Будут расставания

ВСТРЕЧА

Она прошла, и Мите показалось, что он слышал в звенящем шуме машинного зала стук тонких каблучков. Он привстал с трубы водопровода и, восхищенно глядя в проход ремонтной площадки, сказал:

— Это ножки, жуть дело!

Федор и Артур сидели рядом верхом на трубе — писали на ней мелом математические знаки.

— Что? — переспросил Федор, морща высокий лоб.

— Тебя, Федя, не касаемо. Артур, кто такая?

— Журналистка! Пишет о рацпредложении Ильи Косотурова, — ответил Артур, стирая что-то с трубы. — Федор, здесь нужна вторая степень, квадрат, а не куб!

— Молодец, букварь, — Дмитрий похлопал Артура по спине, — все знаешь. А в какой газете она работает?

Пришел мастер Откосов, озабоченный, серьезный. Посмотрел на Митю, потом на Артура и Федора. Вынул из кармана свисток и, перекрывая шум, засвистел — подавал команду.

— Кончай курить!

— Ну и автоматика, — Митя еще раз глянул в проход ремонтной площадки и спрыгнул в кабельную траншею, открытую на всю длину машинного зала. Рабочие, снятые со всех участков электрического цеха, стояли в узком бетонном углублении. Упрощалась схема станции, выбрасывалось все лишнее — приборы, контактные устройства.

— Подняли! Раз! — скомандовал мастер.

Все нагнулись разом и подняли бронированный тяжелый кабель. Заныли руки, и голову стало клонить вперед, точно Митя собирался нырнуть. «Нет, здесь я только до весны, до теплого солнца». Он прислушивался к командам, толкал кабель. За спиной пыхтел Федор. «Ничего не скажешь, квалифицированная работа. Душа радуется». Ломило спину. Горячий пот заливал морщинки на лбу. Кабель рвался из рук и уползал вперед к черному провалу в подвал. Мастер ходил вдоль траншеи. Иногда бегал, шаркая подошвами ботинок по паркетному полу.

— Веселей! — командовал он.

Над головой плыл мостовой кран. Напористый шум турбин и генераторов стискивал голову.

— Кончай! — крикнул мастер Откосов. — Перекур!

Митя снял рукавицы, положил их на край траншеи.

— Ну и ну, автоматика!

— Кочегарка! — поддержал Артур.

Они сели на холодную трубу водопровода, тяжело дыша. Прошел мастер. Не глядя на Митю, сказал:

— Лазнов, пойдешь на углеподачу, поможешь Косотурову.

— Сейчас? — В Митином голосе появилась бодрость. — Кажется, погода налаживается. Меня переводят в тыл.

— Десятиклассники-практиканты! Собирайтесь!

— До послезавтра, — говорит Артур, прощаясь с Федором и Митей за руку.

Федор вздыхает. В толстых пальцах его зажат белый мелок.

Сквозь рябые от темных подтеков стекла пробивается полуденный свет. Бесконечные, затертые до сухого блеска транспортерные ленты тянутся по коридору, заползая под тележки, издали похожие на капитанские мостики. Рядом, держась за поручни, стоит Илья, в блузе, запятнанной мазутом.

— Здорово! — протягивает он руку. — Лазнов?

— Да, Лазнов Дмитрий. Как догадался?

— Мастер обещал прислать тебя. Кувалдочку захватил? И пассатижи! Вот хорошо!.. Ну что, покурим перед работой?

Они садятся на железную ступеньку, приглядываются друг к другу. В коридоре гулкое эхо подхватывает каждое слово.

— Рисовать умеешь? — спрашивает Илья, прищуривая от дыма глаза.

— Все умею, а рисовать нет.

— Напрасно!

— Почему? — Митя бросает окурок за решетку, в темный провал угольного бункера. — Я умею петь, пить и плясать.

— Петь — это тоже хорошо. Но мне художник нужен. В общежитии ни одного рисующего…

— Значит, пляшущих тебе не надо? — Митя поправляет кепку.

— Кстати, теперь ты жить будешь в нашей комнате. В одиннадцатой.

— Кто сказал? Откосов? — догадывается Митя. — Вот старик! Опекает.

— Понравился, наверно.

— Настоящего рабочего из меня решил сделать. Смешной старик. Знаешь песню: «Прощай, Зарянск родимый. Мы завтра уезжаем». Смотаюсь я весной. На Север, где простор.

— Мастер ошибся?

— Нет! Я докладывал. Да он, видно, лучше знает: «Весной другой разговор будет».

Они раскладывают инструмент и вместе снимают крышку рубильника.

— А журналисты в общежитие заходят?

— Кто? Подай-ка пассатижи…

— Журналисты из газеты «Заря». Чтобы написать про бытсовет, про безобразия разные.

— Между прочим, Митя, я председатель бытового совета. Хлопотная должность.

— Что и говорить! А журналистку из газеты «Заря», ту, что сегодня по станции водят, не знаешь?

— Алю Брусенцову? Ее уже все тут знают. Больше месяца ходит, выуживает из меня что-то. Дотошная. Сейчас опять здесь будет — Вахрушев звонил. Хлопцы наши уже подтрунивают надо мной: дескать, осторожней с ней, а то изучит тебя хорошенько и напишет фельетон, а то и от жены, чего доброго, уведет. — Илья положил на колени разводной ключ и поглядел на Митю.

— Знаешь, ей, пожалуй, будет интереснее написать про меня, — серьезно сказал Митя и дернул себя за нос — Как же! Я молодой «кадр» на станции. Пил, гулял, а теперь коллектив на меня воздействует. Понимаешь, проследит судьбу и напишет повесть.

— Верно! — засмеялся Илья. — Заботишься о популярности?

— А как ты думал? Я ничем не прославлен. Даже рацпредложением. — На маршах железной лестницы раздались гулкие шаги. Митя бросил ключ и встал. — Что ты скажешь журналистке?

— Как всегда, о своем рацпредложении… Идея, мол, не нова, но в системе облэнерго мы первые. Автоматика на углеподаче. Тележки поумнеют. Станут бегать самостоятельно: над порожними бункерами останавливаться, а засыпанные углем — пробегать.

— Идут, — тихо сказал Митя, кивнув толовой в конец коридора.

— Собери инструмент, Митя. Теперь какая работа, да и обед скоро.

Рядом с высоким, тощим, словно помятым Вахрушевым она была легкая и светлая. Светлые волосы, глаза. Начальник цеха жестикулировал длинными руками. Аля улыбалась, отвечая Вахрушеву, но смотрела уже на Митю и Илью.