Без разрешения

Глава 38

Альбина

Сижу на кровати в спальне отца. Его бывшей спальне.

Уже неделя, как я живу дома. Пора собираться с силами. И начинать что-то делать.

Шоковое состояние первых дней, накрывшее меня после получения известия о смерти, почти отпустило. Начался откат — мерзкое чувство вины. Оно точит меня, как червь — подгнившее дерево.

Последний раз я видела отца больше года назад. В конце января у него день рождения, и, по традиции, он собрал дома всю семью. Мой брат с женой и ребёнком. Я и Мурат. Сваты, братья, дядьки с семьями.

Мадинат сбилась с ног, занимаясь приготовлениями к празднику. Несмотря на то, что мой отец был обеспеченным человеком, в повседневной жизни он по-прежнему предпочитал простоту и непритязательность: домашнее застолье, приготовленную своими руками еду и отсутствие какого-либо дресс-кода.

Я поздравила отца, просто чмокнув его в щёку. Мурат вручил от нас обоих конверт с деньгами. Моя голова тогда была занята совсем другими вещами. Бывший муж упорно настаивал на том, чтобы я родила ребёнка. Мы постоянно конфликтовали на этой почве. Я молчала, он — злился. В те дни я только и делала, что продумывала свой побег во всех деталях.

На празднике мы с отцом сидели на разных концах длинного, застеленного вышитой белой скатертью, стола. В течение вечера особо не разговаривали. Сославшись на головную боль, я ушла раньше, чем вынесли десерт. С отцом не прощалась, он был слишком занят разговором. Если бы я знала тогда, что мы с ним больше не увидимся…

Потом был побег. Что подумал об этом отец, я не знаю. Доверительных отношений у нас никогда не было. Да и по понятным причинам, после побега я ему не звонила. Вряд ли он отнёсся с пониманием к моему поступку. Неслыханное дело — сбежать от законного мужа.

Вздохнув, провожу ладонью по поверхности покрывала, застилающего кровать. Встаю, иду вглубь комнаты. Распахнув дверцы шкафа, оцениваю будущее поле деятельности. Нужно перебрать папины вещи.

Понятия не имею, что делают с вещами умершего человека. Отдают нуждающимся?…

Но ведь это означает, что кто-то будет носить… например, вот этот папин свитер. Прижимаю лицо к шерстяному полотну тёмно-зелёного цвета. Кожу слегка покалывает. Не могу себе представить другого человека в папиной одежде.

Может просто сжечь? Непроизвольно морщусь. Только одна мысль об этом кажется мне жуткой.

Ладно. Решу потом. В любом случае, нужно всё рассортировать и разобрать. Навести порядок везде.

Папа завещал мне этот дом. Вчера состоялось вскрытие завещания. Я при этом не присутствовала, просто не посчитала нужным.

Завещание датировано тем годом, когда я вышла замуж. И оно вроде как революционное.

Ведь по всем законам логики и прочно укоренившимся местным традициям, я не должна была попасть в список наследников.

Во-первых, я — женщина. Во-вторых, я — женщина, которая вышла замуж, и таким образом выпала из семьи — перешла в зону ответственности другого мужчины.

Внезапно понимаю, что отец, скорее всего, был даже не в курсе, что я развелась. И теперь вновь Даурова. Всё произошло так быстро…

Я не должна была ничего наследовать, но, тем не менее, отец завещал мне этот дом и другое имущество. Всё, кроме бизнеса, который перешёл к Алану.

Я пока ещё не знаю, что со всем этим делать. Какие-то деньги, счета… Я не ждала этого и не просила. Но папа решил именно так.

Что это значит? Он… заботился обо мне?

Понимание этого факта обдаёт меня теплом изнутри. В полной растерянности продолжаю перекладывать вещи из шкафа на кровать.

Примерно через час в комнату заходит Мадинат.

— Долго ещё, Аль? Я пирог испекла.

— Не знаю… — скептически оглядываю комнату.

Кругом разложена одежда стопками. Ящики комода выдвинуты, дверцы шкафа нараспашку. Полный бардак…

— Сделай перерыв, дочка. Спускайся, выпьем чаю. Потом некогда будет, Алан скоро привезёт Сати.

Сати — это моя племянница, дочка Алана. Ей три, и иногда Мадинат сидит с ней. Жена Алана опять беременна. Носит она тяжело, частенько лежит на сохранении. Поэтому Сати некому заниматься.

— Вот с этим закончу и приду, — указываю на коробки на антресолях. — Помоги мне, — прошу Мадинат.

Придвигаю стул ближе к шкафу и, встав на цыпочки, кончиками пальцев цепляю коробку. Она поддаётся с трудом. Тяжёлая. Что там, чёрт возьми?

Мадинат помогает мне спустить груз на пол. Спрыгнув со стула, присаживаюсь на корточки. Что бы там ни было, его давно не открывали. Пыли — немерено.

С характерным звуком рву клейкую ленту, которой обмотана коробка. Открыв её, замираю.

В коробке — фотоальбомы. Перебираю их торопливо. Какие-то из них совсем старые. Вот свадебное фото родителей. А это мы с Аланом — маленькие. Есть и более свежие фото. Защита моего диплома. Свадьба с Муратом. Все фотографии явно разложены в хронологическом порядке и аккуратно вставлены каждая в свой карман.

Добираюсь до дна коробки. В недоумении смотрю на свой школьный дневник. Откуда он здесь? Похвальная грамота… А это что… моё сочинение!? Кажется, это второй класс. Вскоре после смерти мамы. Я помню, тема была «Моя семья». Мне было очень сложно писать об этом, так как всё время хотелось плакать.

— Откуда это? — в недоумении спрашиваю Мадинат, сидящую на кровати. Она смотрит на меня, наклонив голову на одно плечо.

— А ты как думаешь? — улыбается. Мне чудится лёгкая хитринка в этой улыбке.

Усаживаюсь на полу, обхватив руками колени.

— Он никогда… он ни разу не сказал, что любит меня, — имею в виду своего отца.

— Ох, детка… — тяжело вздыхает Мадинат. — Не всегда, когда молчат — не любят. И не всегда любят — когда говорят. Всё сложно.

— Ты говорила своему мужу, что любишь его? А детям? — её лицо вздрагивает. — Прости… Наверное, не стоило.

— Ничего, милая. Говорила… Но не так часто, как хотелось бы. Вернее, как надо было. В тот день, когда… это случилось, мы поругались. Он не хотел брать с собой детей. У них — каникулы. Мне — тяжело, я устала. Дети целыми днями маялись дурью взаперти. Я буквально заставила его взять их с собой… — её глаза наполняются слезами.

Придвигаюсь ближе к ней. Обнимаю за ноги.

— Это случайность, Ма. Никто не виноват.

— С годами я почти поверила в это.

Щекой укладываюсь на её колени. Кладёт руки мне на голову.

— Он любил тебя, дочка.

Прикрываю глаза на этих словах.

— Не всегда показывал и никогда не говорил. Но любил. Это совершенно точно. Зелимхан… был сложным человеком. Боль потери разделила его жизнь надвое, как и мою. Я могу его понять.

— Зачем он заставил меня выйти за Мурата? — поднимаю лицо к верху. Смотрю на Мадинат. Чувствую, как дрожат губы.

— Он хотел как лучше, дочка.

— Лучше? Лучше жить с нелюбимым!?

— Думаю, он боялся. Что с тобой что-то может случиться. Не хотел упустить тебя, как это произошло с твоей мамой. Он просто хотел, чтобы ты была под присмотром, в безопасности…

— В безопасности… — повторяю за ней задумчиво.

Что-то есть в её словах. Когда я оказалась «без присмотра», тут же вляпалась в неприятности. В Захара… В сердце болезненно колет при мысли о нём.

Мадинат мягко улыбается, продолжая. Ладонью оглаживает моё лицо.

— Ему было больно, детка. И он решил, что лучший способ избежать боли — всё рассчитать и предусмотреть. Я думаю так. Какой отец хочет боли для своих детей?

Вздыхает. Целует меня в лоб.

— Только вот он ошибся. Жизнь — это всегда боль. Ребёнок приходит в этот мир через кровь и боль. Он учится ходить, падая и разбивая себе колени. Испытывая при этом боль. Нет лёгкого пути.

— Как ты пережила это? Ну, когда они… — имею в виду гибель её семьи. — Как ты справилась?

Мадинат грустно усмехается.

— А кто сказал, что я справилась? Такое невозможно пережить, — кладёт руку себе на грудь — туда, где сердце. — Это навсегда со мной. Я просто верю, что там им лучше, чем здесь. И когда-нибудь мы обязательно встретимся. Но для этого мне нужно пройти свой путь. Поэтому каждое утро я просто встаю и иду дальше. Так я встретила тебя, дочка. И твоего брата. Я полюбила вас всей душой…

— Я тоже люблю тебя, Ма, — целую её руки. — Очень. Но я боюсь… идти. Там — больно. И страшно.

— Ты не такая слабая, какой себя считаешь, дочка. Никто не может знать, что ждёт его впереди. Человеку это просто не дано. Ты можешь остаться там, где сейчас. Позволить своему страху управлять тобой. Как это сделал твой отец. Что из этого вышло, ты сама знаешь… Никого это счастливым не сделало. Ни самого Зелимхана, ни тебя с Аланом.

Задумчиво смотрю на её колени, обтянутые чёрным платьем.

— А ещё, ты можешь попробовать, дочка. Только не торопись. Потихоньку. Маленькими шагами. Один день — один шаг.

Один день — один шаг…