Без разрешения

Глава 17

Захар

Дурацкий вечер. Я совершенно не планировал напиваться. Так, подержать бокал в руке для вида.

На таких мероприятиях, как сегодня, лучший способ быть в центре внимания — это демонстративно отказаться от алкоголя. Поэтому проще сделать вид, что ты «как все», чем отбиваться от коллег, желающих накатить на брудершафт.

Но Мамаева в этом своём коротком платье из серии «потерянная где-то юбка» спутала мне все мысли.

Немудрено, что Паша чуть стол слюной не закапал. Саня — так вообще, без комментариев. Пошёл ва-банк. А эта и рада. Улыбается ему, разве что щёки не трескаются. А с хрена ли, спрашивается? Она замужем вроде как.

Держа стакан в левой руке, осторожно пробираюсь к своему месту сквозь толпу плохо скоординированных тел. Вискарь в моей руке так и намекает на то, что вскоре я к ним присоединюсь.

Почувствовав руку на своём плече, дёргано оборачиваюсь. Во мне всё ещё бурлит раздражение после столкновения с Мамаевой у барной стойки.

Помяни чёрта. Стоит передо мной, сжимая сумочку в руках перед грудью. В полутьме зала мне плохо видно выражение её лица, но я чётко улавливаю — она злится.

Смотрю на неё, скептически заломив бровь. Мол, что надо?

Что-то сбивчиво говорит мне. Её слова тонут во взрыве хохота, доносящемся до нас из-за соседнего столика. Наклоняюсь ближе. Ловлю шипящее:

— Можно Вас на минуточку? Нужно поговорить.

Догадываюсь, о чём она. Претензии мне выкатить хочет? Так вот, у меня нет желания обсуждать с ней… ничего не хочу обсуждать. Слишком много Мамаевой стало в моей жизни в последнее время. Она меня каким-то непонятным образом выбивает из равновесия.

— Мамаева… — мне приходится прижаться к её уху почти вплотную. Ненадолго прикрываю глаза. Её запах — простой и незамысловатый. Хочется вдохнуть его глубже и понять, что в нём такого?

— Мамаева, давай в другой раз. Сейчас — не лучший момент. Остынь. Поговорим в понедельник в офисе.

Трясёт головой, упрямо поджав губы.

— Нет. Сейчас.

Устало отмахиваюсь.

— Я всё сказал. До понедельника.

Глаза б мои тебя не видали…

Отворачиваюсь от неё, намереваясь уйти. Как вдруг, она… резко толкает меня плечом. Я рефлекторно теряю равновесие. Стакан с виски опрокидывается, заливая полотно моей белой рубашки жёлтым пятном.

Мгновение торможу, отставив руки в стороны, как будто это может что-то исправить. Понимаю, что она сделала это нарочно.

— Ты… ты охренела, Мамаева!?

— Вам лучше пройти в туалет, — говорит как ни в чем не бывало.

Не могу выдавить из себя и слова. Их слишком много сейчас внутри. Роняю порывисто:

— Иди к черту, Мамаева.

Оставляю бокал на ближайшем ко мне столике. Сидящие за ним люди слишком увлечены принятием «на грудь», чтобы обращать на меня внимание.

Стремительно иду в сторону уборных. Зайдя внутрь, достаю телефон из заднего кармана и кладу на постамент раковины.

Из туалетной кабинки выходит наш сисадмин Федя.

— Пошла жара? — кивает на мою рубашку, не здороваясь.

Виделись уже.

Ничего не отвечаю, раздражённо дёргаю пуговицы. Вот же ненормальная…

Федя моет руки, что-то насвистывая себе под нос. Сняв рубашку, прикидываю, как быть дальше. Не буду же я ходить весь вечер, как кретин обоссанный? Домой надо ехать.

Выдавливаю немного жидкого мыла на ладонь. Примериваюсь к пятну.

В уборную залетает Мамаева. Федя ошалело пялится на неё.

— Аль, ты промахнулась. Женский — левее.

Она сдувает прядь со лба. Смотрит свирепо. Чеканит:

— Я ничего не перепутала. Выйди, пожалуйста, — выразительный взгляд на Федю.

Тот смотрит вопросительно на меня, потом на неё. Киваю устало. Мол, иди.

— П-фф, — Федя закатывает глаза.

Когда дверь за ним закрывается, поворачиваюсь к Мамаевой. Говорю, намеренно вкладывая грубость в свой тон:

— Какого хрена ты за мной попёрлась? Я же сказал — оставь меня в покое!

Пропускает мои слова мимо ушей. Зеркалит:

— Какого хрена ты вмешиваешься в то, что тебя вообще не касается? Зачем ты сказал Саше, что я замужем? Это не твоего ума дело!

Не замечает, что перешла на «ты». Здесь и сейчас мы — просто два разозлённых друг на друга человека, и мы — равны.

Гнев затапливает меня. Чувствую, как кровь приливает к лицу. Виски обдаёт жаром. Алкоголь, помноженный на перманентное раздражение сегодняшнего вечера, даёт о себе знать. Сейчас мне хочется просто её придушить!

— Мамаева, — угрожающе надвигаюсь на неё, — через секунду ты выйдешь отсюда. И возможно. Возможно! — акцентирую. — Мы благополучно забудем о произошедшем сегодня.

— Нет! — звенит настырно. — Мы выясним всё здесь и сейчас!

— Мы ничего не будем выяснять, Мамаева. Свали уже!

Талдычит упорно:

— Мы просто работаем вместе. Я не лезу к тебе. А ты не лезешь ко мне! Дело Титана я не веду больше. Тогда какого чёрта сегодня речь идёт о моём муже?

Развожу руки, с зажатой в одной из них рубашкой, в стороны.

— Это уже превращается в дурную традицию, Мамаева. Не находишь? Ты, я, уборная. Испорченная рубашка.

Пыхтит зло, зажимая ладонь в кулак. Второй — цепляется за висящую на плече сумочку. Её грудь высоко вздымается.

— И вообще. С какой стати ты требуешь от меня чего-то? Напомню тебе, ты не в том положении, чтобы требовать. Требую здесь только я. Ты — исполняешь. Беспрекословно.

Сейчас я намекаю ей на то злополучное видео с камер спортклуба. Оно всё ещё у меня.

Иногда я даже пересматриваю его… перед сном. Конечно же, я не собираюсь его использовать. Это низко… даже для меня. Но Мамаевой об этом знать совершенно необязательно. Для дополнительной мотивации не помешает!

С каждым моим словом краска отливает от её лица. Стискивает зубы так, что мне становится страшно за сохранность её эмали. Уголок губ дёргается.

Резко кладёт сумочку на раковину. Делает ко мне два широких шага, сокращая расстояние до минимального. Смотрит в глаза, перебегая взглядом от одного моего зрачка к другому. Сдавленно цедит:

— Ты… ты редкостный мудак. В курсе?

Придвигаюсь ещё ближе к ней. Почти шёпотом:

— В курсе, конечно. Ты ведь написала об этом на моей машине. Даже видео имеется. Как тут забыть?

— Мудак… и моральный урод!

— Ты попутала, Мамаева? Я же уволю тебя, не успеешь выйти за эту дверь.

Улыбается язвительно. Мне в губы высокомерно:

— Не уволишь. Мой муж — крупнейший клиент твоей фирмы. Поэтому ты. Ничего. Мне. Не сделаешь.

Поражённо смотрю на неё:

— Вау-у… ну ты и сука, оказывается.

— Пошёл ты… — не даю ей закончить.

Стремительно уничтожаю последние миллиметры между нами. Впиваюсь в её губы.

Она тут же, как будто ждала этого, обнимает меня за голову. Ерошит мои волосы, пробираясь в них пальцами.

Ловлю её язык своим. Её губы настолько мягкие, что мне хочется застонать в голос. Сдерживаюсь изо всех сил. Ещё не хватало растечься тут перед ней лужицей.

Рубашка летит в сторону.

Альбина прижимается ко мне бёдрами. Задираю наконец это дурацкое платье. Щупаю ягодицы. Слава богам, колготки. Хватило ума, в такую погоду не светить труселями.

Подхватив её за бёдра, подсаживаю на себя. Она обнимает меня ногами, ощутимо задевая член, который сейчас вот-вот разорвёт ширинку. Бедняга. Он в нервном напряжении с тех пор, как Мамаева зашла в зал в этом своём платье «без платья».

Прижимаю её к стене уборной. Блть, надеюсь, она чистая.

Толкаюсь в неё — туда, где мне сейчас хочется быть больше всего на свете. Она сдавленно ахает, сжимая бёдра теснее. Толкаюсь ещё.

Запрокидывает голову, позволяя мне влажно целовать её шею. Шепчу между поцелуями:

— Мне нужно это услышать. Говори!

Толкаюсь в неё несколько раз подряд. Она дышит часто и поверхностно, глотая ртом воздух, как будто задыхается.

— Ч-что? Что говорить?

— Грёбаное разрешение, — начинаю злиться. — Ты разрешаешь?

Приподнявшись, смотрю ей в глаза. Они мутные, как будто подёрнуты дымкой.

— Ну!? Да или нет?

— Да, да, да… — шепчет яростно. Целует меня сама, ощутимо прикусывая губу. Чувствую резкую, но почему-то приятную боль.

— Сучка… — улыбаюсь ей в губы. Забирая на себя контроль, проникаю между них языком. Целую глубоко, не пропуская ни миллиметра её горячего влажного рта.

Оторвавшись от стены, двигаюсь к дальней от нас кабинке. Она всё еще сидит на моих бёдрах. Распахиваю дверь ногой. Неловко заваливаемся внутрь. Так же неловко запираем дверь на шпингалет.

Это, конечно, тебе не шёлковые простыни в номере люкс — мелькает мысль. Но я не собираюсь упускать свой шанс. Она разрешила!

Кабинка — крайняя к торцу здания. Тут даже затонированное окно имеется. И подоконник. Хвала всем богам!

Придавливаю её грудью к поверхности, обхватив рукой где-то под рёбрами. Фиксирую, чтобы не дёргалась. Прижимаясь бёдрами к её ягодицам, толкаюсь в них возбуждённым членом. Потерпи, малыш. Скоро.

Продолжаю ласкать её шею, ухо. Посасываю мочку. Сейчас я чрезвычайно рад тому, что её волосы короткие. Ничего не лезет в рот и не мешает.

Вторую руку просовываю в колготки. Несколько секунд мну набухшие губки сквозь трусики. Пздц. Мокрые… Рефлекторно толкаюсь в неё опять, обозначая серьёзность своих намерений. Она стонет в голос. Ну наконец-то!

Пытается сжать мою руку бёдрами. Не даю. Ногой расталкиваю её ноги шире, фиксирую её здесь тоже. Она выгибается мне навстречу.

Не с первого раза попадаю в её бельё. Движения лихорадочные, дыхание сбивается. Я как будто боюсь не успеть, упустить момент.

Наконец моя ладонь погружается во влажную и скользкую промежность. Несколько раз с нажимом тру клитор. Опустившись чуть ниже, проникаю внутрь фалангой среднего пальца. Я кажется говорил, что у неё во рту горячо и влажно? Забудьте. Вот где — рай на земле.

Она дёргает бёдрами опять, пытаясь насадиться на мою руку. Не даю. Возвращаюсь выше. Начинаю ритмично массировать чувствительную горошину, периодически проходясь вдоль скользких губок вверх-вниз.

Другой рукой мну грудь. Платье закрыто спереди наглухо. Я даже не пойму, как оно расстёгивается. Ладно, не всё сразу.

Трусь щетиной, прорезавшейся к вечеру, об её нежную кожу. Кусаю в шею. Она дёргается в моих руках. Запрокидывает голову. И начинает мучительно сокращаться. Вхожу к неё сразу двумя пальцами, чтобы как следует ощутить спазмы.

Сейчас, ещё чуть-чуть. Такое чувство, что мой член вот-вот задымится.

Она в последний раз дёргается и, выгнувшись в лопатках ненадолго, замирает лицом вниз. Слушаю её сбивающееся дыхание. Тянусь к ширинке. Как вдруг… дверь в уборную открывается.

Знакомый голос Павлика заставляет нас обоих вздрогнуть.