Большой футбол

XIII. ПРОФЕССИОНАЛЫ

За Кубок мира. — Париж.—Музыкальный завтрак. — Опять «система игры»! — Заседание у Косарева. — Грозный противник. — Злата Прага. — «Жиденице». — В гостях у горняков. — «Скандал в Кошице». — Коллекция Мартыненко. — Генрих все предвидел.

В конце сентября 1934 года в дождливый осенний вечер я сидел у себя в кабинете и разбирался с иммобилями, активами и пассивами. Летний футбольный сезон заканчивался. Я смотрел в гроссбухи, а в глазах моих мелькали футболисты, взлетали мячи, неистовствовала публика на трибунах...

Недавно я вместе с нашей сборной приехал из Парижа. Там в программе международного антивоенного слета разыгрывался и футбольный турнир. Это была волнительная поездка. На пограничной станции Негорелое начальник подразделения Мартыненко, ярый болельщик, хорошо знает наших футболистов, проезжающих границу. У Мартыненко на заставе есть футбольная команда, и у нее солидная коллекция мячей, которыми советские футболисты добивались побед на полях Германии, Австрии, Франции, — при возвращении из поездки каждая команда дарит пограничникам на память футбольный мяч.

Мартыненко дружески напутствует нас и напоминает о том, чтоб мы не забыли на обратном пути о славной традиции.

Поезд медленно приближается к пограничной арке, на которой лозунг:

«Коммунизм сметет все границы».

Замечательный лозунг! Но жизнь напоминала о том, что глагол «сметет» стоит в будущем времени. А пока: «Прошу пане пашпорта!» Польские пограничники проверяют наши заграничные паспорта и вещи...

Экспресс «Норд» по маршруту Столпце — Париж наутро доставляет нас в Германию. Слова немецких пограничников звучат как резкий окрик. Хлопанье дверей. Топот каблуков. Ни одной улыбки. Наш поезд пересекает Берлин. Имперская столица расцвечена флагами. Повсюду портреты человека. У него чаплинские усики и косо приспущенная на лоб прическа. На улицах в изобилии коричневые куртки и черные мундиры. Экспресс не задерживается на городских вокзалах столицы. Две-три минуты стоянки, и многочисленные сотрудники дорожной службы с красными лакированными ремнями через плечо, рослые, толстые, отрывисто командуют, захлопывая за пассажирами двери вагонов. Ни одной улыбки. Ни у них, ни у нас. Уж очень хочется миновать поскорее это страшное государство.

Вот и Франция. Тут уж улыбок хоть отбавляй. Однако улыбки не смягчают строгости таможенных требований. Неначатую банку черной икры следует распечатать и хоть немного коснуться ложкой, пачки папирос вскрыть: борьба с контрабандой!

— Да, но вы же видите, что это для собственного потребления. Зачем же сейчас есть черную икру, когда мы сыты, и вскрывать папиросы, когда портсигары полны?

— Власти! Они считают, что даже черная икра в руках советских людей становится красной.

Он улыбается, мы тоже...

Пришлось поесть икры и вскрыть все коробки с папиросами.

Когда таможенник узнает, что мы футболисты, он вываливает кучу спортивных новостей, осыпает комплиментами советских спортсменов, кричит, что во Франции очень интересуются предстоящим выступлением. Сперва мы думаем, что он любезностью хочет отплатить нам за вскрытие папирос, но, оказывается, он весьма искренен. Простые люди Парижа действительно проявили большой интерес к нашей делегации.

Поезд тихо подходит к перрону Северного вокзала

Парижа. Еще мы не вышли из вагона, когда услышали рокочущий шум, похожий на морской прибой. Это тысячи французов приветствуют нас.

— Совьет пар ту! (Советы повсюду!) — скандирует толпа, заполняющая все проходы вокзала.

По-видимому, даже организаторы встречи не ждали такого скопления людей. Председатель рабочей спортивной организации Франции Рауль Шапоан взволнованно здоровается с нами. Он энергично распоряжается, как и куда нам лучше пройти.

Многотысячный хор встречающих на площади грянул «Интернационал»... Это был незабываемый порыв солидарности рабочего народа. Мы подхватываем песню и поем по-русски:

— С Интернационалом воспрянет род людской...

Париж — удивительный город. Народ здесь общительный и гостеприимный. Рауль Шапоан показывал нам достопримечательности Парижа. Начиная с незабываемой панорамы с высоты Эйфелевой башни до Музея восковых фигур, где рядом с великими государственными деятелями всех времен стоит фигура авантюриста Стависского, а на первом плане в классической позе гостей встречает гордость русского балета Анна Павлова. Монмартр и Латинский квартал, Большие бульвары и Монпарнас, Лувр и Нотр-Дам — все было нам интересно и дорого.

Не обошлось, конечно, и без курьезов. Мы со Станиславом Леутой случайно зашли в кафе, где вот уже полчаса сидел за столиком Анатолий Иванович Григорьев, секретарь комитета физкультуры.

— Не подают! — пожаловался он нам. — Вот уж который раз заказываю официанту. Он кивнет головой, а есть не приносит. Сижу голодный и слушаю музыку.

На эстраде аккордеонист и скрипач уныло выводили блюз.

Подбежал официант, и Анатолий Иванович еще раз ткнул в прейскурант. Официант вежливо поклонился и отошел. Тогда сидевший за соседним столом посетитель, слышавший наш разговор на русском языке, сказал Анатолию Ивановичу:

— Вы, кажется, хотите есть, а заказываете музыку. Оркестр играет для вас. Это прейскурант музыкальных номеров. А вот прейскурант блюд.

И он любезно передал меню.

Добродушный Анатолий Иванович вместе с нами до слез смеялся над своим музыкальным завтраком...

После очередной игры, которую наша команда выиграла у рабочей команды Швейцарии, мы прогуливались по Большим бульварам. Невдалеке от Гранд-Опера к нам подошел высокий блондин. Мы разговорились. Оказывается, он смотрел матч и узнал нас. Он тоже футболист, играет за один из французских клубов. Его имя Жюль Лимбек. Он видел нашего конкурента — сборную команду Норвегии. Жюль считает нас более техничными и быстрыми. Однако он отдает норвежцам предпочтение в тактике, или, как он сказал, в «системе игры».

Мы недоумевали:

— А какова же наша система игры?

— Простите, но у вас никакой системы игры нет.

Нельзя сказать, что нам понравилось это категорическое утверждение. Но спорить не стали. Перед нами широким зеленым проспектом, поднимаясь вверх, открывалась панорама Елисейских полей. Вечерний Париж, залитый электрическим светом, в блеске разноцветных реклам, снующих автомашин и нарядной толпы, не располагал к дискуссии о футбольной тактике.

— Что он хотел сказать? Как так нет системы игры? — рассуждали мы у себя в номере перед сном — Николай, Александр и я.

Вахаб в Стамбуле говорил о новой футбольной системе, Жюль Лимбек об этом же говорит в Париже. Что это за система такая?

Матч с Норвегией приобретал особый интерес.

Мы обыграли Норвегию со счетом 3:0. Победа далась не легко. Однако норвежцы никаких тактических откровений, как нам казалось, не продемонстрировали. В пылу игры мы не придали особого значения тому, что их центральный хавбек держался в глубине своей обороны. Никаких других особенностей в их тактике не заметили.

О, мы были довольны победой! Довольны ею были и в Москве. Телеграммы в адрес команды. Телефонные звонки. Поздравления. Приветы обладателям Кубка мира сыпались со всех сторон.

На границе нас восторженно встретил Мартыненко. У него прибавился еще один трофей — мяч, которым игрался финальный матч!

Приятно возвращаться домой с победой!

В Москве нас чествовали, как и полагается в таких случаях: «Сборная Москвы выиграла Кубок мира!» Но были и скептики. Они продолжали сомневаться.

— Подумаешь, — говорили они, — сборную Норвегии обыграли. Ведь это же опять-таки рабочая команда. Это же не профессионалы! — Скептики не желали считаться с тем, что эта рабочая команда была не слабее национальной буржуазной сборной Норвегии!

Профессионалы, профессионалы! Как надоел этот жупел, которым не уставали нас пугать. Когда же мы померяемся силами с этими самыми профессионалами?

Так думал я, сидя за гроссбухами в своем кабинете на фабрике.

И вдруг телефонный звонок.

— Завтра утром вызывают в ЦК ВЛКСМ. Возможно, по поводу предстоящей поездки в Чехословакию. Будем там играть с профессионалами, — говорит мне в трубку Николай.

Назавтра, взволнованные, мы шли на Старую площадь. В кабинете у Александра Васильевича Косарева совещание. Руководители комсомола и Всесоюзного комитета по физкультуре и спорту решили обменяться мнениями о предстоящей поездке в Чехословакию.

— Ну, что скажете вы, товарищи специалисты? — обратился к футболистам сборной команды Александр Васильевич.

Он встает из-за стола и, похаживая, улыбается своими прищуренными глазами.

Мы мнемся. Не легко ответить. Надо брать на себя смелость и сказать, что обязательно выиграем у чешских профессионалов. Поди-ка скажи! Нам предстоит играть с одной из лучших команд Чехословакии. Мы знали цену чешскому футболу. В этом году первенство мира выиграли итальянцы. Чехи дошли до самого финала. А в финале итальянцы вырвали победу со счетом 2:1. Это была нашумевшая игра. В необъективном судействе упрекали судью, который будто бы до матча подвергался давлению чуть ли не самого Муссолини. Игрокам итальянской команды дуче обещал персональные автомашины и какие-то баснословные суммы. Чехи вели матч со счетом 1:0, и лишь за несколько минут до конца итальянцы получили минимальный перевес.

Чехи вернулись в Прагу некоронованными чемпионами. Старожилы города говорили, что со времени приезда Франца Иосифа на вокзале не собиралось столько народу. Футболистов с вокзала восторженные почитатели разносили по домам на руках. Планичка, Женишек, Пуч (забивший итальянцам гол), Свобода, Соботка стали национальными героями. Мы знали, к встрече с каким противником надо готовиться, в какую футбольную страну мы едем.

— Ну, что же, значит, не годимся? Молчим? — продолжая улыбаться, нарушает возникшую паузу Косарев.

— Я думаю, что годимся, Александр Васильевич, — ответил Николай. — Гарантировать победу, конечно, легкомысленно, но надеяться на успех можно.

Мы понимаем, что поездка уже дело решенное, и Косарева интересует боевой дух, настроение нашей команды. С совещания мы уходим еще более взволнованными. Встреча с профессионалами становится реальностью.

Болельщик Генрих сбился с ног, оповещая знакомых и незнакомых о предстоящих событиях. Я вернулся домой, когда он пил чай с моей матерью и кричал:

— Это вам не турки! Это вам не рабочая сборная Норвегии! Тут только ноги уноси!

— Царица мать небесная,— вздыхала мама, — изувечат они моих, эти «прессионалы»! — вздыхала и собирала в чемодан мои футбольные доспехи.

В нашу спортивную делегацию входили еще легкоатлеты. Среди них Георгий и Серафим Знаменские, Николай Денисов, Роберт Люлько, Мария Шаманова, Зинаида Борисова.

Последнее напутствие приехавшего попрощаться с нами на вокзал Александра Васильевича Косарева.

Накрапывает дождик — говорят, хорошая примета для отъезда.

В Негорелом пограничник Мартыненко кричит:

— Мячик, которым обыграете «Жиденице», не забудьте!

И опять мы слышим:

— Прошу пане пашпорта!

Едем через Польшу прямо в Чехословакию. Сразу на границе, как только мы пересели в чешский поезд, услышали женский голос.

— Селин едет? — спрашивала проводница на ломаном русском языке.

Это первый вопрос, который нам задали в Чехословакии. Удивительно, она знала даже состав семьи Селина и полюбопытствовала насчет здоровья его дочери.

Оказалось, она читала широкую информацию в прессе о советском футболе. Чешские газеты помогли нам убедиться в том, что футбол в Чехословакии действительно любят. Вся пресса пестрела заметками о предстоящей встрече. В одной из газет на первой странице, рядом с портретом югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Барту, погибших от террористического акта в Марселе, была помещена крупная фотография с надписью: «Футболист — директор фабрики». Речь шла обо мне. Оказывается, то, что я работаю директором фабрики и одновременно играю центрального полузащитника, удостоило меня газетного соседства с королем и министром. Сенсация! Не очень-то хорошо я чувствовал себя от соседства с покойниками.

На вокзале в Праге какой-то толстяк, представитель рабочего кооператива, широким жестом протянул мне руку и дружески закричал, как старому знакомому:

— A-а! Директор!

Он тряс мне руку и с большим любопытством разглядывал меня, громогласно смеялся, разводил руками и все повторял:

— Директор!

Сборная Москвы 1928 года. Слева: С. Егоров, Ал. Старостин, И. Троицкий, Ф. Селин, М. Рущинский, М Леонов, С. Леута, П. Исаков, В. Блинков, А. Холин, И. Старостин.

Сборная СССР — сборная Турции, 1932 год. Бурхан (полосатая футболка) атакует Н. Старостина.

Сборная СССР и сборная Турции в Стамбуле в 1925 году. Крайний справа стоит судья И. И. Савостьянов.

Я спросил этого жизнерадостного болельщика, чему он так удивляется, у нас, мол, все футболисты работают или учатся.

Тогда он разыграл целую пантомиму.

— В Праге директор — это вот что, — пояснял толстяк. Он развел руки от носа в стороны, выпятил живот и сделал перед ним округлое движение руками, при этом он придал физиономии каменное выражение. Все это означало, что директор должен быть с усами, с брюшком, важный, солидный — буржуа, одним словом! А тут... худой, молодой, да еще футболист! И он принялся отчаянно взмахивать ногами, демонстрируя игру в футбол.

Все мы — игроки, репортеры, фотокорреспонденты — дружно смеялись. Окруженные толпами встречающих, мы двинулись в отель «Акса». Толстяка прихватили с собой и в гостинице долго беседовали, стараясь из разговоров с болельщиками и газетчиками уяснить особенности чешского футбола.

В качестве тренировочного матча перед генеральным сражением мы приняли предложение рабочей Федерации ФПТ и сыграли с ними на стадионе «Спарта» одну игру, которую и выиграли с большим счетом.

Но эта победа не вскружила нам головы. По отзывам местных специалистов, «Жиденице» обыграла бы эту команду с не меньшим результатом.

— Почему мы играем с «Жиденице»? — спрашивали мы у наших руководителей. — Что это за команда? Почему не со «Спартой» или «Славией»?

Вопросы закономерные. «Спарта» и «Славия» — команды, стяжавшие себе европейскую известность. Встреча с ними нам казалась интересной, и именно на этом мы и настаивали. Однако руководители чешского футбола рассуждали по-другому. К моменту нашего приезда «Спарта» и «Славия» были не в порядке. Лидером национального чемпионата была молодая профессиональная команда «Жиденице», незадолго до этого нанесшая поражение «Спарте». Хозяева рассуждали просто. В случае поражения «Спарты» или «Славии» будет нанесен большой урон чешскому спортивному престижу. А шансов на выигрыш у нас «Жиденице» имеет больше.

Мы гуляли по Золотой Праге.

Куда бы мы ни зашли, нас сразу узнавали. Нас все больше и больше удивляла популярность футбола в Чехословакии.

Фасон шляпы и сорт конфет носил название «Планичка», резинки — «Женишек», галстуки — «Соботка». Кажется, даже фокстрот назывался «Пуч». Чехи чтили своих футбольных кумиров.

Стоило зайти в магазин, как сейчас же раздавались приветственные возгласы. Плотный пожилой владелец универмага спешит навстречу.

— А, советские футболисты! — И сразу гостеприимное предложение выпить кофе и совсем уже неожиданная любезность:

— У нас цены «префикс», но футболистам пятнадцать процентов скидки!

И вопросы, вопросы без конца.

— С кем вы встречались из европейских команд?

— Профессиональный ли в СССР футбол?

— Как сыграете с нашими?

«Да, вот именно, как сыграем с вашими? — думаем мы. — Если бы мы могли на этот вопрос ответить!»

Но наш любезный «господин универмаг» сам отвечает:

— Вы играете хорошо, но наши побьют вас со счетом три — один. «Жиденице» — прима квалита!

— Тем лучше, — говорим мы, — интереснее будет играть.

И раскланиваемся с разговорчивым «господином универмагом».

А Москва не перестает напоминать о себе телефонными звонками и телеграммами.

— Вы их побьете, — подбадривают нас далекие друзья.

Радио сообщает, что в Брно, где состоится игра, еще с вечера отправились переполненные поезда с болельщиками, забиты все гостиницы, заняты все пансионаты.

А мы лежим у себя в номере, и сон нейдет...

Уже в три часа утра, изнемогая от бессонницы, я шепчу лежащему рядом Александру:

— Спишь?

— А ты?

— Я, как видишь, сплю.

— И я, — вздыхает Александр.

— Я нашел сегодня пуговицу.

— Какую пуговицу?

— Чешскую.

— Ну и что?

— Хорошая примета.

— Глупости.

Я и сам знаю, что глупости, но все-таки...

Александр разглядывает чешскую пуговицу, потом отдает и отворачивается от меня.

— Не мешай спать.

— Я не мешаю, но ведь ты и так не спишь.

— Не твое дело!

Я тоже не верю в приметы, но чешская пуговица в данном случае себя оправдает.

Утром мы засыпаем. Нас будят. Пора ехать.

Осенний пасмурный день без дождя. Свежо. Однако мы дрожим не от холода. Это предстартовая лихорадка. Трибуны набиты до отказа. Мы стоим на гаревом, без единой травинки поле, а против нас профессионалы. Вот они, эти загадочные волшебники мяча! Преодолевая нервную дрожь, мы внимательно разглядываем противников, пока идет обычный церемониал, обмен приветствиями, вымпелами, цветами.

— Ну, что скажешь? — кивая на чехов, обращаюсь я к стоящему рядом Станиславу Леуте. Он смуглый, и на лице его как-то особенно заметна необычная бледность.

— Сейчас прояснится, — с натянутой улыбкой отвечает мне Леута. Он у нас самый старый игрок. Уж десяток лет Станислав выступает за сборные команды. Ему в конце футбольной карьеры особенно интересно сыграть первую встречу советских футболистов с профессионалами. В самом деле, чего же достиг наш футбол за семнадцать лет советской власти? Позади победы над Турцией, Швецией, Норвегией и многими другими любительскими зарубежными командами. Но, может быть, это призрачные победы? Может быть, они ничего не стоят перед лицом этих спортсменов-профессионалов и нас разобьют сейчас с двузначным счетом?

Свисток, и игра началась. Уже через пять минут после начала мы осмелели.

— Станислав! Играем? — крикнул я Леуте.

И он подтверждает:

— Можем!

Откуда это заключение? Да очень просто. Первые пять минут игры поучительнее, чем десять лет разговоров об игре. Мы увидели, что наши противники так же ошибаются в ударе по воротам, как и мы: левый инсайд ударил выше планки. Мы бежали не тише их: я без труда догнал левого края. При обводке они не обходятся без потери мяча: Никишин, Леута, Тетерин удачно ликвидировали попытки их пройти финтом. Наконец мы увидели, что ворота чехов не неприступны; только высшая степень волнения не позволила взять их в самом начале матча. Сергей Ильин стремительно прошел до лицевой линии и передал мяч назад, в центр. Якушин тут как тут. Он перехватил мяч и оказался перед воротами один на один с вратарем. Нет, он, этот хитроумный Михей, не ударит опрометчиво! Он хозяин позиции. Зачем неосмотрительно бить, когда никто не мешает! Он подведет мяч поближе. И при затаившем дыхание переполненном стадионе Якушин тихонько продвигается к вратарю. Десять, девять, шесть, пять метров остаются до ворот. Вратарь безнадежно стоит у своих ворот. Защитники далеко, вратарь одинок. И тогда, подведя мяч на три метра, Якушин вдруг судорожно взмахивает ногой и вместо удара тихонько толкает мяч прямо в руки ошеломленного вратаря. Непостижимо! С такого положения игрок любой дворовой команды забивает гол. А Михей, знаменитый Михей, вдруг спасовал. Вот она, сверхъестественная сила волнения.

В последние минуты первого тайма мы все же забили два гола: Якушин головой и Вадим Потапов пушечным дальним ударом. В перерыве мы бездумно растрачивали свои силы: давали телеграммы в Москву, принимали поздравления, орали, хохотали.

«Нам не страшен серый волк» — с таким настроением выходили мы на второй тайм. Возмездие не замедлило. Прошло всего четверть часа, а счет игры стал 2:2!

Двадцать минут после этого штурмовали наши ворога чехи. Двадцать минут шла героическая оборона. Мы выстояли. А когда осталось играть десять минут, то среди бурно шумящего стадиона раздался отчаянный возглас Якушина:

— Володя, дай!..

И Володя Степанов дал. Замечательный продольный пас на вырыв! Михей успел грудью протолкнуть мяч и проскочить между двумя защитниками. Нет, сейчас он не подкрадывался к воротам. Он летел стремглав на своих длинных худых ногах, неумолимо приближаясь к воротам, яростно преследуемый полузащитниками. Михей успел ударить с шестнадцати метров, и мяч с силой влетел в нижний угол ворот.

Двадцать с лишним лет прошло с тех пор. Но как ясно я вижу перед собой эту картину! Вратарь чехов в броске левой рукой тянется за мячом; сшибленный после удара на землю Якушин; мяч, пересекающий линию ворот; восторженный крик наших ребят и унылые лица чешских футболистов.

— Чешская пуговица! — кричу я Шурке. — Понял?! Помогла! — А он, разгоряченный, мокрый от пота, переживший за эти двадцать минут гнетущий страх за упущенную победу, зло кричит мне:

— Играй!

То, что происходило потом, знакомо всем любителям футбола — и Игрокам и зрителям. Для одних время остановилось, и казалось, что минуты превратились в часы, для других минутные стрелки бежали со -скоростью секундных.

Мы хотели удержать результат за счет ухода в оборону и, конечно, попали в тяжелое положение. Чехи атаковали нас всей командой. Отбитый мяч, как бумеранг, возвращался к нашим воротам. Но все же нам удалось устоять. Матч был выигран. Вот сейчас уже можно принимать поздравления и давать телеграммы.

Усталые, довольные, сидели мы вечером в гостинице, обмениваясь впечатлениями о матче. Наш руководитель Иван Иванович Харченко, волновавшийся на матче больше всех, сейчас довольно развалился в мягком кресле и потягивал через соломинку лимонад.

— А я был спокоен, — процедил он, — мне накануне приснился пожар. Это всегда к удаче.

— А я был уверен в чешской пуговице, — сказал я, вынимая из кармана свой талисман.

— Кстати! — вдруг вступил в беседу Александр. — Пуговица эта ведь моя! — И он показал на пустую пиджачную петлю. — Я ее потерял в коридоре. Надо будет пришить.

Подвел меня талисман!

Конечно же, не пуговица и не пожар Ивана Ивановича принесли нам успех...

После матча мы втроем — Александр, Сергей Иванов и я — поехали в Бартельсдорф в гости к рабочим-горнякам. В громадном зале собралось много народу. Гостеприимные хозяева радушно встретили нас. Нас попросили спеть русские песни. Отказываться было нельзя. Нас вывели на середину зала, и мы оказались окружены плотным кольцом зрителей. Это был убийственный концерт. Ни у меня, ни у Александра абсолютно нет музыкального слуха. Но, как говорят французы, «положение обязывает». Сергей Иванов только в ужасе косил глазами на нас, когда мы с Шуркой уныло, как слепцы на ярмарке, тянули: «Вот мчи-и-ится тройка почто-о-вая...»

Аудитория прощала нам артистическую бездарность. Бурные аплодисменты были наградой за нашу самоотверженность.

Наутро, приехав в Прагу, узнали, что, пока мы трудились на ниве культурных связей, наши бегуны обыграли буржуазную легкоатлетическую команду.

Смотрели мы на Пражском стадионе матч двух чешских команд.

«Славия» легко обыграла своего противника, команду «Колин». Матч не носил большого спортивного интереса. Все же впечатление от футбола осталось хорошее. Пленяли техника игроков, непринужденная манера работы с мячом в довольно быстром темпе. Система игры на наш взгляд заметно не отличалась от нашей, разве что несколько острее вперед были выдвинуты центрфорвард и крайние нападающие. А полусредние более, чем принято у нас, были оттянуты назад. В защите персональные функции те же, что у нас — полузащитники держат крайних нападающих.

— Ну что? Как играют? Сильнее «Жиденице»? — спрашивали мы друг друга.

— Технически посильнее нас. В темпе нам уступают. Тактически ничего нового. Играют в классе «Жиденице».

В Карлсбаде, куда мы ездили с экскурсией, мы прочли в пражских газетах сенсационные заголовки: «Арест советских спортсменов», «Скандал в Кошице». Мы поспешили в Прагу. Выяснилось, что наши легкоатлеты действительно подверглись аресту. В день национального праздника в Кошцце группа спортсменов вышла погулять по улице. Популярных Серафима и Георгия Знаменских, Роберта Люлько, Марию Шаманову, Зинаиду Борисову сразу узнали. Их стали приветствовать, окружили, славили хором. Фашиствующие элементы, усмотрев в этом крамолу, сообщили в полицию. А когда наши легкоатлеты возвращались домой, около гостиницы их настиг автокар, из которого выскочила куча полицейских. Наши атлеты были приговорены к трехдневному тюремному заключению и высланы из пределов Чехословакии. За что — мы так и не поняли. За нарушение общественного порядка? Но ведь это не они, это их приветствовала толпа на улице! И разве это «нарушение порядка», когда болельщики одной страны приветствуют спортсменов другой страны?

Тяжелые времена наступали в Чехословакии. Фашизм стучался в двери этой страны.

Лишь в Берлине к нам присоединились Мария Шаманова и Зинаида Борисова. А в Варшаве и все остальные.

— Спорт вне политики! — провозглашали капиталистические заправилы.

— А спортсмены в тюрьме, — возмущался похудевший за время кошицких мытарств Серафим Знаменский.

В Негорелом пограничник Мартыненко получил в подарок футбольный мяч с надписью: «Москва — «Жиденице» 3:2. Брно. 1934»

И опять друзья на перроне Белорусского вокзала. Мокрые глаза от радости встречи с Родиной. Каждый раз возвращаемся будто впервые...

Громче всех раздавался голос болельщика Генриха, заглушая паровозные гудки:

— Приехали! С победой! Ну что я говорил? Я был уверен! Я предвидел!

Да, мы возвращались с победой. Но в этой победе, быть может, был и залог наших дальнейших поражений. Мы уверились в своей непогрешимости, как это часто бывает, помнили только хорошее и позабыли о слабостях. А главной нашей слабостью, как это покажет ближайшее будущее, была тактика. И эта слабость нам жестоко отомстила.