Спешат машины, словно догоняют друг друга, или кружат по кольцу без цели, без отдыха. Дмитрий прошел автобусную остановку, не заметил ни знака, ни очереди. Через дорогу дом, точно такой же, в каком живет Аля, газон и кусты сирени, с крепкими, не потерявшими цвета листьями. Митя шагает кромкой тротуара, гордо подняв голову.
«Наплевать! Стоит шапку ломать! Ха! Тогда зачем звала? Разговоры разговаривать? Чай пить? Это и с другой можно, и домой приглашать не надо. Время только зря на нее убил. Хватит».
Он прошел еще одну остановку и, заметив это, только рукой махнул с досады.
…Вечером, часов в восемь, он пришел сегодня к Але. Он не торопился. Он делал все очень осторожно: пил чай и хвалил яблочный пирог. Потом слушал пластинки — серьезную музыку. Во второй части пятой симфонии Чайковского, когда запели гобои, он положил руки на плечи Али.
— Не надо, — сказала она. — Ну, не надо!
Митя знал, что в таких случаях «не надо» следует понимать как «давай-давай». Он стиснул ее плечи и поцеловал в губы. Возможно, Митя поторопился. Возможно, это надо было сделать в третьей части, когда слышится музыка вальса, очаровательная и грациозная, или когда вспыхивает грозная тема рока. Кто знает?
— Не надо. Не смей! — Аля толкнула его ладонями в грудь. Лицо ее осталось холодным и равнодушным, только губы презрительно скривились, точно съела горькое. — Если не хочешь сидеть спокойно, уходи. — Она не удивилась и не рассердилась, точно предвидела это.
— Уходить? — заносчиво переспросил он.
Маленькую комнату освещал матовый плафон. Тахта стояла в тени. На столе, рядом с проигрывателем, — пишущая машинка, стопка бумаги и раскрытая книга. На подоконнике аквариум с зеленой водой и золотыми рыбками. От окна к двери постелен половик. Дверь закрыта. Они одни в квартире. На Але узкая черная юбка и блузка из розового нейлона. Серый жакет наброшен на плечи. На тонкой шее чуть приметна коричневая родинка.
Митя обнял Алю и поцеловал в шею около родинки. Она резко оттолкнула его голову и встала с тахты. Волосы спутались, упали на лоб.
— Долго намерен эмоционировать?
— А что? — растерялся Митя.
— Я же сказала тебе раз, — она спокойно и тщательно укладывала волосы.
— Значит, мне убираться восвояси? Так?
— Не хочешь — не уходи, хочешь — уходи.
Он встал. Он был очень горд. И когда, стукнув дверью, вышел на лестничную площадку, она, наверно, продолжала стоять и укладывать волосы в прическу.
…Машины спешили друг за другом, подсвечивая дорогу фарами. Красный огонек отмечал их след. «Куда идти? — спрашивал себя Митя. — К Сашеньке? Чтобы забыть Алю? Ведь свет клином не сходится…» И ясно понял Митя, что к Сашеньке не пойдет. Она не нужна, и никто теперь не нужен ему. Шагать надо к ребятам в общежитие, где его ждут, где дом.
Тетю Лушу он не встретил, стул у тумбочки пустовал. Проходя коридором, догадался, что на диване беседует парочка. Света не было: ни один монтер не мог наладить освещение в этом месте.
Митя толкнул дверь в комнату и остановился, ослепленный сверканием бутылок, тарелок, рюмок. Он почти забыл свою беду, только чуть ощутимый ледок оставался под сердцем.
Илья сидел во главе стола. Щеки его покраснели от выпитого, и нос лоснился.
— А! — обрадовался Илья. — Третий жилец прибыл!
Радий Бушмелев навалился локтями на стол. Люба, в новом черном платье, сидела рядом. Тетя Луша, притихшая и торжественная, неторопливо пила чай с тортом. Федора не было.
— Ясно! — сказал Митя, все заметив. — Все ясно! Обмывается ключ от квартиры — ближние подступы к новоселью!
Радий поднял голову. Глаза его блестели.
— Ошибаешься, — ответил он внятно. — Здо́рово ошибаешься! Они уезжают…
— В Ургун, — сказал Илья, — на ТЭЦ.
— А квартира? А кто плясал, кто радовался?
— Зато у нас будут масштабы! Работа… должность, — сказала Рита с тихим укором. — Поживем еще в общежитии, на разных этажах.
— Всех провожаю, — заговорила тетя Луша, глядя в блюдце с чаем. — Сколько уж так уехало ребят. Кто куда. Холостых и женатых. А потом и другие за вами.
— Да где же моя штрафная? — Митя поднял стакан. — Правильно, тетя Луша! Свет ведь клином не сходится. За удачу, значит. За счастливое начало и продолжение!
Ледок на сердце холодил, и было Мите совсем не весело. И это непонятное чувство злило и смущало. Он много пил в этот вечер, но оставался трезвым.
Когда разошлись гости, в комнату вошел Федор.
— Ты бы уж женился, — сказал ему Митя. — Занимаешь диван бессменно. О других бы подумал.