Белый волчонок

Глава 20

Вариантов у меня не много. Не так. Вариантов у меня нет вообще.

Семья, если не сдаст прямо в руки безопасника, то прятать точно не станет. Если я вообще смогу до них добраться. Там меня должны пасти в первую очередь.

Никола тоже больше помогать не будет, мне просто нечего ему предложить. И без того мужик рискнул и поставил на пацана. Может, он и надеется откусить от родового пирога, но обещать этого я не могу. Сам вляпался, сам и расплачиваться буду.

К новым знакомым обращаться тем более бесполезно. Они либо запуганы, либо уверены в местном правосудии. Как убедить хоть одного из них, что безопасник психованный убийца? Чтобы он не наговорил мне.

Ошибаются ли боги, вот вопрос. Если Панаевский уверен на основании указаний сверху, то мы имеем явный конфликт интересов. Или изначальную подставу при отправке меня в этот мир. Обсудить бы этот вопрос на высшем уровне…

Только вот сейчас я не выдержу аудиенции у богов. Словно в подтверждение, над городом сверкает молния, яркой вспышкой рассекая небо, и с треском бьёт куда-то в центр. На лицо падают первые капли дождя.

Я размазываю влагу по горячей коже и на ладони остается грязный след.

— Точно, надо умыться, — шепчу я сам себе и удивляюсь, поняв, что таким образом говорить пусть и неприятно, но не больно.

Бочка с прохладной водой, ведра и тазы помогают мне привести в порядок и тело, и одежду. Насколько это возможно в таких спартанских условиях.

Я умудрился ничего не порвать, но перепачкался в демоны знают чем. Очистив пятна и пыль с одежды, окунаю голову в ведро, умыв и лицо и волосы одним махом.

Аптечка обнаруживается за тумбой. В ней обычный набор для оказания первой помощи. Горло приходится согревать горячим чаем с медом и лимоном, обнаруженными в запасах. И через силу закидываю в себя пачку печенья. Горло дерёт от крошек, но хоть бунтующий желудок немного успокаивается.

Оставляю половину банкнот, запрятанных в носках. На пополнение запасов еды и медикаментов. Пусть о деньгах речи не было, но это само собой разумеется.

Тем более, судя по чекам в парковом кафе, мне не хватит на эвакуацию из города. На стоимость двух сотен шаверм такое не провернуть. Если бы это вообще можно было бы сделать без сдирания кожи со спины.

Мой единственный шанс — ритуал этой самой, непреложной, истины. Надо попасть в храм Маат, к Верховной бабуле. Жрица достаточно сильна и озабочена богами, чтобы хотя бы выслушать.

Мне удаётся ещё немного подремать. Я просыпаюсь на каждый шорох, но даже такой отдых лучше, чем ничего.

Темнота наступает ещё до заката. Небо плотно затянуто чёрными тучами, по крыше барабанит дождь и город выглядит зловеще. Будь я суеверным, мне бы показалось это дурным знаком. Но темнота и ливень мне только помогут.

Едва я принимаю решение убраться отсюда пораньше, как за дверью слышатся осторожные шаги. Кто-то скребётся, пытаясь попасть внутрь.

Хтонь, этот бандерлог меня сдал! Я срываюсь к выходу на крышу и уже наполовину вылезаю наружу, как слышу негромкий голос Николы:

— Это я, пацан. Пора уходить, тебя уже начали искать.

Я замираю, раздумывая. Уйти по верхам, скакать по мокрым крышам, не зная, где можно безопасно спуститься? Или довериться человеку, которому выгоднее моё полное исчезновение?

— Ты там не помер? Давай быстрее, пока нас обоих не взяли.

Собираю всю накопленную силу, сущие крохи, но вдарить и сбежать успею. И, выдохнув, открываю. Обеспокоенная гладко бритая рожа старшего мелькает в проёме.

Он цепко осматривает чердак, потом смеривает меня внимательным взглядом и протискивается внутрь. С его ботинок тут же натекает лужа.

— Че, думал, сдам? — усмехается мужик, смахивая с куртки капли воды. — Была такая мысль, что уж там. Да только вот какое дело… Никаких официальных заявлений нет. Тишина. И при этом тебя усиленно ищут. Скажем так, лица, в чьей власти не сомневаются, но корочек они никогда не показывают. Ясно?

Ясно, что Панаевский решил найти меня тайно. Это плохо, даже никаких формальных обвинений нет, а значит прибьют втихаря. А потом ещё и родне скажет, что об их репутации и заботился.

Я-то надеялся, что безопасник придумает какое-нибудь обвинение. Хоть нападение, хоть потерю контроля. И тогда я смог бы получить больше причин для требования ритуала.

— Ясно, — хмуро шепчу, кивая. — Спасибо. Я уже ухожу.

— И куда?

Я молчу, мне это любопытство не нравится. Может пока он меня и не сдал, но кто ему помешает это сделать, знай он, куда я отправлюсь?

— Недоверчивый ты слишком, для благородного-то, — хмыкает Никола. — Да только вот мы теперь с тобой в одной лодке, парень. Знал бы, кого по твоему следу пустят, утром в том же мусоре и закопал бы. Если они найдут тебя, выйдут и на меня. Слишком уж тихо, а значит и все следы за тобой подотрут. Смекаешь?

Смекаю. Только ещё и то, что он тоже был бы рад избавиться от меня потише. Да демоны с ним.

— Мне надо в храм Маат.

— Даже так? — удивляется мой невольный подельник. — Не буду спрашивать, чего ты натворил. Хотя теперь мне ещё интереснее. Но раз решил сдаться жрицам истины, может и выживешь. Или ты того? — с опаской смотрит он.

— Не того я.

— Ещё бы сознался, если бы был, — ржёт Никола. — Ладно, блаженный, доведу тебя до канала. Но к храму приближаться не буду, для нас там строгий запрет. Уж лучше пусть меня обглодают низшие, чем попасться в руки Верховной…

Да кто же у меня бабуля, что её побаиваются даже такие, как этот тип? Женщина грозная, безусловно, да и силы немалой. Судя по изученным данным, дело в богине, последней инстанции, решающей судьбу — отправится ли человек в небытие, сожранный чудовищем Амат, или нет.

— Плохи твои дела, белый, плохи, — вдруг начинает причитать спаситель. — Наших к поиску не подключают. Сами рыскают да запугивают всех, кто вякает. Не нравится мне, когда в наши порядки лезут.

— Чего ты хочешь? — я морщусь, прекрасно понимая, что цена поднялась.

— Да знать бы хоть, что происходит. Моё дело маленькое, знать куда нос совать не стоит, а где можно и слово сказать нужное.

Ой, жучара. Прибедняется, словно он торговец мороженым. Я усмехаюсь.

— Договоримся, раз дело маленькое.

На том и сходимся. Он прикрывает меня по пути, а я, если выживу, потом рассказываю ему чего все так всполошились. Информация порой стоит немало, если она вовремя и в нужных руках.

Для наших маневров погода просто отличная. Редкие прохожие пригибаются к земле, скрываясь под зонтами. Предзакатный сумрак и вялый свет фонарей размывает все детали.

Перемещаемся перебежками, от навеса к навесу, делая остановки. Иногда короткие, иногда длинные. Мой сопровождающий, как охотничий пёс, подмечает любую подозрительную мелочь.

Мы отчаянно петляем переулками и лабиринтами дворов, в которых я теряюсь сразу же. Тратить силу на Поиск пути сейчас нельзя, поэтому доверяюсь Николе, но держусь чуть сзади и сбоку.

Несколько раз проходим насквозь через мелкие азиатские ресторанчики. На нас не обращают внимания, отводят глаза, едва завидев седую голову провожатого.

Вляпываемся в неприятности, не доходя метров пятьсот до мостика через канал у храма.

Здоровенный мужик останавливает нас, словно шлагбаумом, мощной рукой преграждая дорогу. Сначала на него натыкается Никола, вслед за ним и я, не успев оттормозиться.

— Стоять! — велит он, пристально разглядывая нас из под нахмуренных бровей.

Я обращаюсь к силе, мысленно матерюсь, что слишком мало. Её недостаток отдается шумом в ушах. Мой провожатый заметно напрягается, засовывает руки в карманы куртки.

Твою ж мать!

— Да оставь ты этот сброд, испачкаешься, — доносится высокий голос.

Из услужливо распахнутых дверей ресторана выходит горделивое создание. Обладатель почти женского сопрано одет в идеально сидящий серый костюм. Зачесанные назад длинные темные волосы блестят в свете уличных фонарей.

На гладком точёном лице парня играет улыбка такой степени презрения и скуки, что аж отдает кислятиной во рту.

Мы делаем несколько шагов назад, пока охранник не удовлетворяется дистанцией и отворачивается к своему господину.

Аристократ бросает на нас мимолетный взгляд, делает взмах рукой и охранник распахивает над ним зонт.

— Вот поэтому я и говорю, что надо закрывать центр от всякой швали. Они своим видом и вонью только порочат столицу, — франт специально повышает голос, чтобы мы услышали.

Я даже внимательно осматриваю себя и Николу, принюхиваясь. Так себе видок, не спорю. Но называть нас швалью и сбродом… И не пахнем мы, с меня все ароматы давно смыло дождём. А от моего провожатого вполне нормально пахнет, причём недешёвым мужским парфюмом.

— Что, неприятно находиться с другой-то стороны? — слышу я тихий голос Николы.

— Что? — я даже сначала не понимаю, о чем он, доходит через пару секунд: — Да мне плевать, с какой стороны находиться.

От злости я повышаю голос и шепот превращается в судорожный хрип. Конечно, я не видел эту самую сторону этого мира. Хотя она везде должна быть одинаковая.

Но становится мерзко. Пренебрежение — черта не только аристократическая. Но, имея власть, положение в обществе и золотую ложечку в заднице, моральные принципы могут сильно исказиться.

Мне сильно хочется вмазать по смазливой роже аристократа. Чувствую руку на своем плече — Никола сильно сжимает, переключая внимание на себя.

— Не вздумай, пацан, — шипит он. — Успокойся. Ему ты ничего не докажешь, только сам попадёшься. Силёнок не хватит.

— Откуда…

— Думаешь я не понял, что ты бы меня прибил, будь у тебя достаточно силы? — смеётся мужик, утягивая меня в сторону. — Зыркал ты так, что понятно всё стало. Ну хоть нос не воротил, как этот.

Хм, может и моя толерантность сыграла свою роль. Да вот только презирать людей, о которых ты ничего не знаешь — глупо. И опасно. Как и недооценивать тоже глупо. Вот с последним я облажался.

— Знаешь, кто это? — я всматриваюсь в черты лица высокомерного ублюдка, запоминая.

— Чужак это, хоть и обрусевший, — Никола делает коронный плевок, попадая в распределительный щиток на стене, чётко в знак молнии. — Валерий Манчини, сын посла от святого престола. Батя его уже десять лет в империи трётся, вместе с всем семейством. Столуется сынок тут каждый день, не очень-то дальновидно такие публичные привычки иметь. А сестрица его из клубов Фрязиных не вылезает.

Я поражаюсь таким знаниям и удивлённо смотрю на седоголового.

— Ты парень, не смотри так на меня, не обижай. Если я не буду знать, кого и как трогать нельзя, долго не проживу. А вот ты почему не в курсе?

— Не было меня в городе, давно, — я не отвожу взгляд от Валеры и его охранника, по какой-то причине так и стоящих на улице рядом с машиной.

— Что-то ты слишком странный, для аристократа то… — недоверчиво ворчит Никола.

— Ты тоже не самый типичный представитель сословия, — отвечаю в тон ему. — Вдарить? Силы, может, и немного, но на тебя хватит.

Угрожать шёпотом у меня получается не очень эффектно. Для убедительности окутываю себя слабым сиянием, удостоверившись, что в нашу сторону не смотрят.

Мужик прищуривается, дёргает головой и чуть отодвигается.

— Ты чего, парень? Чую, колдуешь что-то? Шучу я, успокойся, нервный.

Так он не видит, только чувствует? Интересно. Значит неодарённые не могут увидеть силу. Они все ощущают её использование или нет? Тот палконосец от меня не шарахнулся, пока не получил по щам.

Эх, вытрясти бы из него побольше информации… Я, видимо, смотрю на него так заинтересованно, что Никола ещё немного отступает.

— Да не буду я ничего делать, — я поднимаю руки и отзываю силу. — Я не нервный, просто шутки не очень люблю.

Шутники этого мира меня откровенно достали, если точнее. Нашу светскую беседу прерывают — охранник направляется к нам.

Никола выступает вперёд, прикрывая меня собой. Я втягиваю плечи и опускаю голову ниже, чтобы скрыться под капюшоном.

— Эй, а ну пошли вон отсюда, — амбал надувается, становясь ещё крупнее, вот-вот лопнет. — Консул ждёт даму и не хочет, чтобы вы тут болтались и портили вид. Держите и валите, — в его протянутой руке скомканная купюра.

Невысоко Валера оценивает хороший вид. На эту подачку если только шкалик купишь, да и то купажа спирта с незамерзайкой. Никола же улыбается во все тридцать два зуба и часто кивает.

Лицо его, как по волшебству, превращается в уродскую гримасу забулдыги.

— Вот спасибо, вот выручил, — он берёт жалкие откупные и спиной толкает меня назад. — Всё, командир, считай нас нет.

Мы так и идём полубоком до ближайшего перекрестка, где до нас долетает брезгливое «вот дерьмо». Я пошатываюсь назад, а Никола хватает меня за плечо и затаскивает за угол.

— А говоришь, не нервный, — с укоризной говорит он, продолжая тащить меня дальше по улице. — Думать-то головой надо, когда стоит огрызаться, а когда нет. Эх, пацан, понимаю я, похоже, как ты вляпался. Ладно, придётся сделать ещё крюк.

Я прямо проникаюсь седоголовой мудростью. Не в того я попал. Слишком много тестостерона с адреналином вырабатывает молодое тело. А я ведусь на эти гормональные всплески.

Никола преображается обратно мгновенно, стирая с лица идиотское выражение, выпрямляется и хрустит шеей.

Актерским способностям моего нового сенсея я подивиться не успеваю, мы снова ныряем в тёмную подворотню и кружим по узким проходам между домами. Тут путается даже сам проводник и нам приходится пару раз возвращаться.

Только и слышу, что его тихие ругательства в адрес градостроительного комитета, так не вовремя устроившего ремонт опасных зон.

Я промок насквозь и вымотан настолько, что почти не слежу за окружающим. Вот сейчас меня бы взяли тёпленьким. Одежда прилипает к телу, как вторая кожа. В кедах хлюпает, вывихнутое плечо ноет от сырости.

Великая девятка, я бы сейчас признался в чём угодно за глоток согревающего. Панаевскому надо было меня погонять пару ночей под ливнем, а потом просто показать горячий душ.

Мы ускоряемся, переходя на быстрый шаг, и я начинаю мерзнуть. Проснувшаяся паранойя нашептывает, что меня ведут не туда. Я её затыкаю логикой, что в ловушку так долго не тащат.

В момент пика обострения внутренней борьбы мы выходим на канал перед храмом Маат. Стоим на месте несколько минут — Никола внимательно всматривается в прилегающую территорию.

Я никого не вижу вообще, но мы молча выжидаем. В конце концов мой проводник удовлетворённо кивает и хлопает по плечу.

— Удачи, пацан, — бодрым голосом желает мне Никола, в противовес словам неверяще качает головой, делает ещё один меткий плевок и растворяется в неосвещённом переулке.

Удача дело слишком непредсказуемое. Взываю к богу-волку, чувствую слабый отклик, почти затихшее отдалённое эхо. Силы мне это не добавляет.

Что же, удачу на сегодня я исчерпал. В виде этого седоголового мужика. До последнего я сомневался и дёргался. Понервничать он меня заставил немало, но в итоге именно его помощь привела меня к цели. Уж я не забуду отблагодарить, когда выберусь.

Я преодолеваю последние метры, не торопясь. Стараюсь не озираться, не привлекая внимания. Только вращаю глазами во все стороны, до рези.

У заднего входа в храм ни души. Дождь немного стихает, успокаивающе накрапывает, приглушая звук проезжающих на главном проспекте машин.

Встаю на противоположной стороне широкого подъездного переулка, в арке въезда во двор, под прикрытием теней и припаркованных машин.

И думаю, стоит ли попробовать сначала связаться или сразу рвануть внутрь. Лучше ворваться и тут же потребовать ритуала. А уже потом разговаривать. Делаю шаг вперёд и…

— Вот хтонь…

Я резко отступаю обратно в тень, вжимаюсь спиной в стену дома. Сердце ускоряется до космических скоростей.

Рядом с Верховной жрицей стоит целый и невредимый Панаевский, что-то рассказывая. А моя бабуля ласково ему улыбается, кивает и держит за руку.