так понял? Вдруг этот разговор был обычным рабочим разговором, мало ли кто такой этот Слава Дорохов или полковник? Полковника Сашка знал только одного — Караева, и этот уж точно был врагом. Что если он принял желаемое за действительное, и Алина ничего не знает про сопротивление, и тогда получится, что, он, Сашка, подставит и Мельникова, и Нику…

Алина положила трубку, закончив разговор с Цыбиковым, поймала Сашин взгляд, весело подмигнула.

Нет, подумал Сашка. Алина не выдаст. Даже если он не так понял, она точно не побежит сдавать его Марковой. Он уже было решился заговорить, но тут заверещал коммутатор, и Алина нажала кнопку.

— Алина, зайдите ко мне, — раздался раздражённый голос Марковой.

— Сию минуту, Ирина Андреевна, — Алина скорчила забавную рожицу, закатила глаза, ещё раз бросила на Сашку ободряющий взгляд и быстро прошла в кабинет, оставив Сашку терзаться сомнениями.

Выскочила она из кабинета начальницы минут через пять и сразу же устремилась к своему столу. По тому, как нервно она перебирала документы, что-то выискивая, как подрагивали её руки, Сашка догадался, что Алине Темниковой опять влетело от Марковой — ей вообще доставалось от этой стервы чаще других и практически всегда незаслуженно. Наконец Алина нашла то, что искала, быстро пробежала глазами и убрала документ в прозрачную папку.

— Алина, вы… — начал было Сашка, но осёкся.

Алина схватила сумочку, висящую на кресле, и повесила себе на плечо.

— Что, Саш? — она нетерпеливо повернулась, лицо потеплело. Когда они были вдвоём, она называла его привычным ему именем, он сам попросил об этом несколько дней назад, от идиотского Алекса сводило скулы. — Грымза меня к юристам отправила, — сообщила она, приводя в порядок разбросанные на столе документы. — Гоняет, как курьера. Я уже обратно не вернусь, мадам изволила меня отпустить, да и время уже… до конца рабочего дня всего ничего. Ты тут держись.

Она ободряюще улыбнулась, и Сашкины губы непроизвольно растянулись в ответной улыбке — эта женщина, которая постоянно вынуждена была терпеть недовольство Марковой, и сейчас наверняка получившая новую порцию необоснованных оскорблений, ещё умудрялась поддерживать его, Сашку. Хотя они были знакомы всего ничего, и по большому счёту Сашка ничем не заслужил хорошее к себе отношение.

— Алина, я хотел спросить… — Сашка решился.

— Что? — Алина остановилась.

— Я тут… в общем…

Дверь кабинета открылась, и на пороге показалась Маркова.

— Вы ещё здесь? — проговорила она, глядя на Темникову своими бесцветными рыбьими глазами. — Я же ясно выразилась — это срочно!

— Уже ухожу, Ирина Андреевна, — Алина подхватила приготовленную папку и быстро выпорхнула за дверь.

— А ты, Алекс, тебе заняться нечем? Я же велела подшить копии приказов ещё полчаса назад. И проверь почту, я отправила тебе новое задание — надо подготовить несколько служебок.

— Хорошо, Ирина Андреевна, — Сашка уткнулся в компьютер, изо всех сил изображая служебное рвение. Хотя чего изображать — вон оно, служебное рвение, лежит перед ним, в виде страшного приказа.

— Я сейчас к Верховному, у нас заседание Правительства. Сегодня уже не вернусь. Доделай всё, что нужно, и можешь быть свободен на сегодня.

Последние слова его начальница проговорила, уже держась за ручку двери и как бы нехотя. Даже скривилась, словно это решение — отпустить своего подчинённого раньше времени — вызывало в ней непреодолимую муку.

Едва за Марковой закрылась дверь, Сашка, забыв про служебки, которые ему велено было подготовить, полез в базу данных. Раз с Алиной ему поговорить не удалось, можно в конце концов узнать её адрес и… Сашкины пальцы быстро застучали по клавиатуре.

Когда-то, ещё учась в школе, Саша Поляков поставил себе цель сделать карьеру в административном секторе, исключительно руководствуясь честолюбивыми мечтами подняться повыше. Он всё рассчитал, всё взвесил, он шёл своим путём, и этот путь дорого ему стоил. Потом, когда пришло время расплачиваться по счетам и отдавать долги с процентами, Сашка возненавидел и сам административный сектор, и всё, что с ним связано. С каждым новым доносом на Савельева, который он относил Кравцу, с каждой улыбкой своего бывшего начальника, Сашка чувствовал, как смрадная трясина предательства затягивает его глубже и глубже, и когда всё вдруг закончилось — арестом, а потом казнью Литвинова, мнимой казнью, — возникло дикое желание бежать отсюда подальше. Бежать от лоска и фальши верхних этажей, от дорогих кабинетов с их внушительной и громоздкой мебелью, от солнца, бьющего в глаза через стеклянный купол, от ресторанов, залов, парков, шуршащих платьев, блеска драгоценностей, пыли антикварных секретеров, чужих тайн, пустых разговоров… бежать и больше никогда не возвращаться.

И вдруг сейчас желание работать в административном секторе вернулось. Это было странно, ведь с одной стороны здесь была Маркова, которая мало чем уступала своему покойному мужу, было идиотское имя — Алекс Бельский, которое на него натянули вместе с дорогим костюмом, был Верховный с планами, от которых за версту разило сумасшествием, а всего хорошего и доброго, что Сашке непонятно за какие заслуги и не иначе авансом щедро выдала судьба, наоборот теперь не было. Катюша оказалась запертой на станции, и её вместе с остальными людьми, кто остался с Савельевым, занесли в список мятежников и заговорщиков, Кир умер, Ника скрывалась где-то внизу под чужим именем, и даже этого из перечисленного было достаточно, чтобы Сашку отвернуло от того места, где он сейчас находился. Но вместе с тем произошло обратное, и его, как когда-то в детстве, снова как магнитом тянуло наверх.

Административный сектор, не торопясь, открывал перед Сашкой свои тайны. И чем больше он знакомился с тем, как всё здесь устроено — не благодаря Марковой, к которой был приставлен, но часто вопреки, — тем больше его охватывало восхищение. Административный сектор контролировал всё, даже военных, не говоря уже про логистику, связь и производство. Это была гигантская и мощная структура, за которой тенью стояла фигура Литвинова.

— Вообще, это была идея Бориса Андреевича так всё организовать, — объясняла Алина, вводя Сашку в курс дела. — Он был стратег, мыслил на несколько ходов вперёд. Даже Павел Григорьевич, придя к власти, не стал ничего тут ломать, хотя я, если честно, думала обратное. После всего, что было. Но и он признавал, что у Бориса Андреевича тут всё грамотно организовано…

Алина, как заметил Сашка, никогда не отзывалась о Литвинове плохо, наоборот, каждый раз, когда она касалась в разговоре своего бывшего шефа, в её голосе сквозили ничем не прикрытое уважение и симпатия, хотя — и это Сашка тоже понял почти сразу — она была в курсе всех или почти всех делишек Литвинова. Может быть, ещё и поэтому Сашке было легко с Алиной Темниковой. Она была живой, в ней нормально уживалось светлое и тёмное, она не требовала от него подвигов и немыслимых высот духовного совершенства, и Сашка при общении с ней всегда чувствовал некоторую расслабленность. А ещё она была неотъемлемой частью административного сектора, именно такого, который когда-то привлекал в мечтах честолюбивого мальчика Сашу Полякова, и в который теперь юноша Александр Поляков влюблялся всё больше и больше. Потому что это и было как раз то, что ему нравилось. Для чего он был рождён.

Адрес Алины Сашка нашёл в несколько кликов. Пару раз пробежал глазами, чтобы запомнить, быстро просчитал в уме, как удобней туда добраться, но потом представил, что вечером свалится к ней как снег на голову, и его снова одолели сомнения.

А с чего он вообще решил, что Мельников и Алина говорили про подполье? Ну просил Мельников что-то передать какому-то Славе Дорохову? И что? Может, это Маркова просила. Или у них свои какие дела. Надо было уточнить, как-то навести на разговор, выведать аккуратно. Конечно, если бы у Сашки было время, хотя бы сутки, он бы всё продумал и тщательно взвесил. Но времени у него не было. Приказ лежал перед ним во всей беспощадной красе — завтра, в девять утра, бригада очистки…

Сашка подошёл к столу Алины, придвинул к себе телефон и набрал номер приёмной министра здравоохранения. В конце концов мероприятия по очистке проводятся совместно с медиками, и Мельников может как-то на это повлиять.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он, когда на том конце ему ответил ровный женский голос. — Это из приёмной Марковой. Мне нужно срочно передать информацию для Олега Станиславовича. Лично.

— Олег Станиславович уже ушёл на заседание Правительства, — немного растеряно ответил женский голос, и Сашка мысленно выругался — чёрт, как это он забыл, заседание же. Мельников наверняка уже там. И сколько оно продлится — один бог знает. Верховный любил устраивать заседания в конце дня, и как правило, они продолжались несколько часов.

Сашка извинился, положил трубку и уставился на круглые часы с белым циферблатом, по которому неумолимо скользили чёрные стрелки, отсчитывая последние часы жизни несчастных стариков. Промелькнула подленькая мысль — смириться и принять, в конце концов что он может сделать — но эта мысль промелькнула и тут же погасла. Катя, Марк, близнецы Фоменко, Стёпка, Ника, Кир… лица всех его друзей встали перед ним, и, глядя в их глаза, Сашка уже не мог отступить. Хмурила брови-домики добрая Катюша, широко улыбался Марк, ероша рукой каштановые волосы, немного заносчиво смотрел Васнецов, презрительно кривился Кир, живой Кир: «Ну чего ты ссышь, Поляков?», и Вера… И Сашка принял единственно возможное решение.

— Слушаю, — до него донёсся недовольный голос Веры. К телефону она подошла не сразу, Сашка даже подумал, что она ещё на учёбе.

— Вер, привет. Это я, Саша, — заговорил он.

— Поляков? Чего тебе? Что у тебя опять? — он представил, как Вера закатила глаза.

В последние три дня, они были единственными из всей компании, кто виделся и встречался лично, и это были очень странные встречи. Их тянуло друг к другу, как тянет любых молодых людей, когда в обозримом пространстве больше не с кем общаться, но при этом, оставаясь наедине — вечерами они встречались в парке, прогуливались, выбирая, как два заговорщика, безлюдные тропинки, — им совершенно не о чем было говорить друг с другом. Вера, наверно, в сотый раз пересказывала, что ей сообщил Мельников про Нику — Стёпка Васнецов не звонил, не мог почему-то, — а Сашка делился тем, что происходило в приёмной у Марковой. Но по большей части они молчали, сидя на какой-нибудь скамейке и отодвинувшись друг от друга на приличное расстояние.

— У меня… Вера, послушай. Тут такое дело…

Сашка замолчал. Зачем он вообще звонит Вере? Когда он набрал её номер телефона — это был скорее порыв. Он просто привык, что Вера, вот она, рядом, но… чем она сейчас может помочь? В общем-то ничем. И правильней дождаться Мельникова, ведь заседание, каким бы долгим оно ни было, все равно рано или поздно закончится.

— Ну? Чего завис? Выкладывай! — Вера привычно перешла на командный тон.

— Помнишь, когда мы занимались волонтёрством в больнице у Анны Константиновны? Там были старики.

— Ну, были…

— В общем, у меня тут копия приказа. Завтра в девять утра их всех убьют. По закону об убыли населения.

— Вот чёрт! — выругалась Вера и тут же перешла в наступление. — А ты чего сидишь там? Ты можешь как-то это предотвратить? Приказ этот уничтожить? Или хотя бы отсрочить?

— У меня только копия приказа, сам приказ уже зарегистрирован и доведён до исполнителей, — пояснил Сашка. — А отца Стёпки нет на месте, и когда он будет — непонятно. Вер, я вот что думаю. Я посоветоваться хотел. Знаешь, помощницу Марковой? Алину Темникову? Она ещё с Литвиновым работала. Так вот, я сегодня случайно подслушал один странный разговор. С отцом Стёпки. Они говорили про каких-то евреев, которые сейчас заперты на двести сорок девятом этаже, типа для переписи, но на самом деле это не так. Верховный с Марковой собираются с ними провернуть схему, как на том карантине, у Литвинова. Ну, если я правильно понял. И Алина обещала, что всё передаст какому-то Славе Дорохову.

— И что? Причём тут евреи? Ты же, Поляков, мне про стариков говорил.

— Евреи тут не при чём, конечно. Просто, Вер, я подумал, что раз Стёпкин отец с Алиной о таком говорит, то она тоже как-то связана с подпольем, ну… В общем, я подумал, что надо к ней обратиться, она поможет со стариками. Может, есть какой-то способ приостановить приказ.

— И чего не обратился?

— Её Маркова к юристам услала. Но я узнал её адрес. Я могу попозже сбегать к ней домой. И рассказать, попросить…

— Значит так! Слушай меня, Поляков, внимательно, — Вера заговорила жёсткими рублеными фразами, явно копируя своего деда. Не говорила — приказы раздавала. — Никуда ходить не надо. Это опасно. И вообще, неизвестно, что там за Алина. Дуй быстро ко мне. Я позвоню Марку. Что-нибудь придумаем. Стариков будем сами спасать. Понятно?

— Вер, как сами-то? Что мы-то можем?

— Много чего можем! Пойдём вниз, в ту больницу, на месте решим.

— Да как пойдём-то? — Саша отчаянно пытался достучаться до здравого смысла Веры. — Ну, у меня спецпропуск, но у тебя-то нет!

— Да что ты всё причитаешь и ноешь! Ты можешь хоть раз инициативу проявить? Ты же у нас правая рука министра административного сектора. И пропуска — это твоё. Один раз сделал уже и сейчас придумаешь что-нибудь.

— Вера, пожалуйста, — Сашка уже жалел, что позвонил Вере. — Не надо нам никуда идти. Надо дождаться…

— Некогда дожидаться. В общем, давай ко мне, быстро! — когда Вера говорила таким тоном, ослушаться её не мог никто, это Сашка ещё со школы помнил.

— Мне тут кое-что ещё закончить надо, я быстро, — Поляков вспомнил о задании от Марковой. — Но я бы все-таки подождал, пока…

— Тебе лишь бы подождать, Поляков, — презрительно бросила Вера. — Пока ты там ждать будешь, спасать будет некого! Давай, заканчивай там с делами и бегом ко мне, я пока с ребятами свяжусь. И с пропуском для меня что-нибудь придумай. Всё! Жду!

Сашка положил трубку, устало прикрыл глаза. И зачем он позвонил Ледовской? Чего он хотел? Какого совета? Ежу было понятно, что решит Вера. Вот уж кто, в отличие от самого Сашки, никогда не мучился сомнениями, не пытался просчитать всё на десять ходов вперёд. Просто пёрла вперёд к цели, сметая всё на своем пути. Ей бы полками командовать — за ней бы пошли. Уж он, Сашка, точно бы пошёл. Хотя почему пошёл бы? Он и так шёл. И делал всё, что ему приказывала эта резкая и прямая девушка.