Бешеные псы

15

Зейн «спрыганул» с ума в шестьдесят восьмом, когда светили холодные звезды Хэллоуина.

«В шутку это или всерьез?» — думал он перед своим прыжком на борту бомбардировщика Б-52, переукомплектованной копии того, что показывали в сногсшибательном фильме «Доктор Стрейнджлав», смотреть который Зейн тайком бегал из своего сиротского приюта. Теперь только липовые, «условные» бомбы были подвешены на реечных бомбодержателях под вибрирующей скамьей, где он сидел, пока военный самолет летел над Северным Вьетнамом.

Он повернул свой похожий на круглый аквариум шлем — посмотреть на пятерых членов своей команды в компенсирующих высотных костюмах.

Затрещала селекторная связь, и раздался голос Джодри:

— Все ты со своими задвигами.

— Лучше быть с задвигами, чем безмозглым тупицей, — протрещал в ответ Зейн.

— Верняк, — сказал Джодри. Как всегда.

Зейн был сиротой из Вайоминга, которого монахини воспитали в страхе перед геенной огненной, научили нести бремя своих грехов и никогда не хныкать. Ему едва перевалило за двадцать, когда он впервые нюхнул пороху в Да-Нанге. Вдохновение уносило его в заоблачные выси, за пределы наблюдательной группы, иными словами шпионского подразделения «Куонсет», расквартированного в Да-Нанге, но командиры с холодным взглядом, в гавайских рубашках слушали его вполуха: «Молод еще».

Тогда старший сержант Джодри сказал:

— Устами младенцев…

— Это же блестящая мысль! — доказывал Зейн офицерам, которые носили такой же зеленый берет, как и он; люди в гавайских рубашках молча наблюдали. — Вашингтон послал нас во Вьетнам, чтобы мы показали, как умеем драться, — сказал Зейн. — Правильно?

Молодому человеку никто не ответил.

Тогда до Зейна дошло, что с ними так же мало считаются, как и с ним. Энтузиазм бурлил в нем, то и дело прорываясь сквозь логические построения.

— Так будем же драться умно. Северные вьетнамцы протянули мили телефонных линий вдоль всего пути Хо Ши Мина в Лаос. Что, если вместо бомбежек или того, чтобы перерезать эти провода, мы подсоединимся к ним?

Все в казарме «Куонсет» заразились шпионской мыслью Зейна. Она еще более упрочилась, когда какой-то умник из УНБ рассказал им о новых игрушках. И наконец окончательно оперилась, после того как старший сержант Джодри доложил боссам, что если задумка получит добро, то он сам примет участие.

Если.

— Самое расхожее слово в мире, — сказал старший сержант Джодри Зейну, когда они прогуливались внутри огороженного колючей проволокой и заминированного периметра Да-Нанга, где начальнички и цэрэушники, от которых зависело, отдать приказ или нет, не могли их услышать.

— Но ваше слово в этом деле не последнее, разве нет, сэр? — спросил молодой солдат.

— Верняк, — ответил Джодри. — Люблю это слово: «верняк». Что у тебя на уме, рядовой? Вот что я прежде всего хочу знать.

Вертолеты рассекали влажный и удушливый закатный воздух над ними, и он кровоточил.

— Я делаю то, что должен делать, — сказал Зейн. — И я парень крепкий — сдюжу.

Мимо них трусцой пробежали морпехи. Зейн почувствовал на себе тяжелый взгляд старшего сержанта Джодри.

— Верняк, — ответил Джодри. — Но все же ты что-то недоговариваешь.

— Я никогда не стал бы вам врать, сэр.

— А ты и не врешь, пацан. Просто не знаешь всей правды.

— А в чем она — вся правда?

— Вся правда в том, что ты тянешь все без разбора в нору, которую называешь своей жизнью. Лучше б тебе усвоить одно, главное: человек всегда должен уметь прыгнуть выше головы.

И Джодри ушел.

Зейн побежал за ним. Он не спросил, да ему было и не важно где.

Через четыре недели после подготовки на Окинаве Зейн, Джодри и четверо добровольцев стояли, ожидая, пока их втиснут в чрево Б-52 между бомбами размером с гроб.

— Последнее, что я хотел бы знать, — сказал Джодри Зейну, — как так вышло, что ты еще девственник?

— Ч-что?

— Ты же слышал — девственник.

— Меня воспитывали в строгих католических правилах.

— Да, но то было давно. А говорим мы про сейчас. Как так вышло, что ты не спал с женщинами?

Истребитель взмыл в воздух, чтобы прикрыть морпехов, которые были по уши в дерьме, затеяв перестрелку в джунглях.

Когда вой реактивных двигателей стих, Зейн сказал:

— Если мы не просто животные, секс может стать чем-то особым. Вот к чему я стремлюсь. Чего хочу.

Прежде чем он натянул две хэллоуинские, похожие на чулок, термальные маски и надел шлем с окулярами, снабженный дыхательным аппаратом, Джодри покачал головой.

— Особое — это то, что мы считаем особым. Когда вернемся, поговори с сестрой, она похожа на мою вторую бывшую. Но здесь и сейчас лови кайф от того, что ты девственник. И этот кайф, верняк, поможет тебе вернуться целым и невредимым.

Вот я здесь, подумал Зейн, когда монотонно загудели двигатели Б-52. С человеком, который видит меня насквозь, это верняк. И с четырьмя обдолбанными солдатами, которые за нами хоть в ад.

В такой тяжелой экипировке даже земля казалась ему адом. Две пары теплого белья, на ногах, одетых в носки, — башмаки русского парашютиста-десантника. Три пары перчаток. Двойная маска и обмундирование для джунглей, зимний свитер, наглухо пристегнутый молнией к круглому шлему. В холщовых ранцах у каждого из команды Зейна была система связи, разработанная УНБ. К груди каждого был пристегнут новенький, только-только придуманный аппарат под названием «глобальный позиционный сканер», запрограммированный на то, чтобы вывести их туда, где, по расчетам ЦРУ, в джунглях были проложены телефонные линии. Кроме того, в холщовые ранцы были уложены рацион на пять дней, фляга, таблетки для очистки воды, две противопехотные гранаты, дымовая шашка, автомат АК-47 и три магазина с боеприпасами.

Только Джодри и Зейн были оснащены рассчитанными на четырнадцать выстрелов девятимиллиметровыми пулеметами с глушителями.

Только они были оснащены импульсными повторителями размером не больше дешевой книжонки — новым предметом гордости и развлечения ЦРУ. Стоило нажать определенную кнопку — и ИП создавали текстовое послание, которое сами же и запоминали с помощью некоей детали под названием «чип». Когда вы нажимали кнопку «Передача», ваше послание мигом переправлялось на спутник, а с него — в штаб-квартиру ЦРУ и Да-Нанг.

Сталь надсадно скрипела. Ветер врывался в бомбометательные люки, открытые под бомбодержателями; цилиндры, каждый размером с гроб, находились прямо под болтающимися в воздухе ногами Зейна.

Желудок Зейна провалился куда-то вниз после того, как Б-52 подбросило, когда он избавился от нескольких тонн взрывчатого груза. К тому моменту, когда самолет выровнялся и Зейн посмотрел вниз, на черное небо, скользившее под его башмаками, бомбы были готовы взорваться уже в десяти милях за самолетом.

Мы никогда не видим вспышки. Слышим только грохот взрыва. В шутку или всерьез.

Дверцы бомбометательных люков захлопнулись.

Сквозь треск селектора до Зейна донесся голос:

— Говорит пилот. В связи с турбулентностью и изменением воздушных потоков запрашиваю смену курса. Опоздание — двадцать минут.

Надо выпутываться. Всегда что-нибудь не так. К счастью, дело только в небольшой задержке. Кайф.

Вспыхнул синий свет.

Команда Зейна подключила кислородные маски.

Вспыхнул желтый свет.

Команда отстегнула ремни, крепившие их к скамье. Сгрудилась, как можно теснее, в линию перед распашными дверцами бомбового отсека.

Красные лампочки замигали учащенно — так бьется сердце спринтера.

Зейн, Джодри и четверо добровольцев закрыли глаза.

Дверцы бомбового отсека распахнулись. Шесть человек камнем полетели вниз, выпав из чрева Б-52, воплощая мечту Зейна: первая в истории мозговая бомбежка.

Они парили, как орлы, в восьми милях над землей. Зейн и его команда заметили, что сигнальные огни их шлемов светят слишком ярко в темном небе, и, используя восходящие и нисходящие потоки воздуха, постарались сблизиться, насколько это возможно. Следуя экранам, которые выводили их к зоне выброса, они скользили вниз, покрыв двадцать миль по горизонтали в затянувшемся, озаренном светом звезд спуске, который из-за погоды задержался на полчаса, так что их парашюты с хлопком открылись уже в предрассветном тумане.

Раскинувшийся изумрудно-зеленым океаном шатер джунглей стремительно ринулся навстречу плотно прижатым друг к другу башмакам Зейна. Листья, ветви, лианы наотмашь били и хлестали его, пока он проваливался сквозь них. Пронзительно заливались птицы. Ветви деревьев вцепились в купол его парашюта. Он кувыркался, как йо-йо, пока его поджатые ноги не зависли в пятидесяти футах над землей, которую он различал сквозь пятнистое кружево листвы.

«Вишу! Я повис на дереве!»

Сквозь скрывавшие его ветви Зейн видел землю, видел других парашютистов, приземлившихся на опушке, видел самого себя, пытающегося сложить купол своего черного парашюта.

Зейн скинул шлем, сорвал обе маски, помогавшие ему не замерзнуть насмерть во время свободного падения сквозь черные небеса при температуре минус сорок. Зубами стянул верхнюю правую перчатку, когда парилка в верхушках деревьев стала прохладнее, чем жар, охвативший его торс под свитером.

«Жарища адская».

Зейн облизнул губы, чтобы окликнуть кого-то из благополучно приземлившихся парашютистов.

Секундой раньше пулеметная очередь разорвала его черный костюм, и он дернулся, обливаясь кровью.

Второй пулемет застрекотал внизу, где-то вдали. Послышались вопли.

Зейн, сжавшись в комок, висел в пятидесяти футах над землей. Стараясь замереть, не пикнуть. Его раскачивало как маятник. Подметки его башмаков терлись о тесное плетение листьев.

Крохотная фигурка в черной пижаме и конической соломенной крестьянской шляпе выскользнула из джунглей и ткнула лежащего на земле мертвого добровольца дулом своего пулемета.

«Замри! — приказал Зейн себе. — Замри, не шевелись!»

Башмаки терлись о скрывавшие его листья. Ручейки пота, стекавшие по его щекам, подчинялись закону тяготения. И падали вниз. Камикадзе. Капелька пота упала на черную пижаму.

Пронзительно вскрикнула обезьяна.

Черная Пижама завертелась на месте, наставляя пулемет на обступившие ее стеной джунгли.

Дикие орхидеи раскрылись, наполняя благоуханием рассветный воздух.

На помощь Черной Пижаме пришел северовьетнамский капитан. Отрывистым, лающим голосом капитан отдал какие-то приказы, и Черная Пижама передала ему прибор, снятый с убитого добровольца. Зейн раскачивался среди ветвей, сверху наблюдая импровизированную площадку для казни.

Трое добровольцев, пошатываясь, вышли на опушку со сложенными за головой руками. Пятеро северовьетнамских солдат и двое партизан, держа пленников на мушке, бросили снятые с них приборы к ногам капитана.

Черная Пижама сняла коническую крестьянскую шляпу.

«Партизаны под командованием северовьетнамской армии», — подумал Зейн.

«Женщина», — понял он, увидев рассыпавшиеся по плечам черные волосы.

Хорошенькая.

«Дьявольская жарища, просто поджариваешься в этом летном костюме, да еще подвешенный на дереве…»

Нельзя рисковать, расстегивая молнию на прикрепленном к животу ранце. Ни звука. Если прибор выскользнет у меня из рук, если что-нибудь упадет, прежде чем я успею выхватить АК-47, прицелюсь и открою огонь, они посмотрят вверх и начнут стрелять, даже если четко не видят меня из-за листьев. Но…

Змея, выскользнув из плетения лиан, плюхнулась на голову Зейна.

Не кричать!

Не двигаться.

Не моргать.

Не дышать, но пот льется уже в три ручья, жарко, ох как жарко, а свернувшаяся у Зейна на голове живая веревка разворачивает свои кольца, скользит по его лицу, изгибается — трехфутовая лесная гадина — и, вплотную придвинув голову, пристально глядит в немигающие глаза Зейна своими черными бусинками.

Не двигаться.

Гадюка, возможно; это десять шагов — ровно столько, сколько ты успеешь сделать после того, как она укусит тебя. Возможно, это ресничка, ведь она любит висеть на деревьях головой вниз как раз на такой высоте и может укусить тебя насмерть — вот как эта, нацелившаяся на тебя снующим черным язычком.

Змея спиралью скользила вниз по телу этой необычной обезьяны, повисшей на дереве. Потом обвилась вокруг левого башмака, вытянув голову прямо перед собой, ища место…

Зейн дернул ногой и стряхнул змею.

Кайф, пусть кайф работает на тебя.

Внизу, на поляне, над которой он висел, солдаты связывали добровольцев.

Время! Нельзя терять ни минуты! Разве что успеть дотянуться до кобуры под мышкой, выхватить АК-47; четырнадцать приглушенных выстрелов, и, как только первый охранник упадет, добровольцы смогут…

Джодри стремглав вылетел на поляну, голый, и рухнул к ногам капитана.

Дюжина вьетнамских солдат, выпихнувших его, расхохотались.

Капитан пинком поставил Джодри на колени и — на английском — выкрикнул вопрос, перевернувший все на триста шестьдесят градусов:

— Почему вы опоздали?

— А пошел ты в задницу! — ответил Джодри.

Капитан влепил пощечину стоявшему на коленях голому пленнику.

— Где еще один из ваших? Еще один американец? — заорал капитан.

— А сестра у тебя есть? — спросил Джодри.

Зейн замер, когда ботинок капитана нацелился в лицо Джодри.

«Меняй план. Удрать — теперь не главное».

Рука Зейна скользнула к подвешенному на шее футляру, где лежал его ИП.

Джодри перехватил ногу капитана в воздухе, повалил его, нырком навалился сверху и высоко занес над офицером камень, готовясь размозжить ему голову.

Мисс Черная Пижама одним выстрелом успокоила глупого американца.

Вися на дереве, Зейн видел, как умирает Джодри.

«Только не проклинай сейчас себя, — подумал Зейн. — Это все я виноват, что вишу на этом чертовом дереве. Добровольцы уже никуда не денутся. Для противника они — ничто».

Медленно, превозмогая боль, Зейн нажал на клавиши ИП, чтобы ввести в так называемый чип послание из тринадцати букв.

Все тем же лающим голосом капитан отдал приказ и послал патруль примерно из сорока солдат на широкомасштабные поиски пропавшего американского шпиона, свалившегося с неба.

Зейн был на седьмой букве своего первого послания по ИП, когда его парашют порвался.

Треснул, но негромко.

«Жара, ох какая жара. Я тут поджарюсь в этом своем костюме».

Зейн понимал, что это только вопрос времени — пока его парашют окончательно не порвется и он не рухнет на поляну. Он набрал тринадцатую букву своего послания и ткнул клавишу «Передача».

Рррр-ип…

Спокойно! Не дергайся. Еще двадцать шесть букв. Четыре слова.

Сигаретный дымок. Зейн скосил глаза вниз, одной рукой нажимая кнопки. Капитан закурил. Мисс Черная Пижама презрительно посмотрела на него.

Девятая буква — есть. Двадцать шестая буква…

Рррр-ип…

…есть. Большим пальцем нажми кнопку «Передача»…

Купол парашюта разорвался с оглушительным треском как раз в тот момент, когда Зейн нажимал кнопку «Передача». Он камнем полетел вниз, пока стропы не удержали его и он стал раскачиваться, как подвешенный в ветвях маятник. Импульсный прерыватель по инерции выскочил из скользкой от пота ладони.

Каждая пядь тела Зейна вздрагивала от боли, когда он тяжело ударялся о ствол дерева. Он горел как в огне.

«Не обращай внимания. Время. Нужно время. Дошло ли послание?»

Мисс Черная Пижама пулеметной очередью срезала путаницу парашютных строп над головой Зейна, и он наполовину рухнул, наполовину соскользнул с высоты по крайней мере двадцати футов на усыпанную листьями землю.

Но в нем еще осталось немного кайфа: они разрезали его одежду, избавили от удушающей жары. Они лили воду ему на голову. Дали хлебнуть. Пронзительно крича, засыпали вопросами. Похлопывали его. Дали еще раз глотнуть воды. Теперь поляна лежала перед ним как на ладони. Трое добровольцев со связанными сзади руками. Самый старший улыбнулся ему.

Капитан наклонился поближе и спросил на английском:

— Зачем вы в наших джунглях?

— Турист, — ответил Зейн.

Солдаты рывком подняли его. Воткнули саперную лопатку в грязную землю рядом с его босыми ногами.

— Копай глубокую яму своим друзьям! — приказал капитан.

«Уже выкопал», — подумал Зейн.

— На один вопрос ты мне все же ответишь, — сказал капитан, пока голый Зейн выбрасывал лопаткой перегной из ямы, которая уже дошла ему до колен и была длиннее, чем его полный рост. — Ты просто отдохнешь в этой яме или останешься тут навсегда?

«Да».

Зейн это понимал, но ничего не ответил.

У одетой по-партизански мисс Черной Пижамы было овальное лицо и сочные, чувственные губы. Женщина сняла его с проклятого дерева, чтобы уложить в могилу. Зейн застыл, когда дулом своего пулемета она поболтала его голый член из стороны в сторону. Потом убрала оружие. Зевнула.

— Копай, — сказал капитан.

Когда края ямы доходили ему до бедер, они приволокли тело Джодри.

— Хочешь присоединиться к нему? — спросил капитан.

Затем он приставил пистолет к голове ближайшего добровольца, громыхнул выстрел, и темно-алые брызги окропили изумрудно-зеленую листву.

Зейн потерял над собой контроль, и моча полилась из его девственного члена.

— Это ждет всех, кто нам не нужен, — сказал капитан.

— Могу я поторговаться за их жизни? — спросил Зейн.

«Тяни время!»

Зейн понимал, что капитан лжет, когда согласился. Офицер спросил, на каких радиочастотах работают спецподразделения американцев. По правде говоря, Зейн этого не знал. Он мог бы солгать. Но он сказал капитану правду: не знаю. Тот пристрелил еще одного добровольца.

— Копай глубже.

Что Зейн и сделал.

— Остался один вопрос. Кого подозревают люди из вашей контрразведки?

Зейн знал это, но не мог сказать им; ничего не говори, тяни время…

Бух!

— Теперь дошла очередь и до тебя, — сказал капитан, стоя рядом с беспорядочно сваленными трупами.

Теперь все окончательно превратится в комедию, и, продолжая копать, Зейн верил в это. Ведь, честно говоря, я слишком ценен для них, чтобы меня убивать.

Птицы стремительно, как ракеты, перелетали с ветки на ветку.

Зейн знал, что знает, и поэтому сердце гулко билось в его груди, пока он все глубже уходил в собственную могилу.

Десница Божия поразила джунгли. Взрывной волной Зейна чуть не опрокинуло на дно ямы. Взрывы бомб валили деревья, разрывали в клочья птиц, и обезьян, и змей, и людей, поднимая фонтаны красно-зеленого месива. Они снесли бревенчатое покрытие траншеи, разлетевшееся миллионом вспарывающих кожу осколков. Было сброшено всего шесть бомб, дан один залп, произведенный пилотом, специально отклонившимся от курса, чтобы ответить на второе, состоявшее из четырех слов послание Зейна, отправленное по его ИП, но это были тысячефунтовые бомбы, и одного залпа было достаточно, чтобы удовлетворить его мольбу:

«Световая дуга» — так вьетнамцы прозвали бомбовые удары Б-52. Нанесенный солдатом, который, превозмогая себя и вопреки сигналу своего ИП, приказывавшему вернуться на базу, изменил курс. Последний рубеж, тактическая уловка, чтобы лишить противника успеха — в данном случае состоявшего в захвате сверхсекретного шпионского оборудования. То были времена вьетнамской войны, когда солдат собственным телом накрывал гранату, чтобы спасти жизни своим приятелям, или, превозмогая себя, бросал вызов, занимая последний рубеж на своем смертном одре, заслуживая Почетную медаль Конгресса.

В данном случае медаль вручили тайно из-за первого сообщения:

Откуда еще капитан мог узнать, что группа вторжения опоздала?

Через четыре дня после вызванной Зейном «световой дуги» тридцать наемников государства Шан пробирались сквозь дремучие лаосские джунгли. Клочья тумана плавали между поломанных деревьев. Они наткнулись на белую орхидею, распустившуюся на клочке вырванной с мясом одежды. Вернувшись в бирманские горы, они позволили себе расслабиться и покайфовать. Но у их американских друзей был наготове чемоданчик, полный «зеленых», в обмен на коробочку, могущую поместиться на ладони, которая, по их словам, продолжала посылать сигналы на спутник. Поэтому наемники взяли отслеживающее устройство, которое дали им люди в гавайских рубашках, и снова исчезли в джунглях. Они нашли упрямую транзисторную фигню между камней. Муравьи облепили ее со всех сторон. Поздравив друг друга, они повернули, чтобы идти обратно.

Они буквально окаменели, когда он выскочил из ямы, как голый чертик из табакерки.

И на американский манер завопил: «Кайф!»

Пиявки впились в него по всему телу, кожа обгорела и покрылась волдырями. Губы потрескались, и он, с трудом прихлебывая, мог пить из лужиц грунтовую воду, кишащую паразитами. Но самое потрясающее в выпрыгнувшем из могилы зомби было то, что его отросшие волосы и борода стали совершенно седыми.

Наемники вытащили зомби из ямы. Стали лить воду ему на лицо и в рот. Разрывы бомб, похоже, нанесли непоправимый ущерб этому живому механизму. Он что-то невнятно бормотал. Когда он шагнул, опершись на левую ногу, правая рука его взмахнула неловко, как сломанное крыло.

Поэтому они привязали его к шесту. Наемники несли образцы собранного ими урожая, который оплачивался наличными. Они посыпали его раны своим белым порошком, чтобы снять боль и чтобы он перестал нести свою тарабарщину. Зомби болтался на шесте во время всего пятидневного перехода по джунглям. Люди в гавайских рубашках дали за него наемникам премию в пятьдесят тысяч долларов.

Восемь лет спустя в психотделении военно-морского госпиталя в Бетшеде, штат Мэриленд, нервные окончания Зейна, оглушенные бомбами, травмой и героином, восстановились настолько, что сестра, находившаяся рядом с его инвалидным креслом, услышала, как он, глядя на взрывавшиеся в ночном небе над Вашингтоном по поводу очередной гулянки красные и фиолетовые фейерверки, пробормотал первое связное слово: «Красиво».

Спустя еще два года он снова научился ходить и разговаривать, самостоятельно есть и принимать ванну. И все же каждую ночь он продолжал вскакивать в постели. Когда ему исполнилось тридцать два, у него хватило силы воли отказаться подстригать свою снежно-белую шевелюру. «Я это заслужил», — сказал он.

Когда Зейну стукнуло тридцать три и президент Джимми Картер распорядился прекратить поставки зерна Советскому Союзу из-за вторжения в Афганистан, а какой-то урод, помешанный на Сэлинджере, убил бывшего «битла» Джона Леннона, военврачи признали Зейна функционально нормальным, но психически неуравновешенным, физически вполне здоровым, но таким, ох уж таким сумасшедшим. Вдобавок его седые волосы и борода до смерти пугали лечащий персонал и других пациентов. Персонал накрепко привязал его к носилкам, взвалил сверху армейский вещмешок парашютиста, набитый выписками из медицинских карт, положил туда же его Почетную медаль и откатил носилки к военному вертолету, который и перевез Зейна в новое сверхсекретное медицинское учреждение в Мэне.

Так Зейн стал пионером отделения В. Почти все ночи он блуждал по миру кошмаров. Бесился, если ему случалось перегреться и эта жара напоминала ему о том, как он висел на том чертовом дереве. Однако он нес на себе бремя всего случившегося с ним и никогда не хныкал.

Да, и еще — он уже не мог иметь отношений с женщиной.

Не смог тайком воспользоваться выгодной ситуацией, когда ему было сорок и скандально разведенная медсестра, пользовавшаяся мускусными духами, невинно трогала его.

Не смог последовать зову чувства, которое неизбежно возникло у него, когда Хейли впервые появилась в лечебнице. Не то чтобы она позволила ему… последовать, увлечься, но если бы она могла в здравом уме снизойти до такой милости, то уж наверняка снизошла бы.

Он даже дрочить не мог.

Что бы ни предпринимал сам Зейн или психиатры… не срабатывало.

Рассел утверждал, что в этом-то и заключается весь «кайф» безумца.

И Зейн говорил: «Верняк».