Большой футбол

XV. ЗА ТЕХ, КТО В МОРЕ!

SOS! — Спортсмены, наверх! — «Торос» идет на помощь. — Англичанка-болельщица. — Одесса волнуется. — Город болельщиков. — Октябрьский праздник. — Король офсайда. — Последний матч сборной СССР.

Я пишу эти строки в дни, когда в Австралии идут XVI Олимпийские игры. Иногда подхожу к приемнику, включаю его, слушаю, не передают ли спортивные новости из Мельбурна...

Много миллионов глаз утром, читая газеты, ищут на последней странице телеграмм о спортивных состязаниях, отчетов о матчах, жадно следят за новыми достижениями. Пересекая огромные пространства нашей планеты, встречаются спортсмены разных стран, Советских спортсменов знают и в Азии, и в Африке, и в Канаде — на всех континентах. Пловцы, боксеры, стрелки, метатели, бегуны, баскетболисты, конники, футболисты, хоккеисты, фехтовальщики, борцы, тяжелоатлеты встречаются со своими спортивными собратьями. Всегда эти встречи интересны. Однако все ли читатели газет задумываются над тем, что путешествия эти связаны с риском, иногда даже с опасностью для жизни? Вот тут-то, в критические моменты, должно прийти на помощь то, что всегда отличает спортсменов, — выдержка, хладнокровие, смелость, а главное, сознание, что ты не просто спортсмен, а что ты советский спортсмен, представитель страны социализма.

Большая спортивная делегация возвращалась из Турции. Всем нам хотелось Октябрьские праздники провести дома, и поэтому все единодушно высказались за безотлагательный отъезд. Капитан «Чичерина» Борисенко, опытный моряк, предупреждал нас, что «покачает здорово». Команда парохода уговаривала не выходить в море, переждать погоду. Однако мы настаивали. Уже 30 октября, куда же откладывать, опоздаем на праздники домой.

Настроение у всех прекрасное. В Турции ни одного матча не проиграли. Борцы, фехтовальщики, теннисисты выступали с успехом. Перед отъездом на «Чичерине» в кают-компании был устроен банкет, после которого, распрощавшись с провожающими, разместились по каютам, отвалили от Турции. Не в первый раз мы пересекаем на «Чичерине» Черное море.

В нашей каюте старая компания. Много лет за сборную команду мы играем вместе и вместе путешествуем: Якушин, Павлов, Лапшин, Александр и я.

За ужином нас качнуло в первый раз. Сначала не заметили. Веселые шутки не прекращались. Обсуждаем схватку Арона Гонжи, нашего чемпиона по классической борьбе, с прославленным турецким тяжеловесом Чабаном. Гонжа проиграл ему и наивно оправдывался:

— Вы понимаете, сутулый он, горбатый какой-то, никак его не ухватишь!

А Виктор Соколов, блестяще выступавший в Турции, в тон Гонже подчеркивает:

— Конечно, что и говорить: горбатого на обе лопатки положить трудно.

Громче всех смеется добродушный Арон. Однако скоро веселье угасло. Все заскучали. Бледный, поднялся из-за стола и отправился к себе в каюту Борис Михайлович Чесноков. Этот миниатюрного сложения спортсмен совершенно не выносит качки. Он не хотел ехать в Турцию, боялся парохода. Его уговорили:

«Как в автобусе, поплывете и не заметите». И в самом деле, туда мы плыли в чудесную солнечную безветренную погоду. Борис Михайлович был в восторге. Сейчас не то... Чесноков проклинал море. Вскоре за Чесноковым последовали другие. Через полчаса за столом кают-компании остались только пять-шесть человек. Море разбушевалось не на шутку. Наш небольшой кораблик швырял по огромным морским волнам шторм.

— Кажется, немного покачивает? — обратился ко мне Василий Павлов, показывая на вспененные валы, вдруг возникавшие где-то над головой, как многоэтажный дом, то вдруг рушившиеся куда-то в бездну.

— Жутковато, — сознался я.

Затихли смех и разговоры. Качка повергла в горизонтальное положение почти всех пассажиров. За ночь шторм достиг максимальной силы. Василий Павлов, часто навещавший рубку радиста, принес неутешительные новости. Терпит бедствие парусник «Товарищ». Мы почти совсем потеряли скорость. Выйдя на палубу, можно видеть, как винт корабля то и дело обнажается и работает вхолостую, когда судно взлетает на гребень волны. Я чувствую, что у меня голова налита свинцом. Но ложиться не хочется: от этого не легче. Однако к обеду наша каюта является в полном составе. В салоне председательствует Василий Николаевич Манцев, руководитель нашей делегации. Возле него пятеро нас, Станислав Леута да еще три-четыре человека. Остальные лежат вповалку по каютам.

Чесноков в корреспондентской каюте лежит желтый, с ввалившимися глазами, под простыней.

— Как самочувствие? — стараясь держаться бодро, спрашиваем его.

Он смотрит из глубины глазных впадин страдальческим взором и еле выдавливает:

— Проклятье! — И через несколько секунд, подумав, с закрытыми глазами повторяет: — Проклятье!

Рядом с ним Кассиль. Голова его обвязана полотенцем. Худощавый Лев Абрамович выглядит сейчас подвижником, отрешившимся от всего земного. Скрестив руки на груди, он стоически переносит страдания. Здесь же всегда неугомонно говорливый, но сейчас приутихший Вадим Синявский.

— Вадимушка! — обращается кто-то к Синявскому. — Надо бы прокомментировать шторм. Волна, еще волна, удар! Мимо!..

Вадим грустно улыбается и говорит:

— Я «вне игры».

На следующее утро состояние «Чичерина» ухудшилось. Павлов приносит новости из радиорубки. Оказывается, капитан запросил Одессу, можно ли нам бункероваться в Констанце. У нас на исходе запас угля. По времени мы должны уже быть в Одессе, а не сделали и одной трети пути. Из Одессы ответили, чтобы бункероваться в Констанцу не заходили: навстречу нам идет ледокол «Торос», который возьмет нас на буксир.

— Шторм достиг двенадцати баллов! — сообщает Павлов.

На палубу выйти нельзя. Свищет ураганный ветер. Вода заливает палубу. Диву даешься, как маленький кораблик выдерживает такое адское напряжение. Трещит корпус. Ощущение какой-то тошнотворной тягости во всем организме. Даже кое-кто из матросов не устоял против качки — морская болезнь не щадит никого.

Наступает третья ночь. Последнее известие, которое приносит Павлов, — это разрешение идти на бункеровку в Констанцу, так как «Торос» вернулся в Одессу: не мог добраться до нас.

Но мы не можем добраться до Констанцы — не хватит угля.

Третьи сутки беспощадной трепки выдерживает корабль. Команда и пассажиры в крайней степени измождены. Жейщины, дети и мужчины лежат безжизненными телами. Сон не идет. Даже не курит никто, запах табака противен. Только койка Павлова пуста — небритый, осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами, он все же неутомимо путешествует в радиорубку за последними известиями.

— Мы послали в эфир «SOS»! — зловещим шепотом сообщает он. — Дескать, спасите наши души! Все в порядке!

— Ничего себе порядок, — гудит со своей койки Алексей Лапшин.

Слышно, как стонет наш кораблик.

Я, видимо, задремал. В два часа ночи вдруг раздался страшный удар, от которого содрогнулся «Чичерин». Посыпались чемоданы, вещи. Попадали с коек люди. Не успели мы опомниться, как последовал второй, еще более сильный удар, и раздалась команда:

— Все наверх!

По коридору уже летят вверх пассажиры. Стремительно проскочил Николай Баскаков, борец-легковес. Он ловко, как заправский моряк, надевает спасательный пояс. Тяжелой трусцой за ним следует изнуренный болезнью Арон Гонжа, просовывая на ходу тучные плечи в спасательный круг.

Наверху, в салоне, собрались все пассажиры. Здесь были иностранцы, сотрудники советского торгпредства с семьями, несколько туристов — бледные, исхудавшие, небритые, перепуганные. А в двери и в стекла салона с ревом рвались потоки воды, остатки разбитых о корабль волн. «Чичерин» содрогался. Катастрофа могла произойти каждую минуту. Встревоженные лица снующих мимо нас и ничего не говорящих матросов.

Помощник капитана объявляет, что сейчас пассажирам будут выданы паспорта и все должны приготовиться к посадке в шлюпки.

Какая посадка в шлюпки? Наш корабль бросает На волнах, как скорлупу от ореха — разве выдержит шлюпка такой шторм? А кругом черное пустынное море, черное небо, свистящий злой ветер...

До нас доносились обрывки фраз, которыми обменивалась команда: «...пробоина в трюме... устанавливают помпы... Подводят пластырь...»

Тут раздался приказ руководителя нашей делегации Василия Николаевича Манцева:

— Спортсмены, ко мне!

Мы окружили Манцева. Тихим голосом он сказал:

— Спортсмены высаживаются последними. Успокойте пассажиров. Помните, ваше настроение должно обеспечить порядок на корабле.

Так все и было. Кое-кто из спортсменов по приказанию Манцева отправился в трюм помогать матросам. Остальные помогали пассажирам перейти из кают с вещами в салон.

Старушка англичанка — откуда и куда она ехала, никто из нас не знал, — старомодная и молчаливая дама, поднялась со своей койки, на которой все время шторма лежала бесстрастная, как мумия.

Мы с Александром вели ее в салон. Она осторожно ступала своими козьими ножками, обутыми в замшевые ботинки на высоких каблуках.

— Кто вы? — спросила она по-английски, повернув к нам свое пергаментное лицо.

— Мы спортсмены, — ответил Александр, — Футбол.

— Футбол? — удивилась англичанка и, брезгливо отвернувшись от него, испытующе оглядела меня.

Когда рассвело, шторм стал утихать. Нас снесло с курса на несколько миль. «Чичерин» сел на мель в двухстах метрах от самого страшного места на Черном море — мыса Мидия. Как утюг, выдвигается этот мыс далеко в море, и на самом краю его чернеют кресты в память о разбившихся об этот мыс кораблях.

Вот шторм и совсем прошел. «Чичерин» на мели. Птицы садятся на корабль — ищут еды. Морская болезнь у всех пассажиров прошла. Пробудился волчий аппетит. Но запас продуктов кончился. Ведь рейс-то рассчитан всего на тридцать шесть часов, а мы в пути уже несколько суток.

Потом, когда вернулись в Одессу, мы прочли в газетах подробности нашего кораблекрушения.

...«Пароход «Чичерин», на котором возвращалась из Турции советская спортивная делегация, из-за шторма продвигался настолько медленно, что у него истощились запасы топлива. Высланный навстречу «Чичерину» ледокол «Торос» из-за шторма вынужден был вернуться обратно в Одессу. В связи с этим Черноморское пароходство по радио предложило «Чичерину» зайти в румынский порт Констанцу для бункеровки».

«Сегодня в 4 часа утра «Чичерин» штормом был выброшен на мель в 10 милях к северу от Констанцы. Пароход находится на песчаном грунте и прикрыт от ветра. Непосредственная опасность не угрожает».

«Несколько улучшившаяся погода дала возможность «Торосу» сегодня на рассвете выйти к месту аварии «Чичерина». Ввиду этого капитан «Чичерина» отказался от предложенной румынскими властями помощи».

В газетах была помещена информация, переданная по радио с парохода:

«Борт парохода «Чичерин» (по радио от нашего спец. корр.) Сидим на мели близ Констанцы. Ждем посланную помощь. Ловим перепелов, садящихся на пароход. Наш спортколлектив по-прежнему шутит, веселится, уверены, что все кончится благополучно. Лев Кассиль».

Да, теперь, когда мы прочно сидели на мели, никто уже не сомневался, что все кончится благополучно.

На календаре 5 ноября. Послезавтра праздник. Ждут ли они нас там? Думают ли о нас? Скорее бы сняться с этого проклятого мыса!

Наконец показался «Торос». Новое осложнение. Волна спала, и ледокол подойти к нам не может. Мелко, а троса, чтобы стащить нас с мели, не хватает. Вот уж действительно: близок локоть, да не укусишь.

Прибыл из Констанцы румынский катер, зафрахтованный специально для перегрузки людей с «Чичерина» на «Торос», и началась новая страда. Для катера волна большая: катер прыгает где-то внизу у нашего борта, как поплавок от удочки, и даже когда его поднимает волна, трапа не хватает.

Спортсмены образовали живой конвейер для погрузки людей и багажа с «Чичерина» на катер и с катера на «Торос». Все было славно организовано.

— Мой чемодан! Мой чемодан! — вдруг раздался отчаянный вопль нашего доктора Дешина. Кто-то уронил в море чемодан, который, вместо того чтоб утонуть, поплыл по волнам.

«Едва ли кто-либо из нас вспомнил о своем чемодане ночью, — подумал я. — Это хорошо, вещи снова приобрели ценность в нашей жизни».

Чемодан выудили, доктор успокоился. Теперь нам предстояла сложная операция — перегрузить на катер старушку англичанку. Она стояла на палубе, и ее пергаментное лицо не выражало никаких эмоций. В старомодной шляпке с наколкой, в бурнусике, отделанном мехом, в замшевых ботинках на высоких каблучках, она, казалось, сошла со страниц романа Шарлотты Бронте.

Когда ей предложили спуститься вниз, она отрицательно покачала головой. Однако другого пути не было. Путь был один — через перила парохода полетом вниз на катер. Мы с Александром подняли ее вверх, переправили через перила, и она повисла за бортом на вытянутых руках. Трудно было прочесть, что написано в ее глазах, когда она смотрела на нас, держащих ее над колыхающимся в волнах катером. Ее тонкие ножки висели в воздухе, и она судорожно ими перебирала, тщетно ища опоры — опоры не было. Мы разжали руки, англичанка полетела вниз. Ребята на катере ловко подхватили ее, и она благополучно перебралась на «Торос».

— Да, я отшен лублью тепер футбол! — сказала она нам, когда мы с Александром тоже перебрались на «Торос». Это была фраза, выученная ею по русско-английскому словарю, который она держала в руках.

«Торос» вымотал из нас последние силенки. Бортовая качка, свойственная ледоколам, не прекращалась до самой Одессы.

Мы брились, чистились, приводили себя в порядок.

Наконец после шестидневного путешествия мы на твердой почве. Одесса встретила нас радушно. Хотя одесситов морскими сюжетами не удивишь, в порту и в Красной гостинице, где мы остановились, собрался весь болельщицкий актив города. Как они волновались за нас! В пароходстве, не умолкая, звонили телефоны — где «Чичерин»? Как чувствуют себя спортсмены? В порту круглые сутки дежурили болельщики, всматриваясь в морскую даль: не идет ли «Торос».

Теперь незнакомые люди обнимали, целовали нас, засыпали вопросами, звали к себе домой, в рестораны, приносили вино, конфеты.

— Дайте им, наконец, отдохнуть! — кричал кто-нибудь из болельщиков, когда в номере набивалось столько народу, что не хватало воздуха.

— Да, да! Им надо отдохнуть! — подхватывали остальные, но никто не уходил.

Наших друзей интересует больше всего сейчас очень деликатный вопрос: не согласимся ли мы провести одну игру в Одессе. Только одну игру!

— В нашем городе открыт новый футбольный стадион, шикарный стадион! А завтра уже праздник. Великий Октябрь! Не в дороге же вы будете проводить праздник! — льстиво уговаривает нас Серафим Пулемет, портовый грузчик, корифей одесских болельщиков.

Двадцать голосов отвечают Серафиму Пулемету:

— Они проведут праздник у нас! Смешно думать, что они не сыграют на новом стадионе! Смешно и дико!

Тогда болельщики делятся на две партии. Одна считает, что нам нужен покой, другая — что лучший отдых — это спортивное состязание.

Пока они спорят до хрипоты, мы с Александром уплетаем яичницу-глазунью в двадцать пять яиц — проголодались в пути.

Громче всех спорит старик Гроссман. Это ветеран одесского футбола, живая история спортивных состязаний за последние сорок лет. Вместе с ним болельщики вспоминают о былой спортивной славе их города. Мелькают имена Богемского, Штрауба, Котова, Злочевского...

Нашим хозяевам есть что вспомнить. Одесса — город-пионер русского футбола. В 1913 году сборная Одессы выиграла в финале у команды Санкт-Петербурга со счетом 4:2 и стала чемпионом России. Вот оттуда-то и пошла слава Григория Богемского, знаменитого центрфорварда, игрока сборной России.

Не меньшую популярность завоевал и Александр Злочевский. Воспитанный в бедной семье, сын прачки, он, как и многие, начал с уличного футбола. Была в городе такая полянка под названием «Черное море». Вот на ней с утра до вечера и гонял мяч босиком будущий премьер Одессы. Морские офицеры заметили даровитого мальчишку. Помогли определиться в мореходное училище, и «Злот», как его любовно до сих пор называют в Одессе, семимильными шагами двинулся по пути футбольной славы. Я еще успел сыграть против Александра Злочевского. Он уже был «старик», что-то около тридцати пяти лет. Рослый, тучноватый, с борцовской шеей, он выглядел очень мощно. Мне запомнился его великолепно поставленный удар.

— Он помнит Злота! — восторженно кричит Серафим Пулемет и накладывает мне на тарелку свежую серебристую скумбрию. — Ешь, мой мальчик, питайся, ты отощал от кораблекрушений!

Серафим романтик. Я помню его еще по прежним приездам в Одессу. Когда-то он во главе группы портовых грузчиков, таких же балагуров и зубоскалов, как сам, в широких шкерах, подпоясанных красными кушаками, являлся в Вагнеровский переулок, возле Французского бульвара, ворочал бревна и кайлил землю. Бескорыстно, так сказать, в порядке общественного энтузиазма, они возводили стадион для популярнейшей одесской команды «Местран».

Однажды одесситы не оправдали его надежд в каком-то междугородном матче, проиграли. Встречая возвращающуюся команду, Пулемет низко поклонился игрокам и преподнес им букет... из репейника и бурьяна.

— От благодарной Одессы! — прокричал он проигравшим футболистам и горько заплакал.

Одесситы умеют ценить футбол и понимают, что такое настоящий класс игры. Вместе с тем они любят в футболе «коники», замысловатые трюки, необычайные приемы. Маленький верткий Тимофей Коваль как-то во время игры вдруг зажал в своих кривых ногах мяч и проворно поскакал с ним по полю, «обводя» противника. Видавший виды одесский стадион взревел от восторга, ошеломленный таким фокусом.

Герман Бланк, бывший игрок сборной Одессы, прославился футбольным аттракционом по названию «рыбка». Когда чуть отпущенный мяч, казалось, шел к ноге противника, Герман Бланк бросался на спину ногами вперед, в последний момент успевая поставить подошву бутсы перед мячом. Создавался неожиданный упор. Противник спотыкался и падал. Бланк вставал, продвигался вперед и проделывал то же со следующим противником. Получалось весьма эффектно.

— А Котов?!

— О, король офсайда! Король офсайда! — перебивая друг друга, восклицали наши собеседники.

Котов в памятном матче сборной СССР со сборной Одессы в 1925 году во главе защиты парализовал нападающих гостей тем, что искусственно создавал положение «вне игры». Судья зафиксировал, по уверению болельщиков, больше сорока офсайдов. Матч, к гордости одесситов, не принес успеха сборной СССР. Тогда сборная СССР так и не забила ни одного гола.

— Так вы дадите Одессе игру?

— А как же они не дадут Одессе игру!

— А кто им посылал на выручку «Торос»? Кто за них волновался, ночи не спал? Одесса!

Сборная СССР дала Одессе игру. Она состоялась на новом большом стадионе. Дул холодный ветер с моря. Моросил осенний дождь. Но стадион был полон. На трибунах бушевали Гроссман и Серафим Пулемет.

А невдалеке сидела наша попутчица, англичанка. Она болела за сборную СССР: я видел, как она аплодировала, когда наши забили в ворота Одессы первый гол.

На другой день мы уехали в Москву. Нас провожали футболисты, Серафим Пулемет, Герман Бланк, все наши новые и старые знакомые. Они не сердились на нас за проигрыш одесситов.

— Мы за красивую игру! — кричал Пулемет. — Вы показали игру, и Одесса вам благодарна. Приезжайте опять, помните, в этом городе любят футбол!

Но еще больше в этом городе любят друзей, даже если они не футболисты.

Это был последний матч сборной Советского Союза перед огромным перерывом.

Следующая игра сборной СССР состоялась только через семнадцать лет, в 1952 году.