Благородный принц

Глава 1

Скарлетт

Я любил тебя.

Я резко проснулась, села, задыхаясь, и схватилась за свое бешено колотящееся сердце. Оно стучало в моей груди так же громко, как и выстрел пистолета в моей голове.

Кошмар. Просто кошмар. Считается ли это кошмаром, если он нападает днем (прим. ред.: nightmare дословно переводится — ночной кошмар, поэтому героиня задается вопросом, считается ли ночной кошмар таковым, если нападает днем)? Я потерла глаза, затем оглядела комнату.

Виниловые жалюзи на окнах с пленкой не подходили по размеру к раме, и дневной свет проникал сквозь их края, струясь на покрывало подо мной.

Розовые, фиолетовые и белые маргаритки усеивали канареечно-желтую ткань на одеяле, простынях и наволочках в тон. Принт, вероятно, был выбран в попытке подбодрить — и скрыть печальное состояние этой комнаты. Вот только ни одна маргаритка в мире не могла скрыть тот факт, что я была в ловушке. Ни одна пастельная радуга не могла скрыть реальность моей ситуации.

Моя жизнь была чередой адов, и я продолжала менять один на другой.

Я встала с кровати, закрыв глаза при первом головокружительном шаге. Моя голова раскалывалась от недостатка сна, еды и воды. Но я не была голодна. Я не испытывала жажды. А сон был полон ужасных образов, переживать которые у меня не было сил, поэтому я заставляла себя бодрствовать последние десять ночей. Я сидела в гостиной с полицейским, приставленным к Скарлетт, и смотрела в стену.

Дремать днем тоже было опасно, но с наступлением темноты кошмар казался более реальным. Вероятно, потому, что на самом деле это был не сон. Это было воспоминание, которое мой разум прокручивал снова и снова. Кровь. Смерть. Страх. Это было страшнее любого фильма ужасов.

Реальность имеет свойство превосходить наше воображение.

Вонь от пиццы, которую моя нынешняя няня принесла на обед, доносилась через большую щель под дверью. Желчь поднялась из моего желудка, но я проглотила ее и поплелась в смежную ванную, съеживаясь от отражения в зеркале.

Я выгляжу, как дерьмо.

Хуже, чем дерьмо. Моя кожа приобрела серый оттенок. Круги под глазами стали такими глубокими и фиолетовыми, что могли сойти за синяки. Мои щеки и губы потеряли почти весь свой естественный розовый цвет.

Мне нужно было поесть. Мне нужен был отдых. Мне нужно было, чтобы отвратительный сон, который находил меня всякий раз, когда я поддавалась усталости, исчез. Мне нужно было… список был таким длинным, что на его составление ушли бы часы, но все сводилось к одному — мне нужно было выбраться. После почти года блуждания в море собственных ошибок я была близка к тому, чтобы утонуть.

Пришло время начать пробиваться к берегу.

Я плеснула немного воды на щеки, смывая пот, оставшийся после ночного кошмара. Затем я уткнулась лицом в единственное полотенце для рук. На подоле махровой ткани было вышито еще больше чертовых маргариток.

Отбросив полотенце в сторону, я наклонилась ближе к зеркалу, осматривая свою нижнюю губу. Трещина почти зажила. Высунув язык, я почувствовала небольшое возвышение на том месте, где она была. Со временем слабая отметина исчезнет, но воспоминание — нет. Я могла с абсолютной ясностью вспомнить, как получила каждый синяк, каждый порез и каждый шрам.

Джеремая, может, и мертв, но я всегда буду помнить, как сильно он ударил меня разбив губу.

И за это он будет гнить в своем собственном аду.

Я отогнала мысли о Джеремае и вышла из ванной, чтобы натянуть толстовку. Это был один из трех моих нарядов, и я предпочла его из трех других только потому, что мне дала его сестра. Каким-то образом, зная, что это ее одежда, было легче забыть, что я была с ней в ту ночь, когда умер Джеремая.

Эти спортивные штаны были единственной ниточкой, которая связывала меня с Пресли на данный момент. И моя обувь.

В этом доме я привыкла спать в кроссовках. Будет легче бежать, если я буду в них, хотя не то чтобы мне было куда идти. Я застряла.

Сама спальня была скудной, в ней стояли только кровать и шаткий столик. Остальная часть помещения была почти такой же, несколько предметов мебели в этой развалюхе были расставлены для функциональности, а не для комфорта.

Мой дом в обозримом будущем.

Моя тюрьма.

И во всем был виноват Джеремая. Этот сукин сын. Я встречалась с его матерью. Это было правдой. Если бы не гнев и обида, я бы оцепенела, так что пока я цеплялась за свою ярость, позволяя ей подпитывать меня, когда недосыпание и голод угрожали поставить меня на колени. Я пережила достаточно, и дом размером с обувную коробку в Клифтон Фордж, штат Монтана, был не тем, что могло подтолкнуть меня к краю пропасти. Как и Джеремая.

Ему не удастся испортить мне жизнь, ударив меня, а затем покончив с собой и оставив меня наедине с ночными кошмарами. Ему не удастся стать тем, кто сломал меня.

Я любил тебя.

Это то, что он сказал перед тем, как пуля пробила ему череп. Я любил тебя. Чушь.

Мой отец говорил мне, что любит меня. Он говорил это и моей сестре. Он говорил это и моей матери. Затем он избивал нас, прикрываясь этой любовью. Был ли на земле мужчина, который действительно знал, что значит любить женщину?

Джеремая произнес эти три коротких слова, но они были такими же пустыми, как и его обещания на будущее. Если бы он действительно любил меня, он бы не держал меня в том клубе. Он бы не ударил меня, не причинил бы боль моей сестре и не оставил бы меня страдать от последствий своей лжи.

Если бы он действительно любил меня, он бы отпустил меня.

Я распахнула дверь в спальню, и запах чеснока и сыра ударил мне в лицо, заставив меня поперхнуться. Втягивая воздух ртом, я пошла по коридору к передней части дома.

Дежурный офицер был в гостиной, сидел в одном из двух мягких кресел. Он выбрал самое красивое из пары, его внимание было сосредоточено на телефоне.

Я прошла мимо него на кухню, мои ботинки скрипели по линолеуму.

— Хорошо вздремнула? — спросил он, когда я открыла шкаф.

— Да, — солгала я, доставая стакан и наполняя его водой из-под крана. Когда меня привезли в этот дом, вода из кранов текла оранжевой, и даже после десяти дней пользования у нее все еще был ржавый оттенок и привкус.

Но, несмотря ни на что, я выпила ее, затем подошла к другому креслу, плюхнулась в него, и пружина спинки впилась мне в позвоночник. Я ненавидела коричневую обивку почти так же сильно, как маргаритки. Хотя ни то, ни другое не могло превзойти мое абсолютное отвращение к этому дому.

Здесь даже телевизора не было. Полицейский, который был здесь со мной прошлым вечером, принес колоду карт и доску для криббеджа (прим. ред.: криббедж — карточная игра для 2 игроков, популярная в Англии и США), так что мы вдвоем играли часами. Но полицейские, назначенные на работу в течение дня, казалось, так и не придумали, чем бы заняться, чтобы скоротать время. У них были телефоны — связь с внешним миром.

Пока я была в ловушке. Никогда не одна. Всегда одинока.

Сегодняшний офицер — молод, его темные волосы аккуратно зачесаны на прямой пробор над правой бровью. На подбородке у него прыщ, а его форма — накрахмаленная рубашка с длинным рукавом и брюки в тон — выглядела так, словно ее стирали меньше пяти раз. Его значок был слишком блестящим, а пистолет слишком новым. Но на сегодня он был моим защитником. Одним из трех копов за день, которые приходили, чтобы остаться здесь со мной и обеспечивать мою безопасность.

— Еще раз, как тебя зовут? — спросила я. Они все начали сливаться воедино.

Он оторвал взгляд от своего телефона и натянуто улыбнулся мне.

— Нейтан.

— Нейтан, — повторила я и постучала себя по виску. Нейтан, любитель пепперони, сосисок и чеснока. Теперь я его запомню.

Потоки воздуха из вентиляционных отверстий доносили запах пиццы из коробки, все еще стоявшей на кухонном столе. Нейтан, должно быть, оставил ее для меня, думая, что я проголодаюсь. Спасибо, но нет. Один ломтик и чеснок неделю будет просачиваться сквозь мои поры. Каждые несколько минут я подавляла очередной приступ рвоты, пока потребность в свежем воздухе не заставила меня подняться с места.

Я прошла мимо раскладного стола и складных стульев в обеденной зоне, примыкающей к кухне, и направилась к задней двери. Нейтан даже не заметил, куда я направилась, пока ползунок не заскрежетал по своей дорожке.

— Эй. — Он вскочил со стула. — Что ты делаешь?

— Просто хочу подышать свежим воздухом. — Пока меня не вырвало от вони. Пицца никогда не была моим любимым блюдом, и после сегодняшнего я навсегда откажусь от нее.

Нейтан колебался, его пристальный взгляд дважды скользнул вверх и вниз по моему телу, пока он оценивал меня.

То, что он видел, было тощей, хрупкой женщиной, которая выглядела так, словно вот-вот упадет от эмоционального груза, давящего на ее костлявые плечи. Женщиной, которая боролась всю свою жизнь и у которой заканчивались силы.

— Это всего лишь задний двор, — сказала я, одарив его своей лучшей версией усталой улыбки. — Никто не сможет меня увидеть, если я останусь за забором.

Просто позволь мне выйти на улицу. Пожалуйста. Я задыхалась здесь, не только от запаха, но и от стен, напоминавших мне своим уродливым бежевым цветом, что прошедший год был ничем иным, как одним неудачным выбором за другим. Что я оказалась здесь из-за своих собственных эгоистичных решений.

— Пожалуйста, — прошептала я. — Пять минут.

Наконец, он кивнул.

— Будь рядом.

Я проскользнула в дверь, прежде чем он успел передумать.

Небо было затянуто облаками, приглушавшими свет, но я поднесла руку к лицу, чтобы прикрыть глаза. Затем я глубоко вдохнула зимний воздух и задержала его в легких. Прошло десять дней с тех пор, как я в последний раз стояла на улице. Десять дней, которые казались целой жизнью.

Снежинки опускались на землю, покрывая пустой двор свежим слоем белой пыли. На верхушке высокого забора на каждом штакетнике были маленькие сугробы, и, как и дом, двор был почти пуст. В углу рос только один куст, его ветвей едва хватало, чтобы поймать снег. В остальном двор был пустым, квадратным и ровным.

Слева от меня из-за забора в соседнем дворе выглядывала верхушка качелей. Справа стоял игровой домик, на меня смотрела желтая горка. Это были семейные дома. Интересовались ли соседи, что случилось в этом доме? Задавались ли они вопросом, почему здесь так тихо и безжизненно? Или почему три раза в день один полицейский уходил, когда приходил другой?

Дежурный полицейский никогда здесь не парковался. Его всегда высаживали на другой машине, той же, которая забирала уезжающего полицейского. Пока вчерашняя няня была в туалете, я подглядывала в переднее окно. Подъездная дорожка не была расчищена, а перед гаражом был припаркован красный грузовик, занесенный снегом. Если не считать дорожки из следов, ведущей с улицы к входной двери, этот дом казался заброшенным.

Соседи, вероятно, думали, что это печальный, жалкий дом, и таким же был человек, который жил в его стенах. Они не ошиблись. Я была такой же несчастной, одинокой и жалкой, как и этот мрачный дом. Мои стены рушились, и когда все, что останется, — это груда костей и плоти, некому будет оплакивать запустение.

Даже Пресли.

И я сама виновата.

Я сделала шаг во двор и оглянулась через плечо. Наблюдал ли за мной Нейтан? Нет, он вернулся к своему креслу и телефону. Я сделала еще шаг, и пушистый снег под моими ботинками сменился ледяным хрустом.

Два шага превратились в пятнадцать, и когда я добралась до калитки, ведущей в переулок, я провела пальцами по замерзшей задвижке и открыла ее. Я бросила еще один взгляд на дверь.

К черту это место.

Если то, что ждет меня за этим забором, будет просто еще одной тюрьмой, по крайней мере, это будет мой выбор.

Я толкнула ворота, наслаждаясь приливом адреналина, который разлился по моим венам, когда моя нога ступила на аллею за домом. Был день сбора мусора, и большие зеленые урны усеивали узкую улочку. Все они были пусты и покосились с тех пор, как здесь ранее проезжал мусоровоз. Я выбрала самую большую колею от шин в снегу и пошла пешком, мои ноги мгновенно согрелись, несмотря на холод.

Одежда Пресли была мешковатой на моей худощавой фигуре, и я закуталась в оливково-зеленую толстовку, натянув капюшон на волосы, которые безвольно ложились мне на плечи. Концы, свисающие до талии, давно пора было подстричь. Чтобы спортивные штаны не спадали с моих выступающих тазовых костей, они были туго затянуты и подвернуты.

Холодный воздух обжигал мои щеки, когда я шла, но не было ни дуновения ветра. Падающий снег кружился, застилая мир и окутывая меня своим покоем.

Клифтон Фордж, Монтана.

Этот город выбрала моя сестра. Пресли хотела жить в маленьком, сонном городке, и, хотя я провела здесь мало времени, я бы сказала, что она определенно нашла его. Вдалеке маячили горы, и во все стороны открывался прекрасный вид. Но что, как я подозревала, Прес любила больше всего, так это общество.

Я приезжала сюда однажды, прошлым летом — задолго до того, как моя сестра-близнец узнала, что я в Монтане. В тех немногих местах, где я останавливалась, меня преследовали странные взгляды, потому что люди однозначно видели знакомое лицо. Если не считать моих длинных светлых волос по сравнению с короткой стильной стрижкой Пресли, сейчас мы были почти такими же одинаковыми, какими были в детстве.

Возможно, если бы Пресли рассказала людям, что у нее есть близнец, они бы все поняли раньше. Но, насколько я могу судить, я стала сюрпризом для всех, даже для самых близких ей людей. Не то чтобы я винила ее за то, что она сделала из меня тайну. Я бы тоже забыла о себе.

Она приехала сюда, чтобы начать все сначала, построить свою собственную жизнь, и, хотя часть меня завидовала тому, что она сделала это с таким невероятным успехом, в основном я была счастлива, что она нашла дом. Семью.

Они, черт возьми, относились к ней лучше, чем когда-либо относилась ее настоящая семья, особенно я.

В конце переулка я повернула, желая скрыться из виду на случай, если Нейтан начнет искать. Тротуары были вычищены, но свежий снег покрывал бетон, и мои следы отмечали мой путь.

Я снова повернула, петляя по району мимо тихих домов. Пока я шла, ни одна машина или грузовик не проехали мимо меня, вероятно, потому, что люди были на работе. Это был рабочий день, верно? Пятница? Я начала терять счет в череде бессонных ночей и туманных дней.

Квартал за кварталом я тащилась, наслаждаясь жжением в ногах, пока, наконец, не заметила впереди более оживленную дорогу. Я направила свои стопы в сторону суеты, ускоряя шаг, когда в животе заурчало.

Я была голодна. Впервые за много дней я была голодна. Улыбка тронула мои губы. Мне следовало сбежать из этого конспиративного дома (прим. ред.: конспиративная квартира/дом — это жилище или здание, непритязательный внешний вид которого делает его неприметным местом, где можно спрятаться, укрыться или вести подпольную деятельность) на прошлой неделе.

В моем кармане было 179 долларов. Как и ботинки, наличные я всегда носила с собой. Это все, что у меня осталось из денег, которые дала мне мама в тот день, когда я сбежала из Чикаго, и с тех пор я держала их при себе, в кармане или засунув в ботинок.

После того, как я поймала Джеремаю, пытавшегося украсть деньги из моей сумочки, я начала прятать их. Это должно было стать первой подсказкой, что он больше не был мальчиком из моей юности. Но даже учитывая пропажу двадцатидолларовых купюр, странные исчезновения по ночам, параноидальное поведение и отсутствие привязанности, я не осознавала, как низко он пал.

Как низко мы пали.

Дойдя до оживленного перекрестка, я посмотрела вверх и вниз, мимо машин, в поисках ресторана или кафе. Мой взгляд привлек продуктовый магазин.

Я торопливо перешла улицу, опустив голову. На парковке магазина меня встретил запах жареной курицы, и у меня потекли слюнки. Я отряхнула мокрые от снега спортивные штаны и сняла капюшон. Я провела пальцами по волосам и разделила их посередине пробором, создав обрамление, скрывающее большую часть моего лица. Мое отражение в раздвижных дверях магазина показало румянец на моих щеках от холодного воздуха.

Что ж, лучше выглядеть как утонувшая крыса, чем как труп.

Волна жара ударила в меня, когда я вошла и взяла черную корзинку из стопки внутри двойных дверей. Затем я последовала за своим носом в гастроном.

Женщина за прилавком изобразила улыбку, хотя ее взгляд был настороженным, когда она осматривала меня от пояса и выше. Если бы я была на ее месте, я бы тоже вытаращила глаза. Девять месяцев жизни на территории мотоклуба сильно повлияли на мою внешность.

— Что я могу вам предложить? — спросила она.

— Мне, пожалуйста, фирменный ланч. — Я указала на меню, где были курица и картофель фри за пять долларов. — Две штуки.

Она кивнула и занялась приготовлением еды, складывая ее в белый контейнер для еды на вынос. Затем она прикрепила наклейку с ценой к защелке и передала его мне.

— Спасибо. — Я не стала задерживаться и направилась через отдел продуктов, прихватив яблоко для своей корзинки. Затем я нашла молочный отдел и купила маленькую бутылочку шоколадного молока.

Мой желудок урчал при каждом шаге, пока я бродила взад и вперед по проходам, делая покупки из-за приступов голода. Я добавила банку маринованных огурцов и упаковку гавайских роллов (прим. ред.: гавайские сладкие роллы — это разновидность сладкого рулета, приготовленного с ананасовым соком и сахаром), сладких, которые мы с Пресли умоляли нашу маму покупать, когда она отпускала нас в магазин в детстве.

Мама покупала их за наличные, чтобы их не было в чеке, который папа просматривал после работы. Он не любил сладкие булочки. Ему не нравилось, когда мама тратила его деньги на то, что он считал ненужным.

Поэтому она покупала их на те небольшие карманные деньги, которые он выдавал ей каждую неделю. Папа думал, что она тратила эти двадцать долларов на латте по дороге, чтобы отвезти нас в школу, хотя на самом деле мама тратила их на нас. Леденцы или слаши (прим. ред.: слашем называют все замороженные в густую массу соковые и молочные напитки). Рожки мороженого или гавайские роллы. Мы с Пресли ели свои угощения в машине и без колебаний соглашались, когда она заставляла нас пообещать хорошо поужинать, чтобы папа не заподозрил, что мы перекусили.

Я скучала по маме.

Я скучала по сестре.

Пресли была здесь, где-то в Клифтон Фордж. И хотя у меня в кармане лежал телефон — третья вещь, которую я всегда носила с собой, — я еще не была готова позвонить ей. Сначала мне нужно было что-нибудь съесть и восстановить силы.

Потому что мне это было бы нужно.

Я должна была принести чертовски много извинений.

За то, что испортила ее свадьбу. За то, что принесла смерть к ее порогу. За то, что не ответила ни на одно из многих сообщений, которые она отправляла мне за последние десять лет.

За то, что ненавидела ее силу. За то, что завидовала тому, что у нее хватило смелости уйти. За то, что обвиняла ее, когда сама была, слишком напуганной, чтобы совершить прыжок.

Еще один длинный список. Я только надеялась, что она сможет простить меня.

Мое путешествие по магазину остановилось в отделе печенья. Я раздумывала, взять ли мне печенье с шоколадным кремом и сливочной помадкой, когда в проходе послышались шаги. Я проигнорировала их, предположив, что это еще один покупатель в поисках сахара, и положила обе упаковки печенья в свою корзину.

Я отвернулась от полок, готовая проверить свою теорию, и наткнулась на стену.

— Что, по-твоему, ты делаешь?

Съежившись от знакомого сиплого голоса, я подняла взгляд. Он прошелся по широкой груди, в которую я врезалась, мимо квадратной, чисто выбритой челюсти, к паре самых глубоких голубых глаз, которые я когда-либо видела.

Брови Люка были сведены над переносицей прямого носа, который делил его лицо. Я обратила внимание на симметрию его черт десять дней назад, когда он усадил меня в своем кабинете и расспрашивал о Джеремае.

Было легче изучать красивого начальника полиции Клифтон Фордж, чем заново переживать ужасы, которые я видела всего несколько часов назад.

Его темно-каштановые волосы были коротко и аккуратно подстрижены. Он стоял с гордой, властной осанкой, его сильные плечи были отведены назад, а руки сжаты в кулаки на узких бедрах.

— Я задал тебе вопрос, — отрезал он.

Я подняла корзину, висевшую у меня на локте.

— Покупки.

— Ты под охраной.

— Да? — Я осмелилась, затем сделала движение, чтобы обойти его и направиться к кассе. Корзина была тяжелой, а я сегодня была не в лучшей форме.

Но Люк двинулся следом, преграждая мне путь.

— Мне позвонил Нейтан и сказал, что ты сбежала.

— Пошла подышать свежим воздухом. Пешком. — Прямо через дверь.

Его челюсть сжалась, когда он посмотрел на меня сверху вниз со своего огромного роста. Он был на несколько дюймов выше шести футов (прим. ред.: 6 футов — это примерно 183 см.), и у меня свело шею, когда я попыталась сдержать его сердитый взгляд. Даже раздраженный, он был красив.

Я не видела Люка с тех пор, как он отвез меня в конспиративный дом. В ту ночь, когда Джеремая покончил с собой в доме моей сестры.

После выстрела незнакомый мужчина вытащил меня из дома моей сестры. Я отчаянно сопротивлялась, брыкалась и кричала, пытаясь броситься к телу Джеремаи, но он оттащил меня от места происшествия. Назовите это шоком или безумием, но я думала, что, если бы я могла просто прикоснуться к Джеремае, я смогла бы собрать все кусочки воедино. Я смогла бы стереть траекторию пули и отмотать время назад.

Вот только мужчина, схвативший меня, был слишком силен и вытащил меня наружу, в морозную мартовскую ночь. Затем появился Люк. Он стоял передо мной, почти так же, как сейчас, и дал мне возможность сосредоточиться на чем-то другом, кроме крови.

На его великолепном лице.

Он отвел меня к своему грузовику, посадил на пассажирское сиденье и включил обогрев. Затем он сказал мне сидеть смирно и ждать. Возможно, мне следовало сбежать той ночью, но, как и сегодня, мне некуда было идти.

После Люк сделал то, что делают копы после того, как вооруженный мужчина держал в заложницах двух женщин, прежде чем покончить с собой, он отвез меня в полицейский участок, где отвел в свой кабинет и задал мне ряд вопросов.

Я не ответила ни на один из них. Вместо этого я заметила, что у его глаз были такие темные круги по краям, что они напоминали графитовый кончик только что заточенного карандаша. Я изучала форму его рта, строгого и серьезного, и задавалась вопросом, как бы он выглядел с улыбкой. Я сосредотачивалась на движении его кадыка всякий раз, когда он глотал.

Я изучала Люка и игнорировала его вопросы, пока он не сдался и не отправился искать ответы у кого-то другого.

Пресли, должно быть, просветила его относительно всего, что произошло с Джеремаей, потому что после двух часов, проведенных в одиночестве в его кабинете, он вернулся и сказал мне, что мне небезопасно находиться на публике. Что моя жизнь в опасности, и он берет меня под охрану.

В этот момент до меня дошли его слова, и я перестала изучать его лицо.

Я смирилась с этим, слишком уставшая и потрясенная, чтобы спорить. Но это было десять дней назад. Сейчас все по-другому. Да, я все еще была измотана, но шок от всего, что произошло за последние девять месяцев, проходил. И я лучше рискну, чем потрачу впустую свои дни, пялясь на бежевую стену.

— Ты не возражаешь? — Я указала в проход. — Я голодна и хотела бы покушать.

Он нахмурился и выпрямился во весь рост.

— Дай мне корзину.

Возможно, другая женщина уступила бы, но в Люке Розене не было ничего по-настоящему устрашающего. Я точно знала, как выглядят пугающие мужчины, и он определенно не был таким.

— Я сама. — Я сделала еще один шаг, но он снова преградил мне путь. — Серьезно, ты возражаешь? Я хочу поесть, а потом пойти и найти свою сестру.

— Ты возвращаешься в безопасное место, и я запираю тебя внутри.

Ярость поднялась в моей груди.

— Нет.

— Пойдем, пока тебя кто-нибудь не увидел. — Люк потянулся за корзиной, но я с диким рычанием отдернула ее. — Скарлетт, я вытащу тебя отсюда, если понадобится.

Я снова попыталась обойти его, но, черт возьми, его длинные ноги были намного быстрее моих.

— Двигайся.

— Дай мне корзину.

— Двигайся! — Бессонные ночи и истерика взяли надо мной верх, и вспышка гнева вылилась в жалобный вопль. Он исходил от женщины, которая слишком долго была в ловушке.

Взгляд Люка метнулся куда-то поверх моей головы. В конце прохода стояла пара, их тележка стояла неподвижно, пока они смотрели на нас.

— Черт возьми, Скарлетт, — сказал Люк, понизив голос. — Просто поставь корзину, чтобы мы могли убраться отсюда. Ты привлекаешь к себе внимание.

И мне было все равно. Абсолютно.

— Если ты не собираешься убираться с дороги, я просто пойду в другую сторону. — Я развернулась на своих ботинках, поворачиваясь в противоположном направлении, но, когда я собралась сделать шаг и унести свою корзину, я внезапно обнаружила, что ее вес исчез из моей руки. Он вырвал ее у меня прежде, чем я успела крепко за нее ухватиться.

Затем мир завертелся. Пол и потолок поменялись местами.

Я упала.

Нет, неправильно.

Меня подняли. Вытаскивали. Это была угроза Люка, и, черт возьми, я недооценила его. Шеф сдержал свое слово.

Его плечо упиралось мне в живот, когда он шел. Я подняла голову, убирая волосы с глаз. Моя корзина с едой стояла точно там, где недавно стояла я. Моя курица, роллы, печенье и шоколадное молоко. С каждым шагом Люка продукты становились все дальше.

— Опусти меня.

Он продолжал идти.

— Опусти меня! — закричала я.

Тем не менее, он продолжал идти.

Я подняла руку над головой. Мои волосы продолжали падать мне на лицо, закрывая обзор, но это не помешало мне использовать каждую унцию силы, которая у меня оставалась. Я опустила кулак на поясницу Люка. Вот только целилась я хреново, поэтому не попала ему в спину. Нет, мой кулак отскочил от его упругой, идеальной задницы.

Люк даже не замедлил шага.

— Я обещал Пресли, что буду оберегать тебя.

И, не говоря больше ни слова, не останавливаясь, он вынес меня в стиле пожарного из продуктового магазина прямо в снег.

Я собиралась вернуться к маргариткам, хотела я этого или нет.

Привет, Скарлетт. Я на самом дне.