Будут расставания

ВАЛЯ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ

Значит, и так бывает, — рассуждал Федор, — близкий, родной человек становится далеким, словно он на другой планете, и нет к нему дорог — хоть умри. — Он шел серединой улицы. Фонари, похожие на лимоны, роняли худосочный свет, и только окна домов лучились ярко. В море темноты здания казались белыми башнями, а между ними плыл золотой месяц. В каждом переулке свой золотой месяц задевал рогом красный огонек телевизионной вышки.

Ну, придет сейчас к ней, а что скажет? Разве она отложит свадьбу? Только посмеется: «Обегал ты всех подруг, всем успел нажаловаться! А зачем? Что с воза упало — пропало». И все теперь станут смеяться. И сестры, и отец. Упустил невесту, скажут, срамота!

А может, случится необыкновенное? Увидит она его и очнется, вспомнит все. Федор торопился, словно это действительно может произойти.

В поздний час улица опустела. Федор все еще ходил по тротуару возле Валентининого дома. Он так и не решился войти к ней. Ветер качал карагачи, и тени их дрожали на асфальте. Окна большого дома гасли. Стена становилась похожей на шахматную доску в темных и светлых квадратах.

Федор остановился напротив, у глухой стены. А окна гаснут и гаснут, лишь несколько ярких квадратов осталось. И вдруг в подъезде веселый шум. Обрывки фраз, смех, топот ног — на улицу выходят люди. Федор узнает подруг Валентины. Ему становится не по себе, хочется бежать или втиснуть себя в кирпичную стену.

…Слепнут последние окна на стене большого дома. Остается гореть только одно — розовое от света и счастья.

Значит, все кончено. Валя вышла замуж. И там, за розовым окном, они двое. Федор понимает, что надо уходить, не думать о ней, но остается на месте. Ему больно, и от этой боли он не может сделать шага. Он заледенел, стал холодным, колючим осколком, как голубоватые звезды над городом. Ему лететь вместе с ними и быть одному в бесконечном пути.

Тетя Луша долго не могла проснуться. И только когда зазвенели стекла — на старушку точно холодной водой брызнули. Она села на диване и ахнула: «Стучит кто-то!»

Федора тетя Луша узнала не сразу.

— Кто будешь? — спросила она сонным голосом, поправляя платок.

— Я, тетя Луша.

— Батюшки! — удивилась она. — Это откуда же? Напугал меня до смерти.

Федора бил озноб. Он прижался к батарее.

— Горячего бы, тетя Луша.

— Сейчас, Федя, сейчас. Титан подтоплю.

Она суетилась, точно мать возле сына. Федор закрыл глаза. Тело ломило, сердце не оттаивало. Белый снежный свет вставал перед ним.

— Где же тебя носило? — шептала тетя Луша, наливая кипяток в кружку. — Снимай ботинки — ноги оттирай.

Он пил кипяток и чувствовал, как отходят губы и рукам становится легче. Теперь хотелось только согреться.

Ночью выпал легкий, как пух, снег. На оконных карнизах он лежал ровным слоем — снежинка к снежинке — холодный, летучий. Солнечный луч, заглядывая в окно, позолотил снег, упал на крашеные половицы, и тихий добрый сон растаял. Зазвонил на тумбочке будильник, за дверью послышались шаги, рядом в комнате запела радиола. Наступило воскресное утро.

Илья первый открыл глаза, но не сорвался с постели, как в рабочие дни. Он любил вот так просто полежать, помечтать, разглядывая за окном тополиные ветки, когда первые лучи еще не испачканы дымами, и птицы беззаботно греются на тонких прутиках, в веселом свете.

Сладко позевывая и садясь на постели, Илья увидел, что Федор глядит в потолок потускневшим, тяжелым взглядом.

— Ты что, не спал? — громко спросил он, вставая с кровати. Пружины певуче заскрипели.

Наверное, от этого скрипа проснулся Дмитрий, сразу отшвырнул одеяло и, мигая от солнца, пропел:

— Кукареку! Вставай, поднимайся, рабочий народ! Федор! С тебя пол-литру! — Он опустил на пол ноги. — За вчерашнее дежурство и за выходной…

— Да-а, денек! — согласился Илья и похлопал себя по груди. Подошел, открыл форточку.

— Федька, как кончилось твое свидание? Нормально или жуть дело? Ты вчера много потерял, что ушел — к нам поэты приезжали, стихи читали. «Выходите, звери, из зверинца — я принес ключи от ваших клеток!» Во стихи!

Федор вылез из-под одеяла, убрал волосы со лба. Не поднимая головы, стал заправлять постель. Митя подошел к нему и хлопнул ладонью по спине.

— Остался на бобах? Ну и ну!

Федор обернулся. Щеки у него алели, а подбородок побелел, точно был обсыпан мукой.

— Свадьба вчера была, — ответил усталым голосом.

— Э-э-э, парень, да у тебя никак жар, — Митя приложил ладонь ко лбу Федора. — Отчего это? От любви?

— Не смейся, Митька! — Илья перестал делать зарядку. — Женщины все могут!

— Что? — хихикнул Митя. — Что могут женщины?

— Могут дать человеку счастье, окрылить, — серьезно сказал Илья, — а могут и отнять веру в жизнь.

— Брось, Федор, кукситься, — смеялся Митя, — просто у тебя самолюбие играет.

— Я же не деревянный, — сказал Федор, поправляя на постели подушку. — Обидно… Думал, как у людей будет, дождется.

Илья с Дмитрием переглянулись. Федор дышал как после тяжелой работы и облизывал губы.

— Ты, может, простыл? Сунь градусник под мышку, — посоветовал Илья.

— В таком разе, ребята, не дурно выпить.

— Может, к вечеру, ребята. Сейчас мне в институт, — Федор подошел к вешалке, погладил пальто. — Мне неохота идти, но что делать? — Снял шапку, выронил ее из рук. Неловко нагнулся, поднял. Стал надевать пальто, попадая с трудом в рукава. Он толкнул дверь и пригнулся, словно для того, чтобы легче пройти, но попятился.

Через порог хозяйкой ступила Рита, в белом фартучке, в домашней косынке.

— Пожалуйста, не расходитесь! — сказала она. — Все будем пить кофе.

— Слышал? — Илья поймал Федора за рукав. — Общественный завтрак, оставайся. Женская инициатива.

— И покрепче что-нибудь найдем! — добавил Митя, доставая из тумбочки зубной порошок.

— Пожалуйста, не ломайся, Федор, — сказала Рита. — Девочки напекли оладий.

— Я понимаю, — Федор серьезно смотрел на Риту. — Но мне в институт. Опаздываю.

— Но сегодня воскресенье, Федя!

— По расписанию у нас сегодня лекции.

Он ушел.

— Риточка! — Дмитрий подмигнул. — Федя попал в историю с милицией. У него хандра. Вчера выходил из трамвая с задней площадки и повздорил с представителями порядка.

— Я все знаю! — Рита поставила на стол чайник. — Мне его ужасно жалко. Мы с Галкой и затеяли этот завтрак. Позвали Радия.

— Откуда вам-то известно? — Илья повесил на шею полотенце.

— Мы с Галкой все знаем! У Феди несчастная любовь, и не надо над этим смеяться!

Илья и Митя вернулись из умывальни розовые после холодной воды.

За столом сидел Радий Бушмелев с развернутой газетой в руках. Люба Лебедева разливала кофе, а Галя, притихшая, похорошевшая, в светлом легком платьице, раскладывала вилки и ложечки.

— Ого! Это я понимаю, забота о холостяках. А где же вино?

Не глядя на Митю, Галя ответила:

— Во-первых, здесь есть семейные, а во-вторых, вина не будет совсем!