Бог играет в кости (СИ)

ГЛАВА 43

— Соедините с номером Джона Траска… Извините.

— Смотри! Тут написано, где он будет вечером. — Алекс втиснулся в кабинку таксофона и ткнул в лицо свернутым газетным листом.

Я бегло просмотрел заметку: в Мариинском сегодня балет, и Траск назван в числе прочих высоких гостей. Оказывается, он — почетный член…

Заметка крошечная, напечатана в каком-то желтом листке, но я устал спрашивать, как он это делает. Вестимо, в нужный момент объявление просто попалось ему на глаза.

— Я вот что подумал… — на щеках у него горели красные пятна. — Театр, это же очень много народу. Вдруг он снова готовит что-то?

— Он же сам там будет.

— Да, наверное… Но у меня дурное предчувствие.

— Ах, предчувствие… — и я стал набирать следующий номер.

В словах парня есть резон. Нужно перехватить Траска до вечера. Встретиться лицом к лицу. Не знаю, поговорить, что ли…

У меня тоже было предчувствие. Собственно, началось это еще в Москве, когда я нашел Лёшку в той занюханной рюмочной. Я тогда понял: если за ним не присмотреть — случиться может что угодно.

— Ты что делаешь?

— Пытаюсь найти твоего миллионщика. Вот, телефоны самых крутых гостиниц.

— Дай сюда. — Лёшка вырвал у меня справочник и наугад ткнул пальцем в страницу. — Набирай вот этот…

— Соедините с номером Джона Траска, будьте добры… Спасибо.

— Ну что?

— Попал. Только его нет в гостинице, уехал на какой-то брифинг…

— Куда, не сказали?

Я молча покачал головой. Не догадался спросить, садовая голова…

— Ладно… — он так же, как в телефонную книгу, ткнул пальцем в карту города. — Вот сюда!

— Ты уверен?

— А ты нет?

Пожав плечами, я вышел на улицу и поискал глазами стоянку такси. Верю ли я? Находясь в самом эпицентре чудес, я перестал удивляться. Но стал ли верить? Сомневаюсь.

Нам сказали: господин Траск дал интервью и отбыл. Куда — не знаем… Вернувшись в такси, Алекс повторил фокус с картой.
 Мы мотались за ним целый день, отставая где на тридцать, где на десять минут… Каждый раз, как подбирались к цели, у меня потели ладони. Но его не оказывалось на месте. Да, — был. Но уже уехал…

Лёшка аж посинел весь. Нервничал еще больше, чем я, это было заметно, но он стискивал челюсти, называл следующий адрес, и мы ехали.

— Нужно было караулить у гостиницы. — проворчал он.

— Ага. Чтоб охрану на уши поставить… Слушай, а тебе не кажется, что нас водят за нос? Если всё-таки предположить, что Траск — тоже чудесник…

Он устало откинулся на спинку и прижал ладони к лицу. В такси противно пахло газом и какой-то кислятиной. Открыв форточку, я впустил свежего воздуха.

— Я что-то упускаю! Не могу понять, что, и от этого злюсь. — голос его звучал глухо. — Такое чувство, что нас гонят в ловушку…

— Бред собачий! Может, этот Траск о нас и не знает.

— Ты опять за свое? — он посмотрел на меня сквозь пальцы не подозрительно, а устало.

Я вздохнул.

— Считаешь, он затеял очередную игру?

— Всё время думаю: если ему так уж приспичило убить меня, почему просто не нанять киллера? Зачем все эти сложности?

— Может, дело всё-таки не в тебе?

Отвернувшись, я стал смотреть в окно на проплывающий мимо город. Давно я не был в Питере. Считай, с детства. Как-то всё недосуг — то учеба, то война… И сейчас не испытывал никакого удовольствия. С Лилькой вот мечтали съездить: Петергоф, Эрмитаж…

А может, парень прав. Кто я такой, чтобы не верить в Божье провидение?

— Если театр — ловушка, может, не надо в нее лезть?

— А как же люди?

И снова он бьет не в бровь, а в глаз. Если там что-то случится — никогда себе не прощу. А если нет — ну что ж, по крайней мере, быть глупцом не смертельно…

— Сколько времени?

— Начало — через час. Успеваем.

Мы опоздали: не приняли в расчет пробок. Пятница, все куда-то спешат… Последние несколько кварталов пришлось бежать: Лёшка сорвался, как охотничий пес с поводка, не смог усидеть в машине.

Сегодня с утра он в буквальном смысле «летал» на крыльях вдохновения: всё получалось, всё выстраивалось в нужном порядке, как по волшебству. А потом…

Вот говорят: «сглазили» Я — не суеверен. Но, честное слово, хотелось плюнуть через плечо и постучать по дереву. «На каждую хитрую гайку…» Вот и на моё Горе нашлась управа: катастрофически перестало везти. Но я молчал. Если сам не догадывается, что дело швах, то и мне не поверит…

Еле догнал его у входа, схватил за рукав.

— Подожди! Обещай, что не будешь ничего делать, пока не убедишься…

— Убедиться в чем? Слушай, поверь мне уже! Для него сотня людей — тьфу, пустое место!

— Даже если и так, мы — не судьи!

— А кто тогда? Кто?

Он вырвался и шагнул в высокие двери. Я — за ним. Ожидал, даже рассчитывал, что нас завернут прямо от входа: билетов нет, к тому же опоздали… Но, к сожалению, этого не случилось. На это его удачи хватило.

— Для начала — в зал. Надо осмотреться… Траск, если и вправду здесь, будет в ложе.

Вбежав в яму партера, я понял, что так мы ничего не добьемся. Темно, балконы далеко — даже не видно, есть там кто, или нет. Проверять все подряд? Или воспользоваться Лёшкиной удачей? И тут меня осенило. Императорская ложа! Ну конечно! Где ему еще быть?

Лебединое… Уже близка развязка первого действия, оркестр играет всё громче, трагичнее, музыка взлетает под своды театра… Поворачиваюсь к Алексу — никого. Я его всё-таки упустил.

Твою дивизию! Пока я хлопал ушами, он смылся. Не иначе, решил меня не впутывать. Что ж, на его месте я поступил бы так же… «Цель вижу, в себя верю».

Музыка оборвалась и зал накрыло аплодисментами. Сейчас народ двинется к буфетам и начнется черт знает что!

Торопливо вернувшись в фойе, я поискал глазами лестницу, ведущую к ложам. По ней спускался разодетый в пух и прах народ. Лёшки видно не было. Я побежал. Плевать на осторожность. Если он сейчас что-нибудь вытворит… Публика шарахалась в стороны, послышались возмущенные крики — пускают мол, всяких сумасшедших.

Не обращая внимания, я пробирался к балконам. Главное, делать вид, что всё путем. Если меня поймает охрана — без Алекса, я имею в виду, — в лучшем случае выкинут на улицу. А в худшем… В полицию? И что тогда будет делать моё Горе?

Вот и ложи. Вышколенные ливрейные, прямо как в Екатерининские времена. В париках, мать их за ногу! Я сделал несколько глубоких вдохов, пригладил волосы, снял куртку и пристроил на стульчик — здесь же все без верхней одежды… Расправив плечи, нацепил своё самое надменное выражение, прямо как раньше, в Управлении. Главное, делать вид, что ты здесь — на своем месте. Выдох и — вперед!

…Рядом с императорской ложей пусто. Не иначе, Горе моё постаралось. Предчувствуя дурное, я заглянул за тяжелую портьеру. Так и есть! Здоровый мужик в синей ливрее и съехавшем на ухо паричке мирно сопит, прислоненный к стенке. Где-то здесь и второй… Можно даже не искать. Ладно, не убил — и на том спасибо. Но скоро их кто-нибудь обнаружит, так что надо торопиться. Вытащив пистолет, я раздвинул шторы…

Сначала показалось, в темной, просторной ложе, уставленной мягкими креслами, никого нет. Потом я заметил тень, и подумал, что это Траск. Нацелил пистолет, но тут же понял, что ошибся. В голове неслось вихрем: «он не пришел?» «Лёшка его убил, тело спрятал, а теперь сидит и страдает?»

И только приблизившись вплотную понял, что Алекс держит на коленях довольно крупный «дипломат». Удивился было, откуда у него чемодан? Но тут же догадался, что это… В горле пересохло, ладони стали липкими, а спина разом взмокла. Реальность ужалась до узкого тоннеля.

— Это то, что я думаю? — он кивнул.

Хотелось спросить, какого черта он держит её на коленях, но это было глупо.

— Открывал?

— Нет.

Присев на корточки, я всё не мог оторвать глаз от черного, даже на вид тяжелого прямоугольника. Есть, конечно, опасность, что она взорвется при нажатии на замок или на крышку… Но обычно так не бывает. Те, кто оставляют бомбы, всегда хотят насладиться паникой жертвы.

— Ты мне не верил! Думал, я сочиняю!

Отложив пистолет, я попытался сообразить, что же теперь делать.

— Я был прав! Он решил взорвать театр, а ты…

— Успокойся. Может, там кальсоны.

Если б не чемодан на коленях, он бы вцепился мне в горло.

— Кальсоны? Ну так давай откроем и увидим! — Алекс взялся за крышку.

— Стой! — я едва успел поймать его за руки. — Что бы там ни было, не спеши… Если старые трусы или мятые газеты, и хрен бы с ними. Полежат. А вот если…

В голове билась одна мысль: «я же знал. Знал, что сегодня — последний день!»

Успокаивал себя, убеждал, что Лёшка ошибается, что просто мутит воду и треплет мне нервы. Предвкушал, как буду читать ему лекцию о вреде параноидальных мыслей…

— Давай так: перекладываем чемодан на стул. Потом я откину крышку, и если там бомба, ты сразу «щелкнешь». Идет? Ничего страшного! Ты её отключишь, а потом мы вынесем эту дрянь из театра. И никто ничего не узнает… — он молча кивнул.

Я взял чемодан и аккуратно, стараясь не нарушить равновесия, опустил в соседнее кресло.

— Готов?

Он поднялся на ноги, и опять кивнул.

— Давай.

Сто двадцать… Сто девятнадцать… Сто восемнадцать…

Сучий потрох! Гребаный псих! Лёшка был прав, этот Траск — ненормальный!

— Ты почему не «щелкаешь»? — я не мог оторвать глаз от таймера.

Сто шестнадцать… Сто пятнадцать…

— Я пытаюсь! Ничего не выходит!

Он тяжело дышал, лицо покрылось потом, и было белым, как бумага.

Сто десять… Сто девять…

— Илюха! Я не могу! Не получается!

Сто семь… Сто шесть… Сто пять…

Спокойно… Спокойно…

— Там, на улице, была стоянка для машин…

— А-А-А! Это бомба! Это бомба! — истеричный визг понесся по коридору.

Я дернулся, и чуть не сбросил чемодан на пол. Оказывается, в ложу вошел кто-то из персонала. Вероятно, услышал, как мы говорим… А может, заметили, что нет охранников… Истеричные вопли удалялись и множились.

Ну всё. Сейчас фойе запрудит народ, образуется давка…

Девяносто пять… Девяносто четыре…

— Должны быть пожарные лестницы! Главное, вынести её из здания…

Я осторожно закрыл крышку, подхватил чемодан, стараясь не нарушить того положения, в котором он был, и, крякнув, выпрямился.

— Давай вперед, будешь расчищать путь. У нас полторы минуты. — Лёшка кивнул, и повернулся ко мне спиной.

Он ошибся всего один раз. Толкнул неприметную, крашеную жуткой коричневой краской дверь… Я вздохнул с облегчением. Думал, наконец-то выход!

Ярко освещенный зал. Зеркала, натертый паркет. И пятьдесят пар удивленных глаз. Мертвая тишина. Девочки — балеринки, похожие на ночных мотыльков в своих серых юбочках и черных трико…

— Срочно покинуть здание! — Лёшка опомнился первым. — В театре бомба! Выходите наружу!

Пятьдесят пять… Пятьдесят четыре… — в моей голове будто горело электронное табло, совсем как в чемодане.

— Как пройти на крышу? — сообразил крикнуть я вслед девочкам. Одна повернулась, махнула рукой куда-то из зала.

— Там… — я выскочил за дверь и огляделся.

Вот! Пожарная лестница! Как мы её прозевали? Правую руку ломило, плечо выворачивало из сустава, и приходилось только молиться: не выронить бы чертов чемодан…

Сорок две… Сорок одна…

Лезть вверх было неудобно, Лёшка толкал меня в спину и поддерживал. Один раз я споткнулся, адски рассадил голень. В спине что-то болезненно хрустнуло и потянулось… Нечеловеческим усилием сохранил равновесие, перевел дух, и полез дальше.

Крыша! Еле протиснулся в люк. Алекс — за мной. Огляделись. Невдалеке — купол главного зала, а мы — на плоской площадке, одна сторона выходит на замерзший канал, три другие — на улицы.

Двадцать… Девятнадцать…

— Бросай её здесь, и прыгаем! — Лёшка тоже едва дышал и был мокрый, как мышь.

— Куда прыгаем?

— В канал! Больше некуда! — он схватил меня за рукав.

— Разобьемся! Тут метров пятнадцать!

Доверься мне! Хоть раз, мать твою так, поверь мне! ДАВАЙ! БРОСАЙ ЕЁ! БРОСАЙ СЕЙЧАС ЖЕ!

Я застыл на краю. Внизу — автостоянка, людей вроде бы не видно. Если оставить бомбу здесь, взрывом никого не заденет…

— ВРЕМЯ ВЫШЛО! — он вырвал чемодан, положил на крышу и потащил меня к краю.

— Там же лед! Разобьемся на хрен!

Лёшка посмотрел мне в глаза, губы продолжали беззвучно шевелиться.

Четыре… Три… Две…

— А хрен с тобой! Давай!

Обнявшись, мы прыгнули, а сзади распухало огромное, огненное, и уже шла взрывная волна, и нарастал грохот, затылок и спину палило жаром, и потом мы ухнули в воду, пробив корку льда…

…Мне шесть лет. Перед нашим домом — стройка. Там страшно интересная яма, метра три глубиной и шесть-семь шириной. Можно играть, будто это — подземная крепость или пещера. Зимой в ней скопилась вода и замерзла. Мы с пацанами спускались на лед, и, осторожно скользя, бродили по дну, разглядывая вмерзший мусор…

Однажды лед проломился, и я с головой ушел в черную, ледяную воду. Помню страх. Ноги скользят, я никак не могу встать, ворочаясь в намокшей одежде. Резиновые сапоги не находят опоры. Наконец, собрав все силы, я оттолкнулся и выпрыгнул — воды оказалось по пояс…

В тот раз со мной никто не пошел. Я был совершенно один, и если бы не смог подняться, если бы наглотался воды…

Обожгло холодом. Грудь сдавило железным обручем, не мог ни вдохнуть, не выдохнуть. Барахтаясь в ледяной каше, вновь оказался в детстве. В той самой яме… Но сейчас я не один.

У нас получилось! Мы спасли людей и даже, черт побери, остались живы! Постарался ли мой друг Алекс, или Господь, сжалившись, подставил свою ладонь, но мы остались целы. Нас не разнесло взрывом, и мы не расшиблись насмерть о лед канала. Значит, зачем-то мы еще нужны на этом свете…

— Лёха! Ты где? Лёха… Лёх! — наверное, я рано обрадовался.

Нырнув, стал шарить по дну, но натыкался лишь на какие-то палки и прочий мусор. Вынырнув, оглядел черную воду под взломанным нашим падением льдом.

Сердце сжалось, и… не отпустило. Боль в груди нарастала, темнело в глазах, поплыли цветные пятна… Нет! Нет, мать вашу за ногу! Нельзя сдаваться! Он где-то здесь, надо только хорошенько поискать. В ледяной воде смерть мозга наступает гораздо медленнее… Это я помню из курса по спасению на водах, еще с армии.

Я же умею искать! Меня же Рашид учил! Надо сосредоточиться. Надо… В последние несколько дней я чувствовал себя котенком, которого мать тащит за шкирку, куда ей заблагорассудится. Я всё время был заложником разных обстоятельств — или думал, что это так. Но сейчас… Если не я, то мальчишка умрет. Захлебнется грязной водой и утонет. Действуй, полковник Воронцов! Кроме тебя — некому…

Пытаясь не обращать внимания на разрывающую грудь боль, сосредоточился, и снова нырнул. Сразу наткнулся на башмак. Нога! Я потащил её наверх.

Черт! Это на улице так темно, или я теряю зрение? Вижу только расплывшиеся шары света… На ощупь исследую вытащенное тело. Это должен быть он, Лёшка! Его куртка, руки, голова… Дышит или нет?