Бестселлер по случайности

Глава 43

Мэллори до смерти надоело рассылать извинения по всему Интернету и через блог делиться мыслями с каждым, у кого есть компьютер. Еще больше надоело томиться в безмолвном особняке.

Ссора с Кендалл, Таней и Фэй очень выбивала из колеи, а уж как Мэллори скучала по Крису! Сколько раз собиралась ему позвонить, но до конца его номер ни разу не набрала.

Сразу после скандального разоблачения на шоу Кристен Колдер перепуганная Мэллори не могла рассуждать здраво. Она боялась, что читатели от нее отвернутся, что издательство расторгнет договор, что признание в творческом кризисе — перегорела, до самоплагиата скатилась — перечеркнет все ее достижения и исключит ее книги из списков бестселлеров.

Одно время факты говорили в пользу того, что надуманные страхи материализуются. Читатели негодовали — и беззастенчиво выплескивали свои эмоции. Впервые за десять лет резко упали продажи ее книг. В «Патридж энд Портман» сильно беспокоились, а юридических проблем было куда больше, чем решений. Но в итоге кошмарная перспектива потерять «все», как случилось после самоубийства родителей, обернулась не более чем кошмарным сном.

Только сейчас, убедившись, что на улице не окажется, Мэллори выяснила, что один эпизод кошмара при дневном свете не исчезает. Никакой свет не спасет от одиночества. На сей раз Мэллори была одинока не потому, что ее бросили близкие, а потому, что близкие почувствовали: их разлюбила и бросила она, Мэллори.

Словно владелец тонущего корабля, который, зациклившись на отделке и полировке, проглядел огромную брешь в корпусе, Мэллори так стремилась к финансовой стабильности, что проглядела главное, точнее — самых главных людей в своей жизни.

Мэллори слышала, что Крис приезжал в Нью-Йорк, но от него не получила ни одной весточки. Она даже не знала, где он остановился. Слышала она и о том, что издательства Тани и Фэй расторгли с ними контракты и что из-за юридических разногласий «Скарсдейл» изымает «Брань на вороте» из продажи. Мэллори бы дорого отдала за откровенный разговор с подругами, но до сих пор не забыла ни шок на их лицах, когда она раскрыла карты, ни собственный шок, когда карты раскрыла Фэй.

В самую трудную минуту они, вместо того чтобы, как всегда, занять круговую оборону, набросились друг на друга. Разве после такого можно реанимировать дружбу? Мэллори не знала. Теперь казалось, она не знает самых важных вещей. Однажды она уже отстроила свою жизнь заново, ради чего упорно работала, лепила себе новый образ, пока, благодаря ежедневному притворству, окончательно в него ни вжилась.

Настоящую себя Мэллори всегда прятала и не показывала ни мужу, ни подругам. Даже помогая Кендалл, она отчаянно боролась с творческим кризисом, о котором никому не могла рассказать. Она принимала любовь и внимание Криса как должное, а его держала на «голодном пайке». Неудивительно, что Крис ее бросил!

От тоски Мэллори залезла в шкаф мужа, но там, разумеется, остались только вещи. Отсутствие Криса раздражало и выбивало из колеи настолько, что она думала лишь о нем.

Разглядывая вещи мужа, Мэллори поняла: гордость не залечит зияющую рану, образовавшуюся в ее душе. Если она любит мужа и подруг, то должна показать свою любовь, а главное — настоящую себя.

Мэллори со всех ног бросилась в спальню, схватила телефон и, позвонив Патрише Гилмор, объявила, что берет месячный отпуск, а после него намерена в корне изменить свой график. Она попросила Патришу связаться с Зоей и юристами «Патридж энд Портман». Следовало спасти «Брань на вороте», чтобы популярная книга обогатила всех авторов. Мэллори поручила Патрише об этом позаботиться, а сама связалась с Лейси Сэмюэлс, желая выяснить обстановку в «Скарсдейле».

Как здорово, что все сдвинулось с мертвой точки! Ободренная Мэллори позвонила в турагентство, рассказала о своих планах и попросила прислать ей билеты сегодня же вечером. Оставался последний звонок. Не давая себе передумать, она набрала номер секретарши Криса и назначила мужу встречу на следующий день за ленчем.

Говорят, что спектакль не кончается, пока не сыгран последний акт. Для Мэллори любовная история не кончалась, пока главные герои не клялись друг другу в любви и не обещали жить долго и счастливо.

Лейси Сэмюэлс сидела в осиротевшем кабинете Джейн Дженсен и гадала, не вызвать ли шамана или священника, чтобы уничтожил темную ауру бывшей шефини.

Лейси поручили собрать и упаковать в коробки все вещи и бумаги, оставшиеся после шестнадцатилетней работы Джейн в «Скарсдейле», чтобы кабинет смогла занять Ханна Сатклифф, которая заинтересовалась и им, и лучшими авторами Джейн.

Лейси поставила на стул пустую коробку и начала перебирать вещи Джейн, понимая, что ищет объяснение высокомерию и надменности бывшей шефини. Перебирала осторожно, даже опасливо: во-первых, потому что вещи принадлежали Джейн, во-вторых, из страха, что бывшая шефиня неким образом застигнет ее за этим занятием и накажет.

Ханна с Кэшем хором уверяли, что это невозможно, да и Джейн сейчас наверняка ходила по собеседованиям, но Лейси чувствовала: ее внутренний механизм «бей или беги» в полной боевой готовности.

На столе ничего интересного не попалось. Старая кружка, набитая ручками и карандашами, электрический подогреватель, бумага для заметок, испещренная злыми каракулями Джейн, почти засохшее растение, которое от нехватки света согнулось пополам. Все это немедленно отправилось в коробку.

Лейси выдвинула верхний ящик стола и сперва решила рассортировать содержимое: канцелярские принадлежности вроде скрепок, стикеров и красных карандашей она оставит, а все личное сложит в коробку. Личных вещей оказалось очень немного — ни тебе сувениров, ни снимков. Неужели Джейн не фотографировалась со знаменитостями, которых редактировала? Лейси обнаружила лишь служебки, списки внутренних телефонов, производственные графики, мятые обертки и так далее.

Почему Джейн, бесспорно талантливый редактор, так презирала писателей? Почему мучила окружающих? Даже серийные убийцы не рождаются преступниками — значит, и у Джейн Дженсен имелись мотивы.

Лейси встала из-за стола и повернулась к шкафу с книгами, которые Джейн редактировала в последние годы. В основном там хранились свежие произведения лучших авторов «Скарсдейла» — Джейн как-никак была ответственным редактором. Книги Лейси перебирала с благоговейным трепетом и радовалась, что участвует в их создании. Она теперь младший редактор и ждет не дождется очередного литературного «алмаза», чтобы отшлифовать его до бриллиантового блеска.

На нижней полке обнаружилось несколько экземпляров «Брани на вороте», и Лейси почувствовала восторг вперемешку с разочарованием, как всегда, когда слышала об исках и встречных исках, связанных с этой книгой. Несмотря на разоблачение Кристен Колдер, или, скорее, благодаря ему, «Брань на вороте» до сих пор поднималась в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». До сих пор поговаривали об изъятии книги из продажи из-за споров об авторском праве. Сама Лейси считала, что терять столь прибыльную книгу ни в коем случае нельзя.

В глубине души девушка верила, что можно найти решение, которое устроит все стороны, и при этом не изымать книгу из продажи. После звонка Мэллори Сент-Джеймс решимости у Лейси значительно прибавилось, но, стоило ей заговорить о компромиссе, Ханна и Кэш в один голос заявляли, что это фантазия. Только разве не фантазии, помноженные на упорство, спасли «Брань на вороте» от безвестности? Вдруг такая же фантазия, порожденная нестандартным мышлением, удержит книгу на полках?

Об этом и размышляла Лейси, когда в углу нижнего ящика обнаружила потрепанную рукопись. «Одна жизнь, одна мечта» — было выведено на титульном листе крупным старомодным шрифтом. Ниже стояло имя автора. Лейси прочла его и обмерла: «Джина Джонстаун». Наверняка псевдоним «той-что-не-должна-быть-названа». Сопроводительное письмо, прикрепленное к титульному листу, датировалось 1983 годом. Примерно в это время Джейн и появилась в «Скарсдейле».

Любопытная Лейси перелистала рукопись, пробегая глазами абзац за абзацем, сцену за сценой. При упоминании «пульсирующего мужского достоинства» главного героя девушка поморщилась, но попадались и вполне приличные эпизоды. В целом рукопись показалась Лейси неплохой, однозначно лучше большинства опусов, которые ей всучила Джейн. Отдельные главы получились хорошими — но, увы, недостаточно хорошими для публикации.

Письма-отказы, приложенные к рукописи, только подтвердили оценку Лейси. Уважаемые нью-йоркские редакторы хором говорили, что Джейн не следует бросать нынешнюю работу. К совету Джейн прислушалась, но обиду явно не забыла.

Выходит, Джейн из зависти унижала писателей, вместо того чтобы им помогать? Неужели зависть в итоге превратилась в горечь и злобу, которую она изливала на окружающих?

Лейси разгладила и скрепила страницы, а письма-отказы положила сверху — пусть Джейн видит, что рукопись читали. Девушка быстро заклеила коробку. «Так это затаенная злоба расшатала психику? — думала она. — Или, наоборот, расшатанная психика превратила зависть в нечто уродливое?» Лейси прилепила стикер с адресом. Какая разница, что было причиной, а что следствием! Впрочем, сплетен о несостоявшейся литературной карьере Джейн она не хотела. Дело не в причине, заставившей Джейн унижать писателей и подчиненных, а в самом факте унижений.

Лейси вынесла коробку из опустевшего кабинета. Хватит думать о Джейн, лучше поразмыслить о том, как спасти «Брань на вороте»! Звонок Мэллори Сент-Джеймс навел на мысль, что остальные писательницы тоже хотят достичь соглашения.

Погруженная в размышления, Лейси занесла коробку в лифт и спустилась в комнату для почты. Вдруг старое доброе упорство удержит «Брань на вороте» на полках? Упорство плюс немного любви и заботы…

В воскресенье утром Фэй дождалась, пока Стив уедет в церковь, и лишь тогда встала под душ, уложила волосы, подкрасилась и надела заранее приготовленный костюм, черный в тонкую полоску.

Фэй припарковалась на зарезервированном месте церковной стоянки, мысленно прокручивая в уме свою речь. Впрочем, четкого плана не было: повторять заученные фразы совершенно не хотелось. Фэй решила: сегодня она выступит экспромтом, прислушается к голосу сердца, а не рассудка.

Когда она переступила порог церкви, камеры уже работали, а большинство прихожан расселись по местам. У массивных дверей современного религиозного центра Фэй на секунду застыла, собирая волю в кулак. Она помогала строить эту церковь и делала все, чтобы приход мужа рос и развивался. Сама она мечтала не об этом, но хотела, чтобы осуществилась мечта Стива.

Фэй подняла голову и расправила плечи, как бы говоря самой себе: «Забыть проще всего, не смей это делать! Церковь основали, чтобы творить добро и помогать нуждающимся». У Фэй получилось и то и другое, и никто, включая родную дочь, не в праве ее осуждать.

Фэй направилась к скамье, где сидела ее семья, и прихожане затихли. Она чувствовала их пристальное внимание, отвечала на редкие улыбки и приветствия. Увы, подавляющее большинство знакомых демонстративно опускали глаза: мол, мы тебя не видим и видеть не желаем.

А вот и нужная скамья! По внезапно воцарившейся тишине Сара и ее муж поняли: что-то не так, — и обернулись. В Сариных глазах мелькнуло удивление, и она схватила мужа за руку, словно ища поддержки. Вокруг зашептались, только Фэй не обращала внимания. Она заняла свое обычное место в первом среднем ряду и стала смотреть на кафедру. Вскоре со стороны алтаря показался пастор Стив и бодро зашагал к кафедре. Хор запел первый гимн. Прихожане встали.

Фэй сначала показалось, что служба затягивается, а через секунду — что, напротив, идет слишком быстро. Прихожане поглядывали на нее, очевидно, гадая, выступит ли она в конце службы, когда к микрофону приглашают всех желающих.

Когда Стив не работал на камеру и не обращался к Богу вместе с прихожанами, его взгляд то и дело останавливался на жене. Фэй и Сара читали молитвы, пели с хором, молчали во время проповеди, но старательно игнорировали друг друга.

Наконец истекли долгие минуты медитации, пастор Стив открыл «свободный микрофон», которым обычно заканчивалась служба, и спросил, есть ли желающие выступить.

Вокруг снова зашептались. Фэй встала, глядя прямо перед собой, поднялась к алтарю и прошла к свободной кафедре. Ни записей, ни четких мыслей она не приготовила и, глядя в лица прихожан, обратилась к Богу с безмолвной молитвой: «Помоги мне высказаться просто и ясно. Пожалуйста, помни, что по-своему я тебя люблю».

Приблизился красный огонек камеры, и Фэй, не дожидаясь подсказки, начала:

— Многие прихожане, в том числе и члены моей семьи, расстроились, узнав, что под псевдонимом Шэннон ЛеСад я пишу романы о плотских наслаждениях. — Она сделала паузу, увидев, как переглядываются собравшиеся. — Они неоднократно просили меня извиниться перед всеми вами, так как считают, что я совершила нехороший, даже постыдный, поступок. — Фэй дождалась, когда Сара поднимет на нее глаза. — Я начала писать под псевдонимом Шэннон ЛеСад, чтобы отправить детей в колледж и помочь строительству этой самой церкви. Я не раскаиваюсь ни в одном написанном мной слове. — Фэй оглядела собравшихся: кто-то сидел с каменным лицом, кто-то демонстративно отвернулся, но подавляющее большинство слушали с неподдельным интересом. Фэй не собиралась никого переубеждать, она хотела только высказаться. — Я не верю, что Господь осуждает романы о физической близости между любящими друг друга людьми. Когда-то мой муж тоже их не осуждал. Не знаю, когда их начала осуждать моя дочь, ведь мы учили ее терпимости. — Фэй снова остановилась, но на этот раз не взглянула ни на Стива, ни на Сару. — Во Второзаконии сказано: «Не бойтесь лица человеческого, ибо суд — дело Божие»[4]. Думаю, некоторые наши прихожане и прихожане других церквей взяли на себя роль верховного судьи, которая принадлежит Богу. Не верю, что Господь поручил нам судить то, что другие делают, думают, чувствуют, пишут или читают.

Слова текли сами собой, причем с каждой секундой все быстрее. То же самое случалось, когда Фэй писала: она распахивала душу и изливала чувства на чистую страницу.

— Я извиняюсь за то, что так долго хранила тайну. Понимаю, мое откровение стало шоком для родных и близких, которым кажется, что я их предала. Простите, мне очень, очень жаль!

Стив неподвижно стоял за соседней кафедрой. Он спокойно встретил ее взгляд, но о чем думал, Фэй не знала. Она напомнила себе, что пришла не покаяться, а объясниться.

— За книги Шэннон ЛеСад я извиняться не намерена. Как и за то, чего мы добились с их помощью.

Стив не сводил с нее глаз, но упорно молчал. В огромной церкви воцарилась полная тишина — ни шороха, ни шепота, ни скрипа скамей. Фэй представила, как пять миллионов телезрителей замерли у телеэкранов, как они обдумывают ее слова и ждут продолжения.

Сара сидела потупившись, но Фэй не знала — от стыда или от смущения.

Ну вот, она сказала все, что хотела. Можно уходить. Нужно только сдержать слово и заглянуть в класс к Бекки. Потом стоит позвонить подругам, извиниться и, с Божьей помощью, все им объяснить. Еще неплохо бы связаться с той приятной девушкой из «Скарсдейла», как ее, Лейси Сэмюэлс?

В церкви до сих пор царила жутковатая тишина. Напоследок кивнув камере, Фэй спустилась с подиума и решительно зашагала к двери. После «исповеди» на душе стало легче, сознание прояснилось, только проход между рядами показался бесконечным, словно от двери ее отделяло миль двадцать. Фэй дошла почти по половины, когда звенящую тишину нарушил голос пастора Стива.

— Моя жена — храбрейшая из всех женщин, которых я знаю, — убежденно заявил он. — И все сказала правильно.

Фэй обернулась. Пастор Стив стоял в луче «солнечного» прожектора и смотрел не в камеру, а на нее.

— Мне нужно извиниться перед ней и сказать «спасибо». — Теперь пастор говорил голосом настоящего Стива. — Фэй права: судить — не наша привилегия. — Он посмотрел на Сару. — Так же как жечь книги и критиковать то, что читают другие. — Стив снова взглянул на Фэй, и ее сердце наполнилось нежностью, любовью и бесконечной благодарностью Господу, который не только услышал ее молитвы, но и ответил на них. — Фэй была права, когда сказала, что я не желаю слышать и знать правду. Любить человека значит любить его со всеми недостатками и правдой, которую порой непросто принять. С тайнами, которых удобнее не знать. — Стив протянул к Фэй руки, и камера крупным планом показала, как она поднимается на подиум, чтобы вместе с мужем прочесть заключительную молитву.

Достучалась ли до сердца дочери, Фэй не знала, а ей еще с подругами объясняться… Не беда — главное, начало положено.

Фэй Труэтт замерла в руках мужа, пока тот обращался к Господу от своего имени, ее имени и имени всех прихожан.

Когда молитва кончилась, Фэй опустила голову и зарыдала.