Большой футбол

III. ГОРЮЧКА

Фан Захарыч. — Футбол теснит «стенку». — Горючка и Шпроковка. — «Играю на пиджак». — Первый матч и дохлый конь. — Михеев. — Опасные болельщики. — Монтекки и Сахаровы. — Рывок — ключ к скорости. — Пять рублей семьдесят копеек. — Покровитель спорта Битков. — Приключения детективов.

Отец большую часть времени в отъезде. Ученье нам всем шестерым давалось легко. Все были в числе первых учеников в своих классах. Уроки готовили быстро. Поэтому времени свободного оставалось много, и проводили мы его главным образом на улице. А какие развлечения в старое время были на улице — известно. Кулачные бои, или «стенка», как называлась у нас драка улицы на улицу.

В Грузинах первым бойцом был Фан Захарыч. Рыжий биндюжник, краснощекий, лупоглазый, с оловянными глазами, с распахнутой грудью, покрытой огненными волосами, он был заправский стеночник. Собственно говоря, он был Иван Захарыч. Но из-за отсутствия передних зубов у него, когда он представлялся, выходило вместо Иван — Фан. Так его и звала вся Пресня — Фан Захарыч. Кулачищи у него как двухпудовые гири. Всегда полупьяный, он появлялся на «стенке» в критический для его партии момент и зычно возвещал, расправляя широкие плечи:

— А ну, кто с Фан Захарычем?

Обычно, когда появлялся Фан Захарыч, наших били. Единственный, кто всегда выстаивал против него, был Костя Ульянов.

Полная противоположность Фан Захарычу, Ульянов был тонок в кости, смугловат и имел небольшой, почти женский по величине, кулак. Его сила была в хладнокровии. Он владел собой в совершенстве. Как боец «стенки», Костя стяжал себе куда большую славу, чем как футболист. Так же как и нас, футбол отвлек его от «стенки» к зеленому полю.

Николай и Александр также дрались хорошо и вступали в бой, когда мы, огольцы, обычно начинавшие «стенку», уступали место подросткам.

Футбол настойчиво, упорно вытеснял «стенку». В Грузинах возник первый кружок футболистов.

В Большом Тишинском переулке был пустырь под названием Горючка.

Сколько ни застраивался этот пустырь, здания неизменно сгорали. Упорно арендаторы земли вновь возводили постройку, но с тем же упорством огонь все уничтожал. Наконец, убедившись, что «сила солому ломит», хозяева плюнули на пустырь и от дальнейших попыток застройки отказались. Сила, сжигавшая пустырь, была расположена напротив — на другом углу Тишинского переулка и Малой Грузинской улицы. Это была знаменитая Широковка — штаб-квартира воров-рецидивистов и жуликов, добывших Грузинам темную славу самого опасного района Москвы.

Горючка издавна была летней базой уголовно-преступного и деклассированного элемента. Здесь были свои знаменитости, со своими кличками и прозвищами: Колдун, Старик, Торгаш, Меха, да всех и не перечтешь!

Горючка зажата с трех сторон задними стенами домов. Здесь есть проходной двор на Пресненский вал, как раз недалеко от нашего дома. А со стороны Большого Тишинского переулка Горючка огорожена деревянным забором, в котором как раз напротив Широковки небольшая калитка. Сидят «деловые» на траве кучками: пьют самогон, политуру, ханжу, играют в карты. Много этих кучек, окруженных стоящими сзади охотниками полюбоваться азартной игрой. Вдруг резкий свист на весь пустырь. Стоящий «на стрёме» тревожно кричит: «Зеке!» Облава. Полицейские свистки. Быстро появляются городовые. Но, как стая воробьев, стремительно вспорхнули «деловые», махнули через забор — и след простыл. На Горючке ни одного человека — пустырь как пустырь.

Кровавые дела бывали на этом пустыре. Казалось, играют в карты приятели, связанные общими интересами: Старик, Торгаш и Сдобный. Мы знали их в лицо хорошо. Каждый день на Горючке в углу у каменной стены мы гоняли свой литой мяч. Мечут приятели «коротенькую» — штосс.

Старик, совсем недавно эстрадный актер Раздольский, выигрывает. Торгаш уже без денег. В долг игры нет.

— Играю на пиджак! — предлагает Торгаш.

— Нет, не пойдет!

Торгаш вспыхивает. Перебранка. Ссора. Торгаш выхватывает нож. Старик в страхе спасается бегством через забор. Но Торгаш расторопный парень. Напрасно Сдобный хочет удержать его за ногу.

Торгаш отталкивает Сдобного и прыгает через забор. Он быстро догоняет Старика и одним ударом ножа кончает ссору. Старик лежит бездыханный...

Многое видела Горючка на своем веку, трудно было удивить ее чем-нибудь. Но и она все же удивилась, когда вдруг группа футболистов-любителей во главе с Владимиром Воробьевым, братьями Федором и Григорием Шелягиными, Михаилом Голубевым и Сергеем Столяровым решила использовать Горючку как спортплощадку для организованного ими кружка.

Иронически воспринял «деловой» народ эту затею. Но препятствий не чинил. Кто думал тогда, что эта самая Горючка будет началом пути одного из замечательных футбольных коллективов!

Случилось так, что Николай Старостин благодаря увлечению коньками соприкасался с членами Русского гимнастического общества. У РГО была своя футбольная команда, но не было поля.

— Арендуйте Горючку, — предложил Николай секретарю РГО.

Горючку осмотрели, и она была признана приемлемой для аренды.

Кто соприкасался с футболом, тот знает «половодье чувств», охватывающее футболистов с наступлением весны. Стучали молотки, забивались гвозди, врезались в землю лопаты и прочесывали грунт грабли. На Горючке сооружены футбольные ворота. Штанги квадратного сечения сантиметров в тридцать толщиной и гигантская балка-перекладина.

Сто лет можно бить ежедневно по таким штангам — простоят! Павильон для игроков хоть из некрашеных досок и без окон, скорее напоминающий сарай для инструмента, но все же павильон. Есть где раздеться игрокам. Накануне первого матча с командой «Наздар» Горючка была готова к приему гостей. Поле размечено, на воротах железная сетка. Ах, какой она издает приятный звук, когда об нее ударяется мяч! Когда впоследствии перешли на веревочные сетки в воротах, долго как-то не хватало этого шумового эффекта.

В день игры с утра — неожиданность. На самом центре поля лежит дохлая лошадь Фан Захарыча. Как она сюда попала? И куда ее девать? Задачу решили просто. Прямо на поле вырыли яму и тут же зарыли коня. Потный, раскрасневшийся, в котелке и лаковых ботинках, руководил работой энтузиаст-спортсмен, секретарь РГО Николай Тимофеевич Михеев. Как ни старались уложить кобылу в подрытую яму, подтягивая труп за хвост, все же бугор от вздувшегося живота уравнять не удалось. Посреди поля возвышался небольшой холм, и во время матча на глазах у изумленных зрителей вдруг обнажались лошадиные ребра.

Осложнения первого матча на этом не кончились. К началу игры пожаловали все обитатели Широковки. Уголовники быстро взгромоздились на футбольные ворота и, свесив ноги, уселись на верхней штанге.

— Да чем мы мешаем? — недоумевали они. Администратор и судьи умоляли их слезть с ворот.

— Это противоречит всем правилам! Пока вы не слезете, мы не начнем Матч!

Наконец уголовников уговорили слезть с ворот, матч начался, и, к радости Горючки, хозяева поля выиграли.

С этого дня футбол приобрел на Горючке самых пылких болельщиков. Особый восторг у них вызывал Николай Тимофеевич Михеев, неизменно являвшийся на матч в котелке и лаковых ботинках. Михеев не брезгал никакой черновой работой, был разносторонним спортсменом и с неподдельным энтузиазмом играл в футбол. Но не сама игра Михеева прельщала болельщиков, класс его игры был невысок — левая нога у него была «чужая». Бить ею он совсем не умел. Не бил, а как-то тащил мяч. У спартаковцев его «движок» левой принял до сих пор бытующее нарицательное определение. «Михеевский удар» — говорят по поводу не умеющих бить с левой ноги. Но зато он был напорист и поэтому очень результативен. Каждый успех своей команды Михеев отмечал своеобразным аттракционом. После забитого гола он от ворот противника шел колесом, то есть катился через голову на спину вверх ногами, и опять через голову, и так до самого центра поля. Болельщики захлебывались от восторга.

Но не всегда выигрывали хозяева поля. Бывало и наоборот. И вот тогда футболистам приходилось туго. Болельщики Горючки выражали недовольство простейшим способом. Они били гостей-победителей.

— Бей их! — кричал какой-нибудь широковец, и хозяевам поля приходилось занимать круговую оборону, чтобы обезопасить гостей от зуботычин.

Невоздержанность горючкинских болельщиков быстро снискала себе неблаговидную известность. В московских спортивных журналах появились статьи, требующие закрытия этой «опасной», как писали журналы, площадки. Но футбол таит в себе организующее начало. Болельщики Горючки пристрастились к игре, и страх потерять увлекательное зрелище дисциплинировал даже их. Постепенно горючкинцы научились провожать гостей-победителей только уничтожающими взглядами и презрительными репликами.

В отличие от современных болельщиков горючкинцы своих не ругали. Считали, что во всем виноват противник.

Горючка стала поглощать все наше свободное время.

Николай играл за вторую команду. Он отличался в команде тем, что совершенно не умел бегать. Бегал длинным шагом, еле-еле передвигая ноги. Как говорят егеря, бег у него был «улогий». Возможно, это был результат повреждения сустава в бедре. В детстве, гоняя тряпичный мяч, он упал бедром на кирпич и пролежал после этого несколько месяцев в софийской больнице. Так и начал он свою карьеру тихоходным футболистом. Кто видел Николая Старостина на правом краю сборной Москвы в 1922 году, никогда бы не поверил, что несколько лег тому назад это был плохо бегающий футболист. В чем разгадка этой перемены?

Отец нас воспитывал в суровом духе. «Упорство, — говорил он, — побеждает любые трудности. Смелость и упорство те качества, без которых все остальные мужские достоинства неполноценны». Он никогда не обращал внимания, если кто-нибудь из нас являлся к нему с жалобой на обидчика. Мы это знали и защищали наши мальчишеские интересы сами.

Напротив нас жили два брата Сахаровы, одногодки Николая и Александра. В течение ряда лет при встрече, где бы она ни происходила, две пары братьев молча клали ранцы и начинали бой. Как Монтекки и Капулетти.

Драки эти начали Сахаровы. Старостины не отказались. И так день за днем. И вдруг однажды Сахаровы уклонились от боя. Может быть, и даже наверное так, они стали повзрослее и поняли бессмысленность этой вражды, повода для которой не было, ну, буквально никакого. Но тем не менее чувство удовлетворения от победы испытывал даже я. А Николай в свои четырнадцать лет говорил нам поучительно: «Вот видите, сдаваться никогда нельзя!»

Да уж чего-чего, а упорства у Николая хватало. Хватило его, чтобы победить и в борьбе за скорость. Чувствуя, что с тихим бегом добиться успеха в футболе нельзя, он объявил для себя штурм скорости. Штурм сводился к нехитрому, но требующему чрезвычайного упорства делу. Рывки! — вот ключ к скорости. Сто рывков в день при любых обстоятельствах.

На Тверской улице иной раз можно было видеть юношу, вдруг среди толпы стремительно срывающегося с места. Несколько метров предельно быстрого бега и дальше опять нормальный шаг. На лицах прохожих недоумение: «Хулиган? Или сумасшедший?» Впоследствии, когда Николай Старостин сделался одним из быстрейших футболистов Советского Союза, он все же продолжал быть «одержимым», как его обозвала однажды напуганная очередным рывком старушка.

— Андрей, вообрази, — обращается ко мне жена Николая Антонина Андреевна. — Идем с Николаем вчера из театра. Народу полно. Вдруг как кинется от меня со всех ног. Я перепугалась и спрашиваю: «Что с тобой?» — «Рывок, — отвечает. — Сто метров — двенадцать секунд. Медленнее нельзя».

Николай и Александр были старше и, как говорится, шли на темп впереди меня. Но страсть к футболу сжигала нас всех четверых. Что греха таить, нам с Петром часто приходилось завидовать старшим братьям. Так было и с покупкой бутсов. Отчаявшись сделать из нас егерей, отец определил нам путь в коммерсанты. Николай и Александр уже учились в старших классах училища иностранных торговых корреспондентов, получали ежедневно по гривеннику на завтрак в школе. Подсчет не хитрый. Если скрумовские бутсы стоят пять рублей пара, то за сто учебных дней на завтрак приходится как раз две пары бутсов. А если брать один завтрак на двоих, то за двести дней можно накопить на покупку как раз двух пар бутсов.

Ребята заметно худели. Отец в дни приезда спрашивал мать, не болеют ли. Но мать отвечала: растут ребята, вот и худеют. Да еще каждый день на катке.

И вот, наконец, десять рублей в кармане. Торжественный день покупки наступил. Но для Николая он кончился печально. Шурке бутсы купили первому. Белые, скрумовские, как раз те, о которых я говорил в начале книги. Как чудесно пахло кожей! Но бутсы оказались дороже, чем предполагали братья.

Цена их была пять рублей семьдесят копеек. Когда же начали искать бутсы для Николая, то на оставшиеся деньги ничего подобрать не смогли. Ребята обошли всю Москву, но бутсов так и не купили. Николай крепился. Шурка был рад и вместе с тем смущен, сознавая что его радость выросла на несчастье Николая.

На другой день поиски продолжались. А когда надежда уже была потеряна, вдруг на Большой Никитской в магазине Биткова нашли пару подходящих по размеру прекрасных бутсов.

— Ну, хороши? — спросил хозяин.

— Прекрасны! — сиял Николай.

— Плати в кассу пять рублей семьдесят копеек — и айда на поле!

Тут Николай не выдержал. Напряжение двух дней оказалось не под силу даже проповеднику заповеди «никогда не сдавайся». Слезы ручьем полились по щекам. Слезы, по-видимому, были настолько горячие, что разжалобили хозяина. Тем более что и Шурка в порядке братской солидарности ревел не тише, чем Николай.

— Да сколько у вас денег-то? — мрачно спросил хозяин.

— Че-че-четыре... три-три-тридцать...

Хозяин почесал в затылке.

— Ну, забирай бутсы! — вдруг с азартом крикнул он. — Может, из вас не только футболисты, а и люди выйдут!

— Мы постараемся, мы постараемся... — взволнованно благодарил Николай.

Сорок лет прошло с тех пор. Но первые эти бутсы стоят перед моими глазами и даже количество медных блочек на них мною не забыто. Завидно было ужасно.

Но скоро был обрадован и я. Отец купил мне «видоновские» ботинки. Бульдожий нос придавал им особо внушительный вид. Из черного хрома, на крючках, они привели меня в восторг.

— Ну, теперь я настоящий Шерлок Холмс! — прошептал я, не отрывая глаз от новых ботинок.

Путь мой был прямо на Горючку.

Возвращался я домой менее радостный. Ботинки были изранены и истерзаны.

— Ах ты, сукин-ты сын! — в гневе закричал на меня отец, увидев ободранные, разбитые вдребезги ботинки.

«Шерлок Холмс» был тут же нещадно выпорот арапником.

— Доведут они тебя до разорения с этим футболом, — посочувствовал отцу дядя Митя.

Шерлоком Холмсом я себе представился не случайно. В то время мы зачитывались бульварными выпусками приключений знаменитых детективов — Шерлока Холмса, Ника Картера и Ната Пинкертона: «Том Браун — черный дьявол», «Борьба на висячем мосту», «Инес Наварро — прекрасный демон», «Как Джек-потрошитель пойман был»... От этих названий холодело под ложечкой.

Любимой игрой у нас была игра в детективы. Мы мечтали освободить Пресню от уголовников Широковки. Только случай спас меня однажды от трагической развязки в опасной игре. Взрослые ушли в гости. В доме бабушка да я с Александром. Забравшись в письменный стол Ванюшки, Александр обнаружил в ящике револьвер.

— Скрывайся! — скомандовал он. Обычно так предлагалось начинать игру в сыщики.

С револьвером в руках брат выглядел весьма убедительно.

Все комнаты нашей квартиры соединялись между собой. Шурка быстро отыскал меня в Ванюшкиной комнате.

— Руки вверх!

Я и ахнуть не успел, как грохнул выстрел. Пуля, каким-то чудом минуя мою голову, ударилась о подоконник и рикошетом пробила окно. Комната полна дыму, а Шурка пытается уверить перепуганную насмерть бабушку, что стреляют где-то на соседнем дворе. Скрыть происшествие не представлялось возможным, и мы со страхом ждали возвращения взрослых. Но чрезвычайность происшествия так напугала родителей, что нас даже не выпороли. Виноватым признали Ванюшку, оставившего в доме заряженный револьвер. А мы, ребята, были чрезвычайно довольны, услышав замечание отца:

— Пусть уж лучше играют в футбол, чем читают уголовщину.

Приключения детективов на этом закончились.