Бумеранги. Часть 2

11

6 лет назад

Вашингтон, округ Колумбия

Июнь – Июль

Слушания по делу Джиллиан О’Конноли растянулись на три недели. Адвокаты упражнялись в риторике, шутках, игре смыслов и прочей словесной эквилибристике, от которой у половины комиссии случалась зевота. Джил же прилежно смотрела на эти показательные выступления, сохраняла молчание и ловила на себе гневные взгляды собравшегося ради неё Конгресса. Карусель уродцев набирала обороты и вертелась изо дня в день быстрее.

Бен звонил постоянно и, несмотря на разъезды по городам, каким-то образом всегда был в курсе судебного процесса. Он знал о вопросах и об ответах, смеялся над натужными шутками, а после всего лишь одним коротким полуприказом вытягивал из Джиллиан все до единого страхи. И она, конечно же, говорила. Неумело, сумбурно, но Джил обрушивала на Бена бессвязный поток из слов и ругательств, и действительно становилось чуть легче. Даже во время психозов, когда сквозь паническое биение сердца она остервенело вслушивалась в спокойный, размеренный голос. А тот без устали повторял: прошло слишком мало времени, надо подождать немного ещё… И Джил ждала.

Но хотя присутствие Бена ощущалось почти физически и укрывало скованные плечи плащом его храбрости, напряжение неизбежно росло. Джил плохо спала, ворочалась на неудобном диване и в полудрёме гадала, отчего молчал автоответчик. Она не могла внятно сказать, почему это её так беспокоило. Видит бог, у неё было о чём подумать ещё, но мысль не отступала. Тем временем трагикомедия её суда достигла своего апогея.

Каждый день сердце Джиллиан стыло от ужаса, когда перед присяжными выкладывалась вся её личная переписка и стенограммы телефонных бесед. Анализу подвергалась каждая мелочь, начиная с последнего курса в Йеле и вплоть до кампании Рида. Отдельным номером в программе слушаний всегда выступала мать. Джиллиан знала, что в искусстве вышивки ложью её семье никогда не было равных, а потому Мария говорила много, вызывала овации и довольное гудение.

Джил постоянно гадала – каким образом Бен её уговорил? Как угрожал, что обещал, сколько платил за каждый вздох ради женщины, которую любил? Ведь мать не скрывала, что презирала его. Деньги посадили на цепь, но, словно злая собака, Мария не могла перестать скалиться, и её зубы заставляли опасаться даже хозяина.

Однако даже бесконечные обсуждения должны были когда-то закончиться. И двадцать седьмого июня, стоявший напротив Джиллиан специальный прокурор Мэнфорт последним допросом должен был поставить жирную точку.

В зале заседаний, где сегодня должен был состояться её допрос, стояла духота и невыносимая жара. Нагретый воздух, казалось, ватой забивался в кондиционеры, налипал на движущиеся лопасти и всеми своими молекулами цеплялся за вытяжной канал. Положив вспотевшие ладони на край стола, Джиллиан откинулась на спинку стула и подавила накатывавшую тошноту. Слишком много людей, их дыхания, кашля… Брезгливо передёрнув плечами, Джил вцепилась в столешницу и попыталась сосредоточиться. Блузка липла к влажной спине, голова раскалывалась из-за царившей здесь духоты, но показывать свои слабости Джиллиан не собиралась. Ошибаться было нельзя. Мать ясно дала понять, на какой тонкой нити держалась её защита, зацепившись за доллары и личную выгоду сидевших в комиссии конгрессменов. Бен платил много, но и он не всесилен…

– Миссис О’Конноли, вас обвиняют в подкупе одного из членов Конгресса, – проговорил Мэнфорт и брезгливо провёл толстым пальцем по судейской кафедре. – Сенатор Доун известный активист, который всегда выступал за наращивание военного потенциала. Однако он резко изменил свою позицию. В какую сумму вы оценили остановку наработки оружейного плутония, миссис О’Конноли?

– Я не работаю с военными проектами. В моей сфере, как на конкурсе красоты: мир во всём мире и разведение золотых рыбок, – ровно произнесла Джиллиан и невольно потянулась за санитайзером, чтобы под противной ухмылкой прокурора демонстративно протереть руки. Боже, как же отвратительно! Быстрый взгляд на мать показал тщательно скрытую довольную ухмылку, и Джил выдохнула.

– В тот год ваш отчёт недосчитался нескольких сотен тысяч долларов, которые мы обнаружили на незарегистрированных счетах господина Сенатора в виде… комплимента?

Джиллиан сцепила пальцы и посмотрела на мерцавшую в столпе света пыль.

– Это вопрос?

– Да, миссис О’Конноли. – Кивнул прокурор, подходя к ней вплотную. На Джил повеяло ароматом дорогого, но от этого не менее противного парфюма.

– Тогда, пожалуйста, сформулируйте его по всем законам грамматики, дабы ни у меня, ни у суда не возникло ненужных вопросов. Вы же знаете, как важны в нашем деле слова, – сладко пропела Джил, пока усиленно дышала через рот. Слева раздражённо кашлянула Мария.

«Нет, мама, у меня всё хорошо. Просто твоя дочь – наркоманка с комплексом заучки и перфекциониста… Ах, впрочем, тебя вряд ли это волнует».

– Обвинение хочет знать, каким образом вам удалось склонить к сотрудничеству ряд сенаторов от демократической партии.

– По совету адвоката я воспользуюсь правом, данным мне пятой поправкой к Конституции, и не буду отвечать, – не задумавшись ни на секунду, спокойно произнесла Джиллиан и со сладкой улыбкой посмотрела в довольно осклабившееся лицо Мэнфорта.

«Тебе тоже заплатили, да? Каждому из вас? Господи, Бен… что ты творишь!»

Прикрыв глаза, Джиллиан мысленно досчитала до пяти, выдохнула и изобразила на лице очаровательнейшую из своих пластиковых улыбок. Этот допрос казался бесконечным.

– Миссис О’Конноли, из каких средств был оплачен ваш деловой ужин четыре года назад?

– По совету адвоката я воспользуюсь…

– Миссис О’Конноли, нам известно, что сенатор Филлис летал в отпуск с семьёй на Багамы, где проживал в частном отеле. Стоимость поездки составила не менее пятидесяти тысяч…

– …правом, данным мне пятой поправкой к Конституции…

– Миссис О’Конноли, во время изучения документов о принятом два года назад строительстве одного из могильников, были обнаружены подписи отсутствующих в тот день членов Конгресса. Как вы можете это объяснить?..

– …и не буду отвечать на этот вопрос.

Петля Мёбиуса. Хождение по кругу провокационных вопросов, которые требовали любого ответа, кроме его отсутствия. Ещё никогда Джил не находилась в таком напряжении без помощи стимуляторов и была вынуждена полагаться только на собственное чутьё да короткие приказы матери, что с каждым днём становились всё злее.

– Миссис О’Конноли? – напомнил о себе Мэнфорт, и она нервно дёрнулась, выныривая из душного марева. Прокурор подошёл ближе и вежливо налил в её стакан воды. Видимо, он успел задать вопрос, который Джил прослушала. – Мы говорили о Палестине.

– Все мои контакты с иностранными государствами согласованы с Министерством юстиции и Комитетом по этике.

– А что насчёт мистера Клейна? Десять лет назад он представлял компанию «Экселон». Вы тогда были его ученицей и ездили вместе с ним на встречи.

Джиллиан сглотнула и резко стиснула задрожавшие пальцы. Вот оно!

Все эти дни она понимала, что одно обронённое Артуром слово, и она сядет в тюрьму лет на сто. Он мог легко отправить Джил в пучину судебного ада, однако молчал и только цедил очевидную ложь: «не была», «не участвовала», «не знала». Он выполнял свою часть проклятой сделки, ну а Джил, хоть и была довольно жестока, никогда не купалась в злорадстве или мелочной мстительности, где-то в глубине своего сердца искренне хотела бы поступить так же – не выдавать. Но она не могла. Своей глупостью и любовью Джил не оставила себе шанса на чистую совесть. Кто-то же должен быть виноват.

«У Клейна проблемы. Клейн должен сесть…»

Белл, кстати, сидел в первом ряду и невозмутимо наблюдал за ходом процесса. Он не пропустил ни одного заседания, ведь всегда приятно взглянуть на унижения коллеги. Вдруг пригодится.

– Миссис О’Конноли? – в очередной раз напомнил о себе прокурор, и она встрепенулась.

– Часть встреч проходила вне протокола наших переговоров. Меня туда не пускали.

«О том, что случилось за теми дверями, лучше вообще никому не знать. Даже мне…»

Мэнфорт нарочито громко хмыкнул, и весь зал удивлённо обратился к внимательно разглядывающему свою жертву прокурору. Два подбородка хаотично шевельнулись, и рот дёрнулся в очередном вопросе.

– Хорошо. У нас есть сведения, что в это же время за некоторыми членами Комитета по этике была установлена слежка. В дальнейшем им угрожали и шантажировали.

– Ради бога, не утруждайте себя намёками, – ехидно отозвалась Джиллиан. – Говорите прямо о своих подозрениях. Мы здесь все давали присягу и честны ровно настолько, чтобы не сесть на электрический стул.

В зале поднялся ропот, но стало плевать. Джил знала, куда всё идёт, чувствовала холодный взгляд матери и видела жёсткое выражение лица Белла. Тем временем Мэнфорд постучал по столу костяшками пальцев, привлекая внимание.

– Хорошо… Позвольте тогда спросить, вы когда-нибудь санкционировали, заказывали или иным способом организовывали незаконное наблюдение за каким-либо человеком? Как вы любезно напомнили, лжесвидетельствование перед лицом Конгресса является преступлением.

Джил поджала искусанные за эти дни губы.

– Нет.

«Да. Минимум четыре раза, а ещё однажды выкупила записи у какого-то пронырливого хакера…»

– А было ли вам известно, что мистер Клейн использовал незаконные способы получения информации, дабы шантажировать одного из членов Конгресса?

– Да. – Язык едва не прилипал к нёбу, но Джил намеренно медленно взяла стакан с водой.

«Зачем ему это? Артуру никогда не требовалось унижаться подобным образом. За то, чтобы принести ему информацию, дрались лучшие твари Западного крыла».

– Нам известно о шантаже сенатора Джарвиса, что представлял в Сенате штат Иллинойс. С давних времён он был противником Клейна и мешал продвижению закона о квотах. Верно?

– Да.

«Нет. Не уверена, что Артур вообще знал, как зовут бедолагу, прежде чем отправил его на тот свет…»

– Были ли вы в курсе, что ваш бывший наставник планировал убийство?

– Нет.

«Да. Уже после первой встречи. Это был самый простой и надёжный способ посадить Бена в Сенат уже в этом году…»

– Во времена сотрудничества с мистером Клейном вы когда-нибудь участвовали в устранении ваших предполагаемых противников?

– Нет.

«Да… И одного убила почти своими руками…»

– Желаете ли вы в чём-нибудь признаться суду перед окончанием слушаний? – Пристальный взгляд и волнообразно дрогнувшие подбородки подбадривали дать ответ. Специальный прокурор идеально отыгрывал отведённую ему роль распорядителя чумных торжеств. Последнее заседание, дальше только приговор.

– Нет.

«Да. Всё, что я сказала здесь – ложь. Клейн не лучше и не хуже других, с которыми вы распиваете чай каждое второе воскресенье месяца. Его просто грязно подставили. Впрочем, уж это вы знаете сами…»

– Спасибо. У меня больше нет вопросов, – с удовлетворённой улыбкой откликнулся Мэнфорт и вернулся на своё место.

На этом последнее слушание было окончено. И Джил поднялась на дрожавшие ноги…

…Они пересеклись в коридоре. Растрёпанная, взмокшая из-за отвратительной духоты ученица и неизменно идеальный учитель. Клейн остановился, размял закованные в наручники кисти и попытался одёрнуть манжеты с видневшимися там запонками, но вовремя опомнился.

– Осталось дождаться петушиного пения, и отречение апостола будет запротоколировано, – процедил он, обнажив в улыбке чуть пожелтевшие острые зубы. Судя по всему, Клейн следил за допросом. – Ты сделала, что должно. Молодец.

Джиллиан хотела возразить, как-то оправдаться или привычно соврать, но вместо этого лишь коротко кивнула.

– Аминь.

«Прости меня, Артур…»

На вынесение приговора у доблестной комиссии ушло целых три дня. За это время они успели выкачать ещё одну кругленькую сумму из кармана Бена и вдоволь наулыбаться вместе с Марией Леви. Это кажущееся бесконечным ожидание Джил провела в бессмысленном шатании по дому, где отпугивала редких репортёров и тщетно пыталась дозвониться до Джима – было бы неплохо завершить их дело, пока она ещё в Вашингтоне. Однако муж не отвечал и не перезванивал.

От нервного напряжения вновь вернулась бессонница, что вытягивала последние силы, заостряла скулы и рисовала чудовищные синяки под потускневшими глазами. Джил было страшно. Она терялась в своих эмоциях, но никак не могла в этом признаться. Ни себе, ни Бену, который видел её состояние, с каждым днём становился всё молчаливее и даже несколько раз порывался к ней прилететь. Однако они оба понимали, сколь неуместной могла оказаться их встреча. К Джил было приковано слишком много внимания. А у них… У них ещё будет время, ведь так? Поэтому она сказала мягкое «нет», вместо отчаянно желанного громкого «да». Бен обещал всё решить, и Джил не находила ни одной причины в это не верить.

Однако в ночь на первое июля, когда, с трудом открыв глаза в пустом и холодном доме, Джил сквозь боль смогла перевернуться на спину, она поняла, насколько ошиблась. Если бы Бен приехал… Если бы только был здесь. Но теперь уже ничего не исправить. Ничего.

День, что изменил всё, начался с оглашения приговора и разом похоронил то, чем была миссис О’Конноли. Да, у неё остались свобода, жизнь, голубое вашингтонское небо и прочая наивная чушь, но… Первые пару секунд, когда прокурор закончил речь, Джил думала, что ослышалась. Чувствовала, как едва прорезавшаяся улыбка медленно сползла в жёсткий оскал, а сама отчаянно искала спокойный взгляд матери.

Слова судьи в этот момент прозвучали особенно жутко:

«…по решению Конгресса и согласно установленному законодательству, Джиллиан Маргарет О’Конноли воспрещается в течение тридцати лет занимать любые государственные посты. Джиллиан Маргарет О’Конноли также запрещается консультировать, представлять интересы или оказывать иного рода услуги Администрации президента США, Конгрессу или любому другому органу федерального значения…»

Джил прикрыла глаза. Это конец. Финишная лента карьеры, будущего и любых перспектив, потому что в своей жизни она больше ничего не умела. Нет… это смешно! Тридцать лет? Серьёзно?! Это слишком жестоко… Нет, чёрт возьми, кажется, никто не шутит. О, Белл будет счастлив… Они все будут счастливы! Джиллиан распахнула глаза, когда рядом раздался скрежет адвокатского кресла – мать уже звонила очередному клиенту, пока торопливо шла к выходу из зала. Ей было плевать. Она знала, что так всё и будет.

Джил смогла поймать её уже у самых дверей, но всё, что услышала, было:

– Процесс должен выглядеть естественно. А ты виновата сама. Надо думать, что и кому обещаешь, и не тратить время на любовь.

Больше ничего. Мать пожала плечами и направилась прочь, явно не видя смысла в дальнейшем разговоре. Её дело закончено. Никаких апелляций, исков и прочей бюрократической чуши. Зачем? Бен заплатил, чтобы Джиллиан не посадили, и Мария выполнила договор. Как могла и как хотела. Так что, когда подошедший со спины Белл довольно скабрезно хмыкнул, она даже не повернулась:

– Три, два, один… ПРОДАНО. Увидимся лет через тридцать, сука.

Следом громко хлопнули чёрные двери, а Джил О’Конноли осталась никем.

Она понятия не имела, сколько просидела на скамейке перед судом, и как долго пялилась в одну точку, где сходились три муравьиные тропки. Джиллиан даже не понимала, что чувствует. Вакуум? Ничтожность? Неверие? Полное опустошение или отчаяние? Над головой громыхала надвигавшаяся с залива гроза, и с неба иногда моросил первый дождь. И лишь когда над городом окончательно разразился ливень, Джил поднялась и машинально одёрнула строгую юбку. Прямо сейчас очень хотелось услышать Бена, который обязательно бы сказал, что приговор – сущий пустяк. Досадная мелочь, которая для него не имела никакого значения, ведь Джиллиан… Но кто, если подумать, теперь Джил? Та прежняя женщина, которую они оба знали, умерла под осколками на заводе и не планировала воскресать. Новая же была квинтэссенцией неврозов и неопределённостей.

И всё же, мозг привычно работал. Пока Джил любовалась на рухнувшую из низких туч серую водную муть, он отчаянно искал в приговоре лазейку. Нечто, что позволит вернуться в политику. Так что она смотрела на сбегавшие по стеклу капли, на неистово мельтешившие дворники и пробовала сложить новую реальность из рухнувшего потолка, алой крови и неясного будущего. В динамиках дребезжал голос блаженного Леннона.

–Imagine there's no heaven

It's easy if you try

No hell below us

Above us only sky…

Джиллиан взглянула на небо, где по словам поющего любителя всеобщего равенства и братства, их ничего не ждало, и не смогла с этим не согласиться. Чего можно хотеть от рассеянного газового куска, в котором то и дело пролетали самолёты, и где зависла чёрная туча, что уже который час перекатывалась далёким громом? Правильно, ничего. Потянувшись к телефону, Джил в очередной раз набрала номер Бена и с раздражением сбросила, как только заслышала короткие гудки. Он просил немедленно сообщить о решении суда, но, видимо, его собственные дела затягивались.

–…Imagine all the people

Living life in peace…

–Юху-у-у-у… – печально протянула Джил и посмотрела на видневшуюся вдалеке круговую развязку. Оттуда было совсем недалеко до дома, и, видит Бог, она сегодня напьётся. Утопит себя в бутылке с вином или чем-то покрепче, потому что хоронить карьеру полагалось достойно. Радуйся, Джиллиан! Ты на свободе! Именно так тактично поздравил по телефону Алекс, а после озвучил условия расторжения их договора.

Песня закончилась, но Джил включила её по новой, пытаясь отыскать смирение среди христианско-подобного текста. Она напевала куплет, пока хватала знакомую бутылку виски и под дождём бежала обратно в машину. Мурлыкала, пока с грохотом скидывала промокшие туфли и шлёпала босиком по деревянному полу. Её шаги гулко разносились в тишине пустого дома.

–No need for greed or hunger, – протянула она под аккомпанемент желудка, который за весь день удостоился лишь чашки с кофе. За окном опять загрохотал гром. –A brotherhood of man…

Людское братство. Господи, какая чушь! Ну да… А ещё усыпанные ромашками поля и воркующие по всем крышам голуби мира, что гадят на статуи, улицы и самих любителей мира. Джиллиан покачала головой и вошла в кухню, где остановилась, ошарашенно глядя на сидевшего за столом мужчину. В длинных бледных пальцах тот вертел ключи и так внимательно разглядывал мерцавшие на столе вспышки, словно пытался прочитать зашифрованные сообщения. Эдакая азбука Морзе с того света.

– Здравствуй, Джеймс.

Джил подошла ближе, но муж не отреагировал и всё вглядывался в загадочные искры. Его футболка оказалась поразительно измята, а волосы давно требовали душа, однако вместо душа он почему-то сидел за столом и разгадывал заключённую в ключах тайну мира.

– Давно прилетел? Я пробовала до тебя дозвониться…

– Поздравляю с тем, что всё-таки не села, – неожиданно перебил О’Конноли и резко вскинул голову, чуть растянув уголки рта в вежливой улыбке.

– Спасибо…

– Теперь мне хотя бы не так противно смотреть в глаза коллегам, – не дослушав, перебил муж, а Джиллиан оторопело осеклась. Что? – Знаешь, быть супругом уголовницы – то ещё удовольствие.

– О чём ты?

Нет, у неё сегодня точно проблемы со слухом. Не хотел же Джеймс и правда сказать, что… Но Джил сглотнула, подняла взгляд и мгновенно нашла ответ в глазах мужа. Он стыдился. Господи! И правда считал этот суд личным позором.

– Ты хоть понимаешь, во что меня втравила? Какое это вообще было дерьмо! – зло процедил Джим и со звоном швырнул ключи. С отвратительным скрежетом те пролетели через весь стол и тяжело рухнули на пол. – Полтора месяца косых взглядов, перешёптываний и неудобных вопросов! Меня отстранили от обязанностей, ограничили передвижение на время твоих слушаний, а ты даже не потрудилась скрыть, почём продалась!

– Что? Что ты несёшь, чёрт тебя возьми?

Джил осторожно поставила на стол пакет, положила рядом телефон и подошла к мужу. Она попыталась до него дотронуться, но резким движением Джеймс схватил протянутую руку и больно впился пальцами в тонкое запястье.

– Не смей меня трогать, шлюха! – Слово ударило по лицу больнее пощёчины, вынудив отшатнуться, но муж держал крепко. – За сколько он тебя купил, м?

– Я не понимаю, – пробормотала она, а потом попыталась вырвать ладонь. Неожиданно О’Конноли разжал хватку, и, едва не споткнувшись, Джиллиан инстинктивно отступила и больно налетела на угол стола.

– Да неужели? С такими обвинениями ты вышла бы на свободу только в следующем веке. Так что мне очень уж интересно, во сколько Рид оценил мою жену. Дорого или продешевил? Скажи, а трахалась ты с ним тоже за деньги?

Джил сглотнула и почувствовала себя загнанной в угол крысой. Захотелось с разъярённым шипением расцарапать Джиму лицо, но чудом ей удалось взять себя в руки. Она попыталась осторожно улыбнуться.

– Пожалуйста, давай поговорим спокойно. Оскорблениями ты вряд ли чего-то добьёшься.

Но на это Джеймс лишь хмыкнул.

– Надо же, никогда не замечал, насколько складно ты врёшь.

– У тебя было на это десятилетие.

– Да, но всегда удивительно открывать что-то новое в человеке, о котором, казалось, всё и так знаешь. Ты делился с ним планами, ожиданиями и стремлениями. Наивно думал, что вот оно – предел всех мечтаний. Женщина, которую считал своей, дом, семья. А потом всё вдруг летит к чертям. В один момент ты будто срываешь коросту, но под ней не зажившая рана, а наполненный гноем некроз всей прожитой жизни. Отвратительный, смердящий кусок мёртвой плоти!

Нервы взвизгнули вместе с голосом Джеймса, отчего в ушах зазвенело; Джил часто задышала, а перед глазами всё поплыло. Боже! Нет! Нет-нет-нет! Джим ещё ничего не сказал, но она уже знала – он понял! Догадался ли, вычислил, выследил… уже неважно. Боже! Где же она ошиблась? Где допустила роковую оплошность?

Тем временем муж продолжал, пока сам лениво перебирал в руках витой белый провод от телефона.

– Я вернулся за три дня до слушаний. Хотел забрать вещи и оставить тебе документы. На развод. Заодно прослушал несколько сообщений на автоответчике. Разных и интересных. Догадываешься, каких?

Вопрос. Толчок. Один удар сердца. И Джил ощутила, как, сорвавшись с высоты, летит в ущелье меж ледниками. Нет ничего, только страх и полные ненависти глаза мужа.

– Думаю, ты прекрасно понимаешь, о чём я. Да, милая?

Джеймс пугающе широко улыбнулся, и Джил содрогнулась, вжимаясь в твёрдый, надёжный стол. Полумрак рисовал безумные тени на бледном лице мужа, скрадывал черты и рисовал новые там, где раньше их не было. Она и не заметила, как О’Конноли поднял руку и непринуждённо нажал на кнопку. Телефон зашуршал записью.

– Я сохранил. Одно. Послушаем вместе?

Щелчок, короткий писк… «Господи!»

–Миссис О’Конноли, добрый день. Вас беспокоит доктор Парви, – голос врача звучал немного тускло. Не выдержав напряжения, Джил спрятала лицо в ладонях. –Я… прошу прощения за неуместное беспокойство, однако мы не могли до вас дозвониться. Вопрос довольно серьёзный, так что я взял на себя смелость напомнить вам, что срок новой инъекции вышел почти месяц назад. Учитывая анамнез наступления беременностей, я хотел бы предупредить о… нежелательности прерывания следующей. Мы с вами это уже обсуждали, ваша позиция ясна, поэтому, пожалуйста, свяжитесь со мной, как будет возможность.

Раздался новый щелчок, и стало тихо. Джиллиан боялась пошевелиться. Боялась отнять от лица руки и посмотреть мужу в глаза. Ну почему всё случилось именно так? Почему критическая масса ошибок накопилась в тот год, когда в жизни вновь появился Бенджамин Рид? Ведь Джил и правда ужасна. Чудовищна! И что бы ни сказал ей сейчас Джим, что бы ни сделал – она заслужила.

– Сколько их было?

Вопрос прозвучал глухо и зло, но Джил промолчала. Она знала, что правда убьёт Джеймса, уничтожит всё, чем он был. И в этом тоже виновата она. А потому Джил со смирением слушала, как приближались его шаги, и не сопротивлялась, когда он грубо отнял от лица руки. Но глаз не открыла.

– Сколько было детей? Отвечай!

– Двое, – прошептала она и сжалась, когда с рычанием О’Конноли резко оттолкнул её в сторону. Джил налетела на стену.

– Мразь! – заорал он, в бешенстве сметая прочь стоявшую на столе стеклянную вазу, и та разлетелась по полу десятком крупных осколков. – Господи, какая же ты мразь. Я не хотел верить! Не хотел замечать!

– Они… случились не вовремя. Я тогда не хотела…

– Тогда?! Уж говори честно – никогда! – проорал муж.

Он выглядел жутко, с покрасневшими глазами и мелко трясущимися от бешенства руками, которыми то и дело убирал со лба волосы. Джеймс вышагивал из стороны в сторону и напоминал мечущуюся по клетке гиену, но вдруг остановился и побледнел ещё сильнее.

– Хорошо, ты не хочешь ребёнка от меня. А от него? От него ты хочешь?

– Нет, – быстро соврала Джил, чем выдала себя с головой. И Джим это понял, возможно, даже раньше неё самой, самостоятельно решив ребус их странного треугольника. Ах, даже квадрата. Кубик чёртового Рубика.

– Театр жалкой фальши и удивительных небылиц, – протянул он и уселся на край стола, откуда теперь мрачно разглядывал перепуганную жену. А та судорожно всхлипнула, когда Джим снова заговорил: – Я был готов простить измену. Бывает! Мы же почти расстались. Но теперь думаю – сколько же раз ты трахалась в своих командировках?

– Нет! Я…

– Как много мужиков перебывало между твоих ног? – меланхолично продолжил он, а затем неожиданно прислушался, спрыгнул со стола и сделал несколько шагов. Туда, где смиренно ждал бумажный пакет с продуктами и засветившийся телефон. И Джил точно знала, что именно прочитал на экране муж. Абонент был снова в сети…

– Я никогда, Джим! Пожалуйста! Ни разу за все десять лет…

– Кто это был – сенаторы? Дипломаты? Какие-нибудь дружки из твоей ублюдочной компании? Ваше вечное quid pro quo7.

– Никто! Не было никого! – заорала Джиллиан от бессилия оправданий.

– Так может, и дети были вовсе не мои. Ты поэтому от них избавлялась?

– Нет! Господи, нет! – Не выдержав, она подбежала к мужу и вцепилась в руку, вынуждая посмотреть на себя. – Я не изменяла тебе!

– Да неужели?

– Тогда – нет, – глядя мужу в глаза Джил твёрдо сказала правду, и едва не отшатнулась, когда О’Конноли резко повернул к ней голову и презрительно изогнул тонкие, искусанные губы.

– А вот сейчас я даже не знаю, что хуже. Знать, что моя жена шлюха или детоубийца. Это были мои дети! Мои тоже, Джиллиан! У тебя не было никакого права…

На улице сверкнула молния, раздался оглушительный гром, и Джеймс прервался. В этот же миг зазвонил лежавший на столе телефон, привлекая к себе внимание. Они оба взглянули на него одновременно и, заметив это, Джим лениво подтолкнул к жене настойчиво жужжащий аппарат. Но она не сдвинулась с места, лишь гипнотизировала светившуюся на экране короткую надпись: «Бен».

Она надеялась, что вызов вот-вот закончится… Что, устав ждать, Рид нажмёт проклятую кнопку и прекратит агонию. Потому что Джил видела, как побелели скулы на лице Джеймса, который держался из последних сил, чтобы не всадить телефон ей в глотку.

– Ну, что же ты застеснялась? Давай отвечай! – прорычал он и поднял смартфон, сжав в ладони на уровне глаз. Пластик жалобно затрещал.

– Нет. Давай сначала договорим, – упрямо произнесла она и вздрогнула, когда муж неожиданно проорал:

– Отвечай, сука! Хочу услышать его поганый голос!

Телефон больно ткнулся в лицо, случайно приняв вызов, и в динамике раздалось немного хриплое:

– Джил?

Она могла лишь надеяться, что Бен ничего не услышал, когда в невероятном усилии, после короткой борьбы ей удалось вырвать телефон из рук мужа.

– Тварь! – почти завизжал Джеймс, увидев, что звонок завершился. В бешенстве он схватил было Джиллиан за руки, желая вернуть добычу, но вместо этого окончательно выбил телефон из скользких ладоней. Тот ударился о каменные плиты пола, вспыхнул экраном и погас. – Как же я тебя ненавижу! Ненавижу!

Боль родилась мгновенно. Скрутилась раскалённым прутом где-то под рёбрами, а потом прошила насквозь до позвоночника. Она впилась в тело, заставила взвизгнуть каждую клетку и немедленно растеклась по венам истерическим страхом. Удар Джеймса вышел глухим, резким… профессиональным. Он вынудил Джил согнуться пополам и искать губами ставший враз тяжёлым и слишком сухим воздух. Хотя бы чуть-чуть! Но тут железной рукой муж дёрнул за волосы, Джил невольно взглянула в его глаза и, захлебнувшись в пляшущем там безумии, всхлипнула. Она дёрнулась, попробовала вырваться, но лишь заскулила от боли.

– Джим, не надо, – просипела Джиллиан, инстинктивно прижимая к животу руки.

А в следующий момент заорала, когда голова со всей силы приложилась о стену, оставив после себя смазанную алую вмятину. Раз, другой. О’Конноли бил методично, вжимая череп во всё увеличивающуюся дыру и забивая лёгкие пыльной крошкой. В глазах потемнело, от боли нахлынула тошнота, отчего отбитый желудок свело судорогой. А потом Джиллиан рухнула на пол прямо к пугающим чёрным ботинкам мужа. Она не могла сфокусироваться, то и дело смаргивая то ли кровь, то ли слёзы, но словно застывшими кадрами видела перед собой до ужаса знакомый узор плитки и никак не могла понять, что происходит.

– Это тебе за детей, – прошептал на ухо мучительно знакомый голос.

В нижнее левое ребро прилетел носок ботинка, вынудив дёрнуться, а потом ещё сильнее завыть от прошившей лёгкие рези и боли в локтях. Когда именно Джеймс схватил её за руки, Джиллиан не заметила, но инстинктивно, почти сломав собственный позвоночник, выгнулась вслед за ними. Она попыталась заорать, но из горла вырвался лишь жалкий хрип. Дышать стало больно, и всё, о чём ей удавалось панически думать, – чтобы кто-то пришёл. Кто угодно. Соседи. Полиция. Коммивояжёры. Кто-нибудь… пожалуйста! Кто… Кто… Но в дождливый пятничный вечер жители города предпочли спрятаться по домам, проклиная ходивший по кругу грозовой ад. И Джил осталась одна в своём чистилище.

– Пожалуйста… не надо. Не надо, прошу тебя! – судорожно бормотала она, пока во рту перекатывался солёный вкус крови. Голову разрывало от звона, но Джил пыталась сосредоточиться и договорить. – Прекрати… мне больно, пожалуйста…

– Больно? А мне, думаешь, нет?! Сколько лет ты врала? – заорал Джеймс, дёрнул за руки, и почти вывернутые суставы полоснуло точно огнём. Джиллиан взвизгнула, но тут же получила удар в живот и заткнулась. – Вставай, сука! Лежать будешь под своим Ридом.

Стараясь не тревожить вопившие от напряжения связки, она торопливо попыталась подняться, но лишь подавилась очередной порцией боли и, точно шарнирная кукла, согнула колени. Дрожащие ноги не слушались и разъезжались от слабости на скользком полу, пока тело сопротивлялось. Джиллиан харкала болью. Её разрывало на части и будто ломало кости, раскрасив пол кухни в одно сплошное красное месиво. Однако всё резко закончилось, когда, видимо, вдоволь налюбовавшись потугами, Джеймс отпустил её руки. И едва стоявшая на коленях Джил рухнула, не успев ничего, – ни сгруппироваться, ни хотя бы подставить ладони. Она налетела виском на угол стола и на какое-то время стало темно.

Джиллиан поняла, что не в обмороке, когда почувствовала то, что заставило её заорать. Она не знала, где нашла силы. Они просто проснулись вместе с адреналином, когда её ногти впились в раздвинувшие бёдра руки.

– Ублюдок! Не смей! – завизжала она и забилась, стараясь отползти от задиравшего её узкую юбку Джеймса. – Отпусти меня, тварь! Господи! Не трогай меня!

Но тут в горло впилась мужская ладонь, едва не вырвав с корнем трахею, и Джиллиан подавилась собственным криком. Глаза в ужасе расширились, пока она пыталась вдохнуть, но сильные пальцы умело пережимали артерию.

– Не трогать, воробушек? – процедил О’Конноли и наклонился к ней, одним резким движением содрав бельё. Ткань больно обожгла кожу. – Напомню, до развода только я имею на тебя право!

Послышался скрежет молнии, и Джиллиан заметалась под мужем, чувствуя, как горят от нехватки воздуха лёгкие.

Она сражалась с неистовством смертника и пыталась достать нависшего над ней Джеймса, цеплялась ему в руки, пиналась. Но что она, распластанная на полу, могла ему сделать? С мужчиной, который был больше, сильнее, злее. Джиллиан стиснула зубы и изо всех сил впилась ногтями в гладкие твёрдые мышцы предплечий. Но, коленями раздвинув ноги, Джеймс придавил собой извивающееся тело, сдёрнул вниз пояс армейских штанов и прижался ещё вялым членом к лобку, заглядывая в уже закатывающиеся глаза.

– Только я могу тебя трахать, Джиллиан, – прошипел он. – Слышишь?

Она почти не разбирала слов и чувствовала лишь трущуюся о промежность горячую плоть, когда где-то на самом краю ещё живого сознания услышала звонок домашнего телефона. Однако всё оказалось неважным, стоило ещё мягкому члену Джеймса скользнуть вверх-вниз и с силой вжаться в сухой вход. Джил безрезультатно дёрнулась, чувствуя, как тот стал твёрже, почувствовала капнувшую на промежность слюну, и заскулила.

Муж тёрся об неё рвано, спотыкался на каждой неровности и натирал нежную кожу. Убого, но настойчиво он готовил себя, пока Джил в каждый момент ждала боли. И та наконец-то пришла.

– Наслаждайся, милая, – протянул Джеймс, а в следующий момент отпустил шею, чтобы мгновенно заткнуть кулаком рот жены, погасив её дикий, звериный вопль.

Перед глазами поплыли круги, а тело попробовало было сжаться, когда между ног всё загорелось от рези, но стало лишь хуже. Джиллиан задрожала и покрылась испариной. Больно! Больно-больно-больно! Она не знала, была ли то боль физическая или ответ заходившегося в ужасе мозга, но заскулила, стоило мужу чуть отстраниться. А Джеймс наклонил голову и тяжело задышал, прежде чем одним толчком войти снова. И ещё раз, и ещё… Он двигался всё резче и жёстче, толкаясь в Джил с такой яростью, что низ живота свело судорогой.

Это было безумие. Грязное и отвратительное. То, что хочется смыть кислотой или кровью.

«Бен…»– пронеслась в голове глупая мысль. Джиллиан знала, он не услышит. Но его имя вдруг стало тем самым крючком, что позволил сознанию зацепиться за эту реальность. –«Бен, пожалуйста…»

Она не понимала, о чём просит, складывая раздиравшую низ живота боль в его имя, но из рваного хрипа над ухом, собственного скулежа и шлепков насиловавшего её тела упрямо составляла молитву личному божеству без небес. Бен. Наверное, Джил двигало немое отчаяние, когда, попытавшись закрыть глаза, она представила другое лицо, другие руки, другое тепло. И тут же снова захныкала, когда затылок вновь приложило о каменный пол. Сил кричать уже не было.

– Не смей закрывать глаза! Не смей представлять его, – прорычал Джеймс, едва не раздирая её пополам и сжимая челюсть длинными холодными пальцами. – Ты запомнишь только меня! Смотри!

И Джил смотрела. Сухими от ненависти глазами впивалась в неестественно раскрасневшееся лицо мужа, скребла руками по коже и расцарапывала почти синюшные веснушчатые плечи. Она задыхалась от боли, от дикого жжения в натёртых ремнём бёдрах, что превратились в сплошное рваное мясо, и невозможного, жестокого унижения. Её уничтожили. Сломали и надругались над трупом. Однако, когда Джил почувствовала, какими тягучими стали толчки, то вложила в удар последнюю гордость. Она не позволит. Не допустит!

Оба колена рванулись вверх, каким-то чудом попали в солнечное сплетение Джеймса и в самый последний момент заставили выскользнуть член. Белая липкая сперма испачкала бёдра, и Джиллиан едва не вырвало. Но в следующую секунду О’Конноли тяжело на неё навалился и предплечьем придавил шею, готовый сломать ту пополам. В живот прилетел очередной удар, уже не такой сильный, но достаточный, чтобы глаза закатились. А потом вес, что вжимал её в пол, исчез, и стало удивительно холодно. По дому метался сквозняк, и Джил затрясло. Она попробовала сжаться в комок, но живот немедленно прострелила такая дикая судорога, что из груди вырвался сиплый вскрик. И когда около головы показались ботинки мужа, стало уже на всё наплевать.

Джил скорее почувствовала, нежели осознала, как рядом с ней опустился на корточки Джеймс. Он равнодушно посмотрел на лежавшую перед ним женщину, а затем брезгливо поднял её левую руку и резко сорвал оба кольца, оставив на пальце след из ободранной кожи. Слипшихся волос коснулась его ладонь, и Джиллиан содрогнулась.

– Я пришлю документы чуть позже. Милая.

Джим поднялся, подхватил с пола ключи и молча покинул дом. Зазвонил телефон.