Бог Монстров

Глава 2 4

Обхватив меня рукой за шею, Титус, кажется, несет большую часть своего веса на себе, ковыляя рядом со мной, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы сделать глубокий вдох. Его легкие в конечном итоге придут в норму, при условии, что он быстро выведет яд.

— Знаешь, мы оба могли там погибнуть. Сучковатые ветки цепляются за мои ноги, когда я переступаю через лесную подстилку, сломанные ветки хрустят у меня под ногами.

— Вероятно.

— Ты не ценишь жизнь. Даже свою собственную.

— Говорит любимая дочь Шолена. Ты хоть представляешь, сколько людей было убито из-за твоего вида?

Я фыркаю от смеха и, спотыкаясь, иду вперед, ловя себя, прежде чем упасть.

— Это исходит от Альфы?

— По крайней мере, я честен в том, кто я есть.

— А я нет? Скажи мне, о, мудрейший…

Он закрывает мне рот рукой.

— Эй! Мой крик заглушается его мясистой ладонью, когда он останавливается.

Мускулы на его плечах напрягаются, он осматривает окрестности, затем тянет меня вниз, за ствол упавшего дерева, как раз перед тем, как свет проносится над землей.

Отдаленные звуки болтовни вполне могли быть людьми Ремуса, обыскивающими лес в поисках нас.

— Мы будем идти всю ночь, — шепчет он.

— Они скоро прекратят поиски, до рассвета.

— Идти сквозь ночь? Что, если там орда? Или койоты?

— Я сомневаюсь, что здесь много койотов. Львы, вероятно, едят их.

— Львы? Ты что, издеваешься надо мной прямо сейчас?

— Нет.

Вскакивая на ноги, он тянется ко мне, но я отбиваю его руку. Нет смысла создавать у него впечатление, что я какая-то бесполезная девица.

В течение следующего часа я следую за ним, пока он ведет меня через темный лес, и клянусь, если бы я могла стрелять лазерными лучами из своих глаз, он был бы мертв.

За исключением того, что я, вероятно, не должна желать ему смерти, потому что каждый раз, когда что-то воет или хрустит, я тем больше благодарна, что он со мной. Кажется, у Титуса есть природное чувство направления в этих лесах, которое, несмотря на то, что я много раз исследовала маленький лес в Шолене, я, похоже, просто не уловила как это возможно. Время от времени он останавливается, чтобы послушать то, чего я не услышала, и продолжает, только когда чувствует, что это безопасно.

В любом случае, я не знаю, почему я думала, что буду той, кто отомстит. Убивать не в моих силах. Никогда не было. С тех пор, как я была маленькой и спасла колонию муравьев от соседских мальчишек, я

всегда знала, что я рождена, чтобы исцелять и защищать. Сейчас я не могу защитить Уилла. Все, что я могу сделать, это оплакивать его.

Убийство Титуса не вернет его, но, черт возьми, я бы с удовольствием посмотрела, как он еще немного помучается у кромки воды.

— Удивительно, что все хищники в этом лесу не охотятся за нами, когда ты топаешь, как новорожденный теленок.

Он говорит спереди.

— Не хуже, чем от тебя, пахнущего так, словно ты только что вылез из болота. Я замечаю, как сгибаются его плечи, когда он отводит их назад, и улыбаюсь тому, что, должно быть, вызывает желание придушить меня, но оно быстро исчезает из-за непримиримого гнева, все еще кипящего внутри меня.

— Зачем ты это сделал?

— Сделать что? Атмосфера скуки в его словах действует мне на нервы.

— Убил моего друга.

— Ты утверждала, что не знала его.

— Не прикидывайся дурачком. Ты знаешь, что мне пришлось солгать.

— Тогда ты знаешь, почему мне пришлось его убить.

— А Том? Я полагаю, он был просто дополнительным убийством, прежде чем ты решился на вечерний прыжок со скалы.

— Ты слишком доверяешь человеку, который выдал все твои секреты.

— Он также дал мне нож, который ты приставил к моему горлу.

— Я знаю. Когда он оглядывается через плечо, выражение удивления соответствует его словам.

— Как ты думаешь, кто сказал ему отдать это тебе?

— Как ты узнал, что я планирую сбежать? Том рассказал тебе?

— Нет. И я этого не делал. Он поворачивает направо к дереву, но когда я перелезаю через упавшую ветку, чтобы последовать за ним, он вскидывает руку, останавливая меня.

— Перерыв на ссание.

Раздраженно отступаю на несколько шагов.

— Недержание мочи, что ли?

— Ты можешь снова стать моей целью, если хочешь.

— Иди к черту. Скрестив руки на груди, я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от того, чтобы поднять один из камней с земли и ударить им его прямо по голове. Или попытаться, во всяком случае.

— Ты настоящий джентльмен.

Через несколько минут он выходит из-за дерева, застегивая штаны.

— Около полудюжины Рейтеров преследуют нас.

В приступе паники я оглядываю лес, не в силах разглядеть ничего, кроме небольшого ореола света, нарисованного луной.

— Где?

— Несколько сотен футов назад.

— Как … как ты их видишь?

— Я не могу. Я чувствую их запах. И теперь они чувствуют меня.

— Что это значит?

— Они будут знать, что нужно держаться подальше.

Осознание щелкает в моей голове.

— Вот почему Рейтер держался от меня подальше, не так ли? Вот почему ты нассал на меня?

— Ты бы предпочла, чтобы тебя изнасиловали вместо этого?

— Абсолютно нет.

— Да. Вот почему я нассал на тебя.

— Что это? Какая-то сила Альфы ?

— Им не нравится наш запах. Они думают, что мы более крупные хищники.

Альфы — более крупные хищники, по сравнению с выглядящими изможденными Рейтерами.

— Итак… тот Бешенный, к которому меня приставили…. Он думал, что я представляю большую угрозу?

— Вероятно, он до чертиков запутался. Мысль об этом заставляет меня подавить смешок.

Мы продолжаем идти, кажется, часами в тишине, по долинам и вдоль гор, и когда первые лучи света выглядывают из-за горизонта, я, спотыкаясь, иду вперед. Без воды и под тяжестью усталости каждый шаг, который я делаю, кажется рутиной. Как будто каждая нога весит по сто фунтов, а от частого дыхания у меня кружится голова.

— Титус … Я так… устала. У меня подгибаются колени, и твердая земля ударяется о мой подбородок. Вспышка боли, сопровождаемая медным привкусом, говорит мне, что я прикусила язык.

Тьма.

Я чувствую себя невесомой, и мой желудок сжимается от ощущения движения. Твердые поверхности, прижимающиеся ко мне, теплые и влажные, и я открываю глаза, чтобы обнаружить, что мои пальцы прижаты к бронзовой коже.

Дважды моргнув, я отрываюсь от груди Титуса.

— Как долго я спала?

— Пол дня.

Извиваясь в его объятиях, я призываю его опустить меня, пытаясь избавиться от смущения из-за того, что он нес меня часами, осматривая наше окружение, брошенные обломки.

— Что это за место?

— Судя по всему, раньше это был улей. Нам нужно найти воду и что-нибудь поесть.

Оглядевшись, можно увидеть разорванные палатки и полуразрушенные, наполовину сгоревшие здания.

— Я не думаю, что мы найдем здесь воду.

— Там, где есть улей, поблизости есть источник воды.

— Это выглядит заброшенным.

— Вероятно, подвергся налету.

— Мародеры?

Он опускается на колени, роется в коробке с тем, что выглядит как примитивная кухонная утварь — ложки и лопаточки, вырезанные из потрепанного временем дерева, — прежде чем достать изнутри флягу.

— Мародеры забрали бы все припасы.

Я следую за ним в одно из зданий, где под моими ногами хрустят обломки и песок.

— Тогда кто это сделал?

За накренившимся столом он останавливается, уставившись на что-то сверху вниз.

Любопытство толкает меня к нему, и меня приветствуют две скелетообразные фигуры, лежащие на полу, их костлявые руки сжимают друг друга в нездоровом жесте. Растрепанные волосы, разбросанные по их разлагающимся черепам, и изодранные платья, говорят мне, что это могли быть две женщины. Мать и дочь, учитывая разницу в размерах. Или сестры. Черная дыра в их черепах отмечает путь пули.

— Они были убиты. Слова вырываются из меня, когда я изучаю их трупы.

— Да.

— Кто мог сделать такое?

— Вначале Легион забирал только мужчин. Это было до того, как они поняли, насколько полезными будут женщины.

— Легион? Я отступаю назад и хмуро смотрю на него, дерзость его ответа на мгновение приводит меня в замешательство.

— О чем ты говоришь? Легион защищал ульи. Они сражались с мародерами, которые убивали и насиловали.

— Ты ничего не знаешь.

— На самом деле я знаю довольно много. Мой отец был Легионером. Он рассказывал мне истории об охоте на мародеров и Альф.

Держа в руках мягкую игрушку, которую он подобрал из-под обломков, он оглядывается на меня, прежде чем выбросить ее.

— Это так? Тогда, возможно, он забыл рассказать тебе истории о том, как он отрывал детей от их матерей. Как насиловали женщин. Мужчин и мальчиков заставляли участвовать в экспериментах в Калико.

— Больница?

Продолжая рыться в грудах разрушений, он достает пару ботинок, которые он бросает на землю, высыпая песок изнутри, и натягивает их на свои босые ноги.

— Так это называлось в Шолене? Он бросает мне пару туфель посимпатичнее, я полагаю, тех, что принадлежали ныне покойной женщине.

Я не отвечаю ему, пока в голове проносятся все истории, которые мой отец рассказывал мне о своих путешествиях по разным ульям.

— Мой отец…. Он сказал, что они забирали семьи из ульев. Они пытались помочь им. Туфли немного облегающие, когда я их надеваю, но достаточно изношенные, и я подозреваю, что они растянутся.

— Это правда? Тебе следует вернуться и спросить своего отца, что произошло на самом деле.

Скривив рот, я проглатываю вспышку гнева, которая поднимается к моим глазам и обжигает угрозой слез.

— Мой отец мертв. Убит Альфой.

— Тогда, вероятно, кто-то был спасен взамен.

Я утыкаюсь ему в живот, изо всех сил прижимаясь к его неподвижному телу в попытке сдержать слезы.

— Мне наплевать, что ты говоришь! Мой отец был хорошим человеком!

— Такими же были отцы, которых он убил. Матери. Дочери.

— И сколько хороших людей ты убил, а, Титус?

Нахмурив брови, он отводит взгляд.

— Уилл тоже был хорош. При звуке моего срывающегося голоса я внутренне ругаю себя за то, что чуть не расплакалась перед ним, и поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Я не хотел убивать его, — говорит он мне вслед. Я пытался сделать это быстро и безболезненно.

Я больше не могу сдерживать слезы. Вероятно, из-за истощения. Слабость так же от голода и жажды. Если я не сменю тему, я наверняка скоро сломаюсь, а этого никто из нас не может себе позволить.

— Где бы нам найти воду?

Вместо ответа Титус проходит мимо меня, выходит из здания, и, еще раз оглянувшись туда, где лежали тела, я следую за ним.