Черная моль

Глава 16. Шоппинг

Ночь. На окраине города скучающий таксист замечает в зеркале заднего вида выходящего из лесополосы элегантно одетого мужчину в розовом кашне. Таксист озирается и включает зажигание. Вспыхивают рубиновые огоньки. Открывается и закрывается задняя дверь. Таксист смотрит в зеркало. То, что он принял за розовое кашне, это просто кровь на белой рубашке.

— Флюгхафен, битте, — говорит пассажир.

— Яволь, — отвечает таксист и переводит рычаг на D.

— Марко. Марко! Вы меня слышите? Марко!

— Да… — граф с трудом открывает глаза. Яд скрутил его, выжал все соки, оставил с перепутанными кишками, жилами, острой костной болью… Черные тени под глазами похожи на гигантские синяки. Вены на висках вздулись и потемнели.

На кровати рядом с ним сидит иезуит Никколо, человек без возраста, с головой, похожей на яйцо в коротком седом паричке.

— Где ваша жена, Марко?

— Была… здесь…

— У нас мало времени, Марко. Я хотел извиниться, но оставим это. До лучших времен.

Граф саркастически усмехается, что стоит ему значительных усилий:

— Встретимся в аду?

— Непременно. Я попрошу вас быть сейчас очень серьезным. Пожалуйста, делайте то, что я скажу. Откройте рот.

Граф пытается отрицательно качнуть головой, но ничего не выходит. Никколо оттягивает его подбородок. И сует графу в рот свой тонкий, сухой, пахнущий пергаментом палец.

— Укусите меня.

У графа на глазах выступают слезы от беззвучного хохота.

— Марко. Вы погибаете. Укусите меня!

Никколо кричит.

— Ну же! Кусайте! — он дает графу размашистые пощечины левой рукой.

Граф смыкает челюсти, и Никколо издает длинный кошачий вопль.

— Господин не желает переодеться? — спрашивает таксист, оглядываясь.

Пассажир опускает голову и смотрит на свою рубашку:

— Пожалуй.

— Здесь по пути будет торговый центр, мы можем туда заехать.

— Спасибо, эээ… Клаус.

— Вообще-то Вольф, но как будет угодно господину.

— Вольф. Это ведь по-немецки волк? — пассажир изображает волчий вой.

Таксист угрюмо кивает.

Впереди светятся огни заброшенного молла.

Низкие своды подвала, каменная кладка словно обросшее ракушками днище корабля. Зыбкий свет от факелов, укрепленных на стенах. У стены — человек в белом халате, с головным зеркалом, отбрасывающим блики. Рядом автоклав. В руке у человека шприц. Джованни подводят к стулу, сажают верхом, перехватывают руку выше локтя резиновым жгутом. Он закатывает рукав, обнажая вытатуированный номер, машинально сжимает и разжимает кулак.

— Это не нужно, — останавливает его человек со шприцем и вводит иглу в вену. — Следующий!

Таксист и пассажир идут параллельными курсами среди разоренных стеллажей в пустом здании торгового центра.

— А куда все подевались? — спрашивает пассажир. — Неужели правда вымерли?

— Кто как, — через стеллаж говорит таксист, — многие по домам сидят с закрытыми окнами. Слышали, чуму разносят летучие мыши? Я вообще не знал, что эти твари здесь живут.

— Они везде живут, — замечает пассажир, — разве что в Антарктиде…

Он выворачивает из-за угла, держа в руках целлофановый пакет с белой рубашкой. И почти лицом к лицу сталкивается с таксистом, который держит в руке молоток.

— Меня пытались заразить, — хрипло говорит таксист, заметив, что пассажир смотрит на его опущенную руку, — но у меня есть один приятель, такой, вроде, сумасшедший доктор из комиксов. Сделал мне укольчик и сказал, что я могу ничего не опасаться.

— Зачем тебе молоток?

— Я говорю — уже никто ничего не опасается, — продолжает таксист, игнорируя вопрос, — моя работа бессмысленна, любая работа бессмысленна. Денег-то все равно не платят. А если бы и платили, что на них можно купить? Я слышал, в лагерях работают за еду, но еды тоже уже не хватает. Ты, говорю, скажи мне, что мне делать в этом мире, где сраных денег уже не заработать, а люди дохнут как мухи.

— И что он сказал? — интересуется пассажир, незаметно отступая.

— Он сказал, — лицо таксиста трескается в гримасе, — он сказал — наслаждайся жизнью, Вольф!

Он начинает истерично хохотать.

— И ты наслаждаешься?

— О, еще как! — лицо Вольфа мало-помалу наливается темным, — отвожу людей в аэропорт за бесплатно, а они даже не спрашивают, почему. Просто садятся в машину, и все. У них и денег-то нет. Ха-ха-ха.

— И все-таки зачем тебе молоток?

— А ты еще не понял? Помогаю тебе улететь!

Таксист мгновенно звереет и наносит разящий удар.

Аль Сафер слышит, как в Овальном кабинете звенит посуда, слышен женский визг, повелительный рык президента. Дверь распахивается, мимо него, не замечая, пробегает красная и злая Меланья Трамп в слезах.

Следом выходит Дональд, он тоже красен, возбужден, желтый парик сбился на сторону. Аль Сафер не может скрыть гримасы.

— Что ты здесь делаешь? — Трамп уже возвышается над ним, давит брюхом, кладет руку на шею. — Ты подслушиваешь, а? Ты трахаешь мою жену! Ты трахаешь — мою — жену!

— Эй, эй, — Ахмет легко убирает руку Трампа со своей шеи, — не надо так.

— А то что? — недобро улыбается Трамп, — укусишь меня? А? Эй!

Охранники в приемной вскидывают автоматы.

— Вы мне больше не нужны, — говорит Трамп побледневшему аль Саферу. — Все вы. И ты имей в виду, дружок, на одного вашего найдется сто тысяч наших. А для остальных есть хорошие, умные, смышленые американские крылатые ракеты, слыхал про такие? Так что сваливай в свой сраный Магриб и хорони своих мертвецов, и сам не забудь закопаться.

Выкиньте его, — и он заходит обратно в кабинет.

Охранники костенеющими пальцами держатся за спусковые крючки. На их лицах ужас.

— Баракаллаху фикум, — говорит аль Сафер, сложив ладони перед собой. — Ассаламу алейкум.

И выходит.

— Что он сказал? — спрашивает один из охранников.

— Что-то про Обаму, — предполагает другой. — Я чуть не обосрался, Джон, что за идиотские вопросы.

Таксист наносит разящий удар молотком и разбивает стеллаж, перед которым мгновение назад была голова его пассажира.

Он озирается.

Под ногой шуршит целлофан, белая рубашка брошена на пол.

Из лица, шеи, глаза таксиста торчат булавки. Он еще этого не осознает. Выражение его лица медленно меняется.

Логан стоит напротив и наблюдает.

Из руки таксиста падает молоток. Он хватает себя за глаз, за шею, из которой тонкой струйкой начинает брызгать кровь. Он воет.

— Ты не волк, — говорит Логан, — ты бешеная собака.

И уходит за новой рубашкой.