Бог Монстров

Глава 1 8

В попытке убить время и отвлечь свой затуманенный чувством вины мозг от Уилла, я брожу по территории в поисках серебряных шкатулок, в которых могут храниться мутации. Это притянутая за уши мечта, но она не дает мне впасть в отчаяние. На самом деле, я иногда ловлю себя на том, что смеюсь от удовольствия, думая о Ремусе и Агате, пытающихся убежать от одного из этих существ. Пока я не нашла ничего, кроме еще большего количества пустых камер и разграбленных кабинетов с обветшалыми столами и стульями, а также записей пациентов, таких выцветших и изодранных, что я не могу разобрать ни единого слова.

Я спускаюсь по лестнице на нижний уровень, мимо одиночных камер, и, спускаясь в темные недра здания, включаю фонарик, который Ремус дал мне, когда я впервые пришла.

Тот, который, по его словам, был для монстров.

Дрожь пробегает по моей спине, когда я открываю тяжелую стальную дверь, которая заедает, скребя по бетону. Дуга света прорезает окружающую черноту, и я не могу заглянуть за ореол, чтобы понять, куда я забрела. Ржавые трубы тянутся вдоль потолка комнаты. Облупившаяся краска и пятна от воды покрывают выщербленные кирпичные стены. Передо мной ряд машин, бесполезных и пустых, их петли заржавели и сломаны, дверцы криво свисают в сторону. Если бы мне пришлось гадать, это место, вероятно, когда-то было прачечной, если судить по разбросанным длинным столам и тележкам на колесиках. Я подхожу к одной из тележек и в свете фонарика нахожу сложенное внутри пожелтевшее белье.

От мимолетного движения у меня по спине пробегает дрожь страха, и я резко выключаю свет. Глубоко вздохнув, я направляю фонарик обратно в тележку и наклоняюсь, чтобы убрать белье. Вспышка коричневого пробегает по простыням, когда две маленькие мышки взбегают по стенке тележки. С моих губ слетает невольный крик, и я отскакиваю назад, наблюдая, как они убегают.

Сердце колотится о мои ребра, я прижимаю руку к груди и делаю долгие, легкие вдохи, чтобы унять страх, пульсирующий в моих венах. Иисус. Направив фонарик вниз, я снова заглядываю в тележку, просматривая ее внутренности, мои мысли возвращаются к крошечным мышкам, бегающим по стенам.

Стены.

Я подбираю с земли тонкий шест и использую его, чтобы размешать белье, чтобы не осталось мышей. Когда в меня ничего не летит, я поднимаю одну из простыней и засовываю фонарик под мышку, держа ткань обеими руками и дергая, чтобы убедиться, что она все еще прочная. Взяв лист, я держу его вытянутым, оценивая его длину примерно в шесть футов. Срочность овладевает мной, когда я откладываю простыню и собираю остальное с тележки, осторожно стряхивая мышиный помет, и ставлю еще шесть на стол. Я просматриваю четыре другие тележки, нахожу еще мышей и чуть больше дюжины ткани.

Всего двадцать три.

Я бы оценила высоту утеса примерно в двести футов или больше. Связываю простыни вместе

вероятно, срезала бы добрую сотню таких, учитывая узлы и длину, используемые для крепления к чему-либо. Достаточно, чтобы спуститься наполовину и упасть в воду внизу. Я понятия не имею, куда оттуда девается вода, да это и не имеет особого значения, потому что куда угодно лучше, чем быть запертой в неотвратимой тюрьме с двумя психопатами, которым доставляют удовольствие пытки.

Я принялась за завязывание узлов, скрепляя каждую простынь с достаточной силой, чтобы оно не соскользнуло при натяжении. Куски лежат свернутыми в стопку на столе, мои руки дрожат от волнения и адреналина, в то время как голова работает, формулируя план действий. Так много вопросов, которые нужно задать, например, как мне вытащить Уилла из его камеры? Как мне отвлечь охранников на достаточно долгое время, чтобы привязать к чему-нибудь веревку из простыней? Каковы шансы, что мы сорвемся с веревки слишком рано и разобьемся насмерть? И если мы все-таки доберемся до берега, сможем ли мы доплыть до него, сможем ли мы пережить то, что там происходит?

Как только узлы завязаны, я сворачиваю простыни в виде длинной веревки, которую перекидываю на плечо. Мне, одной из четырех женщин в этом лагере, немного сложнее скрываться от охраны, которая, кажется, замечает меня каждый раз, когда я выхожу за пределы этого здания. Однако мне нужно где-то это спрятать. Где-нибудь в безопасном и удобном месте, готовом к работе, когда придет время, а моя камера — не вариант, учитывая, как часто Агата и охранники приходят и уходят, и как мало там мест для хранения. Так же легко, как Ремус нашел мою птицу, они наверняка найдут веревку из более чем двадцати листов. Нет, лучшее место — это ряд кустов вдоль края здания, ближайшего к утесу. Если я спрячу его там, я легко смогу вытащить и прикрепить к чему-нибудь.

Добравшись до верха лестничной клетки, я взламываю дверь и нахожу двух охранников, курящих сигареты у входа в здание. Один из них уходит, а еще через минуту за ним следует другой. Как только они скрываются из виду, я выбираюсь из своего укрытия и на цыпочках пересекаю фойе здания. Я представляю, как Агата, как обычно, отключилась с выпивкой. И я понятия не имею, что делает Ремус. Вероятно, что-то мучает. У двери я выглядываю на территорию тюрьмы, где охранники собрались у забора на противоположном конце. Пятеро из них сидят, пригнувшись к земле, в гуще какой-то игры, насколько я могу разобрать. Возможно, в кости, поскольку я видела, как они иногда играли.

Темнеющее небо на пороге ночи предлагает лишь небольшое укрытие, и со свернутыми простынями на плече я выхожу из здания. Прижимаясь к стене, не спуская глаз с охранников, я проскальзываю на противоположную сторону.

Если кто-нибудь из них поднимет глаза, они, несомненно, спросят, какого черта я делаю, и я просто надеюсь, что они не будут стрелять первыми и задавать вопросы после. Однако на данный момент они кажутся относительно увлеченными своей игрой, кричат и смеются, производя достаточно шума сами по себе, чтобы, вероятно, не слышать хруст гравия под моими ногами. Я отступаю за угол здания, пока полностью не оказываюсь вне поля их зрения.

Когда что-то врезается в меня, я непроизвольно выдыхаю, что быстро пресекается рукой у моего рта. Все мое тело напрягается, и веревка из простыней выскальзывает из моей руки.

— Что ты делаешь? От знакомого голоса Тома мои мышцы расслабляются от облегчения, и он убирает руку с моего рта.

Я поворачиваюсь к нему лицом, бросаю еще один взгляд через плечо и наклоняюсь к нему.

— Ты следил за мной?

— Нет, я вышел отлить и обнаружил, что ты ходишь на цыпочках, как девчонка, которая пытается покончить с собой. Он скользит взглядом по упавшим простыням и обратно.

— Что все это значит?

— Я нашел выход. Способ сбежать.

— Что? Парашют?

— Нет. Но … это тоже было бы неплохой идеей. Тряхнув головой, чтобы отвлечься, я

зажмуриваю глаза.

— У меня есть около ста футов веревки. Я могу спуститься и сбросить оставшиеся сто футов. Или около того.

— На самом деле утес ближе к двум пятидесяти. Но настоящая проблема не в этом. Если ты не получишь достаточного толчка от этой стены, ты окажешься на камнях, а не в воде. Примерно в пятидесяти ярдах отсюда есть крутой обрыв, но тебе нужно приложить немного усилий, чтобы обогнуть отмель, и если ты неправильно приземлишься, то сломаешь ноги.

— Ты говоришь так, как будто уже пытался это сделать раньше.

— Все это время в одиночке дает человеку время подумать. Другая проблема — воздействие. Ты попадаешь в воду, задыхаешься и тонешь.

— Все это звучит как гораздо лучший конец, чем быть запертой в камере и беременной детенышем Рейтера.

— Я не виню тебя за это, Талия, поверь мне. Я тоже не хочу быть здесь. Но ты умрешь, пытаясь сбежать из этого места. Оно было создано без возможности побега.

— Я умру, оставаясь в этом месте.

Том проводит рукой по лицу и качает головой. Он указывает в сторону края утеса, где торчит вертикально одна из скал.

— Ты захочешь закрепить ее на том камне. Плотно. Он торчит из стены, и если ты сможешь достаточно раскачаться внизу, то сможете упасть в более глубокие воды.

— Ты мог бы пойти с нами.

— Мы? Ты планируешь взять этого мальчика с собой?

— Что ж, забавно, что я сейчас с тобой разговариваю, потому что следующей частью моего плана было узнать, как разблокировать камеру Уилла.

— Побег одного из вас опасен. Двое — это откровенная глупость.

— Трое, вероятно, невозможно, но я все еще надеюсь, что ты подумаешь о том, чтобы присоединиться.

Пыхтя, он качает головой, глядя в сторону края утеса, который исчезает в темной пустоте.

— Никто никогда не прыгал с того утеса и не оставался в живых, чтобы рассказать эту историю. Ты ведь знаешь это, верно? Не так долго, как существует эта тюрьма.

— Тогда мы будем либо первыми, либо последними. В любом случае, я готова пойти на этот риск.