Благородный принц - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Девни Перри (Глава 5) #6

Глава 5

Скарлетт

Тридцать дней. Прошло ровно тридцать дней с тех пор, как Люк вернулся домой и сказал мне, что ФБР находится в Клифтон Фордж. Тридцать дней прошло с тех пор, как он задал мне свои вопросы, на которые я отвечала «да» или «нет» о Джеремае и Воинах.

Тридцать дней — я считала — и с тех пор ничего. Никакого намека на то, что что-то происходило за этими стенами. Никаких расспросов о моем прошлом. Люк вел себя так, словно я была его постоянной гостьей. Или даже соседкой.

Каждое утро он уходил на работу, вставая раньше меня. Он оставлял включенным кофейник, в котором оставалось столько, что мне хватало на три чашки. Затем он приходил домой каждый вечер и съедал все, что я приготовила за день. Поскольку больше делать было нечего, приготовление пищи стало обычным времяпрепровождением.

Пару раз в неделю я оставляла на острове стикер с нужными мне вещами из продуктового магазина, и Люк послушно покупал их.

Ели мы не вместе. Я заботилась о том, чтобы закончить свой ужин до того, как он вернется домой, чтобы меня больше не заставляли идти в столовую. Туда я тоже не заходила за последние тридцать дней.

После того, как он поест, иногда мы вместе смотрели фильм. В другое время я исчезала в своей комнате, пока он поднимался наверх. Но неловкость между нами исчезала. Находиться рядом с ним было… комфортно. Легко. Или, по крайней мере, так должно было быть.

Шли дни, а он по-прежнему не проявлял абсолютно никакого интереса к тому, что произошло до того, как я поселилась под его крышей, и беспокойство брало свое.

Меня до смерти тошнило от приятных улыбок. Его стандартное «Как прошел твой день?» сопровождалось постоянным сообщением о погоде. Чертова погода.

Что происходит? ФБР все еще вынюхивает? Кто-нибудь видел Воинов или что-то слышал от них? Единственная причина почему он молчал, которую я смогла придумать заключалась в том, что он уже знал. Но это было невозможно. Он никак не мог знать о том, что произошло в Эштоне.

Он никак не мог знать о том, что было у меня в телефоне.

Так почему же он был таким тихим? Его молчание заставляло меня делать странные вещи. Это подтолкнуло меня к краю, и когда он вернется домой и увидит, что я сделала с его домом, что ж, ему останется винить только себя.

— Черт, — пробормотала я в потолок, плюхаясь на покрытый ковром пол. На висках выступили капельки пота, а сердце бешено колотилось в груди.

Боже, я не в форме. Мои мышцы ослабли после месяца безделья и ничегонеделания, кроме как просмотра Нетфликса, перекусов и чтения пары книг Люка — или попыток чтения. В библиотеке этого человека были только книги о мертвых президентах и мировых войнах.

Нет, спасибо.

Прошедший месяц практически без физической активности сделал мое тело вялым. Мое пребывание в клубе Воинов тоже не включало в себя регулярные физические упражнения. Я провела месяцы в комнате Джеремаи, избегая его братьев. Или правильнее будет сказать придурков.

Если сложить время, проведенное мной здесь, и время, проведенное там, я провела в Монтане десять месяцев. Почти год, я проводила больше времени в постели, чем на улице. Почти год ужаса и неуверенности.

Почти год потрачен впустую.

Больше не надо. В ту минуту, когда я выберусь отсюда, я собираюсь это изменить. Я найду работу. Дом. Я начну новую жизнь.

Только я понятия не имела, когда выберусь отсюда.

Люк, возможно, и не посвятил меня в то, что происходит с Воинами или ФБР, но я должна была верить, что, если бы не риск, он был бы первым, кто выгнал бы меня из своего дома.

Тем временем я застряла в доме Люка, отчаянно желая отвлечься и ища способы привести себя в форму.

Отсюда моя дневная перестановка мебели.

В спальне Люка.

После месяца блужданий по дому и покачивания головой над планировкой каждой комнаты, мне, наконец, надоело. Серьезно, он что, просто оставил мебель там, где ее бросила бригада доставки? Не было никакой структуры. Никакого рисунка. Никакого потока.

Что ж, я это исправила.

И хорошенько попотела в процессе. Если Люку не понравится, очень жаль. Это его вина, что у него нет домашнего спортзала.

Конечно, он тренировался, но где? Его тело было безумным, подтянутым и плотным во всех нужных местах. Его бицепсы выпирали из рукавов темно-синей форменной рубашки, которую он надевал каждый будний день. Джинсы облегали мускулистые, дразнящие ноги. А его задница…

Я с трудом сглотнула, зажмурив глаза, когда волна жара прокатилась по моему телу.

Может быть, это дело рук скуки, но, черт возьми, за последний месяц я почти запомнила черты Люка, и ни одной из них не было упущено.

Его телосложение не имело себе равных и было таким чертовски сексуальным. Его голубые глаза притягивали меня и околдовывали. И время от времени он улыбался, в основном, когда мы смотрели комедию по телевизору.

Каждый раз, когда улыбка появлялась на его лице у меня по спине пробегали мурашки. В ней не было дьявольщины или кокетства. Нет, улыбка Люка была просто чистой, незамутненной уверенностью.

Когда что-то было смешным, он улыбался. Когда он был счастлив, он улыбался. Люк был не из тех, кому нужно было притворяться, и уж точно не в своей радости. Он точно знал, кто он такой, и, черт возьми, это заводило больше всего.

Ты не имеешь права заводиться, Скарлетт.

Нет, не имею. Потому что всякий раз, когда Люк решал задать мне несколько вопросов, увиливать от них было не так-то просто.

Помимо его неспособности организовать комнату, с ним должно было быть что-то не так. Если бы я только могла разобраться в этом.

Я вытерла лоб и села, осматривая комнату.

Предметы оказались намного тяжелее, чем я себе представляла. Люк вложил деньги в качественную мебель. Но мне все равно удалось с ними справиться. Конечно, я могла бы просто посмотреть видео по пилатесу, но я их ненавидела — было что-то в женщине, приказывающей тебе приседать, отжиматься, кружиться снова и снова, что вызывало у меня желание рвать на себе волосы.

Завтра я планировала заняться гостиной. Затем его офисом.

Первую неделю, что я жила у Люка, я жила на первом этаже, держась поближе к своей комнате. Но потом любопытство взяло верх, и я поднялась наверх. Как и на первом этаже, мебель была не столько расставлена, сколько свалена.

Спальня Люка была самой загроможденной, поэтому я решила начать с нее.

Его кровать была задвинута под окна, оставив огромное пространство у стены пустым. Кто не ставил свою кровать по центру? И не только это, но и то, что она стояла не на той стороне комнаты. Почему бы не поставить ее напротив дверей в ванную и гардеробную?

Его кровать-сани была чрезвычайно тяжелой, и мне потребовался почти час, чтобы дюйм за дюймом передвигать ее по комнате. Почти столько же времени ушло на то, чтобы переместить комод по толстому плюшевому ковру.

Я стояла и рассматривала свою работу, улыбаясь про себя, когда моя грудь раздувалась от гордости. В доме Люка было столько потенциала. Ему просто нужна была небольшая помощь.

В другой жизни, возможно, я стала бы дизайнером интерьеров. Но никто не собирался платить женщине с общим дипломом младшего специалиста из безымянного местного колледжа за то, чтобы она переставляла мебель и выбирала новые предметы.

Кроме того, прежде чем я смогу думать о другой жизни, мне нужно исправить ту, которой я живу.

Я взглянула на часы. У меня был еще час до того, как нужно было готовить ужин, поэтому я поспешила в ванную и приняла душ. Пока я сушила волосы феном, я изучала маленькую комнату, как делала это почти каждый день.

Зеркало было скучным и без рамы. Стены нуждались в другом цвете, кроме белого.

Покрасить их будет обязанностью другой женщины. Я сомневалась, что Люк даст мне доступ к кисти для покраски.

Я надела джинсы-бойфренды с манжетами на лодыжках и простую футболку. Это была футболка Полицейского Управления Клифтон Фордж, которую Люк прихватил в участке. Он заказал для меня джинсы онлайн вместе с несколькими простыми футболками после того, как предложил, и я назвала ему свои размеры. Я не сошла с ума, всего две пары «Левис», но было удивительно, насколько лучше я себя почувствовала, приобретя гардероб, состоящий не только из спортивных штанов.

В детстве я носила не так уж много джинсов. Папа предпочитал, чтобы его драгоценные ангелы были в платьях и юбках. Если на наших ногах были синяки, которые нужно было скрыть, мы надевали легинсы под юбки. Все было в пастельных тонах или с цветочным принтом.

Если я никогда больше не надену цветочный принт, я умру счастливой женщиной.

Я быстро заплела волосы в косу. За последний месяц они стали гуще. А я немного поправилась. Мои конечности больше не были похожи на те палатки, которыми они были, когда я переехала в дом Люка, хотя, когда я каждый день смотрелась в зеркало, мне все равно не нравилась женщина, смотрящая на меня.

Но она нравилась мне все больше. С каждым днем я замечала здоровый румянец на своей коже. Голубизна моих глаз начинала искриться.

Возможно, эти тридцать дней были именно тем, что мне было нужно.

Я поспешила на кухню, достав одну из двух кулинарных книг из шкафа Люка. Готовка была отчасти для того, чтобы мне было чем заняться и что поесть. Но это также служило способом избежать еще одного чизбургера.

Сегодня вечером я собиралась приготовить острые макароны с сыром. Я принялась за работу, суетясь на кухне, которая с каждым днем все больше и больше становилась моей, кипятя воду и измельчая сыр. Я поджарила пару перцев поблано и добавила их в форму для запекания, прежде чем поставить все это в духовку запекаться, пока доставала тарелки и столовые приборы.

Я как раз вынимала блюдо из духовки, когда дверь гаража открылась, и низкий гул грузовика Люка стал громче.

— Черт. — Было всего пять. Он пришел домой рано, а я поздно приступила к ужину.

Нам, вероятно, придется есть вместе.

Дверь в гараж открылась, и Люк поднял голову, стягивая ботинки и носки, бросая последние в корзину, которую, как я узнала, он оставил в прачечной специально для этой цели.

— Привет.

— Привет. — Я слегка улыбнулась ему, пытаясь не обращать внимания на то, как сильно забилось мое сердце.

Я очень хотела его увидеть. Самое большое волнение за весь день. Когда Люк был в комнате меня всегда заряжала его энергия. Это было потому, что я ждала, когда он, наконец, спросит меня о Воинах, или о чем-то совсем другом… Ну, скорее, и о том, и о другом.

Он прошел на кухню и открыл холодильник, наклонившись, чтобы достать пиво.

— Хочешь?

— Нет, спасибо.

Он закрыл дверцу и открутил крышку с бутылки, поднеся краешек к губам.

У меня перехватило дыхание, и я заставила себя отвести взгляд от его красивого лица. Я не позволила себе обратить внимание на то, как его рубашка подчеркивает ширину его плеч. Или на то, как сексуально было видеть, как он ходит босиком.

Слишком много на что можно было посмотреть, и я могла забыть, что не доверяю Люку Розену.

— Здесь вкусно пахнет. Ты уже поела?

Я покачала головой.

— Тогда, я думаю, мы можем поесть вместе для разнообразия.

Фу. Он собирался снова силой затащить меня в столовую.

— Конечно.

Люк сделал еще один большой глоток пива, его кадык дернулся, когда он сглотнул. Горло этого человека завораживало. Серьезно, неужели у него не было ни одного недостатка?

Я отвернулась, чтобы скрыть румянец на щеках. Недостаток, изъян. Мне нужно было подумать о недостатке, на котором можно сосредоточиться, если я собираюсь пережить этот ужин. Давай, Скарлетт. Придумай что-нибудь.

Идея!

Он встречался с Пресли. Вот, это недостаток. Ладно, не совсем. На самом деле, это просто показывает, что у него хороший вкус. Но мы с сестрой поменялись достаточным количеством мужчин. Ну, одним, но Джеремая был чокнутым, так что я не спешила повторять эту ошибку.

Люк встречался с Пресли. Следовательно, он был под запретом. Плюс, он был врагом. Два очень существенных факта, на которых стоит сосредоточиться, а не на его красивом лице.

Я схватила сервировочную ложку из ящика.

— Что бы ты хотела выпить? — спросил Люк.

— Вода подойдет. Я принесу, — сказала я, подходя к раковине, чтобы наполнить стакан. Когда я вернулась, он уже взял для меня тарелку.

Это было так по-домашнему. Легко. Затем он сделал еще глоток пива, и я снова почувствовала, как пересохло в горле.

У меня потекли слюнки.

Он подняла взгляд поверх янтарной бутылки, и на кратчайшую долю секунды, я могла бы поклясться, его глаза потемнели от желания. Но он ушел прежде, чем я смогла проанализировать его взгляд, унося обе наши тарелки из кухни.

Прямиком в столовую.

Это была просто комната. Единственная комната, которую я ненавидела в этом доме.

У меня не было выбора, кроме как последовать за ним, мои шаги были тяжелыми и медленными. Стол был достаточно красивым, дерево светлее, чем полы. Стулья с высокими спинками были классическими, с четкими линиями. Но все в комнате заставляло меня нервничать.

— Как прошел твой день? — спросил он, когда я села.

— Хорошо. — Мой желудок скрутило, и я взяла вилку. — А твой?

Он вздохнул.

— Хорошо.

Когда Люк приходил домой и сразу же отправлялся за пивом, это означало, что у него был тяжелый день. Но подробностями он не делился, а может, и не мог делиться, поэтому я не спрашивала.

Люк поднял вилку, погружаясь в макароны. Он отправил в рот первый кусочек, вздрогнул и потянулся за своим пивом, втягивая воздух.

— Ай. Горячо.

Я замерла, затаив дыхание, и уставилась, не мигая, через стол.

Он жевал с открытым ртом, запивая свой кусок глотком напитка. Когда он посмотрел в мою сторону, его брови сошлись на переносице.

Вероятно, потому, что краска отхлынула от моего лица.

— Прости, — прошептала я.

— За что?

— Я должна была предупредить тебя, что еда еще горячая.

— Я видел, как она дымилась. Это просто я идиот, который решил сразу съесть так много.

— Верно. — Я сглотнула, затем сосредоточилась на своей тарелке.

Травма и страх были ужасными спутниками за ужином. Они лишили меня аппетита.

— Скарлетт, это не твоя вина.

— Я знаю. — И я правда знала это. Я не виновата в том, что он обжег язык. Но слишком часто я наблюдала, как мою мать наказывали за то же самое. Хотя это не было ее виной.

— Эй, — нежный голос Люка заставил меня поднять глаза. Его глаза, такие добрые и обеспокоенные, ждали, умоляя об объяснении.

И впервые мне не захотелось отгораживаться от него.

— Пресли когда-нибудь рассказывала тебе о нашем детстве?

— Нет.

Это не было неожиданностью. Я сомневалась, что она многим рассказывала о нашем воспитании. Привычки и все такое.

— Стол заставляет меня нервничать.

— Стол.

Я кивнула.

— Местом, где мой отец любил взрываться, был обеденный стол. Если он обжигал язык чем-то, что готовила моя мать, а она его не предупредила, черт возьми, даже если она его предупреждала, он использовал это как предлог, чтобы взорваться.

Люк отложил вилку, опершись локтями о стол.

— Дай определение слову «взорваться».

— Тебе правда нужно определение?

Его челюсть сжалась.

— Я понятия не имел.

— Это не совсем то, что способствует хорошему разговору.

— Потому что у нас так много замечательных бесед, — невозмутимо ответил он.

Я рассмеялась.

— Верно.

— Как насчет того, чтобы сделать это сейчас? — Прежде чем я успела возразить, он поднял руку. — Ты говоришь мне все, что хочешь. И молчишь о том, чего говорить не хочешь.

О, он был хорош. Эти глаза. Это честное лицо. Они поколебали мою решимость.

— Мой отец — монстр, замаскированный под милого соседа. Внешне мы были идеальной семьей. Пикники по субботам. Церковь по воскресеньям. Милые девочки и родители, которые их так сильно любили, что держали рядом. Но внутри наш дом был выгребной ямой страха и ярости.

— Твой отец избивал тебя.

— Он бил нас.

Была разница между теми, кто бил, и теми, кто избивал. Физические удары были не такими сильными, если не сочетать их с психическими пытками.

— Моя мать принимала на себя основной удар. Он бил ее, когда она готовила что-то, что ему не нравилось. Он изнасиловал ее, когда она помахала мужчине, живущему по соседству, по пути к почтовому ящику. А от нас… он требовал совершенства.

Напряжение исходило от Люка, волнами прокатываясь по столу. Но это было напряжение другого рода, защитного. То, что я чувствовала только от своей сестры. И от Джеремаи.

— Когда он взрывался, это всегда было физически. Он не кричал. Это была просто ужасающая, молчаливая ярость. Он бил меня или Пресли по руке или пинал нас в голень, потому что мы пропустили слово на тесте по правописанию. Мама не работала, поэтому он бил ее по лицу.

Люк вздрогнул, и до моего слуха донесся слабый звук скрежета зубов.

— На нас, из-за школы, он оставлял синяки там, где мы могли прикрыть их штанами или рукавами. Он таскал нас за волосы. Вероятно, именно поэтому Пресли коротко подстригла свои. Чтобы никто не смог сделать это с ней снова. Если мы жаловались на то, что едим брокколи, он отправлял нас спать голодными. Если мы плакали, он действительно «давал нам повод поплакать». — Я закатила глаза, используя воздушные кавычки. Мне было приятно закатывать глаза, потому что я не осмеливалась делать это в присутствии моего отца.

— И твоя мать не останавливала его?

— Она любит его.

— Она просто позволяла этому случаться? — Из того немногого, что он рассказал мне о своей матери, было ясно, что он обожал ее. А она его. Чувство правильного и неправильного у Люка было таким благородным. Таким определенным. Я не ожидала, что он поймет мою мать.

— Это болезнь, — сказала я. — Пресли ненавидела ее за это. Но я нет. Она всегда будет пресмыкаться перед ним, потому что не знает ничего лучшего. Потому что в промежутках между плохими днями он боготворит ее. Он заставляет ее чувствовать, что она — весь его мир, и без нее он бы умер. Он исказил ее сознание. Она не работает. У нее нет друзей. Он — весь ее мир, и это его игра. Та, в которую он играл, пока Пресли не ушла.

— Когда это произошло?

— Десять лет назад. После того, как нам исполнилось восемнадцать.

Люк кивнул, но в остальном сидел неподвижно, ловя каждое мое предложение. Теперь, когда слова вырвались наружу, я, казалось, не могла заставить их остановиться.

— Я мало кому рассказывала об этом. Это унизительно, — призналась я, когда мои глаза затуманились. — Как и у моей матери, у меня нет друзей.

— Скарлетт, ты не обязана…

— Нет. — Я покачала головой и сморгнула слезы. — На самом деле это приятно. Я очень мало контролирую свою жизнь. Но хранить секреты… Никто не может проникнуть в мой разум и забрать их. То, что я говорю людям, что я им даю, — это мое решение.

Понимание отразилось на лице Люка. Я молчала о том, что видела в клубе Воинов, не только для того, чтобы защитить свою жизнь. Это также было моей попыткой обрести хоть какой-то контроль, когда в противном случае я была бы во власти мира.

Я была здесь в ловушке. До этого я была в ловушке в Эштоне. А до этого я была в ловушке в пригороде Чикаго.

— Пресли сбежала, — сказала я. — Я — нет.

— Почему?

— Потому что я дура, — прошептала я. — После окончания школы папа был таким же плохим, как всегда, может быть, потому, что нам было по восемнадцать и мы были достаточно взрослыми, чтобы уехать. Он не позволял Пресли или мне устраиваться на летнюю работу. Он не хотел, чтобы у нас были деньги. Однажды он пришел домой с работы с заявлениями в местный колледж и сказал нам заполнить их. Что он оплатит наши занятия, а после найдет для нас работу в своей компании. Все было спланировано. Пресли пошутила, что скоро он найдет нам мужей.

Люк облокотился на стол, забыв о еде.

— Пресли хотела уйти. Я тоже. И Джеремая собирался помочь нам, потому что любил меня.

Люк кивнул, как будто слышал эту часть раньше. После смерти Джеремаи Пресли, вероятно, рассказала Люку, что мы с Джеремаей знали друг друга с Чикаго.

— Джеремая был моим школьным парнем, — сказала я. — Моим секретом. Мои родители никогда не знали о нем, или, может быть, моя мать знала, но никогда не подавала виду. Он знал, какой была жизнь в нашем доме, и хотел помочь нам выбраться. Мы с Пресли наскребли денег, работая нянями, и он купил нам всем старый грузовик, чтобы мы могли уехать в закат.

— Но ты не уехала.

— Нет. — Я опустила взгляд на стол. — Почти.

Люк не произнес ни слова, пока я думала о той ночи. Об ошибке, о которой я буду сожалеть вечно. Может быть, если бы я была храброй, может быть, если бы я просто пошла с Пресли, Джеремая был бы все еще жив. Может быть, ничего из этого никогда бы не случилось.

Я не могла полностью винить его в его смерти. Отчасти она была и на моей совести.

— Пресли нацелилась на Монтану. А я хотела Калифорнию. Я хотела жить на берегу океана, засыпать под шум волн и быть за тридевять земель от моего отца. Джеремая собирался поехать со мной. Мы бы высадили Пресли в Монтане, а затем продолжили наш путь. Но…

— Твой отец узнал.

Я покачала головой.

— Нет.

— Твоя мать?

— Я испугалась. — Я грустно улыбнулась ему. — Мы неделями таскали одежду и другие вещи из нашей комнаты. Джеремая хранил их у себя, так как мы жили по соседству. Единственным местом, куда папа разрешал нам ходить, была библиотека, и Пресли использовала один из их компьютеров, чтобы найти работу здесь, в гараже. Она нашла место, где можно остановиться. Все, о чем она могла говорить, это о своей новой жизни. Снова, и снова, и снова. Она никогда не останавливалась. А я… не была готова. Я не была готова. Потом пришло время уходить и…

Я закрыла глаза, темнота той ночи окутывала меня, как холодные завитки дыма, затягивая в ночь, которую я проигрывала больше раз, чем могла вспомнить.

— Воздух был таким странным в ту ночь. Как будто я не могла вдохнуть достаточно воздуха, чтобы наполнить легкие, и у меня кружилась голова. С каждым шагом, который я делала, удаляясь от нашего дома, я чувствовала себя так, словно натягиваю струну. Все туже и туже. И это продолжало тянуть меня назад. Как будто у моего отца была рука на другом конце струны, и он позволял мне зайти ровно настолько, чтобы одернуть меня обратно, прежде чем назначить наказание настолько суровое, что оно стало бы мерилом, по которому я оценивала все будущие действия.

У меня пересохло в горле, поэтому я подняла свой стакан с водой, вот только рука у меня дрожала, и вода выплеснулась через край.

— Давай. — Люк встал, забирая свою тарелку и мою. Затем он прошел в гостиную и сел на диван.

Я последовала за ним, радуясь возможности убраться подальше от столовой. Умом я понимала, что все было по-другому. Люк не был моим отцом, и нечего было бояться стола и шести стульев. Когда-нибудь я преодолею этот иррациональный страх. Но сегодня был не тот день.

Люк дал мне время устроиться в кресле напротив него и перевести дыхание. Он погрузился в макароны и не сказал ни слова. Никаких вопросов. Никакого давления. Если я хотела говорить, это был мой выбор.

Для женщины, которая только что сказала ему, как мало она может контролировать, очень много значило, что он ее слушал.

Я закинула ноги на сиденье кресла, тарелка балансировала у меня между колен.

— Пресли всегда проверяла границы дозволенного. Она делала все, чтобы посмотреть, поймают ли ее. Она была бесстрашной.

Уголок его рта приподнялся, когда он жевал.

— Похоже на нее.

— Я такой не была. Мне не нужно было проверять границы дозволенного, потому что мне не нравилось то, что могло произойти, если меня поймают. Или, когда поймают ее. Я была той, кто заботился о ней. Я была той, кто перевязывал ей ребра, когда он ломал их. Я была той, кто бежал за пакетом со льдом, когда он разбивал маме нос или ставил синяк под глазом. Пресли злилась на маму, обижалась на нее. Я просто… я просто хотела, чтобы все дожили до завтрашнего дня.

Люк отставил свою почти пустую тарелку на кофейный столик.

— Ты не раскачивала лодку.

— С чего бы мне это делать? Мы сидели на спасательном плоту посреди океана, в то время как вокруг нас бушевал ураган.

— Итак, ты осталась.

— Я осталась. — Чего бы я только не отдала, чтобы вернуться и повторить ту ночь. — Мы улизнули. Мама и папа не спали, но были слышны звуки, и они были… заняты.

Неважно, сколько лет прошло, я никогда не забуду звук, с которым мой отец насиловал мою мать. Пощечины. Хрюканье. В старших классах я боялась заниматься сексом с Джеремаей, потому что была уверена, что это будет больно.

Так и было, но так, теряют девственность все неуклюжие подростки. Позже, в клубе, секс был холодным. Отдаленным. Секс переоценивался. Я даже не могла винить в этом Джеремаю. Тот, кто больше всего изменился за те годы, что мы были в разлуке, была я.

— Мы бежали в темноте, чтобы встретиться с Джеремаей, — сказала я Люку. — Пресли была так взволнована. Она была так уверена. Она смеялась и улыбалась. Я бросила один взгляд на нашу машину, и струна просто дернулась. Если он нас поймает, мы будем мертвы. Поэтому у меня началась истерика.

Ни один из них не мог меня успокоить. Я была в истерике, плакала и пыталась сказать Пресли, что это неправильно. Что нас поймают. Все мое тело тряслось. Я пыталась вытащить ее сумки из машины, затащить ее домой, но она не собиралась возвращаться в тот дом.

— Я кричала, — сказала я. — Я сказала Пресли, что не уйду. Я не думала, что она поедет без меня, но она села за руль той старой, дерьмовой машины и уехала. Она оставила меня на улице.

— И Джеремая пошел с ней.

— Нет. — Я покачала головой. — Он остался. Из-за меня.

— Что твой отец сделал с тобой?

— Именно то, что причиняло мне боль больше всего. Он чуть не убил мою мать.

Люк закрыл глаза, качая головой. Его плечи напряглись. А руки сжались в кулаки. У меня было смутное подозрение, что он представлял, как душит моего отца.

— Мне жаль.

— Часть меня рада, что я была там, чтобы заботиться о ней. Это означало, что она не потеряла обеих своих дочерей.

Люк потер челюсть. Если он и был не согласен, то держал это при себе.

— Итак, Пресли приехала в Монтану. Джеремая остался с тобой. Но потом он приехал сюда, чтобы найти ее, и они обручились.

— Да. — Я кивнула. — Мы расстались в Чикаго. Он был зол на меня за то, что я не уехала. Он сказал, что не хочет смотреть, как я становлюсь своей матерью, или ждать, пока мой отец выдаст меня замуж за какого-нибудь другого мужчину. Мы много спорили. Я пообещала, что скоро расскажу о нем своим родителям, но подходящего времени никогда не было. И я думаю… Я думаю, ему не нравилось, что это секрет. Секрет, который мне нужно было хранить, контролировать. Потому что папа возненавидел бы его. А может, и нет, я не знаю. Это не имеет значения. Мы расстались, и Джеремая приехал в Монтану и нашел Пресли. Они обручились.

— Ты злилась на нее?

— Да, — призналась я. — Он всегда был моим. Моей единственной вещью, и она отняла его у меня. Оглядываясь назад, я думаю, что просто злилась, потому что у нее хватило смелости, а у меня — нет.

— Что заставило тебя в конце концов принять решение уйти?

— Моя мама. Пресли написала мне, что первого июня выходит замуж за Джеремаю. Я показала его маме, и у нее было такое выражение лица. За всю свою жизнь я никогда не видела ее такой грустной. Даже после ухода Пресли. — Конечно, она была прикована к постели почти месяц из-за папиного наказания.

Многое изменилось после ухода Пресли. Мама стала более задумчивой. И бунтарская жилка, которую всегда носила в себе Пресли, медленно проникла в меня.

Поэтому, когда моя мама сказала мне уходить, я была готова.

— Мама не знала, что Прес выходит замуж за моего бывшего парня. Она не знала, как сильно мне было больно читать то сообщение. Я была раздавлена. Зла. Но мне нужен был этот гнев. И мне нужно было, чтобы мама сказала мне, что это нормально — оставить ее. Она дала мне пачку наличных, которую прятала от папы, и велела мне пойти в туалет во время службы в церкви в следующее воскресенье и никогда не возвращаться.

— Ты разговаривала с ней с тех пор? — спросил Люк.

— Нет. — Я боялась рассказать ей, какой беспорядок устроила. И я боялась позвонить домой и узнать, что папа, наконец, убил ее.

Мама дала мне свободу и поощрила бежать. Чтобы начать новую жизнь. Не было сомнений, что она дорого заплатила за свои действия. И эта плата была произведена напрасно.

Потому что я побежала не в то чертово место.

— Я села в автобус до Монтаны. Нашла Джеремаю в Эштоне. И он оставил Пресли в день свадьбы, потому что я самая худшая сестра в мире.

Люк не стал спорить. Это было очко в его пользу, потому что, если бы он попытался сказать мне обратное, я бы поняла, что он лжет.

— Остальное ты знаешь, — сказала я.

— Знаю?

Нет, он не знает. Но все остальное было моим, и только моим.

Я взяла вилку и, закончив разговор, принялась за холодное блюдо. Когда моя тарелка опустела, я отнесла ее на кухню и поставила в посудомоечную машину.

Люк зашел на кухню следом за мной со своей тарелкой и убрал ее, пока я расправлялась с остатками.

Затем, как я делала большинство вечеров, я удалилась из кухни в свою спальню.

— Скарлетт. — Люк остановил меня прежде, чем я успела пройти мимо гостиной. — Спасибо.

— Не за что. — Я пожала плечами. — Я люблю готовить.

— Нет, не за еду. За то, что доверилась мне. За то, что доверяешь мне.

— О. — Думаю, я и правда доверяла ему, не так ли? Он мог бы многое узнать от Пресли, но в некотором смысле я гордилась собой за то, что рассказала свою историю. Рассказала ее по-своему. — Спокойной ночи, Люк.

— Спокойной ночи, Скарлетт.

Я повернулась и направилась в коридор, но затем остановилась у подножия лестницы. Дерьмо. Его комната.

— Эм, Люк?

— Да?

— Не злись.

— Из-за чего?

Я подавила улыбку.

— Увидишь.

Люк бросил на меня странный взгляд, прежде чем я скрылась в своей комнате и закрыла дверь. Затем я села на край кровати и стала ждать.

Не прошло много времени, как его шаги эхом отдались наверху и приглушенное «Что за хрень?» донеслось сквозь потолок.

Я прикрыла рот рукой, чтобы он не услышал моего смеха.

Не прошло и тридцати секунд, как он постучал в мою дверь.