Бешеные псы

28

«Ой-ой-ой!» — подумал Эрик, вспомнив тот далекий и давно прошедший день, когда все в его жизни пошло наперекосяк; его швырнули в кресло, и стальные браслеты с электронным замком намертво сковали его руки. Худо дело, когда полицейские гориллы, появившиеся из песчаного смерча на стройплощадке, оттащили его в сторону от остальных иностранцев, которыми был забит грузовик. Худо дело, когда они напялили ему на голову черный мешок. Зашвырнули в машину. Потом везли куда-то несколько часов. Худо дело, когда они выволокли его и, не снимая черного мешка, потащили в какое-то укрепленное место, провонявшее оружейной смазкой и цементом, ржавчиной и мочой. Худо дело, когда, пошатываясь в своем черном мешке, он слышал крики, пронзительные вопли. Пистолетный выстрел. Худо дело, когда его просто-напросто спихнули с лестницы. Но совсем худо стало, когда они плюхнули его в металлическое кресло, намертво приковав к нему высокотехнологичными наручниками. Это, это было хуже всего.

— Вы в «Белом льве», — произнес мужской голос. По-английски. С иракским акцентом.

Черный мешок сорвали с головы Эрика. Режущий свет заставил зажмуриться.

«Очки? — подумал Эрик. — Остались у них мои очки или нет?»

Он видел вокруг неясные, размытые пятна. Тюремная камера. Без окон. Зажимы приковывали его к металлическому креслу, стоявшему перед деревянным столом с изогнутой, как змея, лампой. За столом примостилось еще одно расплывчатое пятно, похожее на мужчину в защитного цвета униформе.

— Я хочу видеть представителя германского консульства! — выкрикнул Эрик на своем английском с берлинским акцентом.

Что-то зажужжало.

«Боже, о господи боже!»

Эрик вздрогнул при мысли о том, что это всего лишь первая вибрация, первый удар электрическим разрядом, применявшимся при шоковой терапии.

— Сегодня семнадцатое августа тысяча девятьсот девяностого года, — сказал сидевший за столом мужчина. — Вчера наш славный Саддам оказал покровительство рабочим, приглашенным из Кувейта, Великобритании, Франции и Германии. Он позаботился о вашем задержании в целях взаимной безопасности перед лицом свихнувшихся поджигателей войны — американцев. Вас доставили сюда. В Басру. В «Белый лев». Ко мне.

— Меня зовут…

Второй электрический разряд прервал его высказывание.

Изо рта потекли слюни, и Эрик это чувствовал. Он не выдал им свое секретное имя. Просто инженер — бездетный, бессемейный; это была правда, а правда — верный залог лжи.

Охранники оттащили Эрика по коридору и распахнули перед ним черную стальную дверь. Надели на Эрика его очки. От большого стенного шкафа исходило зловоние. Кирпичный пол был неровный. От стены отделялось нечто вроде металлической койки, размером со взрослого человека. Все стены были в красных, синих и зеленых пятнах, похожих на слезы.

— Чека, — произнес мужчина в обычной государственной форме службы безопасности. Неизбежные усы. — Наша чека. В честь чрезвычайных комиссий. Советы, руководившие мятежниками в Испании, любили современное искусство. Кандинского и Клее. Миро. Павлову. Наш славный лидер восхищается Сталиным, поэтому кое-что было позаимствовано с Запада.

— Меня зовут Ханс Вольф. Я — гражданин Германии и нахожусь в вашей стране на привилегированном положении по рабочей визе.

Охранники запихнули Эрика в камеру чека. Тяжело хлопнула дверь, он услышал, как щелкнул электронный замок.

Стоять было невозможно. Он не видел вокруг ничего вертикального, отвесного. Никакой линии, по которой можно было бы ориентироваться. Стены, пол, потолок вращались вокруг, как постоянно менявшие положение плоскости. Эрик споткнулся о выступавший кирпич и рухнул на прикрепленную к стене железную койку. Но не удержался и снова скатился на пол. Изогнутые плоскости, волнистые поверхности, вспышки цвета, меняющееся освещение: он был заперт в сюрреалистическом пространстве.

Через какое-то время охранники выволокли его наружу. Вволю отдубасили резиновыми дубинками Z-образной формы, которые несколько десятков лет назад поставлялись из США в рамках оказания иностранной помощи. Снова бросили в камеру. Он моментально вывалялся в грязи. Они снова выволокли его. Распороли одежду. Стали поливать из пожарных шлангов. И наконец, голого, усадили в кресло.

— Каковы три основных вопроса? — спросил Усач за столом.

— Не знаю!

Электрический разряд так сильно тряхнул Эрика, что у него слетели очки.

Размытое пятно в форме человека, сидевшего за столом, замахало руками в ослепительном свете изогнувшейся, как змея, лампы.

Паспорт. Виза. Потоки компьютерных кодов. Данные ничего не значат. Главное то, что работает. Механизм должен повиноваться. Или инженер. В противном случае это провал. А провал недопустим.

— Три вопроса. Первый: кто вы?

Пронесся очередной порыв электрической бури — и Эрик потерял сознание.

Он очнулся в муках. В чека. Охранники нацепили очки ему на нос и подтолкнули к двум деревянным мискам. В первой была какая-то размазня, которую Эрик зачерпнул ладонью и отправил в рот. Отхлебнул из второй — там была затхлая вода.

Пытка не возобновится прямо сейчас, он это понимал. Им придется подождать, пока они не докажут, что моя история — прикрытие, и тогда разорвут в клочки.

Подсчитай все, сказал он про себя. Союзные силы сгруппировались вдоль иракско-кувейтской границы. В Лэнгли узнают, что меня схватили, когда я был в группе западных инженеров на стройплощадке завода для обогащенного урана. Они узнают, что я пропал без вести. Обнаружат, что я здесь. Танки пересекут иракскую границу, чтобы спасти меня.

Но это будет не скоро.

А до тех пор «Белый лев» пожрет меня.

Три возможности.

Проболтаться — выложить всю подноготную, чтобы убедить их, что от меня живого больше пользы.

Умереть, так ничего и не рассказав.

Или побег.

Он не собирался умирать. Не собирался ломаться. Становиться предателем.

Охранник завопил что-то на иракском. Прошелся дубинкой по ногам Эрика. Его помощник огрел голого пленника деревянным ведром. «Грампе Клод там, в Огайо, нравилась песенка Хэнка Уильямса о дырявом ведре».

Охранники менялись, продолжая избивать пленного прикладами и ногами. Он умолял их по-немецки, по-английски. Охранники особенно старались не разбить его очки. Они хотят, чтобы я видел, подумал он, потом понял: им нужно, чтобы меня постоянно крутило в этом разноцветном, меняющем освещение пространстве. Они хотят запереть меня здесь; без меня им никуда не деться.

Они не заметили, что он изучает коридор, видимый ему сквозь частокол ботинок и прикладов. С консольного потолка на проводах свисали какие-то металлические предметы: одни — меньше его ладони, другие — больше баскетбольного мяча. Посреди сплетения проводов на потолке Эрик заприметил металлический корпус.

Установка для камеры. Но без самой камеры. Без ее недреманного ока.

Охранник поднял очки пленного, впервые приобретя более или менее определенные очертания.

Подъем. И снова кресло. Очки лентой приклеили к его распухшему лицу. Во рту вкус запекшейся крови, крошево зубов. Густая щетина на щеках. Ребра, ноги, внутренности словно охвачены огнем. Он голый. Ему холодно. Он снова прикован к креслу перед пустым столом. Один.

«Сосредоточься, — подумал Эрик. — Веди с „Белым львом“ игру, прикидываясь невинным. Ханс Вольф, совсем никакой не Эрик Шмидт. Гейдельбергский университет, а не Янгстаун, США. Инженер. Вечный инженер».

Дверь открылась. Вошел Усач, уселся за стол.

— Так какой же первый вопрос? — спросил он.

— Кто… кто вы?

Усач кивнул:

— Правильно. Меня зовут майор Аман.

Пот каплями стекал с Эрика. Падал на цементный пол.

Майор Аман сказал:

— А какой второй вопрос?

«О боже, я не знаю, он снова будет пытать меня током, он…»

— Не знаете? — Майор Аман пожал плечами: — Уфф…

Мужчина в форме офицера секретной полицейской службы наклонился к нему:

— Второй вопрос и привел нас сюда.

«Соберись с духом, нет, это уже не важно… когда…»

— Но первый вопрос ключевой.

Майор Аман принялся листать папку.

— Итак, Ханс Вольф. Инженер, которого мы наняли в «Фольксготтен констракшн». Вы так это произносите? Я немного говорю по-немецки, конечно, не так хорошо, как вы по-английски, ja? — Майор Аман позволил себе скривить губы в презрительной улыбке. — Один инженер среди сотни других инженеров. Бездетный. Бессемейный. Порочащих связей не имеет. Кто вы?

И снова ударил ток.

«Боже, боже, пожалуйста, нет. Ой-ой-ой». Снова и снова.

— Ответ на вопрос, кто вы, — один-единственный, и это ключ к тому, почему вы здесь.

«Мое прикрытие, моя ложь плюс моя подлинная жизнь… неужели все это ключ к тому, почему я здесь?»

Второй вопрос звучит так:

— Чем вы занимаетесь?

Испепеляющая пурпурная молния. Темнота.

Он пришел в себя, когда его волокли голым по серому цементному полу. Он рискнул приоткрыть один глаз. Длинный коридор. Запертые двери. Никаких камер. Нет стола, за которым сидит часовой. Нет и самого часового.

Охранники бросили его на пол. Эрик видел, как охранник протянул руку к связке ключей снаружи черной стальной двери. Зажужжал электрический замок, и дверь открылась. Из камеры чека вырвалась круговерть красок. Эрик закрыл глаза. Они втащили его внутрь, и он даже не пошевелился. Даже не вздрогнул, когда дверь с грохотом захлопнулась и щелкнул замок.

«Считай каждое дыхание. Фиксируй время. Они могли пойти помочиться, перекурить, вытереть лужи на полу, перекусить. Я здесь. Один».

От побоев, электрошоков и вращающихся красок камеры голова у него так закружилась, что он подполз к двери. Нащупал замок. Четыре гаечные головки.

Всем телом приник к прохладной металлической двери. Замок поддался под его рукой. Такова жизнь в военное время, в особенности в Ираке. Что работает — срабатывает. А что не работает, на то просто не обращают внимания.

Когда охранники распахнули дверь, Эрик по-прежнему лежал возле нее, привалившись к холодному железу. Они подбросили его обнаженное тело, рухнувшее на битый кирпич.

Они не стали бить его.

И даже не отвели в кресло кабинета майора Амана.

Вместо этого они быстро провели его в душевую, где стояло деревянное ведро.

«Льет как из ведра», — промелькнуло в голове у Эрика, который запомнил эту строчку из-за Грампы Клод.

Охранники опустили его голову в ведро, полное воды. Потом вытащили, дали передохнуть, немного подышать сырым, тюремным воздухом. И снова сунули голову под воду. Раз, еще раз. Потом бросили обратно в чека.

Но все равно это было здорово!

Теперь — здорово, благодаря Грампе Клод, воплощенной надежде Эрика.

Он не забыл прихватить эту надежду, когда оказался в кресле напротив майора Амана.

— Существуют незыблемые истины, — сообщил его истязатель. — Люди есть люди. Они — такие, и другими их не сделаешь. К тому же американский поэт Боб Дилан был прав: каждый должен служить кому-нибудь. Или чему-нибудь. Наш великий Саддам служит благу Ирака. И все мы служим тому, кого называем Богом. Вы служите нам, — сказал майор Аман прикованному перед ним к креслу голому человеку. — Мы — причина, по которой вы здесь. Остальное — ваше невежество. Каков же второй вопрос?

Эрик дернулся и выпалил:

— Что вы здесь делаете?

— А что здесь делаете вы?

«Я заранее знал, что это случится», — подумал Эрик, когда электрический разряд заставил его забиться в кресле. На лице Эрика не было ни кровинки.

— Что делаете вы? Вы повинуетесь приказам. Вы работаете на нас. Вы одиноки. И все же, когда секретарша шепнула о том, как они с ее мужем, который служит в Республиканской гвардии, ненавидят наш образ жизни… Кто вступил с нею в заговор? Вы, Ханс Вольф?

«О, только не это, господи! Они схватили ее! Схватили их обоих! И уж наверное, заперли в такое же местечко или бросили в ров!»

— Это не вы, — сказал Аман. — Это не наш одинокий инженер.

«Это не моя миссия». Эрик твердил себе это день за днем, когда появлялся на стройплощадке и видел, как колотит секретаршу. Он приехал сюда не спасать! Не заниматься вербовкой. Он приехал сюда играть свою роль перед мерзкими пузатенькими коротышками. Шпионить, собирать данные, красть информацию.

— Мы знаем человека, которого вы посылали к ним. Все вы, иностранцы, шляетесь по базару и вступаете в контакт с подобным отребьем, контрабандой переправляющим вероломных собак из Ирака.

«Значит, и Саада они взяли тоже… или возьмут, он всегда знал, что они близко. Бедная семья! Если бы я всего лишь строго повиновался приказам Управления, если бы я только выполнял приказы Управления и не стал бы вмешиваться, даже чтобы спасти…»

— Роль спасителя вам не к лицу. Что делает вас интересным, когда вы не находитесь в изоляции. Мы должны выбирать среди специально приглашенных работников. А это означает, вы доказали, что вы — податливый материал. К счастью, вы переменили решение, предпочли «спасать» нашу контрразведку.

— Ч… Что?

— Наша команда не выслеживала вас. Она шла по следу иракских ученых, у которых полно мыслей в голове и которые проникаются идеей бежать в Америку или Марсель. То, что вы попались им на крючок и оказались здесь, в конечном счете перст судьбы.

Что вы здесь делаете?

— Выходит, эта пара, — сказал Эрик, — оба работали в тайной полиции?.. Они поймали меня в ловушку просто… просто потому, что я — хороший парень?! Только за это? За это я здесь?

Майор снова пустил ток.

Очнувшись на полу чека, Эрик вспомнил: я не подчинился. Провалил миссию. Старался быть хорошим. Меня заманили в ловушку. И вот я здесь.

Он дополз до стены. Встал. Увидел стальную койку.

Эрик поставил одну ногу на койку и подпрыгнул, держа руки над головой. Попытался ухватиться…

Удалось! Стальная проволока может оставить глубокие порезы, если хвататься за нее голыми руками. Окровавленный Эрик соскользнул с проволоки, пока не дотянулся до зеленой металлической штуки, болтавшейся под потолком… и рухнул на кирпичи, как очкастый морж.

Эрик сгибал и разгибал тонкий лист стали, размером с книжку, пока ему не удалось разломить его на две части. К большей части была прикреплена проволока, меньшая напоминала шпатель.

Используя свой дерьмовый маленький шпатель, Эрик попытался подковырнуть крохотным лезвием один из кирпичей пола. По всей камере теперь остались кровавые разводы от его израненных рук. Он искренне постарался скрыть эти раны — так, чтобы они напоминали скорее косметические порезы на запястьях.

И потерял сознание.

Когда он очнулся, голова у него была под водой в деревянном ведре. Прежде чем снова окунуть его, охранники швырнули сломанную железяку ему в лицо. В качестве премии за хорошее поведение они хорошенько поколотили его полицейскими дубинками. Далее он понял, что снова оказался в кресле.

Майор Аман обтер лицо Эрика теплым полотенцем.

— Могу ли я поведать вам одну тайну?

Он поднес к пересохшим губам Эрика чашку тепловатого кофе, слегка разбавленного молоком и чуточку подслащенного.

— Вы никого не можете убить, — вздохнул майор Аман. — Можете попытаться, но это будет пустая трата энергии. Сейчас миру нужны не трупы. А вот чего нам действительно не хватает, так это полезных людей. Которые подчиняются. Слушаются. Тогда мир станет поистине райским, верно, инженер?

Он подождал, пока Эрик прикончит крохотную порцию подслащенного кофе с молоком, затем нагнулся к его уху и шепнул:

— Самоубийство — это выбор, а выбор противоречит послушанию. Обещайте, что попытаетесь снова покончить с собой, лишь повинуясь приказу. Каков же второй вопрос?

— Что… я… аю? — запинаясь, пробормотал Эрик.

— И что делают все?

— Исполняют приказы.

«Но я-то не исполнял! — подумал Эрик. — Я не исполнил приказов ЦРУ, и вот до чего меня это довело!»

— Продолжим в следующий раз, — пообещал майор Аман.

«Он ни разу не пустил ток», — думал Эрик, пока охранники снова волокли его в чека.

Они покормили его. Пару раз стукнули, скорее из вежливости. И снова громыхнула и защелкнулась дверь.

Каждая клеточка его тела молила о бессознательном забвении. Эрик ползком добрался до того самого кирпича, возле которого обронил металлическое лезвие. Затем так же ползком добрался до двери. Ему потребовалось двести тридцать два вдоха и выдоха, прежде чем он отвернул четыре гайки, крепившие электронный замок к стальной двери.

Хорошо, что они лентой прикрепили очки. Хорошо, что попеременно продолжал вспыхивать свет.

Эрик посмотрел на путаницу проводов внутри металлического замка. Отметил два, но они были расположены слишком глубоко. Черт возьми, с его железкой такую тонкую работу не сделать.

Будем надеяться, что скоро опять последуют водные процедуры, думал Эрик, снова привинчивая прикрывавшую замок планку. Или меня уже осталось так мало, что даже не станет сил бежать?

На следующий раз они приволокли его прямо в кресло.

Майор Аман сказал:

— Итак, три вопроса. Первый?

— Кто вы?

— Второй?

— Что вы делаете?

— Вот видите, вы и есть то, что вы делаете. Учитесь послушанию. А теперь у нас есть шанс…

Послышался оглушительный треск.

«Что-то случилось? Я не чувствую электричества! Я не…»

Изогнувшаяся змеей лампа на столе майора Амана словно обезумела. Утечка электричества привела к тому, что синие искры и дым разлетались во все стороны, а сама лампа щелкала и подпрыгивала на столе, как свихнувшийся робот. Майор Аман отскочил от стола. Вынырнувший из-за спины Эрика охранник принялся лупить обезумевшую лампу дубинкой.

Инерция сбросила со стола лампу, брызжущую искрами во все стороны. Охранник занес полицейскую дубинку, как клюшку для гольфа, и смачно ударил по медной лампе, которая, громыхая, покатилась по полу. Выключившись из розетки, лампа притихла, что не помешало охраннику продолжать избиение. Наконец, тяжело дыша и взмокнув от пота, он прошествовал мимо голого человека, прикованного к креслу, и, не удержавшись, ухмыльнулся пленному с видом победителя.

— Извиняюсь, — сказал майор Аман, снова занимая место за столом. — Просто несчастье для страны, где так много тюрем. Так часто приходится иметь дело с неполадками, особенно высокотехнологического оборудования… да. Нам приходится постоянно готовиться к такого рода срывам и планировать их.

Новый разряд.

— А, вот теперь заработало. Итак, на чем же мы остановились? Ах да. Третий вопрос.

Перед этим задумайтесь, что вы конкретно взятый человек. Каждый кому-нибудь служит. Повиновение — суть служения. Некоторые граждане не понимают, что должны служить прославленному лидеру. Подобное недопонимание характерно для производительной сферы. Ученых. Инженеров. Изобретателей. Исполнителей. Юристов. Учителей. Писателей. Отсюда и задача, которую мы перед собой ставим: поганой метлой вымести подобного рода недопонимание, не снижая производительности.

Майор Аман жестикулировал перед изувеченной с особой жестокостью лампой и голым человеком, прикованным к креслу.

— Такова цель нашего эксперимента… Промывка мозгов… Какая польза от промытого, очищенного мозга? Нам нужны мозги, которые приветствовали бы логику повиновения, не теряя при этом созидательного потенциала. Мы не можем рисковать мозгами иракцев просто в целях эксперимента. Но у нас есть приглашенные работники. У нас есть вы. У вас правильный склад ума. Вы доказали, что вы — податливый материал. Вы одиноки. Вы — просто поденщик… Третий вопрос, — сказал майор Аман, изгибая руку и наставляя указательный палец на Эрика, который загипнотизированно следил за ним. — Третий вопрос…

«Подождите нет подождите нет подождите…»

— Третий вопрос заключается в следующем: чем вы можете оправдать жизнь, почти целиком состоящую из мучений?

Очередной разряд.

Этот допрос явился для него одним непрерывным откровением, начиная с умозаключения майора Амана о том, что мы по природе своей неизбежно должны кому-то или чему-то служить. О том, что суть служения — в повиновении. О том, что на этой безупречной формуле основывается полезность. А полезность означает конец мучений и одиночества. Полезность была ответом на третий вопрос: «Как сделать жизнь достойной жизни?» Из первого вопроса, означавшего «кто вы?», вытекал второй: «что делать?», а отсюда следовало, что полезность являлась мерилом ценности каждой отдельной жизни.

Очнувшись на полу чека, Эрик разрыдался.

Но этого было мало, он всего лишь всхлипывал, а здесь нужно было целое ведро слез!

Через два — а может, четыре — допроса охранники отволокли его к ведру с водой.

Приходить в себя, задыхаясь, почти вошло у него в привычку, но, когда охранники в третий раз окунули его голову в воду, он вспомнил. Сделал глоток. Затем стал пить. Вдосталь. «Ведро у меня дырявое, смотри не пролей воды». Они окунали его, пока окончательно не выдохлись, так что у них даже не осталось сил для регулярных побоев («Да пошел он!»), и они просто отволокли его обратно в светящийся ад чека и швырнули на пол.

Тяжело хлопнула стальная дверь.

Щелкнул электронный замок.

Теперь или никогда. Эрик пополз по битому кирпичу на своем раздувшемся от воды брюхе. Нашел кирпич, под которым была спрятана его отвертка. На ощупь нашел дверь. Открутил гайки.

Выпрямился в полный рост. Я — это я. Я — человек. Я стою. Нагой. На мне только очки.

Хорошо бы галоши. Черт, да даже простые кроссовки — они идеально подходили бы к тому, что он собирался сделать!

Ты получил по заслугам. Ты — тот, кто ты есть. Ты должен сделать… Нет!

Что за черт, всего еще один раз.

И с самыми лучшими намерениями в своей жизни Эрик помочился в скважину электронного замка.

Раздался знакомый звук. Он обнаружил, что его отбросило спиной к стене.

«Замок дымится! Я его вырубил!»

Это был шок.

«У меня получилось!»

Как подвыпивший, который едва стоит на ногах, Эрик проковылял к дымящейся двери. Согнул палец и просунул его в мокрую скважину.

«Я ухожу, ухожу».

Он со всей силы потянул дверь на себя. По другую сторону двери, которая вела в чека, там, в этой стране, превращенной в тюрьму, где часто изделия, обычно высокотехнологичные, выходят из строя, где жизнь состояла из планов подготовки к разного рода неполадкам, там, в пустом холле, охранники старались просунуть свои дубинки сквозь стальную петлю двери, наподобие средневекового засова, вместо электронного замка двадцатого века, на который нельзя было положиться.

Эрик потянул. Снова и снова потянул дверь на себя. И в конечном счете, всхлипывая, свернулся на кирпичном полу в круговерти цвета и света.

Охранники и майор Аман не были недовольны. Но и не обескуражены.

Каждый старался изо всех сил.

Эрик до сих пор помнил смехотворную ухмылку охранника, вышедшего победителем из схватки с лампой.

Лежа ничком на полу чека, голый, в приклеенных очках, Эрик правой рукой хлопнул себя по лицу. Он зажал рот, чтобы не прокричать о новооткрытой тайне: «Человек может считать себя победителем, даже забив насмерть обычную лампу».

Подчиняйся приказам. Вот чего хотели от него Аман/Саддам/Ирак.

Подчиняйся приказам. Вот чего хотело от него ЦРУ.

Вопросы о том, кому подчиняться, лишь причиняли ему боль. Приказы «хорошего» парня против приказов «плохого»: нулевое уравнение подходило только в случае равенства всех сил. Повиноваться всем означало не повиноваться никому. Тогда вся боль исчезнет. Кто я? — я инженер; что я делаю? — повинуюсь всем приказам.

Чека продолжало затягивать его в свой водоворот. Но постепенно наклонные стены и безрассудное смешение красок упорядочивались: прямые линии вновь пересекались под правильными углами, узоры перестали казаться безумными. Он лежал лицом к наклонному железному выступу. Всякий раз, как он попытается лечь на эту койку, он будет скатываться с нее.

Эрик оперся о железную плиту. Левой рукой он ухватился за край, чтобы попытаться лечь на наклонную плоскость койки вопреки таким неоспоримым реальностям, как сила земного тяготения.

Чтобы заставить это сработать, подчиниться себе — и тогда на лице у него появилась нелепая ухмылка победителя.

Три дня спустя майор Аман заорал:

— Ты ничтожество! Ты подчиняешься всякому!

Эрик стоял в противоположном от кресла углу комнаты. Голый, на одной ноге, ковыряя пальцем в носу; от его бороды и волос пахло паленым.

— Мы рассчитывали, что ты перейдешь на нашу сторону! У меня будут неприятности из-за того, что ты сорвал эксперимент!

Совершенно голый Эрик стоял на одной ноге и ковырял пальцем в носу, как приказал ему случайно проходивший мимо охранник. Майор Аман не стал спрашивать голого, каково его настоящее имя — Ханс Вольф или нет — и работает ли он на ЦРУ. После откровения, постигшего его в чека, Эрик, конечно же, из повиновения ответил бы майору Аману на все заданные им вопросы. Но истязатель больше ни о чем его не спрашивал. Даже ковыряя пальцем в носу, Эрик знал, что от него исходит запах победителя.

— Встань на обе ноги, — приказал майор Аман в последний день. — И вынь палец из носа — руки по швам. Я вычеркиваю тебя из списка своих проблем. Больше никакого чека. Прими ванну. Отъедайся, отсыпайся, приведи себя в порядок, чтобы хорошо смотреться перед камерами. Скоро Саддам отправит приглашенных работников по домам — красивый жест с точки зрения отношений с общественностью. Садись на самолет и лети в Германию. Когда окажешься там, нас уже не будет волновать, что ты делаешь, поскольку теперь ты явный псих.

Эрик повиновался, и повиновение подтвердило его тезис: боль прошла. Поисковая группа ЦРУ подобрала его, когда он стоял на поребрике в ожидании разрешающего сигнала, чтобы пересесть на другой самолет в боннском аэропорту. Она же и доставила Эрика в Замок.

Где он повиновался всем приказам и распоряжениям. Где он нашел плавный ритм, помогавший ему вести вполне сносную жизнь. Когда в отделении появилась Хейли, Эрик снова стал задумываться то над одним, то над другим, высказывать свои мысли, у него появились желания. Однако он никогда не покушался на свой триумф — абсолютное рабство.