Царская свара

Глава 3

Шлиссельбург

Иоанн Антонович

после полудня 7 июля 1764 года

— Сегодня они больше строить шанцы не будут, государь. Да и форштадт хорошо горит, дым густой пеленой по Неве тянется, — подполковник Бередников ухмыльнулся, а Иван Антонович мотнул головой, молчаливо соглашаясь. Действительно, даже без подзорной трубы можно было хорошо видеть, что пригороду, покинутого жителями по приказу фельдмаршала Миниха, крепко досталось.

Швах!

Из башни было хорошо виден внутренний двор, где стояли три мортиры, похожие на большие уродливые ступы, стоящие на больших колодах. Одна из них только что изрыгнуло пламя, и теперь ее, как соседку справа, готовили к новому выстрелу. Никритина сильно удивили тяжеленые трехпудовые бомбы, что имели ушки — держась за них, канониры и опускали зажигательный снаряд в «ступку». Дальность стрельбы из таких чудовищ была небольшой, но до форштадта они вполне доставали.

Швах!

Раздался очередной выстрел — кургузая мортира немного подскочила при выстреле, сила отдачи была огромной. По сути, примитивный аналог миномета, только короткий, с большим калибром, стреляет недалеко, и скорострельность не впечатляет — если в час десять выстрелов сделать, то это вроде рекорда. Точность у сего «бога войны» никакая — так что стрельбу рекомендуется вести по площадям, а форштадт на роль такой жертвы вполне подходит — и там сейчас творился самый настоящий ужас.

— Тушат, тушат, не потушат, заливают, не зальют, — пробормотал Иван Антонович, глядя на языке пламени, что прямо на глазах пожирали целую улицу, дом за домом. Но рассмотреть происходящее мешали густые клубы черного дыма.

— Государь, завтра с утра они начнут бомбардировку крепости, а то и к вечеру, — голос Бередникова был предельно серьезен, ухмылки не чувствовалось. Комендант посмотрел на него тревожно, у Никритина возникло ощущение, что подполковник как та собака, чувствует что-то нехорошее, а выразить словами свои ощущения не может. Но он ошибался — Бередников заговорил четко и по существу:

— Они под прикрытием дымной пелены сейчас уже разгрузили транспорты, ваше величество! А дальше или дождаться ночи и устроить орудия в шанцах, которые нужно соорудить, пока на реке туман стоит, либо уже сейчас установить пушки и гаубицы у канала, разобрав дома. И, скорее всего, генерал-аншеф Панин так и сделает — при штурме одной прусской крепости он подобный замысел осуществил. Тогда через час, не позже, нас начнут обстреливать, и в первую очередь стену, где был пролом от прошлой бомбардировки — ее наспех залатали, а башню так и не восстановили. Но кто же знал, что война такая предстоит?!

— Хороши пироги с котятами, — пробормотал Иван Антонович, и покосился на встревоженного Бередникова. Пророчества по типу приснопамятной Кассандры его порядком напугали. — Ты, Иван, пургу не мети, и раньше времени панихиду не заказывай по нам. Даже если они сейчас позиции готовят, то им самим дым помешает стрельбу по нам вести…

Договорить Иван Антонович не успел, как каменную стену хорошенько тряхнуло и он от неожиданности прикусил губу. Бросился к бойнице, что выходила к Государевой башне, заглянул. Ровненько по центру прясла была разрушена кровля защитной крыши, своего рода козырек над головами защитников, и выбит каменный зубец. От удивления он замотал головой, не в силах поверить собственным глазам.

— Твою мать!

Как можно столь точно попасть с расстояния в полтора километра, если расчету пушки мешает дымовая завеса. Корректировщиков здесь быть не может, о взводах АИР еще не подозревают, а главное средство связи состоит из собственных ног или четырех копыт «буцефала». Век телеграфа через сто лет наступит, о радио говорить смешно — сейчас даже прадедушка Маркони или Попова еще не родился.

Бух!

Ворвавшийся ветер опалил лицо, о край бойницы что-то ударило, звякнуло о каменный пол. Стало понятно, что взрыв произошел во внутреннем дворе, и Никритин устремился к бойнице. Увиденное его не обрадовало — у комендантского дома в каменистой земле дымилась небольшая воронка, чуть в стороне лежали два тела в ободранных мундирах. При их неестественных позах, с изломанными руками и ногами, думать о ранении было бессмысленно — так выглядит только смерть.

— Это гаубица, или скорее мортира, — произнес Иван Антонович — мысль была предельно четкой. Пушка имеет пологую стрельбу, и стреляй она по крепости, то ядро на пути приняли бы толстые каменные стены или башни. А тут ловко зашвырнули бомбу во-внутрь, не повредив ни стену, ни комендантский дом. Его слова подполковник услышал и пояснил:

— Это пятипудовая мортира, государь — бомба тяжелее наших в три пуда. А в стену из ломовой пушки стреляли, она в тридцать или тридцать шесть фунтов будет.

— И где ее установили, подполковник?! На прежних шанцах ничего не видно, а расстояние за форштадтом, у канала, слишком великовато для их стрельбы. Понятно, что по такой большой площади как крепость, промахнуться затруднительно, но прах подери! Откуда они по нам из такой огромной дуры бомбами садят?!

— Бомбардирский корабль уцелел после атаки наших брандеров, государь. Склоненные мачты, скорее всего, принадлежат фрегату. Он за полосой дыма на якорях стоит, не пока видно где. Но если порыв ветра будет, то мы его мачты на Неве заметим и начнем обстреливать.

Никритин кивнул головою — предположение показалось ему разумным. Комендант поклонился и негромко сказал:

— Государь — мне нужно идти отдать приказы! Как только разглядим бомбардирское судно, то будем стрелять по нему из всех орудий, что могут попасть. И еще одно, ваше величество — все лишние солдаты, кроме канониров, что ведут стрельбу, должны уйти в казематы и подвалы. Как и женщины с детьми, там они будут в безопасности до общего штурма — иначе сейчас будут напрасные жертвы, государь!

— Вы комендант крепости или я? Так командуйте сами! И отдавая приказы, позаботьтесь, чтобы их все выполняли!

Никритин в раздражении потер руки, но следующие слова Бередникова его порядком взбесили. Тот, наклонив голову, что говорило об упрямстве, негромко произнес:

— Государь, в башне для вас небезопасно, вам лучше спустится в каземат, или перейти в цитадель.

— Я сам знаю, где мне находится, господин подполковник, — Иван Антонович еле удержался от резкостей. Но взял себя в руки и вполне мягко пояснил, стараясь говорить мягче:

— Геройствовать не буду, но и права находиться внизу под каменными сводами не имею. Я понимаю ваши опасения за мою жизнь, но иначе просто нельзя — то мой долг разделять со всеми опасность. Разве император Петр Великий от обстрела на земляных шанцах прятался, когда Нотебург этот целую неделю обстреливали из осадного парка?!

— Нет, ваше императорское величество, я понимаю вас. Тогда прошу вас уйти вниз на ярус — деревянная кровля не самая лучшая защита от ядра или бомбы. Там обзор будет немного хуже, но над головой толстый каменный свод, что защитит от случайного попадания. Меня беспокоит бомбардирский корабль — судя по всему, с него по нам бьют все гаубицы и мортиры поочередно. Может и попасть!

— Хорошо, идите! Я скоро спущусь, только перекушу. Василий Яковлевич, там моя жареная курица не улетела?

— Хотела упорхнуть, государь, но я ее поймал.

— Отлично, тогда спустимся по лестнице — не надо тревожить понапрасну коменданта, раз обещал ему. А вы с завтраком следом — здесь, конечно, лучше, ветерок обдувает, но зато над головой черепица только от дождя. Мыслю, бомбу она не удержит!

Никритин ухмыльнулся и подмигнул Василию Яковлевичу, видя, как один из лейб-кампанцев подхватил накрытое крышкой блюдо с курицей, что предназначалась к завтраку, а второй охранник взял кувшин с квасом, прихватив и две кружки. Стоявший у бойницы солдат заметно расслабился, видимо. В присутствии коменданта и императора он изрядно нервничал. Бередников стал спускаться по ступенькам вниз, Иван Антонович пошел следом, за ним потянулись охранники с Мировичем во главе, что привычно прикрывал своему царю спину.

И тут шарахнуло!!!

А потому Никритин спускался по ступенькам недолго — от сильного удара он полетел вниз, сбив коменданта с ног. Перед глазами предстал каменный пол нижнего яруса — успел даже мысленно удивиться, что от толчка улетел вьюном и кувырками так быстро. Успел в падении выставить плечо — от сильной боли взвыл, заорал матерно. В горячке вскочил на ноги — и окаменел от удивления. У башмаков лежала окровавленная голова несчастного Мировича с раскрытыми от удивления глазами.

«А все же ты ее лишился, Василий Яковлевич, пусть не на плахе. Историю, мать ее, не обманешь, она завсегда свое возвернет», — пронеслась в голове последняя мысль, и тут же нахлынула свирепая боль, от которой Иван Антонович потерял сознание…