Царская свара

Глава 18

Кобона

Иоанн Антонович

утро 9 июля 1764 года

— В Богемии этот металл хорошо знают, а его значение как «никкел», ругательное на языке горняков. Обозначает оно «обманчивого бездельника» или «озорного лгуна» или «духа», тут как понимать это слово. Вот этот металл нам очень нужен — в сочетании с медью и цинком, сплав с ним дает именно нейзильбер. Очень похожий на серебро металл, отличить трудно, но гораздо лучше по качеству.

Иван Антонович пожал плечами — Вяземский оказался чрезвычайно дотошен, и напросился на доклад с утра пораньше. Видимо, ночные размышления продолжались долго, и высший сановник империи так и не ложился спать, терзаемый мукой.

— Они его чуть ли не выбрасывают, а мы купить можем задешево. Медь у нас есть, цинк тоже имеется. Но лучше цинк закупать в Англии — там заводы уже есть, почти чистый металл получают.

— Государь, а у нас этот металл никель найти можно? Ведь узнают богемцы и силезцы, из чего мы монеты чеканить будем, да посуду делать, так взовьются. А раз он у них есть, то убытки причинят нам немалые. А так все в тайне останется — как серебро из меди делать. А без цинка обойтись можно, а то англичане все дорого продают.

— Можно, — кивнул Иван Антонович, и решил слукавить, выдав не совсем историческую трактовку названия, — сплав меди с никелем мельхиором называют, по имени волхва, что дары Христу принес. А никель неподалеку от Печенги нашей есть, там его залежи большие.

— Так мы его раздобудем, государь, раз такое дело. Людишек из Берг-коллегии я туда отправлю, у нас и богемцы есть, рудознатцы добрые, и мастера, что металл любой плавят, — Вяземский изрядно оживился, хотя энергия у него и так билась ключом, когда узнал, где золота много в земле упрятано. — Только в начале их поспрашиваю, на счет этого «обманчивого бездельника», знаком ли он им.

— Знаком хорошо, — отмахнулся Иван Антонович. — Видишь ли, Александр Алексеевич, если мы из «нового серебра» полновесные рубли с мелкой монетой, вплоть до гривны, начнем чеканить, их наш народ за настоящее серебро принимать будет, и брать охотно. Тем самым мы спокойно можем вести обмен на серебро, которое не только из Змеиной горы добывать будем, и расчеты с иноземцами вершить начнем. Да и обменивать в случае чего легко сможем монеты из мельхиора на серебряные. Запас ведь потихоньку накопится изрядный.

— Вот бы еще золоту замену найти временную, — мечтательно произнес генерал-прокурор, видимо тощая государственная казна, как вымя выдоенной козы, мешала ему мыслить позитивно.

— Ты про легендарный металл орихалк слышал, или у Гомера читал в его Иллиаде, из чего был щит Ахиллеса скован?

— Гесиод и Платон о том писали, — Иван Антонович увидел, как загорелись глаза Вяземского, и тот быстро добавил:

— «Златомедь» это, государь, слышал о том!

— Вот для этого и цинк нужен, который у англичан надо закупить. В сплаве и будет то самое «поддельное золото», из которого можно мелкую монету начеканить, от деньги до алтына или полугривны, что сейчас чуть ли не пудами меряют. Латунью называется сей сплав! Только нельзя его за золото выдавать — не все золото, что блестит!

— Жалость то какая, — печально произнес Вяземский — видимо «золотая лихорадка» капитально вскружила ему голову. И тут Никритин неожиданно вспомнил о платиновых монетах императора Николая Первого и воспрянул духом. А ведь до находки платины более полувека должно пройти, а до революции именно этот район давал более 70 % мировой добычи этого драгоценного металла.

— У Горноблагодатских заводов на Урале течет река Ис, есть там и другие речки, где лежит самородками или россыпью платина — металл, похожий на серебро. Но если взять рублевую монету из него, то весить она будет как два рубля серебром. Драгоценный металл, что и говорить. Такой только у нас есть, в иноземных землях он крайне редок. Нужно немедленно отправить рудознатцев на эту реку, как я помню, наносы платины начинаются после впадения в Ису реки… Название такое у нее очень необычное, чем то на «простоквашу» похоже.

— Государь, найдем мы эту платину обязательно, раз место известно, — Вяземский заерзал на месте, видимо, торопясь уйти, но не выдержал. — Ваше величество, а может, не будем вес серебряной и золотой монеты уменьшать, благо чеканы новые долго изготавливать придется с формами. А то рубль наш «порченным» называть начнут. Торговцы иноземные неохотно брать будут, убытки наши купцы изрядные понесут. Может быть, как-то продержимся? Лет пять, пока новые монеты чеканить не начнем? Да и ассигнации выпустим — я уже в Сенат депешу отправил с расспросом о делах Ассигнационного банка, да о создании новой Экспедиции.

— Хорошо, — после долгой паузы принял решение Иван Антонович, прикидывая, что финансовую ситуацию можно будет смягчить «добровольно-принудительными взносами». — Лет пять мы продержимся, а то и семь, а потому рубль лучше не трогать — тогда к новым деньгам у нашего народа доверие будет полное. Отменяю реформу бывшей императрицы, как вредную. И вот еще что — отпиши Демидову немедленно! Если будет работных людей утеснять, по своим тюрьмам прятать, серебряные и золотые монеты чеканить — быть ему колесованным! Отправь обер-прокурора с ревизией к заводчику обнаглевшему! Пусть начеты сделает! А ежели на посулы демидовские подастся, или обман писать будет — предупреди строго, что на колу подыхать будет долго. Вместе с теми паразитами, что ущерб государству чинят и людей безмерно угнетают!

Никритин недобро усмехнулся — именно злоупотребления демидовские стали той искрой, что принесла пугачевское пламя на Урал. И получается, что оборзевшему сверх меры фабриканту пышки, а державе шишки. Лучше уж превентивные меры заблаговременно принять и профилактические работы в полном объеме провести.

— Все сделаю, государь, — Вяземский поклонился и вышел из кабинета, а Иван Антонович задумался. Вывел его из размышлений голос секретаря, которым он обзавелся:

— Государь, с докладом принять просит титулярный советник Горезин, — поручик докладывал по-военному.

— Пусть заходит, — Никритин удивился — новоявленный глава Дворцовой тайной службы приходил к вечеру, а тут явился с утра пораньше. Значит, дело важное и отлагательств не терпит.

— Что случилось, Порфирий Степанович?

— Подпоручик Преображенский Алешка Лавров еще вечером седьмого дня сбежал из полка. И донос учинил на прапорщика Михайлу Палицына и еще двух офицеров этого полка гвардейского, что злоумышляли убить тебя, государь. А еще ведомо ему, где графа Алексея Григорьевича Орлова укрывают, а также поведал нам о лекаре, что оного злодея Алехана прятал как матроса раненного, — Горезин хищно улыбнулся, но тут же смутился и снова принял личину благообразного старичка.

— Я немедленно людишек ваших отправил, что на дворцовой службе состоят, и схватили сразу изменников. Михайло Палицын подтвердил на дыбе о злодействе умышленном, плевал в лицо оному подпоручику, всячески хулил. И лекаришко Карп Сидоров под кнутом об оном Алехане поведал, и о том, как его пока неведомый Лука Никодимыч из палатки увез. Много знает этот Алешка Лавров, говорит, что служит в Тайной экспедиции, и должен вам лично поведать о тайне важной, а потому челом бьет, чтоб вы, государь, его приняли. Мы его тщательно обыскали и постращали — вроде правду говорит. Вот и привел его сюда, оружья при нем нет.

Иван Антонович задумался — дело ему показалось интересным. Да и не нападут на него с голыми кулаками, благо за дверью в скважину подсматривают постоянно, да в шкафу потайном лейб-кампанец в щелку смотрит и готов немедленно на помощь прийти.

— Зови его, но сам за дверью постой, раз разговор о тайне пойдет. Не все можно слышать, если дело важное и государственное.

— Хорошо, государь, — Горезин поклонился и вышел из кабинета, и вскоре завел русоволосого офицера в потрепанном мундире. Поставил его у двери, и тут же вышел.

— О какой такой тайне ты мне поведать хотел?

— Знаю, ваше величество, кто вас сегодня убивать будет! И этим человеком буду… Я!

Гвардеец поднял лицо, и глаза сверкнули такой ненавистью, что Иван Антонович вспомнил давешний сон, и раскрыл рот, чтобы закричать, глядя, как в одно мгновение, прыжком, убийца оказался возле него. Сжимая в ладони узкое лезвие непонятно откуда появившегося клинка.

«А сон ведь предупреждал», — успел подумать Никритин машинально выбросив правую руку и прикрывая левой живот, куда наносил удар гвардеец. Не защитил — от чудовищной боли Иван Антонович заорал во все горло, и его разум тут же рухнул в темную пучину беспамятства…

Олха. 2021 год.

Продолжение следует….

Третья книга трилогии — "Кровь под короной"