Бог Монстров

Глава 2 6

Звуки достигают моего слуха в черной пустоте. Рычание и щелчки. Они усиливаются, пока не начинает казаться, что они звучат у меня в ухе.

Я резко выпрямляюсь, мои глаза открываются навстречу тлеющим углям, а Юма лежит рядом со мной, на что-то рыча. Напротив меня сидит Титус, столкнувшись лицом к лицу с невидимой угрозой где-то за пределами нашего лагеря, в то время как мое сердце продолжает бешено колотиться в груди.

— Что это? — Что это? — шепчу я, прищурившись, чтобы уловить какое-то движение в направлении заброшенного лагеря.

— Бешенный. Без намека на беспокойство в его голосе, Титус опускается обратно на землю напротив меня.

Снова засыпаешь? Как?

— Разве они не придут … Разве они не попытаются утащить меня?

— Они могут, если ты не прекратишь болтать и снова не ляжешь спать.

— Как ты можешь спать, когда эти твари так близко? Это все равно что пытаться уснуть, когда тебя окружают акулы.

— Акулы обращают внимание только на то, когда вы двигаетесь или производите шум.

Путешествовать с ним — самое неприятное. Я даже не могу сказать, испугался бы он, если бы кто-то утащил меня в пещеру, или счел бы, что одним ртом стало бы меньше. Если говорят, что сердце Альфы каменное, то на самом деле это сердце с апатичной подливкой и черствыми бисквитами.

Юма продолжает рычать, но не двигается с места. Я не слишком много знаю о собаках, за исключением того, что у большинства животных, похоже, есть чувство самосохранения и обороны. Тот факт, что он не убежал, говорит мне о том, что он, вероятно, тоже считает это место самым безопасным.

Прерывисто выдыхая, я ложусь спиной на собаку, не сводя глаз с того места, откуда доносятся звуки Бешенных, что неизбежно удерживает мой взгляд на спине Титуса. В свете костра я изучаю шрамы под слоем грязи на его коже. Длинные шрамы. Короткие. Круглые и странной формы. Многие из них сгруппированы, как рельеф.

Столько страданий запечатлелось в одном участке его тела.

Это тоже не боевые шрамы. Мой отец был офицером легиона и сражался большую часть моего детства, но он никогда не возвращался домой с такими ужасными шрамами.

Отметины на Титусе — следы жестокости и издевательств. Этот человек перенес такие страдания, которые я, вероятно, даже не могу себе представить. Познал боль, подобной которой я, возможно, никогда в жизни не почувствую.

Он выжил.

Пока я продолжаю смотреть на его спину, отвлекая внимание от Бешенных, мои веки тяжелеют от сна.

Доверяя Альфе, я закрываю глаза.