Черная нить горизонта

4

Вигдис с трудом разлепила глаза. Тело ныло от неудобной позы. Укрываться от непогоды за камнем, под плащом, скрючившись в три погибели, не великое удобство. Хотелось есть, хотелось спать, хотелось тепла, хотелось чистой и сухой одежды, хотелось оказаться за десятки стадий отсюда. В Халангзаре, широкой бескрайней степи. Родной степи, протянувшейся от северных отрогов Игольчатых гор до Фаламака — страны тысячи бухт, от курганов древних пустошей до берегов Вод Мира.

Прогоняя её невеселые мысли на камень впорхнул стенолаз. Краснокрылая птичка напоминала крохотный огонек. Жаркий и желанный.

«Кыш!» — мысленно прогнала она обманщика и птица послушно улетела.

− Переоденься, − голос спасителя вернул девушку к действительности из страны мечтаний.

Рядом тяжело шлепнулся мешок, поверх накидка из шкуры барана. И мешок и накидка из имущества хассадов. Как они у него оказались?

− Где взял? — с недоверием спросила Вигдис.

− Внизу, − звучит обыденно. Так, словно добыть их не стоило усилий.

Вигдис встревожилась. Вдруг он сговорился с хассадами, спустил веревку, а те дали ему еды и одежды? Но тут же отбросила мысль. Хассады не станут с ним договариваться. Он украл у них добычу. Её! Если не хассады, тогда кто?

− Переоденься, − повторил спаситель просьбу.

Вигдис поднялась, затекшие ноги казалось, скрипели в коленях. Оглядела подножье, ища следы пребывания хассадов. Или хотя бы дымок вчерашнего костра. Не разглядела.

− Они ушли? — она сама не верила в то, о чем спрашивала. Хассады всегда доводят начатое до конца. Пока живы.

В ответ − непонимающая ужимка.

− Ты спускался? — поразилась она, на минуту забыв о холоде и голоде. Не может быть!

Он поторопил, кивнув на мешок. Переодевайся.

Холодный ветер выдувал последние крохи тепла из волглой одежды. Вигдис отложила накидку, сунула руку в мешок. Уперлась взглядом в Костаса. Сообразит отвернуться?

Сообразил. Поднял панарий и привалился к маковке столба. Нынче его мешок не столь тощ, как вчера.

Вигдис вытащила штаны, рубаху, теплую куртку. Все сухое! Быстро, как могла, разделась. Замерзшие пальцы плохо слушались. Сняла с себя верхнюю одежду, но оставила тарлик[42] и таноке[43]. Не годиться девушке ходить во всем мужском. Свою, грязную и сырую, убрала. Подвязала сваливающиеся штаны и запахнула плотней полы куртки. Пока переодевалась, замерзла еще больше. Попрыгала, разгоняя кровь по окоченевшему телу. Надела накидку.

− У стратов принято знать имя спутника. Мое Вигдис, — назвалась девушка, обращаясь к Костасу. — Я из орды Хоу.

То, что она дочь джуки, умолчала.

− Костас.

− Из Менора?

− Оттуда.

− В империи положены всякие приставки к именам. У тебя есть? − выпытывала она.

На этот раз Костас не ответил.

− Ты не кир? — уточнила Вигдис. В голосе девушки непонятная веселинка. — А то называть мужчину киром… хоть и справедливо, но не прилично, − она не сдержала насмешки. − По-нашему кир[44] значит… хер.

Костас едва улыбнулся. Она права.

− А манда как? Бэну[45]?

− Бэну? — не поняла она ответной шутки. — Банэ[46]. Лобок. — И сообразив, о чем он говорил, поправилась. — Бану. Госпожа.

− Жаль. А то подумал и ваш язык знаю, − Костас протянул ей мясо, завернутое в тонкую лепешку. − Меньше будешь спрашивать.

У Вигдис сжался желудок.

Наскоро поели. Вернее поела. Она так поняла, спаситель сыт, коли ничего не положил на зуб. Или поел внизу? Её опять охватила забытая тревога.

− Почему мы не спустимся, раз они ушли? − схитрила она. Что ответит?

Очевидно, сытость для женщины не повод отказываться задавать вопросы или молчать.

− Отсюда вид лучше.

Не убедительно. Для нее.

Костас всматривается вдаль. В черную нить горизонта, куда ветер гонит перья облаков и где, как говорят, нас поджидают наши сокровенные мечты. У кого они есть. А если нет?

Вигдис подумала о другом. О людях, способных предсказывать по полету облаков. Неужели может?!

− Фадж ведет к менгирам. Там могут оказаться хассады, − предупредила девушка. — Даже, наверное, они там. Ашер послал. Тот, что командовал у разлома.

− Значит, к менгирам не пойдем, − последовал ответ без раздумий.

− А куда пойдем? — спросила Вигдис. Пройти Большой фадж? Быть такого не может!

В беспокойстве оглянулась. Ничего не упустила? Если не фадж, тогда к горцам?

− Ты не ответил, куда мы идем? — потребовала девушка ответа и услышала нечто невразумительное.

− Куда-нибудь.

«Ведь он действительно не знает куда идти!» — растерялась она.

− Может, все-таки спустимся? — предложила Вигдис, набравшись смелости. — Я смогу.

− Спускайся, — разрешил Костас.

«Глупо,» — укорила она себя, вспоминая Мосток Радуги.

− Может, есть другой путь? Легче.

− Внизу, − прозвучал уверенный ответ.

В сером небе, под диском солнца, у границы леса и скал висит птица. Висит неподвижно, словно приклеена к небесам. Следит за людьми. Она не в восторге от их ума. Куда они?

Тропа то широка и идешь достаточно свободно, то сужается и плечо цепляется о стену, то вовсе превращается в узенькую полку, по которой крадешься на цыпочках, прилипнув к камню. Иногда это уже не тропа, а рыхлая осыпь, съезжающая под ногами. Иногда нагромождение валунов, по которым скачешь, балансируя не сорваться. Редко − карниз над изломом склона. Ничего не остается, как повиснуть, перебирать руками и не думать, как долго выдержишь.

«Когда-нибудь она закончиться», − успокаивала себя Вигдис. Эта мысль поддерживала и не позволяла скиснуть. Хотя яри за спиной Костаса поддерживало её дух гораздо больше. Мосток Радуги крепкая зарубка на памяти. Лучше умереть потом, чем умереть сейчас.

Один раз она сорвалась. Занемевшие от холода и усталости пальцы, разжались сами собой. Очень необычное и легкое чувство. Пустоты. Нет ни гор, ни неба, ни тебя самой. Нет ничего. Только бесконечный в своей краткости миг. Миг проходит и жесткие пальцы хватают за запястье. Падение, рывок… Странно наблюдать за спасающим тебя человеком, который, вот-вот сорвется сам.

Когда тропа расширилась, Костас забрал у нее мешок с вещами и выкинул. На её возмущение, коротко ответил.

− Меньше груза, шире шаг.

Тропа сломалась под прямым углом, заходила под полку и поворачивала. Над полкой расщелина. Если по тропе идти в направления к обители ни полки, ни расщелины не заметишь. Разве что оглянешься. Они шли вспять, потому и приметили.

Костас остановился.

− Карауль, − отдал он ей яри и с полушага подпрыгнув, уцепился за край. Вигдис обмерла. — Сорвется!

Костас легко взобрался и пропал из вида. Появился снова.

− Давай яри и держись крепче.

Он резко потянул оружие вверх, едва не вырвав ей руки. Она стерпела, не вскрикнуть.

Через расщелину добрались к небольшой террасе. На нанесенной ветрами почве росла чахлая трава. Терраса в наклон, но идти не тяжело. Быстро проделали отрезок пути. Дальше трещина. Костас в три прыжка разогнался и перелетел провал.

Вигдис хотела, предупредить, что не может так вот скакнуть. Но разозлилась, разбежалась и прыгнула. Прыжок можно назвать удачным. Приземлилась на самый край. Ноги поехали вниз. Взвизгнула и сделала торопливый шаг вперед. Костас даже не оглянулся. Он постоянно вертел головой, что-то выискивая и высматривая.

Переведя дух, Вигдис нагнала его. У нее даже сил ругаться не осталось.

Бродили в скалах до темноты. Девушка устала, спотыкалась на каждом шаге, подолгу смотреть под ноги. Костас сделал привал. Из собранной травы и сухого можжевельника сложил костерок. Пускай малюсенький и хиленький, но в холодной ночи он дарил тепло.

Костас полез в панарий, достал лепешку, кусок мяса и завернутые в бересту медовые соты. Бересту нечаянно придавили и мед тек в щели. И лепешки и мясо отдал девушке. Слизнул с пальцев мед. Вигдис сдержала замечание. Как мальчишка! Разделила еду поровну. Протянула Костасу. Прочитанное на его лице мимолетное «у меня пост» не приняла ко вниманию. Он взял свою долю.

В полупустую фляжку Костас сунул несколько отобранных травин, сцедил меда и положил рядом с костром согреваться. Когда костерок прогорел, ототкнул горлышко. Взвился еле заметный парок. Предложил фляжку Вигдис.

− Вино? — спросила девушка.

− Наполовину.

− Нет, − отказалась Вигдис. Еда куда не шло, но угощаться вином из рук постороннего, уронить свою честь.

− Ночь будет холодной, − предупредил он и подставил ладонь под невидимый снег.

Вигдис поглядела в ясное небо. Звезды висели низкой вуалью над вершинами гор.

«Правда, холодно,» − вздохнула она, но вина не взяла.

Костас отхлебнул разок другой. Поморщился. Разве это поможет? Как говаривал бывший тесть: Дернуть бы столичной! В самый раз!

− Ложись сюда. Камень теплый.

Они уместились на сложенном вдвое плаще, укрылись накидкой, прижались друг к другу. Костас потрогал её пальцы. Холодные.

− Я сейчас согреюсь, − пообещала Вигдис. Может никто и не узнает, что она делила ложе с мужчиной, но Сур видит все. И поступки, и помыслы.

Костас смотрел на край звездного неба не закрытого макушкой Вигдис. Удивительное ощущение спокойствия. Будто бродил не в горах голодный и раздетый, а находился под крышей собственного дома. Защищенный от всех невзгод. Чувство защищенности приносило покой. Покой вокруг него и в нем самом. Возможно ли? Он, горы и покой? Пики гор заслонили его от мира и от прошлого. А что в прошлом? Такая же звездная ночь переполненная смехом гиен.

Вигдис честно старалась уснуть. А что еще делать? Ей хочется поесть, но вряд ли подадут джегарак[47], хочется согреться, но не стоит рассчитывать на жар летней ночи, хочется выспаться, но разве возможно выспаться, если голодна, замерзла и лежишь на жестком камне? Конечно, нет!

Девушка моститься поудобней, сворачивается калачиком, стягивает на себя накидку. Не специально. Так получилось. Мыслей о прошлом или будущем она не допускает. Зачем морочить голову? О будущем можно думать только когда сможешь на него повлиять. Сейчас она не может. Она следует Костасу и не задает вопросов. Она ни в чем не уверена. Даже в том, что, в конце концов, не станет фэраш[48] какого-нибудь магарца или не окажется в юрте Нахора. И для горца и для сына данху смысл слова фэраш противоположен действительному.

Тусклый рассвет принес замять, сорванную с ближайших вершин. Приходиться вставать. Мясо и лепешка утоляет голод, но не приносит радости.

Путь выматывающее однообразен. Вверх… вниз… трещина… терраса… карниз… вниз… вверх… ручей между льдистых камней… расщелина… карниз… и ничего кроме.

− Эти горы зовут Злыми, — произнесла Вигдис, прогоняя наваждение. Такое чувство не идешь — толчешься на месте.

Костас рассматривал ближайшие склоны.

«А когда они были добрыми?» — соглашается он с немудреным названием. Разинь рот и достанешься птицам. Только птиц тут почему-то не водилось.

Ночевка раньше времени. Стихия загнала их в скальную нишу. В двух шагах беснуется непогода, сметая с ледяных склонов снег, забивая им все щели и углы. Дует, не устоять на ногах! Они пережидают полдня, честно деля предпоследний кусок и плащ. Они не разговаривают. Вигдис осознает, ей было легче, там, на Ступенях, Горне, Языке Лжи. Когда он подгонял её, тащил за собой. Сейчас он смотрит, как безумствует метель. Любуется. Иногда он становиться похож на хищника. Вот-вот довольно заурчит. Ему нравиться непогода? Или то, что ей можно переждать в спокойном месте?

Следующий день точная копия предыдущего. Полдня просидели в узкой щели под плитой. Из еды только снег и мед.

Ей снится лето. Вместе с Ашеем убегают к озерам. Её тело вспоминает тепло песка, тепло солнца, тепло его тела. Он лежит, смежив веки, делает вид что заснул. Она ведет пальцем по его груди, долго кружит по животу вокруг пупка, каждый раз расширяя круг. Она наблюдает его учащенное дыхание. Чувствует, как учащается её и как он близок…

Вигдис гонит сон прочь. Обманный сон. Ашея нет, и не будет. Запоздало осознает, где она сейчас и с кем. Отдергивает руку. С бьющимся сердцем, прислушивается. Спит? Значит, ничего не почувствовал.

Утром тихо. Все ветра мира, умаявшись безумством, утихомирились. Костас умывается в ручье. Бережка потока в ледяных корках. Вигдис глядя на него, кутается в накидку.

Можно бороться с трудностями пути, можно стойко переносить испытания, но битву с голодом ты проиграешь. Когда нечего положить на зуб и трудности и непогода стократ тяжелее.

Последняя порция меда оказалась скудной. В туес набили снега, потолкли и разделили поровну. Последний кусок − негласный договор о взаимовыручке. Слабый не так скоро станет обузой сильному, а сильному достанет сил тащить слабого.

Шли почти весь день. На короткой остановке Костас долго высматривал дорогу в быстро наступающих сумерках вечера. Повернули вокруг двухвершинного пика, долго и без отдыха, взбирались по крутому склону. Путь не из легких, но другого просто не существовало.

Калат[49] прилепился к скалам и спускался террасами в долину вместе с быстрой речушкой, чей поток весело скакал по камням.

− Горцы не жалуют пришлых, − предупредила Вигдис. Знала о чем говорила.

У жителей Игольчатых Гор страты меняли зерно и продукты на оружие, драгоценности, золото. Магарцы никогда не торговались, потому степняки считали их простаками. Несмотря на многовековой мир, дружбы не водили. Не нужна дружба горцам. Может потому что Сур создал народы гор, прибывая в обличии человека, а обитателей степи − лошади. В горах нет лошадей. Им не выжить в суровых условиях.

Калат почти заброшен. Редко-редко куриться дымок над крышей, во дворах тихо. Внизу, у подножья, в окнах огни.

Костас свернул в первый попавший жилой двор. Большой квадрат, огороженный каменным, в рост, забором, разделен пополам. В дальней половине сад. В передней двухэтажный дом с плоской крышей, сарай и загон для овец и коз. Дом старый. Дерево черно от времени и потрескалось. Швы каменной кладки недавно подновляли.

Рыкнул пес и преградил дорогу. Ни пустого лая, ни бросания в ноги.

Двор вычищен под метлу. Даже небольшая лужица и та разметена.

− Сагак, нельзя, − приструнил пса звонкий девчачий голосок.

Из сарая появилась девочка, лет десяти, укутанная в теплый козьей шерсти, платок поверх капанака[50] и шаровар. На ногах чоботы не по размеру. В сарае жалобно и дружно блеяли овцы.

На пороге дома показался бородатый магарец в шапке-колахе. Лицо бледное, болезненное. На левой руке вместо пальцев короткие культи. Ногу чуть приволакивал. Подрезанные сухожилия ограничивали способность ходить. На боку кама[51]. Навершие рукоятки украшено незатейливой резьбой.

− Сабахолхейр, − поприветствовал он сдержано. Девочке поручил. — Гольрох, собери на стол, − и жестом пригласил войти.

Дверь низкая, пришлось наклоняться. В доме все просто. Комната с низким потолком, печь, стол, лавка. На дальней стене оружие: мечи, кинжалы, лук и колчан со стрелами. Оружием магарец гордился. Входящий в дом первым делом видел коллекцию хозяина.

Несмотря что помещение не большое, в нем не жарко. Огонь горел, но не в полную силу. Запас дровин мал.

− Располагайся. Гольрох подаст угощение. Мое имя Маржед.

Девочка быстро поставила тарелки с торшбой — щавелевыми щами, каллепаче — вареными бараньими ножками, блюдо с сыром и лепешками, гипу — бараний фаршированный желудок и кувшин с бузэ — просяным пивом.

Костас сел на лавку, хозяин напротив него. Снял колах, отложил на край. Вигдис только попыталась, но девочка не позволила.

− Там! Мадэги[52], - указала она на другой стол, где поставила еду отдельно. Отварную баранину, мед, голадж — сладкий пирог. Нагрела молока почти до кипятка и подала в кружке.

− Я рад, что вы сочли мой дом гостеприимным, а мой хлеб свежим, − произнес Маржед, разливая пиво.

− Мое имя Костас, − представился Костас. − Я иду в Халангзар.

Говорил от своего имени. Магарец не поймет если он скажет «мы». Мужчина идет, женщина следует за ним.

− Отсюда такого пути нет, − предупредил Маржед.

− Нет вообще или его нет для тех, кто не родился в горах? — уточнил Костас.

− Ты прав, − согласился Маржед, бросив взгляд на Вигдис.

Девушка стала есть медленней, почувствовав его любопытство. Ей не слышно о чем говорили хозяин и Костас.

− Мне подойдет.

− Им мало кто ходит.

− Раз нет иного, подойдет и этот.

Маржед опять наполнил кружки. Твой выбор гость.

− Когда ты соберешься уходить, я расскажу тебе дорогу, − пообещал Маржед и снова против воли посмотрел в сторону гостьи.

Вигдис забеспокоилась. Кусок застревал у нее в горле. Страх оказаться проданной горцу, путал мысли. Ведь другой причины возиться с ней, у Костаса нет!

Девочка, думая, гостье не нравится угощение, жестом предлагала блюдо за блюдом. Сама девочка к еде не притронулась.

− В калате мало жителей, − произнес Костас. И не вопрос и не утверждение. Намек услышать рассказ.

− В горах трудно жить. У тех, у кого достаточно сил, уходят в Нижнюю долину, в Сарамат. Раньше было сто дворов. Мужчины составляли полный круг хашара[53] если присылали гонца. Сейчас остались в основном старики.

− Я не видел башню?

Маржед помрачнел.

− Сур ниспослал испытание нашему духу.

Башню сносили, если калат завоевывал неприятель. Соседи близкие или дальние, чужой род, пришлые, да мало ли кому взбредет в голову поживится или припомнить старую обиду. Но кем бы они небыли башню ломали. Проигравший недостоин возносить молитвы Суру. А возносить их можно только из рукотворной горы, сложенной руками поселян. Башню строили из дерева, а потом обкладывали камнем. Работа многих поколений. По её высоте судили, сколько веков существует калат. Не зря существовало присловье: Сколько камней в твоем роду? Если человек отвечал десять, он был уважаемым человеком. Двадцать, его могли пригласить на совет к соседям. Тридцать, к его слову прислушивались.

Маржед разлил остатки пива. Не допил, выплеснул последний глоток в огонь. Костас последовал примеру.

− Те, кто ушли, пусть знают, мы помним о них.

На дворе совсем темнело.

− Гольрох, гости устали, − напомнил Маржед дочери её обязанности.

Девочка тронула Вигдис за рукав.

− Сэтти, джиш[54]?

Вигдис покачала головой — не пойму о чем ты?

− Джиш? — повторила девчонка почти на ухо.

− Она приглашает тебя с собой, − подсказал Костас.

Девочка закивала головой. Она плохо знала язык степняков.

Вигдис неохотно последовала за Гольрох. Её тревожили разговоры за столом.

Когда Вигдис и девочка вышли, Маржед произнес.

− Твой путь труден. Женщина не осилит его.

Костас ждал продолжения.

− Ты нес свой мешок сам. Она не знает своего места в доме. Она пленница?

В наблюдательности горцу не откажешь.

− Да, − признался Костас.

− У меня нет фэраш. Продай мне её. Взамен возьми кама со стены, − предложил Маржед. В его понимание за пленницу это хорошая цена. — На равнине ему не будет равных. Хорошее оружие.

− У меня свое.

− Возьми, что посчитаешь равноценным, − настаивал Маржед. Магарец нервничал. Он встал подать выбранное оружие.

Чтобы продолжить путь, нужна прежде всего еда. Костас кивнул.

Горец подавил радостный вдох. Он не продешевил. Наоборот выгадал! Фэраш это помощь в хозяйстве. Будет кому объяснить дочери, то чего мужчина не объяснит. Не потому что не знает, потому что не должен. И ночи! Они не будут больше такими холодными, одинокими и полными греховных помыслов. А если фэраш родит ему сына, он признает его. Сур свидетель его словам! Поэтому он отдаст гостю любое оружие, какое попросит.

− Её, − указал Костас на вернувшуюся Гольрах.

Маржед закипел от возмущения, но быстро сообразил, сам позволил гостю выбирать! Видимо Сур отнял у него последние мозги! И все из-за пришлой бабы!

− Гольрах всего десять, − пропыхтел Маржед, пряча чувства.

Девочка непонимающе поглядела на отца. О чем он говорит? И чем взволнован?

Вигдис вошедшая следом, не скрывала испуга. Они сторговались! Он продал её магарцу! Продал! Её подозрения были верны! Она отступила, прижавшись спиной к двери. Надо бежать! Бежать!

− Твое слово, мой выбор, − настаивал Костас.

− Она не может быть твоей фэраш! Ей десять лет, — взмолился Маржед. — Она еще маленькая.

Костас подхватил колах со стола и кинул в девочку.

− Лови!

Если бы не обстоятельства, Маржед счел бы поступок оскорблением, но ему не до обид.

Гольрох поймала. Шатнулась, но не упала и не выпустила колах из рук. Маржед скрипнул зубами. Что же он наделал! Его дохи[55] все, что у него есть!

Вигдис вытаращила глаза. Она слышала об обычае горцев. Если девочка ловит брошенную в нее отцовский колах, значит достаточно взрослая, выйти замуж.

Костас поманил девочку к себе. Маржед зашептал молитву Суру. Рука потянулась к кама. Пусть Сур отвернется от него, пусть духи предков не примут его к себе в круг, пусть потомки плюнут на его могилу. Он не отдаст дочь!

Гольрох настороженно подошла. Без своего толстого платка, только в косынке, без капанака, она выглядела худышкой. Действительно маленькая девочка.

− У меня есть для тебя соугат[56], − произнес Костас. Сунул руку в панарий, извлек оттуда соррэ добытый у хассадов. Окрик Вигдис пресек одним взглядом. Вытряхнул камни на стол. Семнадцать прекрасных изумрудов. — Они твои.

Гольрох в нерешительности оглянулась на отца. Тот молчал, не решаясь разжать пальцы на рукояти кама.

На следующий день, Маржед проводил их. Прощаясь, сказал.

− Мой долг больше, чем эти горы.

За хребтом другая земля. Долина, поросшая жухлой трава, заросли можжевельника, ручей.

В спину донесся глухой рев.

− Шарзэ, − произнесла Вигдис, поглядывая на спутника. Тот черпает в ладони из ручья и пьет, словно ему сказали обыденную вещь.

− Горные росомахи охотятся по двое, − поведала Вигдис, заподозрив, Костас, очевидно, не знает о ком идет речь. — Самец гонит, самка караулит. Если она у него одна! Бывает две и три.

Потому как отреагировал, не скажешь что понял её предупреждение. Костас спокойно достал лепешку и мясо.

− Ешь.

− Шарзэ рядом, − напомнила ему Вигдис.

− Диких животных кормить запрещено, − повторил он надпись на вольере в далеком Мумбали.

Вигдис не нашла шутку веселой. А может издевается?

Она проглотила еду, не почувствовал вкуса. От холодной воды заломило зубы.

Дорога появилась из ниоткуда. Только прыгали с валуна на валун, выбирали куда ступить на скользком склоне и как милость небес — дорога! Костас прибавил шагу. Вигдис пришлось за ним успевать.

На шарзэ наткнулись к полудню. Мертвый зверь лежал на боку. Ветер трепал длинные космы меха. Стервятников, обычно чуявших добычу за многие стадии ни рядом, ни в небе не видно.

Костас подошел ближе. Вигдис пряталась за него. Она наслышана о свирепом и хитром хищнике. Ей казалось еще шаг, шарзэ подхватится и кинется на простофиль, поверивших в его гибель. Не управятся со зверем и десяток опытных охотников. А их только вдвое… Один. Что она сможет, кроме как зажмурить в страхе глаза? Подаренный Маржедом кинжал не причинит вреда.

− Кто её?

− Давалпай, − произнес Костас.

«Издевается!» — уверовала Вигдис. После случая в калате, где её чуть не променяли на десятилетнюю горянку, в ее спутнике произошли перемены. Он как будто повеселел, оттаял. И еще. Походил на человека путешествие, которого близится к концу. Скоро дом!

На шарзэ нет видимых ран. Хищник лежал, прикрыв мутные безжизненные глаза.

Костас пошевелил острием яри лапу зверя. Когти больше медвежьих!

− Хорошая шкура, − произнес он.

Вигдис посмотрела на него. Какая шкура?! Уходить надо! Бежать!

Они отошли не более ста шагов, когда объявился второй зверь. Шарзэ вытянул морду, грозно рыкнул, подпрыгнул на передних лапах.

Вигдис сдержалась не побежать. Взгляд искал, куда спасаясь можно взобраться. Но шарзэ отличные скалолазы. И просто влезть на большой валун не достаточно. Костас бежать не собирался. Он лишь перехватил свое странное копье.

Шарзэ подошел к самке, призывно рявкнул, ткнулся носом в бок. Нежно линул в нос, понюхал открытую пасть, надеялся уловить дыхание. Сунул морду в шерсть, вынюхивая кровь. Рыкнул опять. Теперь в его рыке послышался скулеж. Зверь словно заплакал. За людьми он не погнался.

Вигдис все время оборачивалась посмотреть, где шарзэ? Что делает? Тот стоял над своей самкой, раскачиваясь из стороны в сторону. В горе зверь походил на человека.

После встречи с шарзэ трудно не уверовать, путь под ногами ведет прямиком в Дааршех. А в Дааршех заказано появляться любому. И герою, и святому, и смертному. Наверное, народная мудрость справедлива, людям здесь делать нечего. Вокруг кроме камня, льда нависающего над головой и холодного ветра нет ничего. Даже птиц. Тех, что взлетают выше мрачных пиков, что сбивают взмахом крыл звезды, чьи шейные перья выжгло солнце. И еще Вигдис пришло на ум, должно быть именно в таком пустынном и страшном месте и находится Кандар.

− Ты знаешь куда идешь?

− Чувствую, − ответил Костас с легкостью.

Больше она с подобными расспросами к нему не приставала. Не знать правду, легче, чем знать.

Скоро дорога пошла пунктиром. То пропадала, и приходилось карабкаться по склонам, то появлялась вновь и вела дальше. Ночью, вглядываясь в переплетение созвездий, Вигдис определила, пускай окружным путем, пускай через Дааршех, но они приближаются к Халангзару, степи разрезанной быстрой Райтой и подпертой огромным болотом. От Халангзара рукой подать до становищ Хоу. Она словно почувствовала теплый степной ветер настоянных на горьких травах, запах человеческого жилья, расслышала ржание лошадей, блеяние овец и брех собак.

День баловал погодой. Солнце изредко закрывали набегающие легкие облачка. Не жарко — не растаешь, но и не холодно. Если задержаться на месте и подставить лицо светилу, начинает припекать.

Затяжной спуск огибал нагромождение валунов и, уткнувшись в озерцо, забирал правее. Даже за сто шагов видно, вода необычна прозрачна. Дно видать. Серые камни вылизаны водой и временем в гладкие блины.

Спускались, а где и съезжали, с осторожностью. Каменное крошево осыпалось под ногами.

− Дурное место, − тревожилась Вигдис. Ей было не спокойно.

Тревога запоздала. На ближайшем валуне, в четырех шагах от Костаса, вскинулось в боевую стойку антрацитовое тело змеи. Крупная голова чуть наклонилась вперед. В черном зеве жемчужно блестели ряды длинных игольчатых зубов. На двух клыках, не меньше пальца длиной, густая желтизна яда.

− Тшшшаааааа! — издала змея звук. Красные бусины глаз без зрачков буравили людей в неутолимой ненависти.

Костас резко остановился. Вигдис по инерции ткнулась ему в спину.

− Анганахаййе[57]…, − испугано прошептала девушка.

Змея словно расслышав её слова, выгнула тело еще круче. В пасти, между зубов, задергался черный кончик раздвоенного языка.

Стараясь не делать лишних движений, Костас выставил левую руку вперед. Перехватить бросок твари. Правой рукой высвободил из петли яри. Справится? Спорный вопрос. При явным преимуществом не в пользу человека.

Огромные кольца задвигались, подбираясь. Змея напоминала огромную пружину, готовую взвиться в броске.

Костас продолжал наблюдать за змеёй, за её плавными движениями и покачиванием. Дюйм за дюймом чернющая голова приближалась к нему.

Вигдис зашептала молитву, испрашивая защиты у Сура. Кто как не он может помочь в безнадежную минуту? Костас слышал её сбивчивый и торопливый шепот.

Язык в пасти змеи затрепетал быстрее. Еще немного и коснется пальцев Костаса. Внезапно глаза твари поменяли цвет с ярко красного на зеленый. Змея отпрянула, повела головой в сторону. Глаза её вновь стали рубиновыми. Она стремительно сорвалась в длинном прыжке. Черное тело мелькнуло среди камней и пропало. Послышалось осыпание камня. Кто-то спасался бегством.

Вигдис уселась там, где стояла. Её затрясло.

− Ты в порядке? — спросил Костас.

Подняла на него свое лицо.

− Еще о чем спросишь? Конечно, нет, − произнесла она, сдерживаясь не закричать.

− Как ты её назвала? Змею?

− Анганахаййе.

− Анга…на…хаййе, − повторил он. Слово напоминало ощущения холодного дуновения, приходившего из ниоткуда. — Странное прозвище…

− Странное? Странно, что мы живы остались! Эти твари никого не подпускают к этим скалам. Говорят, стерегут Кандар. Город народа Джабали.

− Еще что говорят? — Костас просматривал направление, куда исчезла змея. Даже впрыгнул на валун, на котором чудище грелось, караулив добычу.

У Вигдис оборвалось сердце. Он нарочно? Но и тени улыбки нет на лице Костаса.

− Говорят рахш, глаза погибшей анги. Только никто не видел этих тварей убитыми. Их даже не всякая сталь берет! — почти выкрикнула Вигдис. Эмоции прорвались наружу.

− Кто говорит?

− Хакшу

− Хакшу? — Костас высмотрел движение среди камней на противоположном берегу озера.

Вигдис проследила взгляд, но ничего не увидела.

− Старатели. У них полно сказок о золоте, самоцветах и прочих сокровищах.

− И где они его ищут? Золото?

− Золото? Золото пыль! Они все мечтают о рахше. Они все повернутые на рахше. Все! От старцев до молокососов!

− Находят? Рахш?

− Нет. Но твердо верят, есть горное озеро, где их полно!

− То глаза, то озеро… Ничего не путают?

− Не знаю.

− Нырнуть проверить? — поддразнил Костас девушку.

У Вигдис дыхание зашлось от негодования! Она не понимала и не принимала его приподнятого настроения. Как не понимала легкомыслия.

− Нам следует уйти, − поднялась Вигдис. — Скорее.

Прошли по над озером. Девушка замирала на всякий шум и хватала Костаса за плечо, если ей казалось, она видит черное движение среди камней.

Костасу надоело её дерганье. Он взял Вигдис за руку и потащил за собой. Как ребенка. Чтобы не убежала или не отстала.

Тремя днями позже спустились к берегу Райты. За рекой приволье Халангзара. Вересковая степь.

Костас развел костер, на мелководье набил рыбы, используя боевую перчатку. На шипастые когти нанизывалась даже не крупная рыба. Жареха, Вигдис удивилась названию блюда, пошла за милое дело.

− Сейчас бы зирбы[58], - мечтала девушка, разжевывая мелкие рыбьи косточки. Поглядывая что кошка на воробья. Хочет о чем-то спросить. Так и есть.

− Там в калате, Магарец хотел меня купить?

Вопрос мучает её давно. Это даже не вопрос, а некая скрытая возможность заявить о себе.

− Хотел, − не отпирается Костас.

− А почему не продал? Мало предложил?

Вигдис умело направляет разговор в нужное ей русло.

− Достаточно.

− Тогда почему не продал?

Надо видеть, как выправляется её осанка, как поворачивается голова, как требователен взгляд. Не много, но похожа. На стража Кандара.

− Себе решил оставить.

− А что ты обо мне знаешь? — вся интонация на шипящие слоги.

Не преднамеренная пауза. Костас обглодал спинку рыбины и отпросил скелет подальше. Не собирать мошек.

− А что я должен о тебе знать?

− Я…

Самое время пресечь словоизлияние.

− Раз мне в лесу повстречалась змея. Не такая, − он кинвул в сторону гор. — Поменьше.

− И что? — не поняла Вигдис, к чему его отступление.

− Я её убил. Правда, потом пожалел. Потом.

Разговор благополучно завершен.

Греет солнышко, ветер мягок и ласков, чуть колышет верхушки травы. Шлепает в берег ленивая волна. После долгого пути следует исполнить госл, ритуальное омовение, очищающее от тягот и тревог.

Высокий тростник скрывал Вигдис. Она подцепила со дна горсть речного песка и тщательно потерлась. Руки, плечи, живот и как могла спину. С бедрами и ногами обошлась нежнее. Затем повторила, скрутив мочалку из прибрежной травы. Нырнула раз-другой смыть песок. Шепотку мыльного порошка приберегла промыть волосы. Нырнула задержав дыханиие, ощущая ласковое движение вод.

Течение снесло Вигдис. Вынырнула почти пред самым носом сидящего на берегу Костаса. Отфыркавшись, увидела, стоит пред ним. Прикрыла рукой грудь и присела в воду. Отталкиваясь от дна ногами, отошла, на глубину. Покраснела от негодования на свою неосторожность. Женщины стратов обнажается только пред мужьями. Даже повивальные бабки не должны видеть их полной наготы. Но Костас смотрел не на нее. Возможно, не замечал вовсе.

Будто наперекор теплому ветру степи, пряному от трав и разогретому солнцем, в лицо дует холодный воздух. Так, по крайней мере, ощущается. Костас щурится.

Хаййее… Хаййее…

…Красавец сур нервно переступает копытами, раздувает ноздри, косится влажными глазами на людей. Люди, старики старухи, дети, мужчины, женщины, как безумные галдят, тычут в него пальцами, но не решаются подойти, прячутся за крепкими и высокими жердями загона. Они бояться. Все боятся. Но даже среди трусов найдутся такие, кто рискнет головой. А сейчас тем более!

Сур возмущенно всхрапывает. Люди не поймут, почему он согласился принять смерть, но не позволил надеть на себя седло и уздечку…. Люди худшие из врагов.

− Хочешь вернуться? — поддела Костаса Вигдис, когда свежая и пахнущая водой вернулась к костру.

Он оторвал взгляд от горных пиков Игольчатых Гор.

− Неплохая мысль.

Не раздумывая, поднялся, подхватил панарий, забросил за плечо, сунул яри в петлю и, не говоря ни слова на прощание, пошел в обратную дорогу.

− Ты рехнулся! — опешила Вигдис.