Бумеранги. Часть 2

5

6 лет назад

Чикаго, штат Иллинойс

Май

Джиллиан повела плечами и чуть повернула голову, чтобы до боли в глазах всмотреться в раскалённые проволоки начинающегося заката. Ещё было только четыре часа, но солнце бронзовыми отсветами уже прорезало облака. И стоило лишь смежить веки, как перед глазами зеленоватыми линиями карандашного наброска вспыхивала только что увиденная картина – штрих влево, штрих вправо, рассечь наискосок. Это было красиво, почти завораживающе, что хотелось бесконечно скользить взглядом по тонкой линии, едва поспевая за меняющейся неровной сеткой.

С момента, как закончилась ломка, прошла неделя, которая далась Джиллиан тяжелее, чем все проведённые годы в Конгрессе. Она… не успевала. Была настолько растеряна, будто в той амфетаминовой лихорадке сгорел её мозг, эмоции и сама личность. Джил неуверенно двигалась, с непроницаемым лицом сидела на каждодневных летучках команды, ехала, куда говорили, что-то делала, с кем-то общались, но выпадала из реальности всякий раз, стоило остаться одной. Ей казалось, что она захлёбывается информацией, тонет в ней, как бездарный пловец, и похожа на антикварную мебель, которую хранят ради былой истории и приятных воспоминаний.

Однако Бен не сдавался. Словно волшебник, он ловко сглаживал путаницу слов и абсурдность заявлений своего консультанта, с одного взгляда находил простейшие арифметические ошибки и переписывал вместо Джил речи собственных выступлений.

Но затем на город опустился туман, и стало так тошно, что Джил вдруг поймала себя на мысли выйти в окно. Просто шагнуть в открытую раму и раствориться в плотном сумраке облаков, которые двигались со стороны озера. Вчера, привычно укачивая Джил перед сном, Бен тихо рассказывал, как те медленно наползали на его родной город. Как, раскинув лапы, пробовали на вкус Мичиган, откусывали по лоскуту с каждой стороны большого маяка и осторожно поглаживали волны. Ему казалось это красивым, но Джил стояла около огромных окон офиса и смотрела, как пелена пустоты постепенно сжирала Чикаго.

Она воображала, что серость впиталась в некогда яркие улицы, стёрла номера домов и растворила в себе фонарные столбы. Остались только застывшие во времени высотки, которые, подобно перстам судьбы, прорезали плотные облака. А те клубились прожорливыми кавернами и будто давили своим плотным маревом. Город, и Джил вместе с ним, вымер, истончился вгладь высоких стен и застыл ослепшими окнами цивилизации. Всё казалось зыбким, мутным, никаким и полнилось тягучими мыслями, от которых часто веяло затхлостью. Словно не существовало никогда человека-Джил, а только гудящая пустотой оболочка.

Ребята странно оглядывались, Энн поджимала тонкие губы и поправляла большие очки, а Бен… О, вот на этом моменте из тумана выплывала отдельная причина для размышлений, но думать пока об этом было сложно.

С того самого утра, когда истощённый лихорадкой организм выдал нежданную исповедь, Бен больше не оставался с ней на ночь. Он приходил утром, уезжал далеко после полуночи, почти не спал, не ел и смотрел так внимательно… Словно чего-то ждал, а она никак не могла догадаться. Джил не знала, когда Рид уходил, не слышала шорох одежды или щелчок замка. Но в один момент вокруг становилось так пусто, будто что-то отняли или грубо забрали. И тогда она открывала глаза, а потом долго пялилась в потолок, пока в голове вертелась мелодия, которую часто напевал Бен во время полуночных бодрствований.

Джиллиан не понимала, что происходит с ним или с ней, но никого не винила. Как можно разобраться в чужом человеке, если она сама не узнавала себя? И всё же Бен постоянно был рядом. В поездках или на встречах, на митингах или у журналистов. В конференц-залах отелей, за декорациями телевизионных эфиров, в самолётах, метро, между съёмками или встречами, утром и вечером, ночью и днём. Да, он не поднимал трепетных тем и не позволял себе больше положенной вежливости, словно не шептали они безумных признаний, не целовали ошалевшие губы, не ссорились, не мирились, не искали ответы в невольных мыслях и отражении глаз. Будто что-то провело между ними черту, если не убив чувства Бена, то вынудив их опасаться.

Впрочем, была ли граница такой уж незримой? Такой неизвестной? Или же Рид наконец-то открыл глаза и принял всю неприглядную правду?

Это случилось несколько дней назад. Вернувшись то ли из Куинси, то ли из Рокфорда и устав смотреть на туман, Джил присоединилась к Бену на кухне, где готовился ужин. Отныне она жила по строгому расписанию – еда, сон, новости, односторонние диалоги Бена с вялым вкраплением её неуместных и отчего-то скабрезных реплик, и поездки… поездки… поездки. Рид не пропускал ни одного пункта и знал, что если не будет рядом, то подопечная тут же перестанет есть, спать и, возможно, даже дышать. Постнаркотическая депрессия делала своё дело. И хотя оба знали – это пройдёт, легче не становилось. Только хуже.

В последние дни Джил отказывалась выходить из квартиры, пропускала эфиры и предпочитала прятаться дома, чем неизменно доводила Бена до бешенства. Он ругался, спорил и хлопал дверями, а потом долго отсиживался в своём углу рядом с книжными полками. И пока Рид в обратном порядке считал список текущего созыва Конгресса, Джиллиан отупевши смотрела в окно. Так что, когда она испытала внезапный порыв помочь с овощами, Бен тщательно скрыл свой оптимизм.

Меланхолично нарезая морковь, Джил вновь и вновь возвращалась к своим вялым мыслям. Однозначно было бы проще, уйди Бен тогда сразу. Потому что стыд, который накрывал каждый раз, стоило Джиллиан вспомнить о своём поведении в ванной, был просто невыносим. Страшно подумать, что было бы, поддайся Рид на убогую провокацию. И хотя куртизанка из Джил вышла хуже, чем даже жена, она не сомневалась, что Бен хотел. Видела взгляд, ощущала рукой совершенно очевидное возбуждение, чувствовала, как он дёрнулся к ней и тут же немедленно замер. Видимо, именно потому он теперь каждый раз отстранялся и отводил взгляд, стоило их прикосновениям задержаться чуть дольше положенного. Похоже, Бен действительно не хотел иметь с ней ничего общего. Но было же… Было!

Фыркнув от досады на собственное поведение, Джил раздражённо дёрнула ножом и тут же зашипела от боли в порезанном пальце.

– Дерьмо! – тихо выругалась она, ошарашенно глядя на рану.

– Всё в порядке.

Бен быстро вытер руки о полотенце и протянул ладонь в молчаливой просьбе немедленно показать ему нанесённый ущерб. Право слово, реши Джил самоубиться, то выбрала бы что-нибудь поинтереснее четвертования. Хотя, о чём она. Позор с бритвой, о котором, слава богу, не знал никто, кроме неё, всё ещё стоял перед глазами. Позавчера она пыталась порезать вены безопасным Gillette, а потом долго в беззвучной истерике хохотала над собственным ничтожеством.

Тем временем Рид легко пробежался по ране, подушечкой стёр каплю крови и чуть задержал в руках ладонь, совершенно машинально выписывая большим пальцем привычные круги и полумесяцы. Но затем он поднял взгляд, и Джиллиан застыла. С каким-то несвойственным волнением она ждала, что вот сейчас! Прямо в это мгновение, которое раньше он никогда бы не упустил, Бен поцелует или скажет очередное ехидство, обнимет, пошутит, сделает хоть что-то! Но вместо всех взметнувшихся в сознании фантазий он лишь ободряюще улыбнулся, а Джил лишилась последних кусков сердца. Да горите же в аду все её принципы!

– Твои мышцы ещё не восстановились. Видишь дрожание? Это парез. Надеюсь, остаточный, а не… – Бен хотел добавить что-то ещё, но передумал и отвёл взгляд. – Схожу за пластырем.

Джил поджала губы.

– Я сама, – немного грубо ответила она и выдернула пальцы из осторожной хватки. Мельком взглянув на чадящую сковороду, она фальшиво улыбнулась. – Мясо пригорит.

Бен промолчал и лишь проводил её опять тем самым взглядом.

В ванной Джиллиан принялась раздражённо хлопать дверцами в поисках злополучного пластыря. Она отодвигала банки с пеной и нераспечатанными гелями для душа, шуршала невесть как очутившимися праздничными упаковками и перебирала картонки с саше. С нарастающим негодованием Джил пыталась понять, куда могла запропаститься целая упаковка чёртового пластыря. А потом, за очередной коробкой с салфетками, по стеклянной полочке нарочито медленно прокатилась белая капсула. Она липко стукнулась о нижнюю стенку шкафчика, на мгновение задержалась на краю, а затем доверчиво нырнула в протянутую ладонь. И мир будто остановился. Всё казалось сродни наваждению, когда, ощутив знакомую тяжесть, Джил инстинктивно сжала кулак. Сердце отчаянно заколотилось, мозг зашёлся в восторге предвкушения, пока Джиллиан судорожно дышала через рот и пыталась подавить тошноту.

Нет-нет-нет… Нельзя!

На лбу выступила испарина, когда она медленно разжала трясущиеся пальцы и уставилась на перепачканную кровью капсулу, прежде чем с коротким всхлипом судорожно вздрогнула. В полном отчаянии она вдруг поняла, что не справилась и никогда не сможет. Что неважно, сколько прошло времени – месяц, год, десятилетия – это с ней навсегда. До последнего вздоха она будет искать повод или причину вернуться к наркотику. Но когда Джил уже подняла было руку… когда уже почти ощутила на языке знакомую горечь, ладонь прорезало такой сильной судорогой, что тело непроизвольно вздрогнуло. А следом дрогнула и соскользнула вниз капсула, описала круг возле сливного отверстия и, не обратив внимания на дикий испуганный вскрик, с тихим шорохом рухнула в черноту.

Рвано выдохнув, Джиллиан пошатнулась и вцепилась в край раковины, чтобы не рухнуть. Руки задрожали, пачкая кровью эмаль, но она не заметила. Длинно выдохнув, Джил подняла голову и обречённо уставилась в зеркало, ожидая увидеть привычное жалкое зрелище, но вместо этого, в ярком свете россыпи потолочных ламп, там замер Бен. Его руки до белых костяшек вцепились в гладкую стену, и Джил задохнулась от той боли, с которой он смотрел на сгорбившуюся перед ним изломанную женщину. И всё было понятно без слов. Она действительно его потеряла.

– Не могу найти пластырь, – наконец, едва шевеля побелевшими губами, прошептала Джил, хотя всем своим сердцем хотела просить о помощи.

– Внизу. Во втором ящике, – голос Бена был нарочито спокоен, но даже в зеркале Джиллиан видела, как лихорадочно бился на его шее пульс.

Танцующими от паники пальцами она смогла достать немедленно отыскавшуюся упаковку, которая лежала на самом видном месте и будто кричала о наглом вранье. Не заметить ту было попросту невозможно. Боже… Бен никогда ей не поверит. Джиллиан судорожно стиснула пачку, но что-то доказать уже не могла. И потому руки машинально пачкали тонкий прозрачный пластик обёртки, пока пытались разлепить, казалось, намертво склеившиеся кончики. Она пробовала снова и снова, в каком-то исступлении уже рвала плотную липкую ткань, когда находившиеся на грани истерики пальцы накрыла большая мужская ладонь. Зашумела льющаяся из крана вода, руку обожги холодные струи, и вместе с лёгшим на кожу пластырем на ванную комнату рухнула недобрая тишина.

С тех пор Бен стал ещё дальше. Каждый раз при виде его поджатых губ и нервно сцепившихся рук, Джиллиан грустно смеялась. Хотела деловых отношений, милая? Получай! Вот он, твой тщательно выпестованный профессионализм, где за сухим официозом могло прятаться целое государство чувств или же ничего. Но увидеть результат собственных действий оказалось удивительно больно. Потому что в тот момент, когда Джил оказалась готова взглянуть на Бена без искажающей наркотической призмы, он больше на неё не смотрел.

А она мечтала обнять чуть ссутулившиеся от усталости плечи, вплести в лакричную черноту волос пальцы, сделать и сказать так много, но не умела. Джиллиан не представляла, как говорить о чувствах, не понимала и, в общем-то, даже ни разу не пробовала, привыкнув к сухому обращению Джеймса. Любые проявления человечности будили в ней настороженность, с которой Джил существовала вот уже столько лет. Так что сейчас у неё не находилось ни слов, ни уместности из-за страха быть вежливо остановленной, как одёргивал сам себя Бен.

Он больше не жалел и не спрашивал, лишь ставил перед фактом или не информировал о своих планах вообще, отчего Джил по несколько раз на дню перепроверяла их расписание. В общем, Бен не делал поблажек. Он таскал её за собой по митингам, встречам и съёмкам, насильно кормил и точно ребёнка укладывал спать. Но чем больше проходило времени, тем отчётливее казалось, что всему виной не чувства к Джиллиан. Не забота, нежность или – ах, какие мечты! – любовь. Больше нет. Всё дело в фальшивой вине и проклятом рыцарском благородстве. Джил ведь больше никто. Ни жена, ни мать, ни любовница, ни профессионал и даже не человек с его обычными потребностями или желаниями. Отныне она – это поиск дозы.

Так что, да, им нужно поговорить. Эта необходимость зрела неделями и проявлялась всё чётче, вместе с выплывающим из тумана городом. И вот сегодня, когда Джил впервые за эти дни увидела синее небо, неизбежность разговора свалилась вместе с лучами весеннего солнца.

– Знаю, ты не спрашивала, но рейтинги показывают неплохую динамику… Новая реклама, которую Джонас запустил в проблемных округах, приносит нам по семь с половиной человек в показатели. А ещё…

По-деловому сухой голос Рида пунктиром дорожной разметки вплёлся в ход мыслей, и Джиллиан вздрогнула. Она даже не помнила, как покинула офис. Но, видимо, Рид приказал идти, и она послушно пошла. Тем временем на колени приземлилась синяя папка с эмблемой демократов, и Джил попыталась сосредоточиться.

– Через несколько дней у меня запланировано интервью с мэром Спрингфилда. Ничего интересного – обычные разговоры на стандартные темы. Они прислали бриф, и я буду рад, если ты с ним ознакомишься. Он лежит в папке.

Джил плохо понимала, о чём говорил Бен. Мысли ещё сбивались в кучу, застревали где-то в районе барабанных перепонок и никак не желали протискиваться в черепную коробку. Мгла над городом рассеивалась, но голову Джиллиан по-прежнему набивали комья туманной ваты. Одно она знала точно: за вежливой «радостью» от её участия крылось ультимативное требование заняться работой. Но Джил ничего не хотела и потому отвернулась обратно, ведь город, к счастью, не требовал ничего. Мимо проносились фонтаны, ярко-жёлтые лодочки речного такси и передвижные жаровни с местными хот-догами. Из приоткрытого окна неожиданно повеяло тёплым майским вечером и почему-то скошенной травой, что было странно посреди бетонного центра. Но… это Чикаго.

– Хорошо, – наконец кротко ответила Джил.

– Ну, в этот раз ты хотя бы меня слушаешь, – вздохнул Бен и, кажется, сам себе не поверил. Изящная Тесла бесшумно перестроилась в правый ряд, и Рид потянулся к огромному экрану панели управления. – Музыку?

– Как хочешь, – равнодушно откликнулась Джиллиан и всё же обратила внимание на папку. Просмотрев несколько документов, она на секунду зажмурилась и до конца открыла окно – похоже, её неумолимо укачивало. Тем временем машина завернула за угол и встряла в пробку.

– Вашингтон официально отказался от расследований. Забавно, но после твоего восхитительного падения в прямом эфире, всех больше волновало самочувствие главной ведьмы Конгресса, нежели покрытые мхом скандалы. Ты заслужила уважение… за свою работу. Кстати, офис завален письмами с пожеланиями скорейшего выздоровления. Можешь ознакомиться, если захочешь.

Бен прикурил, выключил немедленно замелькавший на экране грустный значок опечаленной хозяйскими привычками машины и размял затёкшую шею. Бросив на него быстрый взгляд, Джил едва подавила безотчётное желание поправить чуть задравшийся воротничок у рубашки и снова вздохнула. Выглянувшее солнце окончательно испарило туман и наполнило вечер духотой, отчего Бен стянул пиджак, закатал до локтя рукава и выкрутил на полную бесполезный кондиционер.

– Должен сказать, твоя дурацкая эскапада со статьёй помогла. Не уверен, что хочу знать, какую цену назначил за свою помощь Белл… Хотя, без сомнений, ещё крупно пожалею об это. Или, что вероятнее, ты пожалеешь…

Джиллиан вздрогнула, чем выдала себя с головой. Это, конечно, не укрылось от Бена.

– Не сказала бы, что у меня был другой выход.

Рид разочарованно покачал головой и едко протянул:

– А ты их искала? Другие выходы. Перебирала двери? Высматривала лазейки? Полагаю, назвать твои решения взвешенными будет весьма опрометчиво. Ты ослушалась приказа…

– Не стоит благодарности, – всё так же безлико перебила она.

Бен осёкся, длинно выдохнул и переместил машину на пару дюймов вперёд, постаравшись не попасть под выхлоп пикапа. Повисла неуютная пауза, прежде чем едва ли не впервые затянувшись, Рид всё же открыл рот:

– Согласно журналу медицинского центра Чикагского Университета, всю позапрошлую неделю ты провела в частной палате, где приходила в себя после сильного обезвоживания.

Джиллиан повернула голову и чуть приподняла левую бровь. Неожиданно.

– А ты?

– А я раздавал бесконечные письменные интервью, летал в Вашингтон и боялся сделать шаг без своего консультанта, – вздохнул Рид и натянуто улыбнулся. Похоже, он только что придушил остатки собственной гордости ради спокойствия ничтожной миссис О’Конноли. Право слово, от такого благородства скоро можно будет ослепнуть.

– Спасибо.

И снова эта отвратительная, неполноценная тишина, которую следовало бы заполнить нужными разговорами. Но вместо этого Бен произнёс до банальности очевидную фразу.

– Ты права. Не мне тебя винить в поспешности. Я поступил не лучше. Мне следовало хотя бы попробовать определить тебя в клинику…

– Нет. Слишком опасно. Так что всё сделал верно. Можно скрыть депрессию, попытку суицида, но ломку вряд ли…

– В общем, – будто не слыша её слов, продолжил Бен, – хоть я и считаю подобные методы неприемлемыми, но мне следует тебя поблагодарить.

– Это моя работа.

Да, работа. А ещё дикое, животное желание спасти то, что так дорого. Но Джил промолчала и посмотрела на одну из небесных бронзовых полос, чувствуя, как вместо резкого запаха травы ветер принёс что-то сладкое. Желудок предательски заурчал, вынудив Бена недоумённо приподнять бровь.

– Надо же… Хочешь, заедем куда-нибудь? Бог его знает, когда мы доберёмся до дома, а такую возможность не стоит упускать. – Он кивнул в сторону подавшего признаки жизни организма и криво усмехнулся.

На самом деле, смешного здесь было мало. Надсадно трудившийся мозг до сих пор не восстановил убитые наркотиком клетки, и Бен не был уверен, что это вообще когда-нибудь произойдёт. Так что цирковое колесо еды по расписанию продолжало свой бег: была мартышка простая, а теперь дрессированная. Осталось только научиться ложиться спать по звоночку, впрочем, для этого у Рида был собственный метод.

– Не думаю, что это уместно, – покачала головой Джиллиан и снова принюхалась, ловя ускользавший сквозь сигаретный дым аромат… печенья? Вафель? Чёрт пойми, что это было, но желудок снова дал о себе знать, напомнив голодной болью.

– Господи, порой я тебя не понимаю. Изо всех сил стараюсь найти объяснение твоим поступкам, но попросту не могу, – со злым смешком неожиданно проговорил Бен, глубоко затянулся и досадливо покачал головой.

– Здесь нечего искать. Слухи расползаются точно змеи из разбитого вивария – быстро и беспощадно. На нас уже косо смотрят, недоумевая, почему вместо жены господина Губернатора по городам и весям с ним таскается похожая на неё женщина. Ещё парочку таких сплетен, и вместо общественной любви к нам появится множество вопросов.

– Серьёзно? Это единственное, что тебя волнует?

– Да. – Джил пожала плечами. А как, чёрт побери, иначе, если все последние месяцы её жизнь принадлежала исключительно Риду: его будущему, настоящему и прошлому. Она вздохнула и посмотрела в усталые глаза Бена. – Миром правит некомпетентность и безразличие. Всем плевать, насколько верна информация, они лишь хотят поскорее сделать скандальные выводы.

– Если ты хочешь подискутировать, то я не настроен вести пустую полемику.

– Здесь нечего обсуждать. – Джил с нежностью огладила край синей папки. – Мы управляем машинами, но не собственными мыслями, верим в бредовые идеалы и боремся за фальшивые ценности. Воюем против всего сразу и лавируем среди чужого эго, потворствуя своему. Но иногда происходит чудо. И посреди театра, где все дёргают за ниточки свои манекены, появляется удивительный человек. Тот, за кем идёшь не по приказу или ради выгоды, а потому что хочешь. Потому что ты веришь, интуитивно знаешь – вот оно. Ему не надо ничего доказывать, не надо придумывать, врать или притворяться. Он поразителен сам по себе.

Она прервалась, не в силах посмотреть на замершего Бена. А тот ловил каждое слово и искал то самое, единственное. Но вместо него Джиллиан произнесла:

– Так будет с тобой. Ты достоин блестящей карьеры, и я не позволю ни тебе, ни себе упустить этот шанс.

Хотя, конечно, хотелось совершенно иного: плюнуть на всё и просто целовать поджатые губы, очерчивать жёсткую линию бровей, исследовать упрямство слишком крупного носа и царапаться об обязательную щетину. Господи, Джил была готова сделать для него что угодно – развернуть вспять вселенную, собрать новый узор из галактик, лично завоевать Капитолий, но…

– Ясно, – последовал короткий ответ, и стало понятно, что Рид хотел чего-то иного.

Снова передёрнув плечами, Джил вернулась к бумагам и попыталась вчитаться в скачущие перед глазами буквы, но не выдержала и десяти минут. Пропитавший салон навязчивый аромат сахара отвлекал и не давал сосредоточиться.

– Ты должен попасть не только в Сенат, – задумчиво протянула она, глядя, как справа проплывает вывеска огромного донатса. И тут Джиллиан осенило.

Пончики! Так пахли те самые пончики с апрельской остановки – сладко, терпко, чуть подгоревшим маслом и рассыпчатой глазурью, ягодным джемом и кофе. Горячие, сочные, блестевшие карамелью. Джил почувствовала, как свело желудок, но решила договорить.

– Ты рождён для этого, за тобой идут даже те, кто впервые увидел. Не испорчен политикой, не пытаешься быть наигранно толерантным и несёшь бремя ответственности, к которой готов… которой не боишься.

– Удивительное дело, – неожиданно зло протянул Бен, стряхнув пепел в открытое окно, – ты не доверяешь даже команде, но не сомневаешься во мне. Почему?

«Потому что я тебя люблю. Потому что ты мой маяк. Потому что не будет тебя, и этот мир окончательно слетит с катушек, а я вместе с ним…»

– Потому что динозавры – вымерший вид. Ты последний, – просто ответила Джил, а затем пожала плечами. – Но ты неправ. Я сомневаюсь, потому что сама врала слишком много, чтобы не понимать – кто-то врал больше.

Бен хмыкнул, и щелчком пальцев отправил окурок на проезжую часть, наверняка доведя радеющую за экологию калифорнийскую чудо-машину до сердечного приступа. Джил подозревала, что та уже звонит Илону Маску, в ООН или Greenpeace.

– Люблю твой вечерний цинизм, он острит на языке.

– Бог с тобой, это просто здравый смысл, – откликнулась она и прищурилась от бьющих в лицо ярких лучей, а потом впервые за эти дни осторожно улыбнулась. – Хочешь пончиков?

Бен ничего не ответил, только отчего-то ещё больше нахмурился и совершенно невоспитанно подрезал соседний автомобиль. Резко дав по газам, послушная Тесла вынырнула на автостраду.

Кафе, в котором продавалась выпечка, располагалось в квартале от дома. Оставив на памятной подземной парковке машину, Бен двинулся было к лифту, но развернулся, когда заслышал удалявшийся стук каблуков. Не пожелав тратить время на никому не нужные мелочи вроде переодеваний, Джиллиан спешила на манящий запах жирной, сладкой еды.

– Ты пойдёшь так? – немного раздражённо спросил Рид и кивнул на туфли Джил, которые годились, разве что для офисных променадов к кофемашине, но никак не для прогулок по асфальтобетонным поверхностям. Недоумённо изогнув бровь, она чуть замедлила торопливый шаг.

– У меня есть ноги, а на ногах обувь. Не вижу препятствий, чтобы идти именно так, —откликнулась она, но тут же остановилась перед крутой горкой выхода из подземелья парковки.

Нет, здесь, разумеется, были лестницы и тот же лифт, но пышущий свежим уличным жаром выезд с парковки оказался ближе всех к намеченной цели. Подумаешь, проблема! Но, подняв голову, Джиллиан мысленно застонала. Ох…

– Ну-ну, – хмыкнул Бен, который теперь с нескрываемым интересом наблюдал за потугами покорить локальный Эверест. А потом направился следом, чтобы на ходу подхватить отчаянно сражавшуюся за каждый дюйм женщину, словно какой-то мешок с кукурузными хлопьями. И пока Джил пыталась сохранить достоинство, а заодно ударить посильнее, Рид стремительно вознёс её на вершину и бережно поставил на землю. Асфальт под шпильками тревожно прогнулся.

– Варвар, – пискнула оскорблённая личность, затем излишне резко одёрнула на себе жакет и нервной рукой распустила без того развалившийся пучок. Рыжие кудри хлынули неконтролируемой волной на глаза; отчего-то Бен дёрнулся было помочь, но, зажав в зубах заколки, Джил отстранилась и наиграно сердито прошипела: – Не вздумай ещё хоть раз сделать что-то подобное, иначе мне придётся вытаскивать тебя из дерьма обвинений в харассменте.

Рид замер, а затем неожиданно искусственно улыбнулся и всего одной фразой свёл на нет любое веселье.

– Как прикажешь, – ровно откликнулся он, развернулся и равнодушно зашагал в сторону маячившей вдалеке вывески. Опустив руки, Джиллиан растерянно моргнула и болезненно закусила нижнюю губу.

– Я бы никогда не стала приказывать… Не тебе, – тихо пробормотала она в стремительно удалявшуюся от неё спину, но Рид, разумеется, уже не слышал. Господи! Ну что она опять сделала не так?

Наскоро заколов вновь задрожавшими руками волосы, Джил поспешила следом. От быстрой ходьбы и палящих лучей тут же стало нестерпимо жарко, и где-то на полпути Джиллиан обречённо стянула с себя жакет. Она почти физически чувствовала, как под майским солнцем всё ярче горят на лице веснушки, но скрыться от него было негде. В этот час улица была переполнена людьми и залита розовым светом. После рабочего дня все спешили насладиться долгожданным голубым небом и вычихать скопившийся в лёгких туман, а потому стекали разноцветным потоком из офисов. Прохожие торопливо стаскивали с себя куртки, ворчали на духоту, но с удовольствием подставляли лица косым закатным лучам.

Увы, но кафе с пончиками находилось прямо около станции «Рузвельт», откуда ежеминутно выплёвывались пассажиры метро. И чем ближе было это тревожное для Джил место, тем медленнее становился её шаг. Когда же очередной подошедший поезд исторг новую порцию людей, она окончательно остановилась и с нарастающей паникой взглянула на приближающуюся толпу. Ладони вспотели, стиснули уже измятую ткань жакета, а потом непроизвольно дёрнулись в поисках салфеток. Однако вместо того, чтобы схватить такую знакомую упаковку, они вцепились в широкую ладонь невесть как оказавшегося рядом Бена.

– Всё хорошо.

Бен произнёс это едва ли не по слогам, а потом уверенно загородил собой Джиллиан. А она, зажмурив глаза, подчинилась ненавязчиво подтолкнувшей руке, сделала пару шагов, но тут же споткнулась о бесконечные ноги Рида и влетела в предусмотрительно распахнутые двери кафе.

– Господи, не женщина, а катастрофа!

Бормотание Бена и его крепкая ладонь подействовали успокаивающе, так что Джил рискнула открыть глаза. Она ожидала увидеть вокруг себя потные лица и взмокшие спины, но в помещении оказалось на удивление пусто. Лишь несколько человек спокойно сидели за столиками и что-то читали в смартфонах, ещё трое меланхолично рассматривали выложенные на прилавки горячие пончики. Джиллиан осторожно втянула воздух и немедленно почувствовала, как от терпкого запаха какао томительно сводит желудок.

– Я думала, это пройдёт, когда… – она запнулась и бросила на Бена испуганный взгляд.

Однако Рид был спокоен. Засунув руки в карманы брюк, он почти равнодушно посмотрел на неё в ответ. Почти. Было что-то в самой глубине его глаз, где застывшая медь радужки прерывалась чернотой зрачка. Какая-то непонятная, тщательно замаскированная эмоция, о которой Джиллиан не позволено было знать. Часто заморгав, она отвернулась и опять сказала вовсе не то, что хотелось бы.

– Ты так и не ответил, будешь ли пончики.

– Ну, раз настаиваешь… – Бен пожал плечами и рассеянно огляделся.

Разумеется, она ни на чём не настаивала, даже не просила. Но, видимо, пришёл тот момент, когда Риду стало окончательно всё равно. На Джил, на пончики и даже на собственное время, которое он бездумно тратил на ту же Джиллиан. Бен отрабатывал чистую совесть и подобным извращённым способом выражал благодарность за спасённую шкуру. Блестяще, О’Конноли. Ты добилась чего хотела. Именно так выглядит человек, которому надоело гоняться за строптивой девчонкой, и он окончательно разочаровался.

– Выбрала?

Прозвучавший вопрос вышел ровным и безликим, вынудив посмотреть на витрину. И скользнув взглядом по разложенной выпечке, Джиллиан внезапно поняла, что растерялась. Обычно ей было настолько плевать на еду, что проблемы выбора просто не существовало. Но желудок заурчал снова, а Джил нервно сглотнула слюну.

Прилавок казался почти бесконечным. Там лежали не только привычные круглые пончики, но ухабистые ореховые рогалики, огромные глазурные плюшки, марципановые космические корабли, голова Йоды, парочка звёзд Давида и даже плоская пародия на знаменитую зеркальную «фасолину». Пончики строились ровными колоннами и отражались в идеально чистой поверхности витрин. Их число сбивало с толку. Так что, когда до Джил дошла очередь, она оказалась не в состоянии сделать хоть какой-нибудь выбор. Принять одно решение оказалось слишком сложно, поэтому следивший за ней Бен, видимо, из врождённой вредности ехидно выждал пару минут – ровно столько, чтобы за их спинами успел подняться недовольный ропот, – а после нарочито тяжело вздохнул и стал перечислять всё подряд. Со свойственной ему беспринципностью он добавлял в заказ каждый пончик, на который Джиллиан успевала хотя бы кивнуть.

Из кафе они вышли с лимонадом и двумя коробками потенциального источника ожирения и проблем с поджелудочной.

За проведённое перед витриной время улицы опустели. Жители и туристы переместились поближе к парку, куда волокли за собой упирающихся детей, офисные портфели или компанию для свидания. Джиллиан же хромала вслед за Беном и не отрывалась от коробки с пончиками. Господи, оставалось лишь надеяться, что эта зависимость окажется более безобидна.

Тем временем зубы впились в фисташковый пончик, а неожиданно натёртую ногу прострелило болью. Джил зашипела, бросила затравленный взгляд на удалявшуюся мужскую спину и обречённо вздохнула. Честное слово, её начинали пугать плотоядные привычки собственной обуви. Но, несмотря на острую боль в натёртой пятке, она перешла – проковыляла – по мосту через железнодорожные пути вслед за Ридом и спустилась вместе с ним к памятнику первооткрывателя Америки. Бен было двинулся дальше, но Джил, заметив соблазнительные ступени у подножья постамента бронзовой фигуры, судорожно стянула осточертевшие каблуки, перехватила поудобнее коробку и с зелёной надкусанной головой Йоды наперевес свернула на маленькую дорожку. Обратил Рид внимание на столь вопиющее нарушение его маршрута или нет, уже не волновало.

Тропа закончилась почти сразу, и, с удовольствием ступив на коротко стриженный газон, Джиллиан замычала от наслаждения. Камень, на который она уселась, отдавал едва заметным теплом. Земля была холодной, трава острой, но уставшие ноги с удовольствием зарылись в колючие стебли. Откуда-то справа послышались звуки живой музыки, и Джил посмотрела в золотисто-синее небо, где обиженно уползали последние ошмётки тумана. Было удивительно хорошо. И в этот момент абсолютного спокойствия она вдруг с удивлением ощутила собственные мысли. Не болезненно-тягучие, наполненные экссудатом жалости к самой себе хлопья, но твёрдые комья рассудка. Ему, конечно, было ещё далеко до привычной остроты, однако, Джил возвращалась.

– Что же мне с тобой делать? – неожиданно раздался рядом с ней задумчивый голос Бена.

Рид посмотрел на блестевший в прорехах деревьев Мичиган, а затем уселся рядом и выхватил из коробки последний пончик. Джиллиан не ответила. А смысл? Она осторожно провела пальцем по влажно блестевшей ранке, с которой жёсткий шов туфель содрал кожу, и вздохнула. Музыка звучала всё громче, со стороны парка доносился весёлый гомон, а она смотрела на свои ноги и хмурилась.

Как неудачно вышло. А всё из-за дурацкого желания пончиков! Завтра предстояла поездка на один из заводов, где Джил должна будет целый день лавировать между труб, плавильных печей и общительных рабочих. И придётся хорошенько постараться, чтобы не начать хромать прямо с утра. Какая же она дура!

От мысли о собственной глупости аппетит резко исчез, и Джил с ненавистью уставилась на недоеденный пончик. К горлу подступила тошнота, и раздражение вспыхнуло сильнее. Да сколько же можно?!

– Твой организм постепенно приходит в себя, – внезапно буднично произнёс Бен, который, кажется, ничего не заметил.

– Нам обоим прекрасно известно, что это не так, – огрызнулась Джил. – Не нужно утешительного вранья, доктор Рид.

– Я и не…

– Да.

Бен на секунду замолчал, а потом упрямо наклонил голову вперёд.

– Хорошо, – медленно произнёс он, а потом неожиданно едко добавил: – А что тогда тебе нужно? Может, просветишь? Поскольку я только тем и занимаюсь, что, как дурак, пытаюсь предугадать твои желания.

– Тебя никто не просил возиться со мной.

– Разумеется. Никто. Но ты не знаешь, почему я это делаю?

– Я не могу залезть к тебе в голову.

Бен посмотрел на неё с больной улыбкой, словно она только что смертельно его обидела, поднял с земли камень, легонько подбросил на ладони, а потом зло запустил в идеально подстриженные кусты.

– Не можешь, – процедил он. – Но и до вопросов никогда не опустишься. Даже в горячечном бреду будешь лелеять свою гордость.

Ещё один камень отправился в свежую зелень парка, вспугнув парочку жирных голубей, а Джил нервно стиснула переплетённые пальцы. Интересно, с каких пор в её мире гордость стала синонимом трусости. Джиллиан покачала головой.

– Я понимаю, ты устал от меня.

– От тебя? Ты так считаешь?

Чёрная бровь Бена саркастично изогнулась. Щелчком длинных пальцев отправив в полёт присевшего отдохнуть жука, Рид мерзко усмехнулся.

– О да. Похоже, действительно так.

– Разве нет? – устало спросила Джил. И прошла целая минута, прежде чем Бен холодно протянул:

– Какие потрясающие выводы. Знаешь, хотя бы из уважения ко мне, ты могла поинтересоваться, что я действительно чувствую… А не выдавать за истину свои больные суждения.

– Я адекватна! – отрезала Джил.

– Уж надеюсь.

– Чего ты от меня хочешь? Благодарности?

– Ох, не утруждайся.

– Нет-нет. Давай конкретизируем, – прошипела Джил, которую начало подташнивать теперь уже от напряжения. – Так за что мне тебя благодарить? За то, что едва не убил меня? Или за то, что не мог держать ширинку на замке? Да уж, спасибо! Сердечно благодарю.

Бен резко повернулся, с удивлением посмотрел ей прямо в глаза и ошарашенно покачал головой, словно не верил собственным ушам.

– Вот как? Вот как ты об этом думаешь?

– А как ещё?

Рид покачал головой.

– Ты избалованный ребёнок, – выплюнул он. – Всё, что ты делаешь, это пытаешься свалить ответственность за собственные поступки на кого-то другого. Ведёшь себя, как дитя, у которого взрослые отняли конфетку, и теперь он ищет виновных!

– Нет! – Вскочив на ноги, Джиллиан опрокинула стаканчик с лимонадом и даже не заметила этого. – Какого чёрта, Бен! Возможно, я кажусь инфантильной, но в отличие от тебя, хотя бы тщательно закапываю скелеты. И не прошу лезть в мою жизнь!

Ветер принёс барабанную дробь да запах свежей воды.

– Инфантильной? – Неожиданно Бен лениво потянулся, а затем взглянул на неё из-под полуприкрытых век и процедил: – Боюсь, ты просто дура.

Джил открыла рот, потом закрыла и пробормотала:

– С меня хватит.

Она наклонилась за туфлями, но отданный жёсткий приказ вынудил замереть на месте.

– Сядь. – И под ноги словно рухнула ледяная глыба. – Я недоговорил.

Джиллиан замерла, заворожённая звуком голоса, а затем медленно опустилась на колени перед по-прежнему расслабленно сидевшим Ридом. Сопротивляться Бену она не могла, поэтому затаила дыхание в ожидании приговора. Но Рид, уперевшись локтями в ступеньки, скрестил вытянутые длинные ноги и замолчал, смотря куда угодно, но только не на неё. Наконец он вздохнул и покачал головой.

– Джил, я не устал от тебя. Ты мне не в тягость и никогда не была. Но мне надоели твои игры: в политику, имитацию жизни, в иллюзию каких-то эмоций. Надоело подстраиваться под безумные капризы и терпеть абсолютное безразличие. Ты не хотела, но я узнал о тебе многое. Этого не изменить, и я никогда не стану осуждать хоть что-то из непредназначенного для моих ушей. Ты сейчас проходишь не лучший этап, однако я тоже человек. Со своими ожиданиями и надеждами, которым, точно дурак, пытался найти подтверждение.

– И?..

«Нашёл» так и повисло недосказанным, потому что Джил знала ответ. Нет. И дело вовсе не в колючих тисках депрессии, а в её собственной трусости. Или же равнодушии. И Бен, похоже, считал так же, потому что отрицательно покачал головой.

– Знаешь, у каждого поведения есть минимум две причины, и твой случай не исключение. Но если одну я выяснил точно… – Бен опять усмехнулся, видимо, вспомнив гору капсул на туалетном столике в ванной, – то вот со второй всё было так непонятно. Месяцами я искал ответ на тот самый вопрос и сомневался. В тебе. В себе. Пытался понять, что делал не так? Как ещё мне следовало поступить, чтобы получить что-то? Но теперь всё стало ясно. Так просто. Дело лишь в том, что где должно было быть что-то, оказалось пусто. И искать нечего. У обоих. – Бен задумчиво отбил ритм в такт доносящейся мелодии и со вздохом закончил: – За эти месяцы я наговорил тебе многое, и остановиться было почти невозможно. Но я это сделал. Теперь всё. Тянуть это дальше бессмысленно. Полагаю, как мой политтехнолог ты будешь этому рада.

Но Джиллиан не была. И стоило Бену лишь немного скривить губы в неровной усмешке, как на неё навалилось отчаяние. Она знала, что должна открыть рот и сказать. Просто не могла из-за всей своей проклятой трусости, неуверенности и сомнений. Джиллиан понимала, что Рид зол. На неё – за ложь и наркотики, на себя – за потрясающую слепоту. Но вместо всех таких нужных слов она сидела на холодной земле поджав ноги и не могла отвести взгляд от его профиля. Возможно, в последний раз… Возможно, так и правда будет лучше для всех… Теперь можно смело поставить очевидную точку, перелистнуть страницу и закрыть книгу – ничего нового они здесь уже не прочитают и не напишут. Столь лихорадочно создаваемый роман закончился на самом интересном месте, оборвавшись её непоправимым пренебрежением и его очевидным прозрением.

Но последние лучи солнца всё путались и путались в лакрице волос, вспыхивали знакомой медью, и Джил никак не могла насмотреться. Как ей теперь быть? Она готова была отдать Бену жизнь, но, кажется, со своей трусостью давно опоздала. Та ему уже не нужна.

«В тебе я оправдал бы что угодно…» Ах, если бы!

А молчание тем временем неизбежно затягивалось в тоскливую окончательность. Она смотрела на него. Он не смотрел на неё. И оба тонули в безысходности момента и горечи принятых решений. Неожиданно где-то совсем поблизости заиграл ещё один оркестр, и Джил невольно прислушалась. Ей нечего было ответить, но она зачем-то произнесла:

– Я знаю эту песню. Ты часто напеваешь её… Про Чикаго.

–Шикагоу, Шикагоу, – неожиданно тихо пропел Бен, пока ему вторил весёлый мотив. – Думал, ты уже спишь.

Она лишь отрицательно покачала головой. А в мозгу неожиданно прорезалась мысль, что вопреки всем сомнениям и разочарованиям Бен пел ей о своём городе. Круг за кругом, шаг за шагом рассказывал историю своей любви к Чикаго, не понимая, как выдаёт самое тайное. Нечто такое, что будет невозможно разорвать ни расстоянием, ни временем. Несуразное, слишком высокое, чрезмерно каменное и одновременно хрупко-стеклянное. Несокрушимое ни ветрами, ни снегами, ни палящим солнцем. Цинично-деловое, одухотворённо-музыкальное, полное неоновых огней и экстравагантных скульптур. Себя самого. И осознать эту простую истину только сейчас оказалось так невероятно больно, что Джил едва не застонала, однако прикусила язык и скованно улыбнулась. Она в сумасшедшем порыве поднялась на ноги и в знакомом до сведённых скул жесте протянула Бену руку.

– Потанцуем? – спросила Джил и добавила скороговоркой, когда Рид поднял удивлённый взгляд. – Обещаю, последний каприз испорченного ребёнка.

– Нет.

Ответ оказался вполне предсказуем, но Джил не опустила руки и лишь с мягкой настойчивостью ещё шире открыла ладонь.

– Я не умею, но ты-то точно должен. Научи. Пожалуйста.

– Нет, я же сказал… – огрызнулся Бен.

–Шикагоу, Шикагоу…

– Джил… – пробормотал Рид, затем длинно выдохнул и сел, устало прикрыв глаза. Он явно не желал смотреть на своеобразную инверсию прошлых событий. – Это не место и не время для урока танцев!

– Думаешь? – Она подошла ближе. – Что это… Блюз? Джайв?

– Свинг. Просто свинг… Господи! – взмахнув рукой, Бен оборвал себя на полуслове и уставился на её босые ноги. – Это безумие.

– Мне не впервой сходить с ума.

Ещё один шажок, и вот она уже стоит между его разведённых ног. Джиллиан посмотрела сверху вниз в самые золотисто-закатные глаза на свете, осторожно улыбнулась, и Бен сдался. Пробормотав что-то на тему будущего сожаления о своей глупости, он поднялся, помедлил ровно одну секунду, словно хотел убедиться в собственном помешательстве, а потом осторожно обнял Джил за талию. Её пальцы надёжно легли в несуразно большую, но крепкую мужскую ладонь.

Она немедленно вдохнула запах сигарет и лакрицы, к которому сегодня присоединился горьковатый аромат жжёного сахара, а другой рукой скользнула по слишком широкому плечу. Джиллиан задрала голову и всмотрелась в лицо Бена. Господи! Он ведь действительно чертовски устал… И снова до сведённых судорогой рук захотелось разгладить собравшиеся в уголках глаз тревожные морщинки, провести по высокому лбу и непривычно резко выделявшимся скулам, но она сдержалась. Поздно. Джил отвела взгляд и, лишённая помощи своих обычных каблуков, внезапно слишком отчётливо ощутила катастрофическую разницу в их росте. Во всей этой странной ситуации мозг решил заметить самое ненужное, но она никак не могла избавиться от мысли, что Бен действительно похож на… Стену? Дом? Скалу? Пожалуй, целое Килиманджаро…

– Что нужно делать? – почему-то шёпотом спросила Джиллиан.

– Скользящие шаги наискось, – негромко проговорил Рид, так и не посмотрев ей в глаза, а затем чуть потянул вперёд. Вопреки огромному росту и неимоверно длинным ногам, он ловко ступал в траве и умудрялся не отдавить её босые ступни. – Слушай музыку, акцент на два и четыре… В свинге весь смысл именно в этом.

– В чём? – она растерянно взглянула на Бена, который тихо рассмеялся.

– Закрой глаза, – сказал он, – я подскажу. Сначала просто квадрат.

Джил послушно смежила веки, но сама даже не представляла, как можно абсолютно ничего не видя перед собой станцевать хоть что-то. Однако она сделала наудачу пару спотыкающихся пробных шагов и… В один момент просто почувствовала. Ощутила всей кожей, каждой клеточкой. Над Грант-парком пролетело нежное «Шикагоу», когда Бен чуть отклонился назад, приглашая последовать за собой, и Джиллиан инстинктивно качнулась вперёд. Потом ещё и ещё.

Шаги сплетались в странную, непонятную вязь, пока она подчинялась лёгким намёкам Рида. А он то едва заметно сжимал руку, то касался бедром, давая возможность ступить дальше, легко проводил по спине пальцами перед поворотом и тихо мурлыкал знакомую мелодию. Бен двигался привычно, отсчитывал пальцами слабую долю и вёл за собой неумелую партнёршу так, что у неё не было ни единого шанса ошибиться. Шаг, ещё один, замереть. Примитивные фигуры под плотно прикрытыми веками казались Джиллиан чудом. Со звуками музыки она ступала по прохладной траве в окружении тёплых рук и почти видела их с Беном со стороны; ощущала обращённый на неё взгляд и чувствовала под ладонью мягкую ткань рубашки, тепло последних солнечных лучей и холод надвигающейся ночи. С сегодняшнего дня всё будет по-другому.

5

Песня ещё звучала признанием в любви к этому волшебному городу, когда Джиллиан резко разжала пальцы и неожиданно для поглощённого танцем Рида отступила. Открыв глаза, она осторожно улыбнулась и подняла небрежно брошенные туфли.

– Поезжай домой, Бен. – Джил посмотрела на застывшего перед ней мужчину, а потом сделала нелепый книксен и грустно улыбнулась. – И большое спасибо. За всё. Дальше я как-нибудь сама.

Развернувшись, она схватила очередной пончик, отсалютовала им молчавшему Бену и босиком двинулась в сторону виднеющейся высотки из красного кирпича.

– Джил, подожди.

Она оглянулась и удивлённо вскинула брови, почувствовав, как из головы резко исчезли последние туманные лоскуты. Всё наконец-то закончилось. Теперь предстояло разгрести невероятную мешанину собственных чувств, эмоций и пошатнувшихся приоритетов.

– Успокойся, Рид. Я не выйду из окна, не напьюсь кислоты, не перережу себе вены. Можешь сворачивать миссию Красного Креста. Ещё раз – спасибо.

«И прости меня, если сможешь. Я действительно заигралась…»

Махнув рукой, Джиллиан направилась в сторону выхода из парка и больше не оборачивалась. А дома проглотила две положенные таблетки снотворного, привычно сверила с Энн расписание грядущего дня и под вертевшееся в голове нежное «Шикагоу» провалилась в сон.

Ну а утро принесло с собой бьющее сквозь шторы солнце, спокойный серебристый блеск Мичигана и шум кофемашины. Кажется, закрывать на замок приют для сирых и убогих имени его святейшества Бенджамина Рида никто пока не собирался.