Черная моль

Глава 17. Друзья друзей

Заседание объединенного комитета начальников штабов в Вашингтоне.

Хмурый и озабоченный Дональд Трамп, выпятив нижнюю губу, слушает выступление Джозефа Данфорда. За спиной Данфорда большой экран, на котором кадры с сирийской военной хроникой сменяются скрытой съемкой Аль Сафера на улицах Нью-Йорка в окружении мусульман.

— Ублюдки не болеют. Обладают очень быстрой реакцией. Трудно застать врасплох. Хотя иногда удается. Но это сопряжено с косвенными потерями. Помните тот мост в Генуе?

Начальники штабов переглядываются, кто-то присвистнул.

— Почему вы уверены, что целью был вампир? — спрашивает президент.

— Данные ЦРУ, сэр. На месте обрушения найдены останки не-человека.

Трамп еще сильнее выпячивает губы, выдувает какой-то звук. Затем интересуется:

— Почему нам просто не бросить на них бомбу?

— Они рассредоточены по всему миру, никогда не собираются вместе, некоторые способны временно менять внешность.

Мелькают фотографии, на которых аль Сафер запечатлен в разное время в разных странах. Пропадает и появляется бородка, меняется телосложение.

— Он тебе никогда не нравился, да, Джо? Все они?

— Так точно, сэр.

— Что предлагаешь?

— Составить список известных нам ублюдков, объявить вне закона, предложить награду за уничтожение. И самим держать нос по ветру.

— Хорошо. Займитесь этим. Коулман вам поможет со списком.

Рыхлый рыжий старик в белой рубашке с клетчатым галстуком, отдаленно похожий на Кеннеди, поспешно поднимается с кресла в глубине комнаты.

— Только, Джон! — Трамп наставляет на Коулмана указательный палец. — Не перебарщивай! Не перебарщивай, Джон! А то мы все в твоем списке окажемся.

Коулман с готовностью кивает, его дряблый веснушчатый подбородок сотрясается.

Начальники штабов дружно вздыхают.

Белые, мягкие руки понтифика. Тарелочка с инжиром. Белые одежды. Белое вытянутое лицо. Чей-то размытый черный силуэт у окна.

Улыбка папы. Руки. Пальцы. Поросшие едва заметными тонкими белыми волосками. Солнце бьет в окно, прямо в лицо. Нестерпимо жарко.

Марко де Орсини мечется во сне. Волосы прилипли ко лбу. Подушка и простыня мокры от пота. В углу рта застыли чешуйки крови.

Вот он, еще мальчик, рядом с отцом. Старый граф наливает себе вина. Перстни с драгоценными камнями сверкают на его руке.

— Папа, — говорит Марко, — почему камушек грязный?

— Какой камушек? — граф уже поднес бокал ко рту.

— Красный. Ты его сломал?

Граф осторожно ставит бокал на стол, поворачивает ладонь тыльной стороной и внимательно изучает ее.

— Иди к себе, Марко, — мягко говорит он.

— Хорошо, папа! — Марко недоумевает, но не спорит. Нельзя спорить с папой.

Старый граф целует помутневший рубин и выливает отравленное вино на землю.

Губы папы, поедающего инжир. Пурпурно-желтая сердцевина.

Руки, белые мягкие руки.

— Руки! Руки!

— Милый?

Елена рядом с ним, обводит лицо влажной губкой.

Он открывает глаза.

— Папа был очень скромным, — хрипло говорит Марко. — Он не носил… перстней…

— О чем ты, милый?

— Старый дурак… Он думал, что это статус…

Нью-Йорк. Грузный немолодой человек заходит в пиццерию Ломбарди на 32-й улице. Садится за столик, покрытый клетчатой красно-белой скатертью. Официант в белой рубашке и черных брюках молча замирает рядом.

— Стакан воды, пер фаворе, и позови мне главного, будь так добр.

— Управляющего, синьор?

Посетитель поднимает на официанта широко расставленные тигриные глаза.

— Разве я сказал «управляющего», сынок? Позови мне главного.

Официант исчезает.

Посетитель задумчиво смотрит в окно. Редкие прохожие в масках торопятся домой.

Рядом с его локтем возникает стакан с водой.

За соседний столик с шумом и кряхтением опускается 120-килограммовый громила в блестящей черной куртке.

Напротив посетителя садится молодой человек в дорогом костюме и блестящей шелковой рубашке с расстегнутым воротом.

— Ищете кого-то конкретного?

Посетитель не торопясь отпивает из стакана.

— Я бы хотел знать, с кем говорю сейчас.

— Я тоже, — улыбается молодой человек. Громила по соседству ставит локти на столик, сплетает пальцы и кладет на них тяжелый подбородок. Его полные печали маслянисто-оливковые глаза внимательно изучают посетителя.

— Вы знаете, — улыбается посетитель, откидываясь на спинку стула, — мы с вами никогда не встречались, и тем не менее мне знакомо ваше лицо. Ваши предки случайно не с Сицилии? Муссомели, верно?

Улыбка исчезает.

— Дешевый трюк, старик. Ты пришел в итальянскую пиццерию, легко предположить, что здесь кто-то имеет отношение к Сицилии. А на Сицилии не так много городов. Я занят, поэтому говори, что у тебя на уме.

— У меня на уме история Дженко Руссо, который помог американцам победить фашистов, стал большим человеком, уважаемым членом общества, а через двадцать лет опозорен, унижен и отправлен в тюрьму. Ты что-то слышал об этом, Дженко? Или ты теперь Джеймс?

— Не знаю, кто ты, старик, и что тебе нужно, но ты напрашиваешься на неприятности.

Посетитель примирительно поднимает ладони перед собой:

— Я просто люблю поболтать о былом. Вам, молодым, это скучно, я понимаю. Почему бы тебе не спросить у своего дяди, не хочет ли он предаться воспоминаниям. Скажи ему, что его спрашивает Джакомо ди Колонна. Он знает, кто это.

Молодой человек косится на громилу за соседним столиком. Тот пожимает плечами.

Задняя комната в пиццерии Ломбарди. Несколько пожилых, седых, толстых людей в спортивных костюмах курят сигары и играют в покер.

— Дядя, — в дверях мнется Дженко-джуниор, — здесь этот странный pazzo, который хотел предаться воспоминаниям.

— Джакомо! — навстречу поднимается самый подтянутый из сидящих в комнате, с гривой седых волос, зачесанных назад, — иди ко мне, старый друг!

Он ласково похлопывает Джакомо по плечам, груди и животу.

— На мне нет микрофона, — говорит Джакомо.

— Кому теперь нужны микрофоны, мой мальчик, — смеется шутке дядя Руссо. — Все все знают и без них. Пойдем, поговорим.

Он обнимает Джакомо и уходит с ним в каморку, где стоят стол и два старых кресла.

— Здесь я в последний раз беседовал с Джоном, — говорит дядя Руссо, показывая на кресло, — это был великий человек!

— И все любили его, — поддерживает Джакомо.

— До сих пор помню, как он шел по улице, без телохранителей, только с женой и сыном, и люди кричали: «Готти! Готти!» А он улыбался…

На глаза дяди Руссо наворачиваются слезы.

— Таких людей теперь нет. И все мы уже не те, Джакомо. Куда катится мир…

— Об этом я и пришел с тобой поговорить, старый друг, — останавливает его Джакомо.

— Не знаю, рассказывал ли тебе твой дед об этом, но однажды мой родственник оказал ему большую услугу. Он вытащил его из тюрьмы, так что Дженко смог умереть рядом со своими детьми, свободным человеком, счастливым, насколько это возможно в его положении…

— И слепым как крот. Ты хочешь попросить меня об ответной услуге, Джакомо?

— Не совсем. Я хочу помочь и себе, и вам. Я слышал, что Комиссия встречалась с Дональдом до его повторного избрания.

— Я не могу говорить о вещах, о которых не знаю. Меня там не было.

Джакомо улыбается как Джоконда.

— Но я слышал, — дядя Руссо поднимает указательный палец вверх, — что люди из Комиссии общались с другими людьми, которые общались с ним, знаешь… друзья друзей.

— И помогли ему.

— Совершенно бескорыстно. Из уважения.

Джакомо морщится:

— Что он вам обещал, Франко?

— Опять же, ходили слухи, что мы получим назад то, что у нас забрали 15 лет назад.

— Транзит кое-чего кое-куда.

— Ты опасный человек, Джакомо, ты знаешь об этом? — дядя Руссо не то кашляет, не то смеется.

— Дональд продал вашу тему саудитам, Франко. Мне очень жаль.

Лицо старого гангстера темнеет.

— Не шути так, Джакомо. Наше будущее на кону. Будущее этого идиота, моего племянника.

— Я лично присутствовал при сделке.

— Ты?

— Я, Франко, я. Ты сейчас спрашиваешь себя, не сошел ли с ума твой старый знакомый, или не хочет ли он тебя обмануть. Я готов предоставить любые доказательства тебе и твоим друзьям. Я несу полную ответственность за свои слова. Только одно утешает, Франко — он кинет и саудитов. Так же, как кинул вас и меня. Он кидает всех, кто ему помогает. Такой это человек, Франко. Такой это человек.

Старик сидит, опустив глаза. Он раздавлен и потрясен.

— Эй, босс, вы в порядке? — окликает кто-то из комнаты.

Он с усилием поднимает руку. Держит ее какое-то время, показывая, что все в порядке. Опускает. Потирает лицо руками. Поднимает глаза:

— Что тебе нужно, Джакомо?

— Мне нужен стрелок.

— Хорошо. Ты его получишь.