Битва за Коррин

Оставшиеся в живых после налета на деревню измученные жители последовали за Эльхайимом и Исмаилом в основное поселение в отдаленных скалах. Эльхайим предложил доставить людей с самыми тяжелыми ранами в город для оказания им медицинской помощи.

Исмаил не хотел даже слушать этого.

— Как ты можешь предлагать такое? Эти люди едва избежали рабства, а теперь ты сам хочешь отправить их в пасть чудовища, которое породило само рабство?

— Не все пришельцы работорговцы, Исмаил. Я всего лишь пытаюсь сохранить людям жизнь.

— Сотрудничество с чужестранцами — это игры с полудиким неприрученным зверем. Твоя примиренческая политика уже стоила этим людям смерти близких. Не пытайся выжать из них еще кровь. Мы сами позаботимся о них теми средствами, какими располагаем.

Когда они добрались до пещер основного селения, новость распространилась среди народа с быстротой лесного пожара. Исмаил, проявив себя твердым лидером и сильной личностью, успокоил людей.

Оставив старика в покое с его старомодными взглядами, Эльхайим — формальный наиб — решил действовать сам.

— Я понимаю чужеземцев лучше, чем ты, Исмаил. Я отправлю письма в городки «ВенКи» и подам официальную жалобу в Арракис-Сити. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.

Исмаил почувствовал, что гнев вырывается наружу, ломая все преграды его сдержанности.

— Они посмеются над тобой. Работорговцы всегда охотились на дзенсуннитов, а ты сам собираешься влезть в расставленные нам силки.

Когда пасынок все же отправился в путь по густонаселенным городам, Исмаил созвал всех здоровых, имеющих право голоса членов племени на большой совет в обширной пещере собраний. Как единственная женщина старейшина племени Хамаль представляла на собрании всех женщин, которые, впрочем, жаждали крови не меньше, чем мужчины. Многие сильные молодые люди, помнившие легенды о Селиме, тоже настаивали на мести — на казни преступников.

Пристыженные, горящие жаждой убийства, вспоминая со смущением, сколько раз они игнорировали предостережения Исмаила, самые сильные люди племени стали готовиться к походу мщения. Они вооружились и составили команду охотников, группу клана, которой предстояло найти работорговцев и свершить кровавую месть.

— Эльхайим говорил, что знает, где они находятся. Он и поведет нас, — сказал Исмаил.

Когда Эльхайим вернулся из Арракис-Сити со смутными уверениями властей усилить борьбу с похищениями и издать соответствующие постановления, его ждала готовая к действию группа клана. Увидев выражения лиц воинов и понимая, какие мысли их обуревают, у Эльхайима, как наиба, не осталось иного выбора, как возглавить поход самому.

Хотя Исмаил был намного старше всех, кто вызвался принять участие в экспедиции, он тоже решил идти в поход. Вопреки — а может быть, и благодаря — печали и горю по поводу того, что случилось со столь многими дзенсуннитами, среди которых были и внуки Хамаль, Исмаил был полон сил и энергии, словно принял большую дозу пряности. Он мог сам нанести удар тем, кто грубо вторгся в его мир, в котором он так яростно сражался за то, чтобы иметь право назвать его своим родным домом.

— Возможно, это будет моя последняя битва. Возможно, я погибну. Если даже это случится, мне не на что будет жаловаться.

Они пересекали пустыню, двигаясь стремительно и бесшумно. Проскользнув словно тени мимо омытых жарким солнцем скал, охотники поздним вечером следующего дня увидели лагерь чужестранцев. Люди пустыни спрятались за камнями и принялись обдумывать план атаки.

Один из бойцов предложил, чтобы они проникли в лагерь ночью и похитили у чужеземцев все припасы и воду.

— Это будет прекрасная месть.

— Или мы можем перерезать магистрали, подающие топливо, в двигатели занбарских машин. Мы оставим этих людей в пустыне, где они будут медленно умирать от жажды!

— Или станут пищей для Шаи-Хулуда.

Но у Исмаила не было терпения на такую долгую и слишком медленную месть.

— Когда-то, очень давно, мой друг Алиид сказал: «Нет ничего лучше, чем ощущать на пальцах кровь поверженного врага». Я намерен убить этих чужестранцев сам, своими руками, а не отдавать сладость мести планете.

Когда пала ночная тьма и первая луна скрылась за горизонтом, охотники рванулись вперед, как скорпионы пустыни, с хрустальными кинжалами вместо жал. Работорговцы — их насчитывалось около дюжины — активировали свои генераторы и зажгли светильники, залив окрестность ярким светом. Они сделали это не для защиты, а для собственного удобства. Эти ротозеи даже не выставили на ночь охраны.

Дзенсуннитские мстители окружили лагерь и вплотную приблизились к нему. Хотя работорговцы были вооружены новейшим оружием, на стороне охотников было двукратное численное превосходство и внезапность. Это будет настоящее побоище.

Исмаил не хотел, чтобы нападавшие воспользовались старинными пистолетами и ружьями, так как это убийство было бы неуклюжим и безличным, но Эльхайим предложил ружьями разбить фонари. С этим Исмаил согласился. Мстители заняли исходные позиции и по сигналу Исмаила расстреляли плавающие светильники и генераторы энергии. Окрестность погрузилась в непроницаемый мрак.

Как волки, люди пустыни ринулись на добычу со всех сторон. Застигнутые врасплох чужеземцы выскакивали из-под одеял, не понимая, что происходит. Некоторые хватали оружие и начинали стрелять наугад, так как даже не видели нападавших.

Дзенсунниты, пригибаясь к земле, использовали все естественные укрытия от огня работорговцев. Их дух и ярость сдерживались слишком долго, и теперь они предались свирепому истреблению врагов, устроив им настоящую кровавую баню. Сыны пустыни набрасывались на чужеземцев, кололи и резали их кинжалами из зубов песчаного червя, наслаждаясь своей ненасытной местью.

Находившийся в гуще схватки Исмаил тоже двигался по лагерю, ища свою жертву. Наконец ему попался низкорослый человек, который пытался скрыться в куче отражательной ткани. Трус не только не пытался защитить своих товарищей, он не имел мужества даже обороняться ради спасения собственной жизни.

Исмаил приподнял извивавшегося человечка. Когда глаза его привыкли к темноте, он, при свете разгоравшегося пожара, смог разглядеть черты врага. Исмаил увидел, что это тлулакс с характерным заостренным лицом и близко посаженными глазами. Он был поражен. Тлулакс оказался Варифом, тем самым неподготовленным старателем, которому двадцать лет назад Исмаил спас жизнь.

Тлулакс тоже узнал своего спасителя и назвал Исмаила по имени, обратившись к нему. Исмаил обнажил хрустальный кинжал. Его изогнутый клинок сверкнул в тусклом свете.

— Я спас тебе жизнь, а ты отплатил налетом на мое племя и убийством ни в чем не повинных людей? Похищением их и продажей в рабство? Я проклинаю тебя и твой вероломный род!

Вокруг раздавались удары и крики о пощаде. Вариф принялся вырываться, размахивая руками, как крыльями.

— Прошу тебя, не убивай меня, я на коленях молю о прощении. Я не хотел…

— Я забираю назад то, что дал тебе двадцать лет назад, — с этими словами Исмаил провел острым как бритва лезвием по горлу тлулакса, вскрыв яремную вену. Он запрокинул голову врага назад, чтобы кровь могла свободно вытекать во тьму ночи и литься на песок. — Это правосудие свободных людей, фрименов. Я отдаю твою воду пустыне. Кровь других я заберу для своего племени.

Он с отвращением отшвырнул мертвое тело в сторону, и оно отлетело в кучу тряпья, принадлежавшего проклятым чужеземцам. В такие моменты Исмаил начинал понимать, насколько прав был когда-то его друг Алиид. Тогда, на Поритрине, когда они оба были молоды, Исмаил всегда настаивал на том, что сначала надо искать мирные решения. Теперь наконец, по прошествии стольких лет, он смотрел на мир глазами давно погибшего Алиида. Иногда не бывает ничего слаще мести.

Покрывая шум, раздался голос Эльхайима:

— Остановитесь! Нам надо оставить некоторых из них живыми, чтобы отвезти в Арракис-Сити, где они предстанут перед судом. У нас должны быть доказательства их преступления.

Некоторые дзенсунниты в растерянности остановились. Другие продолжали убивать, словно не слыша обращавшегося к ним наиба. Исмаил схватил Эльхайима за ворот плаща.

— Ты хочешь отправить их к чужеземцам, Эльхайим? И это после всего того, что они причинили нам?

— Они совершили преступление. Пусть же их судят по их же законам.

— В их обществе обращение в рабство само по себе не считается преступлением, — злобно прошипел Исмаил. Он отпустил Эльхайима и оттолкнул его. Наиб едва сохранил равновесие. Эльхайим уже не мог руководить своими людьми и остановить кровопролитие. Исмаил поднял свою окровавленную руку и закричал так, чтобы его могли услышать все:

— Эти люди никогда не смогут расплатиться с нами сполна за свои долги. В нашем мире единственной монетой является пряность и вода. Так возьмем же их кровь, извлечем из нее воду и отдадим ее семьям, пострадавшим от налета.

Остальные члены племени оторопело взглянули на Исмаила, не решаясь последовать его примеру. Эльхайим, казалось, был в ужасе.

— Вода есть вода, — настаивал на своем Исмаил. — Вода — это жизнь. Эти люди отняли жизнь у наших близких, у наших друзей, когда напали на их деревню. Перережьте им глотки и выпустите из них всю кровь до последней капли, соберите ее в баки. Возможно, Бог посчитает это достаточной расплатой за их преступление. Об этом уже судить не нам, простым смертным.

Обреченные работорговцы продолжали кричать и умолять о милосердии, пытаясь сохранить жизнь, но дзенсунниты убили их всех, одного за другим. За одну ночь они собрали богатый урожай крови.